Во время беременности почему-то начала периодически говорить во сне. Об этом я узнала, конечно, от мужа.
— А он их на ощупь узнал, — вдруг сообщила ему я в первый раз, около часа ночи.
— Кого? — спросил охреневший муж.
—
Депутатов, — и, сказав это, с чувством выполненного долга захрапела, не
зная, что через пять часов я проснусь и буду оооочень удивлена.
Во второй раз я порадовала его перлом «Куда в луне вставляются часы? Ошизеть!»
—
Я не хочу быть пеликаном, забери герань!… — заорала я среди ночи в
третий раз и сама от этого проснулась. До этого дня подозревала, что
надо мной стебутся… Поверила.
— Серое, серое, серое… Дай мне цветное зеркало!… — требовала в четвертый, будучи уже месяце на третьем.
—
Какого черта ты покрасил тараканов моим красным лаком? Мне кажется, мои
ногти от меня убегают! — истерически заявила спустя девять дней.
—
Куда ты дел швандипульку? — поставила я мужа в тупик чуть позже. Он
неделю допытывался у меня, что такое эта швандипулька и нахрена она
нужна. Потом его друг спрашивал у меня то же самое, и зачем эта
швандипулька вдруг так понадобилась моему супругу.
— Не топи носки в
море, тебя Гринпис распылит!… — предупредила я его в начале четвертого
месяца, уснув на диване. Так и не смогла убедить, что это не было
целенаправленным гнусным оскорблением под предлогом сна.
— Вот это жоооооооооопа!… — восхитилась я той же ночью.
— Чья? — тут же подозрительно вскинулся муж.
— Моя-аааа, — я сцапала его за задницу и тут же проснулась. Смотрели друг на друга абсолютно офигевшими глазами.
Неделю я молчала. Наверное, с перепугу.
— Лучше откуси мне руку, я курсач не сохранила!…
— Солнышко, ты уже полтора года как окончила, — успокаивал меня муж, когда я проснулась в слезах.
— Нет, обещай, что мы никогда не заведем кошку! — билась в истерике я.
Он пообещал. Через полгода завели кота… который и правда перегрыз провод от компа. К счастью, выключенного.
— Только в жопу! Я сказала, только в жопу! Никакого на...й, ты пойдешь в жопу!…
Супруг допытывался, что же мне снилось, прежде, чем процитировал. Когда я сказала, что начальник, сполз под стол.
Чуть
позже я выдала что-то вроде «Сколько в человечине калорий?» и получила
обещание прибить меня, если я проявлю хоть малейших признак лунатизма.
—
И где эта волосатая дрянь? — пробурчала я недовольно через недели две, и
муж был крайне оскорблен тем, что я с этими словами сцапала его за
подмышку, довольно сказала «Аааа…» и гаденько захихикала. Наутро от
убиения меня спасло только то, что я, сладко потягиваясь, сказала, что
мне снилось, как я ищу подаренного мамой игрушечного медведя.
Перед родами я уже болтала почти каждую ночь.
— В синюю банку. В си-ню-ю!! И не забудьте заспиртовать!… — к счастью, я не запомнила ни кусочка этого сна.
—
Мохнатый чааайник, — я ласково поглаживала мужа по волосатой груди, а
наутро очень удивилась вопросу, какие чайники мне нравятся больше —
лысые или мохнатые.
Зато на следующий день получила в шесть утра
завтрак в постель, который надо было готовить не меньше часа. На все мои
вопросы муж загадочно улыбался, но потом я все же выпытала у него, что
среди ночи схватила его ниже пояса (на этот раз не за задницу) и
заявила, что «Ну ни хренааа себе штучка». После чего сползла по стене с
повизгиваниями, потому что снилось мне, что я открываю какую-то дверь,
но ручка странная на ощупь, ну совсем как…, и я говорю — «Ну нихрена
себе ручка!»
А в роддоме порадовала мучающуюся бессонницей
молоденькую соседку по палате тем, что громко произнесла, поглаживая
себя по пузу: «Прием, прием! Первый, первый, я второй, что видишь?»
Схватки начались, похоже, от смеха, когда по пробуждении я услышала это и вопрос, что же мне ответили.
После
я во сне уже не говорила. Прошел спокойный год, лежим, спим, и вдруг из
детской кроватки тихий вздох и «Ма-па, киииса». Думали проснулся, кот,
шкодина такая, залез в кроватку — нет! Спит себе, никакого кота…
— Я же говорила, не заводи кошку, — буркнула я, укладываясь обратно и натягивая одеяло на голову.
— Я мохнатый чайник, — согласился муж.
