Сентябрь.
Поездки по городу. Как и прежде присутствует чувство вращения Земли. Посещение сторожки. Вдвоем влезали на подъемный кран и чувствовали вращение Земли. Размышления о времени, пространстве, жизни, смерти и т.д. Пили вино.
В ночь с 10 на 11 сентября в сторожке. Озноб у меня. 11 сентября болезненные муки. 12 сентября тоже. А в начале сентября ездил на «Центролит». Цех открывается 13 сентября (понедельник). Проснувшись в 5.00 13 сентября почувствовал через несколько минут прежние муки. И раздумывая идти или не идти на «Центролит» решил не ходить, а отправился к врачу. Часов в 10 посетил врача-терапевта, выписавшего мне направление в 6-ю больницу с предварительным диагнозам отравление. В сентябре я начал читать книгу «Доктор Фаустус» Томаса Манна; до 13 сентября прочитал примерно половину. Продолжал читать эту книгу в палате № 13 6-й больницы, куда поместили из приемного покоя. Палаты имеют 6 кроватей. В нашей палате стоял телевизор, принадлежавший одному из больных. С одной стороны телевизор создавал помехи для чтения книг, а с другой все же давал контакт с информацией о внешнем мире. Избегая помех телевизионных, уходил в туалет, где был стул, на котором читал и в дневное, и в ночное время, а особенно вечернее; в утреннее, обычно читал в палате.
6-я больница – 2-х этажное здание. На 1-м этаже лаборатории и т.п. 2-й этаж – палаты и помещения для процедур и т.д. Количество палат – 14. Вход в больницу, почему то со двора. И хоть больница является инфекционной, но люди проходят в своей одежде уличной свободно.
Первый день чувствовал изменения во времени и пространстве. Знакомых среди больных не было. Одна из медсестер оказалась знакомой. Ей 54 года. Но в первые 3 дня я ее не видел. На 2-й день Плотность ощущалась менее значительно. Из разговоров услышал краткий рассказ о недавно выписавшемся, который объяснял свое местопребывание утвердительным заверением о послании (или испытании; я точно этого не понял) его сюда богом. Этот выписавшейся являлся баптистом. Жаль, что я его не застал. О литературе и подобном здесь не разговаривают (во всяком случаи так было в нашей палате: но и в других это очень мало вероятно). Первые дни я редко с кем-нибудь разговаривал. Часто были ощущения нереальности моего организма, да и чужого тоже.
На четвертый день – четверг, 16 сентября – встретил вышеупомянутую медсестру, и наш разговор в основном был о нормальном, имея только не большую Дурманскую окраску. Второй раз – на следующий день – в большем объеме и почти все основное. В третий раз- воскресенье, 19 сентября – все основное по Дурманству было изложено.
Люди здесь были кто с отравлением, кто с дизентерией. С отравлениям больше. Отравление у них было у кого от продуктов, у кого от спирта. Обычно с отравлением лежали 6 – 10 дней, а с дизентерией 10 – 17 дней, я лежал 23 дня…
Больница была инфекционной. Никого врач не отпускал домой, но люди домой уезжали – за этим никто не следил – частенько (каждый день 3 -6 человек уезжали, уходили и т.д.). За эти 23 дня я 7 раз покидал больницу с разными целями.
Постепенно людей выписывали, новые попадали. Время идет, гоня к могиле всех живых. За время, проведенное мной в 6-й больнице никто не умер. Два случая было попадания людей в психиатрическую больницу. За ними приезжала 7-я бригада. Попадание у них было не по философствованию.
В понедельник 20. 09. в палате было 4 человека, два места было свободными. Освободились они утром, а вечером двое новоприбывших там расположились. Один, лет двадцати восьми, прибыл чуть раньше второго, которому лет сорок шесть. В этот день прошла неделя моего пребывания здесь – в 6-й больнице. В моем мозгу это с трудом умещалось.
После того, как я дочитал «Доктора Фаустуса», в пятницу 17 сентября в тот же день приступил читать «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гете. В среду 22.09. эту книгу прочитал и начал «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Это произведение напичкано множеством сказок. И эти сказки пустоваты, а иногда пусты полностью. Да и в целом производит пустоватое впечатление, и к тому же во многом однообразное.
Во вторник 21.09. из палаты выписали еще двух. Одно место занял курсант из МВД, второе осталось пустым и пустовало долго, до 28.09. В среду пришли результаты анализов. Диагноз мой оказался – дизентерия. Телевизор был включен с утра до часу ночи; лишь иногда делались перерывы. Книги читать уходил по-прежнему в туалет. В пятницу выписали еще одного из палаты. А так как этот человек являлся хозяином телевизора, то телевизор покинул пределы палаты.
Четверо осталось нас в палате. Я по-прежнему в особый контакт ни с кем не вступал. И не только в особый, а даже в общий. В основном ограничивался ответами на вопросы. В субботу сперва один ушел, затем второй. После обеда ушел третий; он вернулся в воскресенье для того, чтобы покинуть больницу, т.к. у него кто-то умер из родственников. За больничным он пришел в среду. Итак, нас осталось в палате трое: я, курсант и сорокалетний (Анатолий). И вот наступило воскресенье 26.09. Этот день большое оказал значение на дальнейшее мое пребывание в 6-й больнице.
Многое зависит от случая, стечения обстоятельств. Не будь этого случая, о котором пришло время изложить, я бы, наверное, так и прожил ни с кем не разговаривая в палате о книгах и т.п. И значит, была бы маловероятная возможность – правильней, пожалуй, сказать о невозможности – тех событий, которые произошли 6 октября. Случай этот, никак нельзя назвать невероятным, и даже нельзя назвать случайным, мог произойти и раньше. А позже если бы этот так называемый случай не произошел бы, то тогда это было бы невероятным. Суть этого случая проста и состоит в том, что медсестра – та самая, которой уже 19 сентября все основное мною было изложено по Дурманству – в воскресенье вечером дежурила и разнося лекарства зашла к нам в палату. И в палате нас было двое: я и поступивший 20 сентября Анатолий. Медсестра заговорила со мной о книгах и подобном. Если бы я ограничился односложным разговором, то есть имея мысль в палате не говорить об этом, не распространять мысли в палате, тогда не было бы того образа жизни, который последовал в последующее время моего нахождения в больнице. Но я не имел мыслей о сокрытии своих мыслей, идей и т.д. Разговор получился углубленный, и продолжительность его была минут 40.
Вот в чем заключалась суть этого случая. Разговоры с медсестрой в таком стили были неоднократно и раньше. Но они велись в коридоре и никто их не слышал. На сей раз в присутствии одного человека, который слушал внимательно, но в разговор не вступал. Такой разговор, как впоследствии выяснилось, ему никогда не доводилось слышать. Сама суть разговора велась мной для доказательства в необходимости читать книги. Также утверждал, что кожаная куртка является символом преступности; этот тезис надо брать, как аксиома. Приведу здесь краткий фрагмент разговора.
- Кожаная куртка является символом преступности, - сказал я без всякого фанатизма, с некоторым возбуждением. Если человек идет в кожаной куртке, то, конечно, утверждать, что он преступник нельзя, но у людей может возникнуть мысль об агрессивности этого человека; такая мысль и возникает (в основном подсознательно). Символом преступности она является, так как почти все преступники, особенно состоящие в организованной преступности, ходят в этих куртках.
- Если человеку нравится ходить в кожаной куртке, то пусть и ходит в ней, - произнесла медсестра, без всякого возбуждения, хотя слушала достаточно внимательно.
- Конечно, каждый волен сам выбирать в этом моменте. Я придерживаюсь, невозможности ношения этой куртки, - утвердительно сказал я.
В моем мозгу промелькнула мысль, и я полушутливо ее произнес;
- Если бы люди, не являющиеся преступниками, перестали одеваться в эти куртки, то бы тогда в куртках этих были бы преступники одни.
Медсестра посмеялась, а Анатолий улыбнулся. Он бы засмеялся, но он не принимал участия в разговоре; когда я говорил, тогда частенько поворачивался к нему, но он никаких слов не произносил.
- Куртку эту нельзя надевать не только по сути, но и по факту, - продолжал я без одержимости, которая исчезла не из-за переубеждения меня, а из-за неувязки одержимости сразу же после моих слов, вызвавших смех; постепенно одержимость в дальнейшем достигла прежний уровень.
Я объяснил, хотя меня никто не спрашивал, понятия «факт» и «суть» в конкретном этом разговоре. После объяснения я продолжал:
- По сути нельзя надевать, так как она (куртка) является символом преступности. По факту нельзя надевать, так как сделана из кожи, убивать нельзя животных.
Ответ был дан расплывчатый. Основная мысль – можно носить кожаные изделия.
Далее этот разговор был о мясопродуктах. И о том какие мысли имеет философ-сторож С.Д. В рассказах о нем я немного исказил действительность. Мною был дан собирательный образ этого философа-идеалиста, сидящего в «Гостинице познаний» - так называется нами сторожка – и постоянно размышляющего о жизни и смерти, много читающего, пишущего и рисующего. Собирательный образ состоял в основном из подлинной жизни С.Д. и частично по некоторым моментам были преувеличения, плюс некоторое количество событий из моей жизни. Почему я дал собирательный образ? Людям надо было, как можно сильнее преподнести образ человека читающего и ищущего. С этой целью я и прибег в некотором роде неправде. В данном случаи такой способ, как факт, допустим, но при условии, если суть искажений будет не слишком большой. Искажения были далеко «не слишком». К тому же жизнь С.Д. была и есть настолько необычна, что те преувеличения, к которым я был, можно сказать, почти вынужден, не значительны.
Итак, после этого очень нужного отступления возвращаюсь к разговору, чье возникновение я приписал случаю, но не случайности. После ухода медсестры наступило молчанье, но лишь минутное. А затем был разговор с Анатолием; интересный разговор. В основном это были рассказы о земной жизни С.Д. по факту, и не земной, по сути. В скором времени пришел курсант и слушал эти рассуждения, рассказы и т.д. В палате нас было трое. Часов в 21 я читал книгу «Годы странствий Вильгельма Мейсера» Гете.
На следующий день – 27.09. – утром в палату поступил учащийся на повара. Я после обеда поехал домой и взял тетрадки, письма и прочее. Вернувшись, увидел в палате еще одного поступившего. Ему 53 года. Таким образам нас стало пятеро из шести возможных. Прошло ровно две недели с тех пор, как я сюда поступил. С этого момента начинается моя мыследоносящая деятельность. Бумаги были даны Анатолию, который их почти полностью прочитал. И еще их читал курсант. Двум остальным читать не предлагал, так как они сегодня поступили, и контакта у меня с ними не было. В этот день не было обширной лекции, она была на следующий день.
Во вторник 28.09. – поступил в палату школьник выпускного класса. На этот раз это был последний поступивший в эту палату при мне. Шесть кроватей, и все теперь заняты. Телевизора не было. Если был бы телевизор, то это нанесло бы сильный урон моим рассуждениям. Во вторник вечером читал записи вслух. Эти записи сказал принадлежат вышеупомянутому философу-идеалисту, сторожу-познавателю. Чтение и рассуждения прошли средне. В последующие дни несравненно лучше и успешнее. Теперь рассуждения, рассказы проводил утром, днем, вечером и перед сном. Рассказано было все, что только можно. Многое неоднократно. В среду приезжал С.Д. Вручил мне написанное им стихотворение. В палате я его прочел. Выходил Анатолий с целью посмотреть полуотшельника. Разговоров между ними не было. Почти каждый день мать приезжала. Эти дни – вторник, среда, четверг – прошли в постоянных мыследоношениях. И следующие дни тоже. В эти дни могли выписать, а я хотел лежать как можно дольше. Наступила пятница.
Октябрь.
1 октября, пятница. В этот день выписали многих из разных палат. Из нашей двух – Анатолия и курсанта. Меня оставила врач. До обеда они покинули больницу. Остались мы вчетвером. Школьник и будущий повар в субботу уехали домой до утра понедельника.
В это время я читал четвертый том Гете. В субботу после обеда достал из сумки бутылку водки, купленную в пятницу. Я поступил в больницу 13.09. и до этой субботы алкоголь пил один раз – 70 грамм водки, налил мне тот человек, имевший телевизор с собой. И все, больше до 2 октября нисколько не пил. А до 13.09. пил 10.09. Т.е. за 3недели 70 грамм. В субботу – 2 октября – в палате было двое, а остальные двое уехали до понедельника. Выпив до 4-х часов бутылку, я отправился за второй. Купил ее на улице «Строителей». По дороге на «Полетаева» был задержан милицией. После пространной философской речи был отпущен. Водку покупал после этого задержания. Возвращаясь со «Строителей» разговаривал со школьным учителем по труду. Вернувшись в больницу бутылку поставил в тумбочку и лег спать. Проснулся часов в 23. Выпил пол бутылки, и уснул часа в 4 ночи. До 4-х размышлял. Оставшееся допил в воскресенье днем. До утра читал книгу Гете, «Избирательное сродство». Книга написана в стиле «Мейстера». Уснул около семи утра. В понедельник меня опять не выписали. Будущий повар и школьник вернулись. Вторник. Читал. Не выписали. Ходил. Разговоры о сторожке.
Среда, 6 октября. Никакого страшного навала в мыслях нет. Читал. После обеда поехал домой.
Дома взял деньги и по дороге купил водку. 53-летний давал деньги на одну бутылку водки, и я купил одну себе и одну ему. Приехал в больницу половина шестого вечера.
После шести к 53-летниму пришли родственники. Бутылку его они распили и мне налили. В это время заходила медсестра; она не увидела бутылку. В 20.00 у нее кончилось дежурство. Немного поговорив, она ушла, и больше до сих пор, а сегодня утро 8 января, я не видел ее.
После ухода родственников 53-летнего я, немного походив, достал бутылку и вскрыл ее. Я забыл упрочить силу предохранителей, вставленных мною в мой мозг. Предохранитель – это мысль или сгусток мыслей, не дающий уйти в беспредельность по первому типу предохранителей, а по второму типу предохранителей: придерживающий к действительности.
