-Поиск по дневнику

Поиск сообщений в rss_lj_pavel_pavlov

 -Подписка по e-mail

 

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 30.11.2009
Записей:
Комментариев:
Написано: 0


Называть своими именами

Вторник, 28 Марта 2017 г. 01:39 + в цитатник
Взял я книжечку и стал читать Майе. Через 15 минут захотел выбросить эту книжечку в мусорное ведро. Вижу то, что не видишь в детстве, и сотрясаюсь от гадливости написанного и отвращения к автору. О том, что он был знатный охотник, я узнал не так давно и, конечно, возмутился. Ведь слыша “Пришвин”, я слышал “природа”, “любовь к природе”. А тут – охотник! Истребитель живого мира. Охотники – порода людей, которую я ненавижу, которых презираю. Но Пришвин, как оказывается, не просто охотник, но охотник с извращениями.

Все эти извращения, как на ладони, под тоненькой обложкой, на которой нарисован мужичок, сидящий под раскидистым деревом со своей собакой. Уже закрыв книжечку, я вгляделся в этот “милый” рисунок и ничего хорошего в лице мужичка не увидел. Серое, мрачное, очень похожее на физиономию Чекатило. Возможно, на моих глазах пелена, возможно. Я снова открыл первый рассказ “Гаечки” (читая его Майе, в рисунок не всматривался), и увидел мужичка уже на тропе, идущего навстречу жертве. В нём угадываются черты Чехова, интеллигентские очки и шляпа. И заряженное двустволка на тоненькой спине. Благообразный убийца. Три дня назад я наблюдал бесконечно учтивого кассира, заливающего своей вежливостью каждого покупателя. И вспоминал Слаёнова из “Республики ШКИД”, Сая из “Фото за час”. Но если в первом случае просто гад, то во втором скрытый маньяк, болезнь которого прячется за улыбочкой каждому, за кивком головы, за чистым, выбритым лицом, аккуратно убранным рабочим местом. Благообразие. Тёмное очень любит за ним прятаться. Об этом, судя по отрывкам, и “Сафари” Зайдля, где опрятные буржуа приезжают пострелять в Африку, сфотографироваться с трупами животных в своих наглаженных рубашках. Такой и Пришвин, и его образ на страницах книжечки.

Первая страничка, ничего не предвещает, и вторая, добрый рассказик о маленьких синицах, за которыми охотник ласково наблюдает, а точнее – за их страхом. Они боятся его, трепещут, и он упоённо об этом пишет. Он дарует им жизнь, заканчивая на той же иронической ноте, усмехается над птичками, парализованными ужасом перед человеком. Да, это тот самый ужас, если вчитаться, не поддаться доброму тону. “Я не стал мучить птичку”. И при этом мучает, подчёркивая, что долго-долго стоит и смотрит, как она прячется от него, слушая, как другая надрывается рядом в своём писке. Замер, слушает, и, видимо, получает удовольствие. Дальше крохотный “Разговор деревьев”, здесь из всех насильственных поступков автора только “Возьмёшь одну почку, разотрёшь между пальцами…”. Кажется, тот самый Пришвин, который ассоциируется с чем-то хорошим. Говорит о деревьях замечательные слова: “Если с нами сравнить – мы звуками перекликаемся, а у них – аромат”. В следующей зарисовке “Дедушкин валенок” мы узнаём, как старый валенок сделали гнездом для птичек. Пришвин, истекая нежностью, описывает, как в валенке вывелись и выросли птички. Сколько красоты он видит в яйцах, отложенных в тёплом валенке. И я тоже её вижу, и я тоже умиляюсь, но моё умиление быстро проходит, когда я задаюсь вопросом – а не ты ли этих самых птичек из валенка стрелять будешь? А если и не ты, то твои собратья, против которых ты ничего не имеешь, иначе бы не взял, как они, в руки ствол. Иначе бы не заводил с ними дружбы, о которой пишешь в том же рассказе. Впрочем, всё, что доносилось намёками, уже в следующем рассказе, одном из самых известных, именем которого названа книжечка, предстаёт открыто, очевиднее некуда.

“Однажды я проходил в лесу целый день и под вечер вернулся домой с богатой добычей”. На картинке вся эта добыча представлена. Между грибов лежат мёртвые птицы. И как мне, добрый дедушка Михаил Михайлович, прикажете объяснять своим детям, почему эти крылатые распластано, бездыханно лежат рядом с вашей изумительной, элегантной шляпой, лисичками и ягодками? В вашей сумке все эти дары леса равнозначны, так вы и преподносите некой Зиночке, перед которой выложили своё богатство. А она, разинув рот, спокойно внимает, ничуть не смущаясь от трупов только что прекрасно парящих над лесом птиц. Чудный разговор я читаю дочери, показывая “весёлую” картинку: «“Что это за птица? – cпросила Зиночка. “Терентий”, - ответил я. И рассказал ей про тетерева: как он живёт в лесу, как бормочет весной, как берёзовые почки клюёт, ягодки осенью в болотах собирает, зимой греется от ветра под снегом. Рассказал ей тоже про рябчика, показал ей, что серенький, с хохолком, и посвистел в дудочку по-рябчиному и ей дал посвистеть».

Похоже на текст шизофреника, глубоко больного человека. Перед ним сидит девочка, он описывает ей, как хорошо живут тетерев и рябчик, при этом тетерев и рябчик мертвы. Благодаря ему, преисполненному любовью к этой их жизни. Эй, дорогой писатель, член религиозно-философского общества, проходивший все края своей необъятной родины, реки и дремучие леса, протестующий против вырубки леса, зачем же ты убил того, кто бормочет весной и берёзовые почки клюёт, а зимой греется на солнце. И того, серенького, с хохолком? На продажу? В рестораны? “Не будь у нас в стране вдумчивых охотников-хозяев, вы бы – городские, милые, прекраснодушные любители животных, - незаметно для себя всю природу преспокойно съели бы в ресторанах” – отвечает Пришвину тому, кто взялся упрекнуть его за охоту и её описание. Видно, что старик задет. “Моя охота дала множество рассказов охотничьих и детских, в которых косвенно осуждается убийство животных”. Да гори они пламенем твои рассказы, если ты строчку не мог родить, не спустив курок. Если тебе нужно было таскать с собой ружьё, внимательно целится, в то животное или птицу, которую ты потом бархатным слогом обессмертишь. Если есть справедливость, то она должна выглядеть так: Пришвина на том свете встречают убитые им существа и говорят: “Ну, здравствуй, великий певец русской природы”. И бегут на него, летят на него. Им не нужны были строчки, им не нужны были книги, им нужна была жизнь. Ничего не оправдает насильно оставленного сердца живого существа. Лично я не хочу слышать никаких оправданий. Я буду намеренно наивен и прост в своих эмоциональных оценках. Я буду груб. И поэтому никакого Пришвина, никакого Бианки. Я помню “Живые мощи”, но и “Запискам охотника” тоже нет. Категоричное “нет” этим странным типам.

https://pavel-pavlov.livejournal.com/231235.html


 

Добавить комментарий:
Текст комментария: смайлики

Проверка орфографии: (найти ошибки)

Прикрепить картинку:

 Переводить URL в ссылку
 Подписаться на комментарии
 Подписать картинку