Он наклонился и прижал свои губы к ее рту. Это был чистый рот, молодой рот с красиво очерченными мягкими губами и вычищенными зубами, все в нем было в порядке, ведь два ме­сяца тому его тянуло целовать ее рот. Но имен­но потому, что тогда тянуло целовать этот рот, он воспринимал его сквозь пелену желания и ничего не знал о его истинной сути: язык во рту походил на пламя, а слюна была пьянящим на­питком. Теперь рот, уже не манивший его, стал вдруг реальным (всего-навсего!) ртом, тем са­мым хлопотливым отверстием, сквозь которое в девушку вошли уже центнеры кнедликов, кар­тошки и супов, на зубах виднелись маленькие пломбочки, а слюна была не пьянящим напит­ком, а лишь родной сестрой плевка. Рот трубача был полон ее языка, словно это был какой-то несъедобный кусок, который нельзя ни прогло­тить, ни выплюнуть.