За столько лет в судьбе моей не произошло ровным счетом никаких изменений. Жизнь течет по старому направлению и кажется, что уже вряд ли что-то ждет меня на этом свете. Годы берут свое, и мое лицо больше не радует меня. Четкие глубокие морщины обрамляют чело. Глаза, светившие так ярко в дни моей молодости, потухли и стали совсем черными. Наверное, это конец.

В отдаленном прошлом я видел странную картину. Видел один единственный раз, но будто подсмотрел на миг чью-то чужую жизнь. Жизнь без прикрас и счастья. Жизнь одиноких и покинутых. Жизнь, которая настигает каждого и догоняет постепенно.

Но что навело меня на такую мысль? Страдания, нищета, голод? Нет. На картине не было ничего, кроме одинокого старика, сидящего перед догорающим костром где-то далеко-далеко, в местах вечного Севера. Совсем скоро костер догорит, а старик заснет навсегда. Художник запечатлел последний миг жизни - жизни человека, существования костра. И только кажется стихия, как таковая, останется навсегда, обречена на вечное и бесконечное. И тогда я позавидовал этому незнакомому мне человеку. Позавидовал, потому что точно знал, что никогда не почувствую того же, что и он.

В окно светило яркое солнце. Оно будто намерено обжигало мои старые кости и ослепляло больные глаза. Пот крупными каплями стекал по лицу, спине, ногам. Но было холодно, очень холодно. Дрожь пронизывала меня. Я чувствовал приближение конца.
Дверь отворилась, холодный, по-настоящему холодный ветер ворвался на миг в комнату, обжег меня ледяным языком. Там, за дверью, казалось, была жизнь. Мне хотелось туда – на волю. Но тело, прикованное к кровати, не давало шевельнуться. Я умирал в застывшей оболочке. Душа моя, как страшно. Как страшно тебе в этой кожаной клетке.


Моя жена сегодня особенно хороша. Она чувствует мой конец. Природа берет верх в любой мелочи, движениях, мыслях. Как тяжело тебе будет отпускать меня, как легко тебе будет.
Кто-то взял мою руку. Это мой сын. Он взрослый и смелый, такой же, каким был я в дни своей молодости. Как часто ты будешь вспоминать меня?


Меня укрывают всеми одеялами, что находят в комнате. Заваривают свежий чай – обжигающий и бодрящий. Жена готовит мою любимую рыбу, а сын поет песню наших предков. Я слышу их голос в себе. Они зовут меня. Не стыдно ли мне будет прийти в их мир? Что сделал я в этой жизни? Чем могу гордиться? За что желал умереть?
Я чувствую, как жизнь уходит из моих ног как тоненькие струйки невидимого света. Я вижу их. Мои пальцы необычно длинны. Я не могу ими шевелить.
Но время тянется и тянется. Мне уже трудно дышать. Воздух (настоящий холодный воздух) не хочет заходить в мои легкие. Он топчется у входа, припирается, а я умираю. Мне суждено умереть из-за упрямства ветра? Как страшно умирать из-за пустяка. Как страшно, милая. Как страшно.
Вот уже люди приходят проститься со мной. Я вижу их печальные лица, я радуюсь, что это ненадолго. Завтра они забудут обо мне, и только мой сын будет помнить. Завтра жена выйдет замуж за соседа, а дочь родит малыша. Я уже не увижу этого, но буду знать, что это произойдет. Как страшно, милая, знать.
Моя жена закрывает дверь. Стягивает с меня все одеяла. Она моет мое остывающее тело, одевает его в лучшие одежды. Она понимает, что это всего лишь оболочка, меня в ней нет. Она кладет меня в деревянную будку. Мой сын зовет ее гробом. Как страшно умирать, как собака.
Старый друг закрывает мои глаза. Они больше не смотрят на мир. Они больше не видят света. Мой друг уйдет вслед за мной. Через три долгих и быстрых года. Как страшно, милая, когда никто не ждет.
А над ними, невидимый и невесомый Я над жизнью. На грани. Но они этого не знают. Моя дочь плачет над пустым телом. Моя жена говорит прощальные речи. Мой сын здесь. Мои друзья опустили головы. Как страшно, милая, отпускать.
Красная земля комками бьет по крышке моей деревянной будки. Люди кидают в меня землю. Они сыплют ее лопатами. Они топчут меня ногами. Как страшно, милая, погибать.
Они пьют за мой покой, они пьют за мою память. Они пьют за меня. Мой сын пьет и забывает. Как страшно, милая, быть не для кого.


Холодный сизый месяц поднимается у перевала. Люди спят в своих постелях и видят сны. Они набираются сил для жизни, набираются для смерти. Всем нам суждено покинуть эту землю. Всем нам суждено прожить последний день.
Жаль только, что мы никогда не поймем, о чем же думает тот одинокий старик, провожающий взглядом догорающее пламя. Как страшно милая, бояться…

Уже прошло больше года с тех пор, как нет Кати. Катеночка. Моей милой девочки-ангелочка, любовь которой я предал. Я сам вынес себе приговор. И сам буду казнить себя за это всю жизнь. Да что там казнить, сейчас я несу самое жестокое наказание за то, что совершил. Наказание жизнью, временем и мыслями, которые не дают мне покоя ни днем, ни ночью.

Ты перевернула мою жизнь
Именно так и произошло, когда я впервые тебя увидел. Твои рыжие кудряшки переливались на солнце, в глазах блестели веселые огоньки, улыбка сводила с ума. В этот день ты окончила медицинский университет, и вы дружной компанией отправились отмечать получение дипломов на теплоходе. В тот вечер я был с другой. Но был очарован тобой. В тебе было что-то особенное.
Я пил. Пил много. Это расковывало и придавало уверенности в себе (я ведь находился в чужой компании). Моя спутница весь вечер пилила меня за это, а потом закатила грандиозный скандал и устроила феерическое шоу с публичным разрывом наших отношений. Я был взбешён. Да что я такого сделал! Выпил. Но праздник же.
Сбежать от позора было некуда, кругом одна вода. И водка. Дальше – не помню. Проснулся в чужой квартире. С трудом поднялся, вышел на кухню, а там… ты, рыжий ангел. Тогда я обидел тебя впервые.
- Что ты себе думаешь? Зачем приволокла меня сюда? Мне жалость твоя не нужна!
Ушел, хлопнув дверью. Через день вернулся, извинялся, корил судьбу и жаждал твоей жалости.
- Она ведь меня бросила. Ушла…


Ты не промолвила ни слова за время моего плача-монолога. Внимательно слушала. Потом взяла за руку и тихо на ушко прошептала: «Жизнь продолжается… Пойдем, я тебе покажу…»
Ты провела со мной весь день, ты показала мне весь город, я увидел его по-новому, потому что рядом была ты. Странно, мы даже не держались за руки, но я ощущал тепло твоего тела даже на расстоянии. Вечером мы расстались, не давая друг другу никаких обещаний.

Все пройдет, и это тоже
Я остался опять один, во мне вновь начала закипать обида «на несправедливость». Я пил три дня. До беспамятства. Потом опять пришел к тебе. И ты опять жалела, гладила по волосам и тихо шептала: «Все пройдет, и это тоже». Я ответил поцелуем. Ты не была к этому готова…
- Я никому не нужен, - скулило во мне обиженное самолюбие. – Я конченый человек. Со мной никто не хочет быть.
Хлопнул дверью. Ушел в запой на положенную в таких случаях неделю. Вылетел с работы. Еще неделя. Я заливал свою жизненную трагедию, которая благодаря алкоголю росла, приобретала новые формы, дополнялась деталями.
Закончились деньги. И друзья, которым я доверял свои душевные тайны, тоже. Ты нашла меня утром на скамейке у своего подъезда, я провел здесь всю ночь. Подняться к тебе не позволяла гордость. Попросил денег взаймы – заплатить за аренду квартиры. В тот же день прогулял все. Вечером вернулся к тебе. Ты уложила меня спать. Утром накормила завтраком, не промолвив ни слова.


- Мне так нужна была твоя любовь, а ты меня отвергла, - начал было я свои вечные претензии. - Меня выбросили с работы, как ненужный хлам. В то время, как мне просто необходима была помощь… Теперь я без денег, без квартиры, без любви…
Ты взяла меня за руку и повела в больницу, где работала, надела на меня халат, шапочку, маску и повела по коридору. За стеклом в огромной белоснежной палате находился всего один пациент, рядом с ним на коленях стояла девушка, плакала и целовала его руку.
- Ему 30. У него рак. Остались считанные дни, - не поворачиваясь, сказала ты. – Она любит его. У них маленький сын. У нее есть деньги, но она не в силах что-либо сделать.
Я опешил.
- Пойдем дальше?

Не сразу все устроится…
Я целый день провел в больнице, вечером мы вернулись домой. Да, ты сказала, что твой дом будет нашим, если я…
- Катенька, ну, конечно, я сделаю все, что ты попросишь. Брошу пить. Устроюсь на работу. Я на руках тебя носить буду. Только разреши мне быть рядом. Не бросай меня.
Все это было красиво на словах, и практически невыполнимо на деле. Устроиться на работу не мог, потому пил. Пил, потому что не мог устроиться на работу. Винил тебя за то, что у тебя все было и все получалось. Убегал из твоего-нашего дома. Меня раздражала твоя святость. Я унижал и оскорблял тебя, пытаясь возвысить себя.
А ты любила. Искренне, нежно. Прощала все, возвращала меня и тихо шептала: «Не сразу все устроится…» Ты наивно верила в то, что, давая в очередной раз обещание, я его сдержу.
Ты пошла на хитрость – придумала мне работу: «А не сделать ли нам ремонт в квартире?» И правда подействовало. Я загорелся идеей, сам нарисовал эскизы, подобрал материалы. С утра до вечера белил, красил, клеил… Вечером встречал тебя с работы, хвастался результатами. Наверное, это были единственные несколько месяцев, когда ты была счастлива.
- Олежка, ты скрывал столько талантов! Наконец-то в доме появился хозяин!
Счастлив был и я. Так счастлив, что мне хотелось кричать всему свету об этом! Я люблю и любим! И я кричал. Я делился своей радостью с друзьями, говорил с ними только о тебе, пока не услышал приговор: «Подкаблучник!»

Будет, как я сказал!
В тот вечер я не вернулся домой. Я начал играть в «настоящего» мужчину: «Будет, как я сказал!», «Я так хочу!». Я грубил тебе, слушал, но совершенно не слышал тебя. А ты терпела мой пьяный бред, унижения. Уж не знаю, как тебе удалось все вернуть на круги своя, но «держался» я недолго. Придя однажды домой, я обнаружил там твоих подруг. Вы, веселясь, доклеивали последний рулон обоев - я так и не удосужился закончить начатое.

- Ах, так! Я опять «уволен»? Ты считаешь, что я ни на что не гожусь? Меня ни во что не ставят!
Ты оказалась в той же ситуации, в которой был я, тогда, на теплоходе… Но разве об этом я думал… Ушел. Запил.
Ты звонила мне, но я был слишком увлечен своей обидой. Вернулся к вечеру следующего дня. От тебя никаких укоров! Вернулся – и хорошо! Все будет теперь хорошо! Опять простила.
- Имею честь пригласить тебя завтра на торжественный ужин, - растерянно улыбнувшись, сказала ты. – Завтра начинаем новую жизнь!

И вот ужин на столе.
- Только твои любимые блюда!
- А где бутылка?
- Ты же обещал!
- Мужчина я или нет!
- Да.
На сей раз ушла ты. Я не стал держать. Сколько можно держать меня на коротком поводке.
- В конце концов, ты должна уяснить, что я такой, какой есть! Хватит меня менять и перестраивать! – проговаривал я свой «примирительный» спич.
Ты не вернулась. Никогда. Водителя, который тебя сбил, так и не нашли. И я был не в силах что-либо сделать. За ужином ты хотела мне сказать, что у нас будет ребенок.

Что имеем, не храним…
Это был удар. Поймет меня только тот, кто пережил смерть близкого человека. Насколько близким человеком ты для меня была, я понял лишь сейчас.


Однажды, перебирая твои вещи, случайно наткнулся на дневник. Боже, как же ты страдала, сколько боли я причинил тебе! И как, несмотря ни на что, ты любила меня.
Я рыдал, выл, катался по полу, бил руками в стену, стараясь причинить себе боль, хотел убить себя. Почему я понял все так поздно? Почему не умел ценить каждое мгновение, когда ты была рядом? Почему не уберег тебя? Почему дарил тебе так мало счастливых минут, при том, что ты дарила мне всю себя. Почему видел только себя, свои обиды и игнорировал твои слезы? Я знаю, что ты простила бы меня, но я не прощу себе этого никогда.
Олег

Источник http://reverstime.blogspot.ru/

Где ты, где ты, где ты? Как тебя найти в сотне миров, между которыми ты бродишь, бросая эти необыкновенные, эти невыносимые взгляды на меня? Как не перепутать тебя с твоим отражением в сотне зеркал - и еще в тысяче острых обломков зеркал? Тебя слишком много. Тебя почти нет. Ты сидишь в машине, за рулем, я - справа, на соседнем сиденье.

- Я люблю тебя, - говоришь ты.
В ответ я протягиваю руку - и она проходит сквозь твое плечо, не встречая сопротивления - как сквозь голографическое изображение - и утыкается в спинку твоего сиденья.
- Очень люблю, - повторяешь ты, глядя мне в глаза.
А я беспомощно держусь рукой за спинку твоего сидения и не знаю, что мне делать. Твоя машина реальна, она существует. Ты - нереален.
На следующий день ты звонишь мне:
- Я увижу тебя сегодня?
- Гм...
- Я увижу тебя сегодня?! - повторяешь ты уже настойчивее.
- Хорошо, приезжай. Когда тебе удобнее?
- Прямо сейчас. Я хочу тебя увидеть немедленно, я уже не могу!
- Давай через два часа?
- Давай.
Через два часа ты входишь в мою квартиру и поворачиваешься, чтоб меня обнять. Невольно отступаю назад:
- Полушубок хоть сними!
Ты быстро освобождаешься от полушубка, бросаешь его на пол за спиной и шагаешь ко мне.
- Пол грязный! - почти в отчаянии кричу я. - И вообще, разуйся!
Ты послушно наклоняешься к своим ботинкам, и я быстро проскальзываю мимо тебя в комнату.
Я тебя боюсь. Я не знаю, кто ко мне пришел - кто из сотен тебя. Вас так много - и все вы прекрасны - но я не могу обниматься поочередно с сотнями мужчин: позавчера - с одним, вчера - с другим, сегодня - с третьим - даже если все вы прекрасны. Даже если я схожу с ума от каждого из вас.


Всякий раз, появляясь у меня дома, ты материализуешься из ниоткуда. Тебя не было еще за минуту до того, как ты переступил порог моей квартиры. Ты исчезнешь через пару часов - после того, как за тобой закроется дверь.
Вспышка любви на один вечер. Любви с человеком, которого я вижу сегодня впервые в жизни и не увижу больше никогда...


В комнате я усаживаюсь в кресло, тебе машу рукой на диван напротив. Ты садишься на диван, ставишь на пол традиционную бутылку шампанского, открываешь ее. Я молчу и не свожу с тебя взгляда. Я пытаюсь поймать тебя этим взглядом - поймать, посадить в клетку моей памяти, запечатлеть, как фотоаппаратом, удержать хотя бы твое изображение. Мне это почти удается. Но потом ты поднимаешь голову, смотришь мне в глаза, и твой образ снова расплывается. Тебя опять нет, есть только призрачное пространство эмоций, затягивающая в себя воронка чувств - только что под ногами было дно, и вот оно уже исчезло...
Ты наливаешь шампанское в два бокала, ставишь оба на стол рядом со мной и садишься на пол у моих ног, лицом ко мне, опираясь спиной о диван:
- Ну вот, наконец-то, - ты улыбаешься как человек, долго шедший по пустыне и добравшийся до оазиса. - Теперь целый вечер я могу заниматься моим любимым делом. Если не выгонишь, конечно.
- Любимым делом? Каким это? - интересуюсь я.
- Смотреть на тебя.
- А…
- Из меня бы вышла хорошая собака.
- Почему? У тебя хороший нюх?
- Нет, - ты смеешься, наклоняешься вперед и прижимаешься щекой к моей коленке. - Потому что мне нравится смотреть на тебя. Классно собакам живется - говорить ничего не надо, можно просто сидеть, смотреть. Хвостом вилять...
Потом мы пьем шампанское и два часа смотрим друг на друга, не отрываясь. Твоя фраза - долгая пауза, моя ответная фраза - снова долгая пауза... Зачем слова, если можно смотреть друг на друга?
Незачем.
Иногда мы целуемся. Но это так же необязательно, как слова.
Потом ты уходишь. И я знаю, что больше никогда тебя не увижу. Каждый раз знаю, что больше никогда тебя не увижу. И каждый раз оказываюсь права.
Ты ласков и нерешителен, ты доверчив и податлив. Ты не сопротивляешься, если тебя берут за руку и ведут. Когда тебя запирают в клетке, ты воспринимаешь это как должное. Ты благодарен будущему хозяину за его любовь и привязанность, ты отвечаешь взаимностью.
А ночью, когда хозяин спокойно спит, ты задумаешься о чем-то своем и шагнешь сквозь прутья клетки, по рассеянности, не заметив их. И, всё такой же, задумчивый и безмятежный, уйдешь за горизонт, не касаясь земли ногами.
Утром, проснувшись, хозяин обнаружит пропажу и в бешенстве набросится на слуг: кто украл его имущество? Кто посмел?!
Несостоявшийся хозяин так никогда и не узнает, что твою единственную любовь зовут "свобода". И когда на рассвете ты выходишь из очередной клетки, забыв о телах и предметах, оставленных за спиной, не помня даже о собственной материальности, когда ты идешь к далекому светлеющему горизонту, забывая касаться земли подошвами, оттуда, из-за горизонта, на тебя всегда смотрят чьи-то радостные взволнованные глаза.
Если в солнечный зимний день взять в руки две сосульки - только обязательно в варежках, а то пальцам будет больно от холода - взять две сосульки и слегка ударить их друг о друга - зазвенят ли они?
Сосульки - это ведь почти стекло, ломкое и прозрачное, они наверняка зазвенят - рассыплются сверкающей стаей осколков. И снег, на который они упадут, будет выглядеть точно так же, как если бы на него брызнули горячей водой.
Я материальна. У меня есть теплые вязаные варежки, мне без них холодно. Когда я думаю о горячей воде на снегу, мне кажется, что она соленая на вкус.
Я есть. Меня можно потрогать. Тебя - нет. Тебе даже варежки не нужны.
Зато ты гораздо лучше меня знаешь, как красиво и радостно смеются сосульки, рассыпаясь на острые осколки солнечным зимним днем.
Мне хочется снять варежки. Мне хочется протянуть к тебе руки. Я знаю, что ты позаботишься о том, чтоб веселые осколки не порезали меня. Ты посмотришь на мои пальцы, и град, который сыпался сверху, обогнет их.


Но тебя я не найду, как бы ни тянулась к тебе руками, как бы ни искала. Не найду.
Где ты, где ты, пожалуйста, отзовись, скажи, где ты?
Ты слышишь меня и даже хочешь ответить. Но ты сам не знаешь, где ты, поэтому молчишь.
Приезжай. Давай молчать и смотреть друг на друга. Так, чтоб стало неважно, где ты, где я, где мы оба.

Просто приезжай. Остальное - неважно.
А. СТЕПАНЕЛЬ

Источник http://reverstime.blogspot.ru/

Не ждите, когда окончите университет, когда захотите вернуться туда, когда родятся дети. Хватит ждать, когда начнете работать, когда уйдете на пенсию, когда женитесь, разведетесь…

Не ждите вечера пятницы, утра воскресенья, покупки новой машины, новой квартиры. Не ждите весны, лета, осени, зимы. Минуты счастья – драгоценны, это не конечный пункт путешествия, а само путешествие. Работайте – не только ради денег, любите – не в ожидании расставаний. Танцуйте – не обращая внимания на взгляды.

Самая ужасная ошибка, которую ты можешь совершить - это думать, что ты живешь, когда на самом деле ты лежишь в камере хранения в ожидании жизни…

Автобиографичные ИСТОРИИ из жизни!