В начале 90-х мы перебивались ларечной торговлей в одном из оживленных районов Питера. Оптового рынка продуктов еще не существовало, поэтому покупали где придется, в основном по объявлениям. В магазинах царило запустение. Половина продуктов продавалась по талонам, а за второй половиной давились в очередях.
Купить товар было сложно, поэтому выручка от торговли иногда лежала несколько дней в ожидании небольшой партии какой-нибудь заморской колбасы.
Жили мы с моим подельщиком Виталиком в однокомнатной хрущобе.
Иногда к нам приезжали разлетевшиеся по Союзу однокашники, пытающиеся сводить концы с концами торговлей всякой мелочевкой. В тот раз у нас гостил Дима, мурманский офицер-спекулянт. Зарплату в части не платили, и, сколотив группу единомышленников, они приезжали по очереди в Питер с огромными чемоданами. Обычно дня три они с нами пили, потом, затарившись на Апрашке (толкучка) дешевой жвачкой и сигаретами, уезжали продавать в Мурманск.
В тот раз Дима сильно простудился. Он оставил у нас все деньги, справедливо рассудив, что сохраннее будет, и подался к своей знакомой.
Все же приятнее болеть, когда вокруг тебя скачет какая - никакая, но женщина, чем игнорируют двое циничных мужиков.
Тем утром объявили об очередной замене купюр с красных на зеленые или наоборот. По-моему, меняли десятки. Какой-то руководитель, поблескивая свиными глазками с экрана телевизора, утешал, что ничего страшного не произойдет и трудящиеся ничего не потеряют.
Возможно, он имел в виду себя и своих коллег. Первым нам позвонил Дима. Он имел все основания беспокоиться. Оставленная им сумма впечатляла, и составляла весь Димин капитал, заработанный непомерным трудом за пару лет непрерывных поездок из Питера в Мурманск.
Утешившись тем, что мы тоже будем искать возможность куда-то пристроить свою выручку, попросил забрать его деньги и обменять непопулярные купюры на то, что потом можно будет продать. На наше усмотрение.
Пока мы, почистив перья, добрались до ближайшего валютного обменщика, там уже клубилась очередь. Народ, не очень доверяя свиным глазкам, построился за своим счастьем. Еще на подходе к нам начали приставать валютчики и простые граждане на предмет покупки у нас баксов.
Справедливо рассудив, что то же самое творится по всему городу, мы прорвались к окошку. Доллары не продавали. Их только покупали. Зато вся остальная валюта была в полном ассортименте. Для меня до сих пор загадка, как такое могло получиться. Почему такое доверие было именно к доллару, а не к какому-нибудь гульдену или йене. Тем более, было непонятно, что в полный рост продавались немецкие марки. Мы не стали долго размышлять и прибарахлились именно дойчмарками.
С чувством исполненного долга мы вывалились из толпы и пошли пить пиво. После второй вспомнили о Диме. Решили не мучить мужика и порадовать удачной покупкой. Автомат попался хороший, и Димин голос разносился по всей телефонной будке. Радостный Виталик, едва услышав Диму, сообщил: - С тебя пузырь. Все в порядке. Мы марки купили.
В трубке молчали. Потом послышался нервный голос Димы: - К-какие марки?
Виталик почувствовал непонимание и насторожился. Лицо приобрело вкрадчивое выражение и, боясь спугнуть удачу, он с придыханием произнес:
- Почтовые, Дима, марки. Два кляссера (альбом для марок)... потом, подумав, добавил конкретности: - Про животных...
Через паузу в трубке завыло. Еще с утра осипший Димин голос теперь искрился и переливался. Речь текла плавно, почти без задержек, переходя с визгливых ноток на ревущие басы. Когда не хватало технических возможностей телефонной трубки, в ней начинало хрюкать. Мы восторженно внимали, боясь спугнуть музу. Голос вырывался из трубы, сотрясая мембрану. Он рассказывал ужасные вещи о наших мамах. Проклинал всю резинотехническую промышленность и отцов, которые не читают инструкции к презервативам. Он звал за собой в такие дали, о которых мы даже не подозревали. От еле сдерживаемого ржанья мы хрюкали в унисон трубке, сползая на заплеванный пол. По глазам текли слезы. Еще некоторое время мы с Димой хрюкали на разных концах телефонного провода. Потом наступил оргазм и Дима затих. Болезнь все же взяла свое. И уже тихим голосом, в котором сквозила вселенская скорбь, он печально сказал: - Лучше бы вы, придурки, конвертов купили, я бы их матросам продал.