Предупреждение: некоторые фрагменты этого текста способны оскорбить чувства особо романтически настроенных читателей.
Я чувствую, что вот-вот опять расплачусь, возвращаясь к этой истории. Но я должен её рассказать: есть люди, которым мой пример может быть полезен. Так, по крайней мере, у меня будет иллюзия, что я не зря разрушил самую прекрасную любовную историю в моей жизни.
Всё началось с шутки. Помню всё так, словно это было вчера. Я спросил, на что она способна, чтобы доказать мне свою любовь. Она ответила, что готова, абсолютно на всё. Я улыбнулся, и она тоже. Безумцы.
Разумеется, тут-то всё и пошло в разнос. До этого мы беспрерывно занимались любовью и ни о чём другом не думали. Других доказательств любви нам не требовалось. Это было всё равно что выпить стакан воды – только гораздо приятнее, к тому же эта жажда была неутолима. Стоило ей на меня посмотреть, и я чувствовал, как у меня шевелится в штанах. Она приоткрывала губы; я тут же припадал к ним своими; её язык облизывал мои дёсны; у него был вкус клубничного драже; я растопыривал пальцы в её душистых волосах; она просовывала руку мне под рубашку и гладила мою кожу; наше дыхание учащалось; я расстёгивал её чёрный кружевной лифчик и освобождал соски; у них был вкус кофейной карамели; её тело было словно кондитерская супермаркет; фастфуд, в котором мне нравилось не спеша прогуливаться, выбирая между влажными трусиками и грудями (два в одном); стоит только начать целоваться, и уже не остановиться; туда-сюда, туда-сюда; кончая, я кричал её имя; она – моё.
Точка с запятой – очень эротичная штука.
Мы были просто влюблённой парочкой. Всё пошло наперекосяк, только когда мы решили, что любовь нуждается в доказательствах. Как будто просто заниматься ею было недостаточно.
Поначалу всё было довольно невинно. Она просила меня на минуту задержать дыхание. Если мне удавалось, значит, я её люблю. Это было легко. После этого оставляла в покое на несколько дней. Но тут наступал мой черёд.
"Если ты меня любишь, подержи палец над свечкой и не убирай, пока я не скажу".
Она меня любила, это точно. Мы здорово повеселились, залечивая волдырь на её указательном пальце. Но мы и не подозревали, что уже сунули этот палец в шестерни адской машины.
Мы начали выдумывать по очереди. Наши фантазии становились всё более изощрёнными. Чтобы доказать ей свою любовь, я должен был в порядке очерёдности:
– облобызать унитаз;
– выпить её пи-пи;
– прочитать от корки до корки роман Клер Шазаль;
– снять штаны посреди делового обеда;
– дать ей сто тысяч франков, не получив взамен даже поцелуя;
– безропотно снести от неё пару пощёчин на виду у всех в кафе «Марли»;
– десть часов простоять запертым в дворницком шкафчике;
– ходить с прищепками-крокодильчиками на сосках;
– в те вечера, когда к ней на ужин приходят подруги, переодеваться девушкой и прислуживать за столом.
Я же, со своей стороны, чтобы проверить, как сильно она меня любит, заставил её:
– съесть на улице собачью какашку;
– три дня носить искусственный член в заду и ни разу не сходить по большому;
– досмотреть до конца последний фильм Лелюша;
– без анестезии сделать себе пирсинг клитора;
– пойти со мной на вечеринку и невозмутимо смотреть, как я волочусь за всеми её подругами подряд;
– отдаться тому псу, чью какашку он съела;
– целый день простоять привязанной к светофору в одном белье;
– в свой день рождения нарядиться собакой и встречать гостей лаем;
– пойти со мной в ресторан «Режин» привязанной на поводке.
Всё: мы вышли на тропу войны. но это были только цветочки. Поскольку затем по общему согласию было решено, что надо привлекать к нашим доказательствам любви и других людей.
Однажды вечером я отвёл её к друзьям, практиковавшим садизм. Глаза у неё были завязаны, на запястьях – наручники. Перед тем как позвонить в дверь, я напомнил ей правила игры: "Если попросишь перестать, значит, ты меня не любишь".
Но она и так все знала наизусть.
Перво-наперво трое моих приятелей ножницами разрезали на ней одежду. Один держал ей руки за спиной, а двое других кромсали платье, лифчик и чулки. Она дрожала от волнения, чувствуя, как холодный металл прикасается к её коже. Когда она осталась совсем голой, они принялись гладить её по всему телу: грудь, живот, попку, лохматку, ляжки, потому все трое отымели её сперва пальцами, а потом и по-настоящему., сперва по отдельности, а затем все вместе (один в рот, другой в щёлку, третий в зад: всё это у них было отлично организовано). После того, как они все дружно вдоволь наразвлекались, настало время перейти к серьёзным делам.
Руки её привязали над головой к вделанному в стену кольцу. Повязку сняли, чтобы она смогла разглядеть кнут, хлыст и многохвостую плётку, затем ноги притянули к стене верёвками, а глаза опять завязали. Двадцать минут мы пороли её вчетвером. По окончании сей процедуры было трудно определить, кто больше устал: жертва, надрывающаяся в мольбах и криках боли, или измученные палачи, намахавшиеся плётками. Но она выдержала , а значит, любила.
Мы отпраздновали это событие, пометив её правую ягодицу калёным железом.
Затем настала моя очередь. Раз уж я её любил, я должен был не моргнув глазом снести всё, что угодно. Баш на баш. Она повела меня на обед к какому-то из своих "бывших", то есть к типу, которого я ненавидел. В конце обеда она сказала, обратившись к нему: "Любовь моя, я тебя не забыла. – И, кивнув на меня, продолжала: – Этот слюнтяй никогда не заменит мне того, что мы пережили с тобой вместе. К тому же он такое чмо, что будет смотреть, как мы занимаемся любовью, и даже пальцем не пошевелит".
Я не сдвинулся с места, пока она устраивалась верхом на предшественнике и злейшем враге. Она поцеловала его взасос, лаская при этом его член. Он обалдело смотрел на меня. Но поскольку я не реагировал, в конце концов, он сдался, и скоро она уже насадила себя на его поршень. Никогда в жизни я ещё не испытывал таких страданий. Мне хотелось умереть на месте. Однако я продолжал твердить себе, что эти муки – доказательство моей любви. Когда же они одновременно испытали оргазм, она, истекая потом, в изнеможении обернулась ко мне и попросила меня уйти, потому что им хотелось повторить то же самое, но в одиночестве. Тут я разрыдался от ярости и отчаяния. Я умолял её: "Сжалься, только не это, скажи лучше, чтобы я отрезал себе палец!"
Она поймала меня на слове. Мой соперник собственноручно оттяпал мне первую фалангу левого мизинца. Это было чудовищно, но оставить их наедине было бы ещё ужаснее. К тому же потерять возможность чесать в ухе левой рукой – не такая уж жертва в сравнении с тем, чтобы получить рога от такого подонка.
С того момента наша любовь стала требовать всё новых и новых доказательств.
Я заставил её без презерватива переспать с вич-инфицированным приятелем (это было во время ночной оргии).
Она попросила меня отсосать у её папаши.
Я отправил её поработать проституткой на авеню Фош: там её замели легавые, а потом изнасиловала целая бригада жандармерии вместе с несколькими бомжами, а я даже пальцем не пошевелил – она же сама мне его отрезала. Во время мессы на похоронах моей сестры, с трупом которой мне пришлось до этого перепихнуться, она сунула мне в задницу распятие.
Я у неё на глазах перетрахал всех её подруг.
Она заставила меня быть свидетелем на её бракосочетании с сыном богатого биржевого маклера.
Я запер её голой в погребе, кишащем крысами и пауками-птицеедами.
Чуть не забыл самое омерзительное: она до того дошла в своих извращениях, что заставила меня пообедать тет-а-тет в Романой Боренже.
За один год мы проделали всё, решительно ВСЁ. Так что у нас уже почти не осталось никаких идей.
И вот однажды, когда настал мой черёд проверить её чувства, я наконец высшее ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЛЮБВИ. То, которое раз и навсегда доказывало её любовь ко мне.
Нет, я её не убил. Это было бы слишком просто. Я хотел, чтобы она страдала до конца своих дней, каждую секунду доказывая мне свою бесконечную любовь, до гроба.
Поэтому я её бросил.
И поэтому она никогда меня больше не видела.
С каждым днём мы страдаем все горше. Долгие годы мы проливаем друг о друге слёзы. Но она, как и я, знает, что иначе быть не может.
Наше самое прекрасное доказательство любви – вечная разлука.
з.ы. утрированное извращение обрывается горестным ужасом. люблю Бегбедера.
