100 лет назад произошёл мятеж Чехословацкого корпуса

Историческая наука не даёт точного ответа на вопрос, когда именно началась Гражданская война в России. Мнения историков расходятся, однако именно 25 мая 1918 г. во многих учебниках и справочниках значится точкой отсчёта страшного, кровавого конфликта. В этот день произошёл мятеж Чехословацкого корпуса. Но имеет значение не только дата начала, но и причины, суть противостояния. Об этом и спорят на страницах «ЛГ» историки Московского педагогического государственного университета.

Определяющий фактор – вмешательство Запада

Дмитрий Чураков, доктор исторических наук, профессор

В конце мая 1918 г. в России началась Гражданская война – крупномасштабная, затяжная, братоубийственная. Возникли регулярные фронты, противоборствующие армии, экономика работала только на военные цели. У многих, живущих сегодня, возникает вопрос, как же такое могло случиться? Ведь к марту 1918 г. советская власть, пусть и не всегда легко, но установилась практически повсеместно, а значит, для Гражданской войны уже не могло быть места в нашей истории? И вдруг…

Не устаю повторять простую мысль – интерес к истории всегда связан с тем, что с людьми происходит в настоящее время. Вот и внимание к Гражданской войне возникло не на пустом месте. В постсоветскую эпоху на территории нашей общей страны вспыхнуло несколько гражданских войн. Велись они и на территории самой Российской Федерации. Гражданские вой­ны ударили и по некоторым союзным России странам: Югославии, Сирии, Ливии. Эти события разворачиваются у нас на глазах, и мы можем совершенно чётко сказать, что причиной этих гражданских войн, их жестокого характера во многом становятся не внутренние, а внешние факторы. Если говорить более определённо – вмешательство стран Запада. В этом же следует искать и причину разрастания пожара Гражданской войны и в нашей стране сто лет назад.

Вмешательство «союзников» по Антанте в Русскую революцию началось ещё до Октября 1917 г., а потом только усилилось. Об этом, например, писал человек, которого совершенно невозможно заподозрить в симпатиях к большевикам – руководитель Временного правительства А.Ф. Керенский. Он сообщал о достигнутой 22 декабря 1917 г. договорённости между Англией и Францией, по которой прибалтийские территории России и прилегающие к ним острова, а заодно Кавказ и Закаспийская область должны были перейти в английскую, а Крым и Украина – во французскую зону влияния. Отметим, ещё до Бреста союзники сочли себя абсолютно свободными от каких-либо обязательств перед нашей страной. Керенский не сомневался, что не свержение большевизма, а уничтожение России, вот что являлось подлинной целью её бывших союзников.

Ещё до заключения Брестского мира начинается интервенция стран Антанты на севере России и Дальнем Востоке. Уже в самом начале интервенция обостряла нашу Гражданскую войну, а заодно создавала угрозу территориальной целостности России. Но ещё более острой ситуация становится 25 мая 1918 г., когда начался мятеж так называемого Чехословацкого корпуса. Этот корпус формировался с 1914 г. из пленных австро-венгерской армии, преимущественно чешского и словацкого происхождения. Октябрь командование корпуса не приняло, не раз используя корпус в подавлении революционных выступлений в Киеве и в Житомире. Поэтому, когда Франция предложила перевести корпус в своё подчинение и вывести его из России, большевики согласились. С этого момента положение корпуса решительно менялось – из боевой части русской армии он превращается в вооружённое формирование иностранного государства, дислоцированное на нашей территории.

В целом Франция была заинтересована в том, чтобы передислоцировать чехословаков на Западный фронт. Но французы были полностью зависимы от воли Англии и вынуждены были принять те планы, которые относительно корпуса имели британцы. Под нажимом Лондона и Вашингтона французы согласились задержать чехословаков в России, чтобы они стали ядром антибольшевистского фронта. Соответствующий план представители стран Антанты подписали 27 апреля 1918 г. в Версале.

Поскольку рядовые бойцы Чехословацкого корпуса спешили домой и не хотели участвовать в Гражданской войне в России, для перелома их настроений была использована провокация. Солдатам сказали, что большевики хотят их разоружить, чтобы передать немцам. На самом деле большевики просто добивались выполнения достигнутых с командованием корпуса и французами договорённостей, по которым основную часть оружия чехословаки должны были сдать ещё до начала движения с Запада России во Владивосток. Но оружие сдано не было и массово применялось чехословаками для грабежей тех населённых пунктов, через которые шли их эшелоны.

С военной точки зрения мятеж был подготовлен очень хорошо. В считаные дни советская власть была свергнута на огромной территории от Волги до Владивостока. В результате от РСФСР отпала территория, которая в несколько раз превышала всю европейскую часть страны. В мятежных городах на штыках чехословаков возникали разномастные антисоветские правительства. Именно после этого Гражданская война в нашей стране и приняла тот размах и жестокость, которые стоили нашему народу миллионов жизней. Но и на этом Запад не остановился, продолжая подкармливать белые правительства, причём с таким расчётом, чтобы их победа не могла быть быстрой и чтобы Гражданская война тянулась как можно дольше.

Можно утверждать, что крупномасштабная Гражданская война в нашей стране была спровоцирована и поддержана странами Антанты и что началась она мятежом Чехословацкого легиона, который, подчеркнём это, к моменту своего вооружённого вмешательства во внутренние дела нашей страны являлся кадровой частью французской армии. И этот факт из истории Гражданской войны вычеркнуть невозможно, так же, как и приуменьшить его значение.

Для большевиков эта война – этап классовой борьбы

Василий Цветков, доктор исторических наук, профессор



Если говорить о характерных чертах, признаках Гражданской войны, то здесь, на мой взгляд, надо определять прежде всего признаки политико-правового конфликта. То есть говорить об образовании двух или даже нескольких непримиримо противостоящих друг другу политико-правовых систем. Условно можно было бы назвать их «красными» и «белыми», но, очевидно, на данную проблему нужно смотреть шире.

Правильнее выделять большевиков и те небольшие партии и организации, которые их поддерживали, с одной стороны. С другой – выделить наличие весьма разнообразного по своему составу, но относительно единому в отношении противника, антибольшевистского лагеря.

В этом лагере, безусловно, важнейшей составляющей частью являлось Белое движение. Одним из существенных признаков Белого движения с первых же месяцев после его возникновения на юге России в 1917 г. стал приоритет военной власти перед гражданской. Иными словами – приоритет военной диктатуры перед гражданским управлением. В этом принципиальное отличие белых режимов от антибольшевистских (в частности, Комитета членов Учредительного собрания на Волге, Временного Сибирского правительства).

И вот когда происходит раскол прежде единого государства на отдельные политико-правовые системы, тогда и возникает полномасштабная Гражданская война. Каждая из противоборствующих систем имеет свои законы, свою армию, свои финансы, свою «правду жизни» (идеологию), то есть все признаки государства. И на протяжении войны речь идёт о том, какая из взаимно противостоящих государственных систем окажется сильнее.

Я не сторонник тезиса о том, что советская власть с первых же дней своего существования была обречена на победу, что за ней сразу же пошли «трудящиеся массы». Белое движение также имело шансы на победу. Лидер российских меньшевиков Ю.О. Мартов в письме к П.Б. Аксельроду (23 января 1920 г.) достаточно точно определил перспективы развития нашей страны в случае победы одной из противоборствующих сторон: «…если революция в России будет раздавлена, экономическое развитие, вероятно, пойдёт в направлении государственного капитализма на основе мелкой собственности в деревне. Если государственная власть удержится в руках трудящихся классов, получится возможность постепенного «пропитывания» народного хозяйства коллективистскими началами…»

Что же касается значения иностранного вмешательства, интервенции в российской Гражданской войне то оно, нуждается, как и многие другие проблемы столетней давности, в дальнейшем изучении и осмыслении. Эскалация войны происходила и за счёт интервенции иностранных государств. Кстати, Чехословацкий корпус трудно однозначно отнести к интервентам, так как изначально это было подразделение русской армии, сформированное в 1914 г. из граждан России. История вообще не знает ни одной гражданской войны, в которой не было бы иностранного вмешательства. Тем не менее сводить всё к иностранному вмешательству, к внешним «тёмным силам» – необъективно.

Поэтому и периодизацию Гражданской войны правомерно вести с 25 октября 1917 г., то есть с момента провозглашения верховенства советской власти на 2-м Всероссийском съезде Советов и одновременно с непризнания советской власти на Дону, Кубани, Тереке, Оренбурге, в Ставке в Могилёве, в петроградском правительствующем Сенате и т.д. Конечно, масштабы Гражданской войны вначале были невелики. Но эти масштабы не означали её отсутствия.

Очень точно об этом говорилось в послании Святейшего Патриарха Тихона (8 октября 1919 г.): «Никакое иноземное вмешательство, да и вообще никто и ничто, не спасёт России от нестроения и разрухи, пока Правосудный Господь не преложит гнева Своего на милосердие, пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих, а через то не возродится духовно…»

Можно ли однозначно обвинять в начале Гражданской вой­ны красных или белых? Конечно, большевики не боялись Гражданской войны, а понимали её как неизбежный этап классовой борьбы в ходе смены общественно-экономических формаций. Как известно, В.И. Ленин заявил о «превращении современной империалистской войны в гражданскую войну» ещё в сентябре 1914 г. в декларации «Война и российская социал-демократия». Политика, проводимая большевиками после прихода к власти, усугубляла противостояние в обществе, раскалывала его по социальному, классовому признаку.

Однако задумаемся о другом. Всё ли было сделано противниками большевиков, либералами, правыми партиями для предотвращения гражданского противостояния? Были ли решены насущные и назревшие к 1917 г. социально-политические и социально-экономические проблемы? Кто не пред­о­твратил тогда войну – виновен тоже?

Думается, что это не риторические вопросы.

Всё началось с Февральского переворота

Евгений Спицын, историк, советник ректора

Безусловно, в год 100-летия начала Гражданской вой­ны будет сломано немало копий вокруг этого ключевого события отечественной истории ХХ века. Однако боюсь, что известный легион «копейщиков» вновь, как и год назад, использует этот юбилей для разжигания страстей и создания очередных антисоветских мифов.

Уже давно стало очевидным, что в истории Гражданской вой­ны есть несколько «реперных точек», которые вызывают особо яростные споры не только в самой научной среде, но и в широких общественных (в том числе партийно-политических) кругах.

Одной из таких точек стал вопрос о начальной дате Гражданской войны. В советскую эпоху подавляющее большинство историков стояли на известной ленинской позиции, отражённой им в работе «Новые времена. Старые ошибки в новом виде», опубликованной в «Правде» в августе 1921 г. Здесь, анализируя этапы «нашей революции», Владимир Ильич написал, что 3-й этап пролетарской революции пришёлся на Гражданскую войну «от чехословаков и «учредиловцев» до Врангеля». Таким образом, вождь большевиков очертил рамки Гражданской войны: май 1918 – ноябрь 1920 гг., дав понять, что Гражданская война стала особым этапом в развитии «нашей революции», когда военный вопрос являлся судьбоносный для молодой Советской республики и всей пролетарской революции, которая неизбежно столкнётся в новых классовых боях с мировым капиталом.

Затем, в горбачёвскую и пост­советскую эпохи многие историки стали отходить от прежних, вполне обоснованных, как мне представляется, оценок и раздвинули рамки Гражданской войны, особенно в начальной дате её возникновения. Теперь многие авторы стали оценивать эту войну не как особый военный этап в истории пролетарской революции, а как открытую форму классовой борьбы. При этом «красные» историки отправной датой этой классовой борьбы стали называть Февральский государственный переворот, а их многочисленные оппоненты, от ультралибералов до откровенных черносотенцев, – Октябрьский переворот. Правда, сторонники последней точки зрения почему-то забывают ряд хорошо известных «медицинских» фактов. Во-первых, что уже в февральско-мартовских боях с царским режимом только в одном Петрограде всего за несколько дней погибли сотни и были ранены тысячи человек, и это оказалось только началом кровавого противостояния красных, белых, зелёных и прочих цветных. Во-вторых, маховик братоубийственной Гражданской войны запустили вовсе не большевики, а главные бенефициары Февральского переворота, то есть рябушинские, гучковы, милюковы, керенские и Кº. Наконец, в-третьих, Октябрьский переворот стал следствием Февральского, а точнее абсолютной неспособности всех четырёх составов буржуазного Временного правительства дать народу мир, хлеб и землю.

Правда, в своём споре с «красными» их оппоненты довольно часто прибегают, как им кажется, к убийственному аргументу: дескать, Ленин лично и неоднократно призывал «превратить войну империалистическую в войну гражданскую». Однако эти авторы либо не понимают, о чём говорят, ибо не читали Ленина, либо всё прекрасно понимают, но сознательно лукавят. Выдвигая этот лозунг осенью 1914 г., лидер большевиков всего лишь подчеркнул тот очевидный факт, что в условиях начавшейся войны прежний лозунг «пролетарской революции» как неизбежного условия свержения власти капитала объективно трансформируется в новый лозунг – «превращения войны империалистической в войну гражданскую», ибо сама война кардинально изменила политическую ситуацию во всех воюющих странах, прежде всего в России, где начался новый подъём рабочего и крестьянского движения. Вот и всё, ничего нового ни Ленин, ни другие марксисты не придумали, и не надо, как говорится, «наводить тень на плетень». Сами империалисты, развязав мировую бойню, создали все условия для этой революции, которая в 1917–1918 гг. стала свершившимся фактом, и не только в одной России.

Сознавая ограниченный формат газетной публикации, остановлюсь лишь ещё на одной «реперной точке» истории Гражданской войны, которая также вызывает острейшие споры. Речь идёт о роли иностранной интервенции в разжигании и эскалации широкомасштабной Гражданской войны. Оппоненты «красных», неохотно признавая факт интервенции, отводят ей исключительно «вспомогательную» роль, утверждая, что широкомасштабный и кровавый гражданский конфликт стал следствием политики большевиков, а именно создания комбедов, продразвёрстки, «красного террора» и т.д. За неимением места оставим этот давний спор за рамками данной статьи. Осмелюсь задать только два риторических вопроса. Во-первых, с какой же стати ещё в декабре 1917 г. в Тифлисе прошла сходка тамошнего американского консула Л. Смита, главы британской военной миссии генерала Дж. Шора и двух французских военных атташе полковников П. Шардиньи и П. Гюше, которые тогда же совершили стремительный вояж в Новочеркасск и проинформировали генерала М.В. Алексеева – одного из идеологов и создателей Белого движения – о выделении их «благородному делу» внушительных денежных сумм для борьбы с большевистским режимом. Во-вторых, как объяснить, что «Обществом содействия жертвам интервенции» был документально зафиксирован факт, что прямыми жертвами иноземных оккупантов стали 111 730 человек. Я уже не говорю о том, что без антантовского «ленд-лиза» Колчак, Деникин, Миллер и Кº, штабы которых были забиты разного рода ноксами, жаненами и гревсами, не продержались бы и месяца…



ЛГ 23-05-2018

Сухомлинов Владимир

Валерий Шамбаров считает, что при монархии наша страна всегда преуспевала

«ЛГ» продолжает разговор о революционных событиях 1917 года. Наш собеседник – известный историк и писатель ВАЛЕРИЙ ШАМБАРОВ.


– Валерий Евгеньевич, смысл и историческое значение событий 1917 года, двух революций разного содержания, до сих пор предмет дискуссий. Пользуясь словами из знаменитого фильма, многие люди, похоже, и поныне уверены: «красные придут – грабят, белые придут – грабят». Чем для вас, для историка, значим 1917 год? И какая революция – Февраль, Октябрь – была Великой? Что вообще надо праздновать сто лет спустя?

– Что ж, фраза крестьянина из фильма «Чапаев» на удивление верна. Если добавить, что и сами крестьяне тоже активно грабили. Сперва разграбили чужую сельскохозяйственную собственность – государственную, помещичью, «кулацкую». Потом взялись грабить городских жителей, за продукты выменивая по дешёвке их имущество и ценности. Ну и их самих стали грабить – всё закономерно. Правых в Гражданской войне не было. Наш народ соблазнился практически весь. После чего его стало вовсе не трудно расколоть и стравить между собой, брат на брата.

Обе революции можно называть «великими» разве что из пропагандистских целей или в насмешку. Потому что обе являлись осознанными внешними диверсиями, нацеленными именно на развал и крушение Российской империи. Издательство «Вече» представляет ныне трилогию, созданную мною в соавторстве с Еленой Николаевной Чавчавадзе. Уже вышли «Лев Троцкий. Тайны мировой революции», «Кто заплатил Ленину?», а сентябре выйдет третья книга – «Революция: западня для России». Эти работы строго документальные, использовались материалы не только из отечественных, но и из американских, французских, британских, германских, канадских, швейцарских архивов. Факты подтверждают версии, выдвигавшиеся уже давно.

Февральская революция организовывалась британскими политическими кругами, дипломатами и спецслужбами (хотя и США отчасти приложили руку). Между прочим, уже тогда применялись всем известные сейчас технологии «цветных революций». Октябрь – операция американцев, которые умело использовали в своих целях и часть большевиков, финансируемых Германией, причём продвигая их в «первый ряд» – ведь крушение России требовалось свалить исключительно на немцев. Так что праздновать столетие революций было бы правомочно в Лондоне и Вашингтоне. А русскому народу – разве что каяться и посыпать голову пеплом, что поддался на соблазны и позволил втянуть себя в чужие глобальные игры.

– Революциям предшествовало начало Первой мировой войны. Вы, насколько знаю, считаете, что Россия вступила в неё не менее подготовленной, чем противник. Да, страна была на подъёме, за спиной военные победы и опыт поражений, в целом славная история. Но, извините, факты говорят и о том, что если немцы довозили снаряды и снаряжение на фронт грузовиками, то мы нередко использовали гужевой транспорт. Большая разница. Поясните свою позицию.

– Что ж, начнём с «моей позиции». По первому своему образованию я физик, хотя имею также высшее политическое образование по специальности «Международные отношения и международная политика», а также и военное образование. Но основу дала именно физика – нас учили доверять только фактам, а из них делать выводы. У гуманитариев, к сожалению, обычно наоборот. Основная аргументация – цитаты из тех или иных источников. Получается, что выводы заданы заранее, а факты подчас просто подтягиваются к ним. Хотя нередко авторитеты меняются, и оказывается, что чуть ли не всю историю надо переписывать заново. Что и происходит – на протяжении одного поколения у нас история перекраивалась не раз: советская, перестроечная, либерально-западническая. Я же подхожу к истории как к точной науке. «А» должно вытекать из «В» и подтверждаться «С», иначе задача решена неверно. То есть идти от фактов.

Возьмём ваш пример. На начало вой­ны 1914 года в русской армии было 3 тысячи автомобилей, в германской – 83 штуки (там автотранспорт вообще недооценивали). Ваше утверждение исходит, видимо, из какого-то предвзятого частного мнения (или из некомпетентного художественного произведения) и выдаётся за факт.

– Нет, я основываюсь не на художественном произведении, а на данных, которые приводит один из наших выдающихся историков.

– Увы, видимо, в этом случае он ошибается, поскольку его тезис явно фактам противоречит. Кстати, полная механизация германской армии даже в годы Великой Отечественной войны – это миф. Были механизированные корпуса, дивизии, но в обычных армейских частях преобладал именно гужевой транспорт.

Реальные цифры показывают, что в 1914 году наша армия по технической оснащённости (если брать всё в совокупности) превосходила Англию и Францию. Уступала лишь Германии, но ведь эта страна целенаправленно готовилась к войне. Для сравнения: в русской дивизии имелось 48 орудий, у немцев 72, у французов 36. А всего в русской армии – 7030 орудий (из них 240 тяжёлых), в германской – 9398 (2296 тяжелых), во французской – 4800 (тяжёлых не было вообще). У России имелось 263 аэроплана, у Германии – 232, у Франции – 156.

По подготовке личного состава русские во многом превосходили и немцев. Солдат обучали действовать рассыпным строем, перебежками, быстро окапываться на каждом рубеже. А германские военные в начале войны маршировали на поле боя, как на параде, в плотных шеренгах, в ногу – и падали целыми шеренгами под русской шрапнелью и пулемётами. Французы воевали ещё хуже. У них культивировалась «наполеоновская» тактика, штыковые атаки сомкнутым строем. Окапываться вообще запрещалось. Не было тяжёлой артиллерии, полевых телефонов. Радио и авиация считались как бы ненужными игрушками. Не было даже защитной формы. Французы начинали войну в красных штанах и ярко-синих мундирах – утверждали, что красивая форма повышает боевой дух. Всё это сказалось на ходе боевых действий, когда Германия чуть не раздавила западных союзников, а спасала их Россия – разгромив австрийцев, заняла Галицию, нанесла немцам тяжёлые поражения под Гумбинненом, Варшавой, Лодзью, уничтожила турецкую армию под Сарыкамышем.

– Но почему же тогда победы сменились поражениями? Про­явились внутренняя слабость царской армии и серьёзные недоработки в боевой подготовке?

– Нет, проявилась слабость коалиции с западными державами. Их встревожили успехи России, озаботили обещания, которые ей пришлось надавать (особо стоит упомянуть Босфор и Дарданеллы). В 1914 году во всех воюющих странах выявилось общее явление – острый дефицит оружия и боеприпасов. Воюющие державы взялись экстренно перестраивать и мобилизовывать собственную промышленность. Кроме России. А у неё тоже были, конечно, слабые места. Но англичане за взятки навязали русскому военному министерству свой вариант – изготовить всё необходимое на британских заводах «Виккерс». Там был размещён заказ на 5 млн. снарядов, 1 тыс. аэропланов, 250 тяжёлых орудий, 27 тыс. пулеметов, 1 млн. винтовок, 1 млрд. патронов, 8 млн. гранат и др. По самым важным пунктам отгрузку продукции намеревались начать в марте 1915 года. Этого должно было хватить на летнюю кампанию.

Но в реальности Россия не получила… вообще ничего. Когда подошёл срок отгрузки, вдруг выяснилось – всё, что было изготовлено для нас, британское правительство забрало для своей армии. Нашу страну, грубо говоря, просто подставили. Это и привело к «Великому отступлению» 1915 года, когда русские батареи молчали, и атаки приходилось отражать штыками.

К весне 1916 года проблемы со снабжением удалось пре­одолеть. Причём без западных «друзей», своими силами и ресурсами. Хоть и с запозданием, но Россия совершила в годы Первой мировой гигантский промышленный рывок. По подсчётам академика Струмилина, производственный потенциал России с 1914 до начала 1917 года вырос на 40%. Производство машинного оборудования всех типов возросло втрое, производство химической промышленности – вдвое. Наша страна обогнала в производстве артиллерии Англию и Францию! Выпуск орудий вырос в 10 раз и достиг 11,3 тыс. в год. Выпуск снарядов увеличился в 20 раз (67 млн. в год), винтовок в 11 раз (3,3 млн. в год).

Результат – пришли блестящие победы. Брусиловский прорыв, Эрзерум, Трапезунд, Эрзинджан. Кстати, громадные людские потери тоже относятся к области легенд, если взглянуть не на «мнения», а на строгие документальные данные. Последняя сводка боевых потерь царской армии была представлена в «Докладной записке по особому делопроизводству» №4(292) от 13(26) февраля 1917 г. На всех фронтах с начала вой­ны было убито и умерло от ран 11 884 офицера и 586 880 нижних чинов; число отравленных газом составило соответственно 430 и 32 718; потери ранеными и больными – 26 041 и 2 438 591; контуженными 8650 и 93 339; без вести пропавшими – 4170 и 15 707; в плену находилось 11 899 офицеров и 2 638 050 солдат. Итого: 63 074 офицера и 5 975 341 солдат (ЦГВИА СССР, ф. 2003, оп. 1, д. 186, л. 98).

Мы видим, большинство из этих миллионов выбыло по ранению или по болезни (и многие после излечения возвращались в строй). Погибших было ощутимо меньше, чем в других воюющих державах – около 600 тыс. В Германии на тот же период – 1,05 млн., во Франции – 850 тыс. И это было вполне закономерно, ведь царское командование не допускало таких затяжных и тупых мясорубок, как Верден и Сомма. Однако новые успехи России крайне озаботили не только противников. Они встревожили и союзников. Именно это сделало актуальным удар в спину – революцию. Лучше этого ничего нельзя было придумать.

– У нас немало людей, особенно среди части политологов и писателей либерально-западнических воззрений, которые считают, что, например, определение типа «немытая Россия» актуально на все времена. И ничего, дескать, не меняется. Могут ли события 1917 года это подтвердить?

– Опять же обратимся к фактам. Вспомним, например, что русские люди всегда были очень чистоплотными, даже во времена Средневековья ходили в баню не реже двух раз в неделю. А вот на Западе не мылись почти никогда. Отсюда и родилась знаменитая французская парфюмерия – забивать запахи пота и грязного тела. Современный англо-американский культ чистоты – достижение более позднего времени, его переняли в XIX веке от китайцев. Между прочим, закономерность, известная психологам – каждый человек склонен обвинять других в своих собственных слабостях и прегрешениях. Все мифы, которые внедрялись о России, – о жестокости, безграмотности, пьянстве, рабстве – были в гораздо большей степени характерны именно для западной цивилизации.

Это актуально и сейчас. При всех декларированных «свободах» жители западных стран обладают гораздо меньшими свободами, чем русские. Они лишены права поддерживать собственные национальные традиции, культурные и нравственные ценности, лишены права воспитывать собственных детей и мешать им развращаться и разлагаться, лишены права отвергнуть фактический приоритет «меньшинств» перед «большинствами», лишены права оберегать и развивать личную духовность. И это выдаётся за «свободы»!

И вот ещё что оказывается актуальным – клевета и нападки на Россию (на её свободу быть самостоятельной, не похожей на западные модели, как раз сейчас показывающие свою гибельность). Во все времена актуально и то, что зарубежные враги нашей страны находили (или создавали) партии единомышленников внутри неё – кого-то соблазняя внешней мишурой своей цивилизации, кого-то – словесной шелухой, а кого-то и подкупая. Это действительно не меняется. Что сыграло важнейшую роль и в событиях 1917 года. Десятилетия пропаганды и подрывной работы дали плоды. В феврале заговорщиков поддержали интеллигенция, офицерство, чиновники, заражённые мечтаниями жить «как за границей». Многие из них потом и очутились за границей, в «парламентском раю» – в эмиграции. Правда, не в тех ролях, которые примеряли для себя, а чернорабочими, грузчиками, судомойками, проститутками. Но ведь он таким и был, «парламентский рай». Что хотели, то и получили, жаловаться не на что. А уж против них оказалось нетрудным поднять и народ. Куда легче, чем против царя. Вот и Октябрь.

– Сегодня на Украине идёт, по сути, гражданская война, жёсткое противостояние тех, кто хочет жить на основе, так сказать, русскости, православия, большой общей истории, и тех, кто исповедует другие ценности, даже не обязательно «бандеровские». По-моему, в любом случае такие конфликты – игра на самоуничтожение. Чему учит опыт нашей давней Гражданской войны, краха белогвардейщины и победы «Советов»?

– Гражданская война в Донбассе – явление непростое. Ведь «другие ценности», не обязательно «бандеровские» – это не просто нерусскость. Это обязательная русофобия. То есть фактически подготовка нового конфликта, с русскими. Конфликта в любом случае. Противостоят те, кто не желает враждовать с братьями и через какое-то время сцепиться в драке с русскими. Кроме того, «европейские» ценности скрытно, но вполне определённо направлены на духовную гибель обрабатываемого народа, а в перспективе и на его физическую гибель, вырождение, вымирание. Неприятие их – вполне здоровая борьба личности и народа за собственное существование. Принятие – фактическое согласие как раз на самоуничтожение. Противостоят те, кто не желает принять правила «мирного» самоуничтожения.

А опыт Гражданской войны не мешало бы вспомнить киевским политикам и военным. Запад всегда использует тех, кого считает полезными, в собственных целях, но предаёт их, когда в них отпадает нужда. Так было и с белогвардейцами, до конца цеплявшимися за верность западным союзникам. А те сделали всё, чтобы белые не смогли победить. Помогали им только для пущего разжигания братоубийства. Когда сочли, что Россия достаточно опустошена, все белые армии получили удары в спину от иностранных союзников – и Колчак, и Деникин, и Юденич, и Врангель. После чего Англия, США, Франция наперебой ринулись устанавливать дружбу с Советским правительством. Пользоваться разрухой для дальнейшего, уже капитального ограбления России – за рубеж хлынуло русское золото, бесценные произведения искусства, нефть, лес, пушнина и др. А для «помощи» в восстановлении хозяйства вовсю внедрялись концессии. Англичане получили Урал, золотые промыслы на Лене, американцы – закавказскую нефть, Кузбасс, ещё много чего. Вот они-то и стали реальными победителями в Гражданской войне. Точно так же, как становились победителями в гражданских войнах в Колумбии, Мексике, Иране, Турции, Китае и т.п.

– Как офицер в прошлом, физик по образованию, кандидат технических наук, какую общественно-политическую формулу для России вы бы посчитали правильной, ведущей к развитию, достижению того, чего людям особо не хватает – справедливости, а также уверенности в завтрашнем дне? Есть ли между Шамбаровым-физиком и Шамбаровым-лириком противоречие внутри себя?

– Исторические факты показывают – максимальных успехов Россия добивалась при монархии, при царской власти, которая строго соблюдала национальные и государственные интересы, а своим подданным давала максимальную социальную защищённость (по сравнению с теми же западными странами).

В советское время Сталин сумел добиться высокого подъёма народного хозяйства, обеспечить победу в Великой Оте­чественной войне (в которую за рубежом никто не верил). Главная причина – он в значительной мере приблизил свою власть к неограниченной монархии, многое стал перенимать из опыта погибшей Российской империи. Хотя и далеко не всё. Главного шага не сделал. Революционных разрушительных учений не отбросил, сохранив в качестве основной идеологической базы. Поэтому все его достижения оказались непрочными и легко обратимыми.

Ну а лирикой, простите, не занимаюсь. Я оперирую фактами. Всё-таки история должна быть точной наукой, а не полем для политических фальсификаций и спекуляций.



На снимке: русские солдаты готовят цилиндры с хлором для газовой атаки против германских войск.


ЛГ 06-09-2016

Желещиков Александр

С какими деньгами Россия встречала 1917 год?

В детстве я копил полученные от родителей и затем сэкономленные деньги - монетки от копейки до гривенника. Складывал в банку из-под монпансье, а когда бабушка собралась на родину, в Тамбов, по совету мамы отдал ей на билет. Конечно, на него не хватало – моих было чуть более трёх рублей. Но ироничные слова отца запомнились: при царе можно было корову купить. Это подтолкнуло потом к коллекционированию и выяснению, а что на деньги той или иной эпохи можно было купить. Сейчас знаю - при последнем царе хорошая дойная корова стоила около 80 рублей.

Семишник и Катенька

В 1897-99 годах министр финансов С.Ю.Витте провёл денежную реформу. Взамен серебра рубль стал обеспечиваться золотом. Это отвечало мировым тенденциям. Один золотой рубль приравнивался к 0,774234 г чистого золота 917 пробы.

В облигациях и иных ценных бумагах начала ХХ века 125 золотых рублей равнялись 500 франкам, 404 германским маркам, чуть более, чем 19 фунтам стерлингов, 239 гульденам и 96 с четвертью долларам.

Ныне у нас иные пробы золота, но если возьмём для примера 999-ю, как наиболее близкую к прежнему стандарту, то по курсу ЦБ РФ стоимость 1 г такого золота на июнь 2017 составила от 2 150 до 2 390 рублей. Таким образом, царский рубль в пересчёте на золото равен 1 664-1 850 современным рублям. Для сравнения: 1983 году николаевский рубль был равен 7 советским рублям 45 копейкам.

Понятно, что покупательная способность рубля не рассчитывается лишь из цены золота.

Но вернёмся к царизму. До революции граждане использовали для расчётов медные (достоинством в ¼, ½, 1, 2, 3 и 5 копеек); серебряные (5, 10, 15, 20, 25, 50 копеек и 1 рубль); золотые (5, 7 рублей 50 копеек, 10 и 15 рублей) и бумажные деньги достоинством 1, 3, 5, 10, 25, 50, 100 и 500 рублей.

Все они были взаимозаменяемы. Обмен вёлся без ограничения. 15 бумажных рублей равнялись золотому империалу.

У денег имелись народные названия. Две копейки - семишник или грошик. Три копейки – алтын. Десять – гривенник, 15 – пятиалтынный. 20 копеек – двугривенный. 50 – полтинник. Рубль – целковый. Сто рублей – Катенька.

На банкнотах были факсимильные подписи управляющего банком и кассира. Один из них – Брут – слыл картёжником. В 1914-м проиграл крупную сумму казённых денег и покончил с собой. В то время бытовало поверье, что вещь повешенного приносит удачу в игре. Газета «Петербургский листок» (24 января 1915 г.) сообщала: «Среди клубных, беговых и других игроков прошёл слух о счастливом рубле с подписью кассира Брута… Как предполагают, слух был вызван крупным выигрышем, который выпал на долю игрока, поставившего на такой рубль». Тут же многие игроки бросились на поиски брутовских рублей. Этим воспользовались менялы, говоря, что такие рубли большая редкость и их нельзя получить ни в одном банке. Стоимость «счастливого» рубля взлетела до 25 рублей. Тогда российское министерство финансов вынужденно ответило через ту же газету: «Вопреки уверениям спекулянтов, Государственный банк по-прежнему выпускает такие, имеющиеся у него в наличности, рубли и не берёт за них ни одной лишней копейки».

Депутаты дороже кухарок

До Первой Мировой войны средняя зарплата составляла 37,5 рубля в месяц. Столько, например, получал канцелярский работник.Средняя зарплата рабочего в Питере была 22 рубля 53 копейки. Были подёнщики и квалифицированные рабочие. Их доходы различались на порядок. Кухарке платили 5-8 рублей в месяц. Дворнику - 18 руб. Городовому (рядовой полицейский) – 20 руб. 50 коп. Учитель начальной школы имел 25 руб. Учитель гимназии втрое больше. Околоточный надзиратель (аналог нынешнему участковому) – 50 руб. Фельдшер – 40 руб. Заведующий больницей – 125. Подпоручик (лейтенант) – 70 руб., а полковник уже 325. Чиновник среднего класса – 62 руб. а высшего, как и армейский генерал, – 500. Депутат Госдумы – 350 рублей.

Если посмотреть таблицу зарплат за 1897-2016 годы, можно увидеть, что в 1983-м средняя зарплата в РСФСР достигла 188 рублей 30 копеек, примерно столько же в переводе на золото составляла средняя зарплата до революции. До этого года сравнение с 1913-м было не в пользу советских граждан.

Теперь о ценах на продукты. Фунт (около 400 граммов) мяса в столице стоил 19 коп. Значит, среднестатистический рабочий мог купить около 50 кг, если бы захотел. В советских деньгах дореволюционное мясо стоило бы 3 руб.48 коп. А вот цена ряда других продуктов до революции:

Мука пшеничная – 8 коп. за 1 фунт.

Гречка – 10 коп. за фунт.

Сахар – 12 коп. за фунт.

Соль – 2 коп. за фунт.

Грибы сушёные – 1 руб. 12 коп. за фунт.
Молоко – 8 коп. бутылка.

Сметана – 28 коп. за фунт.

Масло сливочное – 56 коп. за фунт.
Томаты – 22 коп. фунт.

Картофель – 5 коп. десяток.

Луковица и морковь по копейке за штуку.
Рыба (судак) – 25 коп. фунт.

Курица – 70 коп. штука.

Яйцо – 3 коп. штука.

Не так давно я нашёл в свободном доступе цены на продукты в Иркутске 1914 года:

Балык копчёный Амурский – 7 руб. 20 коп. за пуд (16 кг).
Варенье Кудрявцева в банке – 40 коп.
Варенье весовое (Томское) – 12 руб. за пуд.
Гриб сухой белый – 1 руб. 25 коп. за фунт.
Зелень шинкованная – 35 коп. за фунт.
Корица – 22 руб. за пуд.

Кофе жареный в пакетах – 48 руб. за пуд.
Колбаса чайная – 8 руб. за пуд.
Крупа манная – 3 руб. 20 коп. за пуд.
Макароны итальянские – 5 руб. 40 коп. за пуд.
Мед – 10 руб.. за пуд.
Масло подсолнечное – 5 руб. 40 коп. за пуд.
Масло сливочное в бочках (Ново-Николаевск, теперь Новосибирск) – 14 руб. коп. за пуд.
Сахар-песок – 5 руб. 60 коп. за пуд.
Халва (Одесса) – 12 руб. за пуд.
Лошадь рабочая ломовая крупная – 150-180 руб.
Корова дойная хорошая – 80-150 руб.
Овца русская – 4 руб. 20 коп.-4 руб. 50 коп.
Свинья породистая – 35-40 руб.
Курица – 45 коп.
Гусь взрослый – 1 руб. 25 коп.-1 руб. 75 коп.
Брусника – 8-40 коп. за фунт.
Облепиха – 8-40 коп. за фунт.
Молоко свежее – 25-30 коп. за ¼ ведра.
Сметана – 25-30 коп. за фунт.
Яйца куриные свежие – 1 руб. 60 коп. за 100 штук.

Такие цены - заслуга сибирской кооперации. Она и потом существовала, оказывая влияние на рынок даже в условиях гражданской войны на территориях, занятых белыми.

Теперь об одежде: сапоги – 4 рубля, рубашка и парусиновые брюки по рублю, пошив костюма - 16-17 руб., пошив пальто – 19 руб. 50 коп.

Плохо или хорошо жили люди с учётом таких доходов и цен – решайте сами…

Денежки взять и отменить

По мнению экспертов, к началу Первой мировой войны денежное обращение России переживало расцвет. На 1 января 1914 года кредитных билетов было на сумму 1 664 миллиона рублей. Золотой запас Госбанка - 1 695 миллионов рублей, из них 1 528 миллионов перемещались внутри страны и 167 миллионов за границей. Это обеспечивало золотое покрытие билетов на 101,8 % и оставляло эмиссионное право свободным, т.е. не использованным, в размере 330,5 млн. руб. Дензнаков ходило в обращении на сумму 2 231 миллион рублей, в т.ч. монет золотом на 494,2 миллиона рублей, полноценным серебром на 123 млн. руб., разменным серебром на 103 млн. руб., медью на 18 миллионов.

С началом войны предприимчивая группа граждан стала аккумулировать золотые монеты и переправлять родственникам в Германию и Австро-Венгрию, или, увы, припрятывать в кубышку в ожидании прихода вражеских войск. Золотые монеты были выведены государством из денежного обращения.

Введение сухого закона привело к потере бюджетом 1 миллиарда доходов. Включили печатный станок. С 1 июля 1914 года по 1 марта 1917-го количество обращающихся бумажных денег возросло в 6,7 раза, что должно было обесценить рубль примерно до 15 копеек. В реальности же курс рубля понизился внутри страны до 25, а на внешнем рынке до 56 копеек. В обращении появились бумажные 1,2,3,5 и 50 копеек.

Государство в условиях начавшейся инфляции, сокращавшей его реальные доходы, с одной стороны наращивало эмиссию, с другой - вводило твёрдые цены.

К 1916 году такая политика привела к началу распада единого рынка - губернаторы запрещали вывоз из своих губерний сельхозтоваров и сырья. Единство денежной системы страны пошатнулось вместе с вымыванием из оборота монеты и усилением роли продовольствия в качестве денежных средств в бытовом обращении.

С 1 января 1914 по 1 января 1917 года рост цен составил 194%. а с 1 января по 1 декабря 1917-го - 426%.

За 8 месяцев пребывания у власти Временное правительство выпустило бумажных денег на 9,5 миллиарда рублей и довело право выпуска не покрытых золотом кредитных билетов с 6,5 до 16,5 миллиарда рублей. Помимо прежних выпусков в обращение добавили «думки» достоинством в 250 и тысячу рублей и «керенки» достоинством в 20 и 40 рублей.

По балансу Госбанка на 23 октября 1917 года, накануне Октября, кредитных билетов обращалось на 18 миллиардов 917 миллионов рублей против почти 10 миллиардов рублей на 1 марта 1917 года (момент прихода к власти Временного правительства). Выпущенные в обращение кредитные билеты обеспечивались золотом лишь на 5,5%.

Покупательная способность рубля понизилась до 8 копеек.

Октябрьская революция и приход к власти большевиков с их союзниками левыми эсерами не остановили гиперинфляцию, а придали ей новые темпы.

Правительство В.И.Ленина шло на поводу событий, но до определённого момента. В условиях военного коммунизма витали идеи не только отмирания государства (см. «Государство и революция»), но и отмены денежного обращения.

На местах эта идея принимала порой причудливые формы. В 1921 году некий М.Калина создал в Киеве организацию типа производственно-потребительской кооперации - «Разум и совесть». Задачу отмены денег она предполагала провести путём выпуска специальных бон, гарантированных хлебом в своеобразной валюте: 1 рубль труда = 1 пуд хлеба. Далее организация намеревалась полностью уничтожить дензнаки. Правда, просуществовала лишь полгода. Не то, что селяне, но и киевляне не хотели признавать подобные суррогаты.

Летите, «мотыльки»!

Последним управляющим «имперским» Госбанком был И.П.Шипов. Он был назначен при Николае II, пережил Временное Правительство и был уволен большевиками за отказ признать распоряжение Совнаркома в конце ноября 1917 года. Шипов перебрался из Петрограда сначала в Екатеринодар, затем в Ростов-на-Дону, где активно участвовал в формировании Центрального управления Государственного банка сначала Добровольческой Армии, а потом ВСЮР (Вооружённые Силы Юга России).

Не смущаясь отъездом управляющего, большевики продолжили печатать николаевские деньги с царской символикой. В отличие от остальных, они пользовались уважением населения, имели наивысшие котировки при расчётах.

Первые расчётные знаки с советской символикой появились в феврале 1919-го. Печатались листами по 25 штук достоинством 1, 2 и 3 рубля. Из-за малого размера народ назвал их «мотыльками». Можно было расплачиваться целым листом или отрезанной его частью.

Но попытки отмены денежного обращения и перехода к натуральному товарообмену не означали остановки печатного станка.

Во время гражданской войны в стране было около 20 000 (!) центров эмиссии. Причин тому много. От блокады регионов большевистским центром до желания финансовой и национальной самостоятельности. Помните слова Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке»: «Да бери усе, я себе ещё нарисую».

Кстати, прототип Грициана Таврического реально существовавший атаман Н.А.Григорьев к моменту отражённых в картине событий был уже убит другим атаманом – Н.И. Махно за попытку союза с белыми. Но если деньги Махно (иногда с нецензурными надпечатками) лишь фантазия для коллекционеров, то Григорьев мог быть причастен к выпуску 25-тирублёвой банкноты после захвата Елисаветграда.

Газетного места не хватит, чтобы рассказать захватывающие истории о деньгах Деникина и Врангеля, имама Гоцинского и эмира Узун-Хаджи, Сулькевича и Соломона Крыма, Булаховича и Юденича, чайковках Миллера, выпусках уральских и оренбургских казаков, рабочее-крестьянской белой армии (была и такая), Колчака, районов Урала, Сибири и Средней Азии. Иногда надпечатки на бонах дают возможность увидеть судьбу не только страны, а даже отдельных людей.

Если вернуться к РСФСР, то следующими по хронологии (с мая по октябрь 1919) Народным банком РСФСР были выпущены кредитные билеты достоинством с рубля до 100 в привычной нам линейке, а также 250, 500, 1 000, 5 000 и 10 000 рублей. Правда, упоминания о принадлежности к советской России на них не было, а год выпуска значился как 1918. По подписи управляющего - будущего участника параллельного троцкистского центра, тогда видного большевика Г.Л. Пятакова, население прозвало их «пятаковками». Эскиз бон разрабатывался ещё при Временном Правительстве. Оттого на реверсе каждой изображён орёл без корон с опущенными крыльями. На аверсе самых крупных номиналов под текстом «пять» и, соответственно, «десять тысяч рублей» отчётливо видна свастика. Тогда её ещё не присвоили нацисты, она воспринималась как славянский знак коловорот, означавший четыре времени года и вечность жизни, а в данном случае, власти. Вечности не досталось ни Временному, ни Советскому правительству.

«Пятаковки» активно использовались агитационными органами Белого Юга России – ОСВАГ – в качестве листовок при наступлении на Полтаву и Киев. Деньги сбрасывались в тыл красных с аэропланов. На одной из сторон была надпечатка типа:

Большевики обещали Вамъ миръ, хлъбъ и свободу, а дали войну, голодъ, чрезвычайку и въ придачу фальшивыя деньги.

Или: Обманули комиссары — кучу денегъ надавали, а теперь на эти знаки ты не купишь и собаки. И над и под рамкой: Долой "Пятаковскiя" и „Ленинскiя" деньги!

Население, в ходе гражданской войны оказывающееся то в красном, то в белом тылу, информацию воспринимало.

В свободном доступе я нашёл информацию о ценах на Юге России 1918-19 годов в разрезе власти красных и белых.

при белых при красных

Хлеб пшеничный (фунт) 2 руб. 30 руб.

Мука пшеничная (пуд) 250 руб. 1 200 руб.

Масло сливочное (фунт) 50 руб. 450 руб.

Яйцо (десяток) 30 руб. 220 руб.

Вспомним 1914-й, когда яйцо за 30 коп. десяток в Питере и 16 коп. за такой же десяток в Иркутске.

Об уровне инфляции в РСФСР, что и не удивительно в условиях отсутствия сельхозрынка и остановки промпредприятий, свидетельствуют данные статистики о количестве денег в обращении:

1918 33,7 млрд. руб.

1919 164,4 млрд. руб.

1920 943,6 млрд. руб.

В том же 1919-м в обращение поступили «вавилонские» денежные знаки с символикой и гербом РСФСР странными номиналами 15, 30 и 60 рублей, а также стандартными от 100 до 10 000 рублей. «Вавилонскими» их прозвали из-за надписей на реверсе «пролетарии всех стран соединяйтесь» кроме русского ещё и на немецком, французском, итальянском, английском, китайском и арабском языках. Ура мировой революции! Впереди был неосуществлённый поход на помощь венгерским коммунистам, а также приведший к поражению поход на панскую Польшу.

В 1921 году вышли новые банкноты. Номиналы возросли до 25, 50 и ста тысяч руб. Исчезли надписи на китайском и арабском языках.

В том же году наркомат финансов от имени РСФСР выпустил двухгодичные обязательства на 1, 5 и 10 млн. руб.

Вся эта денежная масса просуществовала до реформы 1922 года. Деньги стали просто бумажками. Цинично? А обеспечение большевиками Семиречья (включало в себя юго-восточную часть Казахстана и северный Киргизстан с центром в городе Верном (Алма-Ата) своих денег опием, хранящимся в банке, менее цинично?

Все выпуски белых, национальных правительств, как и местные деньги, после прихода красных объявлялись вне закона. Изредка допускался обмен на советские знаки в объёме не более двух месячных содержаний красноармейца или рабочего. Накопления пропадали. В похожей ситуации белые делали ставку на собственника и разрешали хождение ряда советских денег с соответствующими надпечатками. С точки зрения финансовой такая ставка была проигрышной.

Как уже замечал, правительство Ленина шло на поводу событий лишь до определённого момента. На смену политике военного коммунизма в 1921 году пришла новая экономическая политика – НЭП.

Первая деноминация состоялась в 1922-м. На выпущенных банкнотах была размещена надпись: «один рубль выпуска 1922 г. Равен 10 000 рублей всех ранее выпущенных образцов и обязателен к приёму, согласно этого расчёта, для учреждений Республики и частных лиц».

С декабря 1922-го были введены банкноты Госбанка - червонцы. 1 червонец равнялся 1 золотнику 78,24 долей золота. 1 золотник – 4,265 грамма или 96 долей. Билеты образца этого года были в ходу до денежной реформы 1947 года. В 1923-м выпустили такой же червонец в монете из золота, получивший название «сеятель». Вес монеты 8,6 грамма. Выпуск повторили в СССР перед Олимпиадой-80. В параллельном хождении червонцев и совзнаков была заложена идея вытеснения последних.

Летом 1923-го белые под командованием генерала А.Н.Пепеляева потерпели поражение в Якутии. Гражданская война в России закончилась.

В том же году провели очередную деноминации. Совзнаки 1922 года менялись 100 к одному новому. Все предыдущие выпуски – 1 миллион к одному. Денежное обращение стабилизировалось к 1924 году.

На снимке:печатный цех типографии Госбанка России, начало 1910-х годов.

ЛГ 02-08-2017

Рыбас Святослав

Большевики появились позже, когда империя уже была разрушена

Из печати вышла книга известного писателя и историка С.Ю. Рыбаса «Заговор верхов, или Тотальный переворот» («Молодая гвардия»). Впервые в отечественной исторической публицистике в ней дан системный анализ действующих накануне Февраля сил. Это книга о тайных обстоятельствах и фигурах государственного переворота, совершённого политической, финансовой и военной верхушкой Российской империи. Автор рассматривает природу заговора как проблему взаимоотношений общества и власти. По его мысли, последствия и уроки Февраля ощущаются в современной России до сих пор и не могут не учитываться руководством страны.

Деньги взрывают вечность

Что представляла собой Российская империя в начале ХХ века? Она соперничала с другими великими державами – с Германией, Великобританией, Францией, Северо-Американскими Соединёнными Штатами, Австро-Венгрией. Она не самая развитая в промышленном и финансовом плане, её население далеко не самое образованное и состоятельное, её элита не едина. Однако потенциал огромен, темп развития высок, военная мощь колоссальна, внутренний рынок обширен, культурные и научные достижения бесспорны, предпринимательские круги пассионарны, интеллигенция бескорыстна. Власть сосредоточена в руках узкого правящего класса во главе с монархом, что на протяжении всей истории было вынужденым и объяснялось цивилизационными и географическими особенностями страны, необходимостью сохранить её от распада.

К примеру, император Николай I, говоря об особенностях российского управления, отчеканил, имея в виду сразу всё, и климат, и связность территорий: «Расстояния – наше проклятие».

В целом такая картина: огромные пространства, недостаточная связь центра с регионами, постоянная борьба с холодным климатом, скудные почвы и урожаи, сверхнапряжение населения, колоссальные расходы на оборону, сверхцентрализация. Промышленный переворот вызвал к жизни образованный класс, обслуживающий это развитие и ставший конкурентом существующей системе управления.

Финансовых источников развития мало: экспорт сырья и инвестиции иностранного капитала, внешние заимствования. Соответственно, за ними стоят мощные группировки с разными интересами. Всеобъемлющий образ того времени дал философ Пётр Струве: «Деньги, а не натуральный продукт, взрывают покой вечности».

Со времени Великих реформ Александра Второго изменился состав населения империи. В 1860 году в России было около 20 тысяч интеллигентов, к концу века – около 200 тысяч. Эта армия не могла долго оставаться без стратегии, штабов и командиров. Показательно, что простые люди, обслуживавшие царя и царицу, в политическом плане стояли не на стороне монархов, на выборах в Государственную Думу дворцовая прислуга голосовала преимущественно за эсеров. А ведь эсеры были проводниками и боевиками террора.

Но могла ли коронная власть ждать народного согласия на проведение реформ? К примеру, в 1902 году на заседании губернского комитета гродненский губернатор (будущий премьер-министр) Пётр Аркадьевич Столыпин, говоря о модернизации деревни, подчеркнул: «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъёме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой – это значит отложить на неопределённое время проведение тех мероприятий, без которых немыслимы ни культура, ни подъём доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью».

Экономическая обстановка диктовала необходимость расширения внутреннего рынка для растущей отечественной промышленности, а сделать это можно было, только включив в активную экономическую деятельность народные массы. Не спрашивая их согласия.

Индустриализация же делалась за счёт сельского хозяйства, аграрный сектор облагался налогами в 3–3,5 раза выше, чем промышленный, что уже упиралось в тупик по причине схлопывания внутреннего рынка. Само по себе перекачивание денег в промышленность («капиталистического паразита», по Марксу) было разрушительно для архаичной массовой культуры.

Банки – конкуренты государства

Противоречия между русскими и иностранными финансово-промышленными группами стали одной из причин крушения империи. Здесь надо учесть одно важное обстоятельство: «Российские банки не были продуктом эволюции российской национальной экономики, напротив, именно они подготовили и проложили дорогу этой эволюции» (Эпштейн Е.М. Российские коммерческие банки (1864–1914). Роль в экономическом развитии России и их национализация.)

Крупнейшие контролировались из-за рубежа: Международный банк и Русский банк для внешней торговли – немцами, Петербургский Частный банк, Русско-­Азиатский, Азово-Донской – французами. Так, Русско-Азиатский имел сильные позиции в железнодорожном строительстве и машиностроении, судостроении, военной промышленности, нефтедобыче, угольной промышленности, металлургии; «немецкие» банки – в машиностроении, электропромышленности, металлургии, железнодорожном машиностроении, судостроении.

К 1914 году 55 процентов российских ценных бумаг принадлежало иностранному капиталу, что позволяло председателю Совета синдиката «Продуголь», члену Совета министерства торговли и промышленности Н.С. Авдакову считать российский торгово-промышленный капитал как «силу равновеликую правительству».

Между государством и бизнесом шла постоянная борьба. Возьмём так называемое «Дело «Продугля», синдиката, контролируемого французскими банками (75 процентов всей российской угледобычи). Он применял запрещённые методы конкуренции, вплоть до искусственной приостановки производства с целью повышения цен. Конфликт государства и синдиката приобретал системные размеры. «В 1914 году в своих столкновениях с финансовым капиталом правительство уже чувствовало, что, хотя оно и является распорядителем столь привлекательных для финансового капитала казённых денег, но уже далеко не свободным в своих действиях полновластным их хозяином. В отдельных группах буржуазии в это время заходят разговоры о власти. И вот правительство решает дать бой за свой авторитет. Эффект был неожиданный – вокруг «Продугля» под лозунгом «мы можем обойтись без чиновника» сплотилась вся крупная буржуазия, даже её фракции, не особенно дружественно настроенные к иностранному капиталу» (Гиндин И.Ф. Банки и экономическая политика России).

Английский экономист Теодор Шанин имел основания считать предвоенную Россию «полуколонией Запада».

Была на политическом поле, находясь несколько в тени, ещё одна сила, независимая от иностранного капитала и конкурирующая с «питерскими космополитами». Это были московские так называемые «ситцевые капиталисты». У них были свои банки и заводы, свои газеты и собственное видение будущего страны. Отечественная текстильная промышленность, берущая начало с крестьянских мануфактур, принадлежавших в основном старообрядцам, развивалась за счёт собственных средств вне влияния иностранных банков. Они не забыли многовековых жестоких преследований за веру со стороны властей. Эта группа, «национальная Россия», сыграла выдающуюся роль в Феврале. В своей газете «Утро России» лидер группы Павел Рябушинский высказался предельно откровенно в отношении режима: «Жизнь перешагнёт труп тормозившего её сословия с тем же равнодушием, с каким вешняя вода переливается через плотину».

Если учесть, что патриархальная старорусская Москва всегда была внутренне оппозиционной к космополитичному Петербургу, то рост экономической мощи москвичей рано или поздно должен был приобрести и политическую направленность. Как выразился известный критик российских порядков маркиз де Кюстин: «Если б великан, именуемый Российской империей, имел сердце, я сказал бы, что Кремль – сердце этого чудовища».

Упомянем и такую мощную группу, которую Александр Солженицын назвал «передовым отрядом, создавшим мир капитала (преимущественно в его финансовых формах)» (Солженицын А.И. Двести лет вместе (1795–1995).). Речь идёт о предпринимателях-евреях. Будучи долгие годы ограниченными в правах, психологически закалённые и спаянные взаимовыручкой, они в чём-то походили на старообрядцев. Чтобы понять реальную силу этой национальной группы, приведём следующие данные, относящиеся к 1870 гг.: «…«пока рубль обернётся у русского 2 раза, он у еврея обернётся 5 раз». У русских купцов – застой, сонность, монополия (например, после изгнания евреев из Киева жизнь там вздорожала). Сила еврейского участия в торговой жизни – в ускорении циркуляции даже самого незначительного оборотного капитала». (Солженицын.)

Что ещё можно определённо сказать о политическом диктате банковского капитала? Повторить вслед за П.Б. Струве, что «одним из устоев нашей конституции» является «внутренняя политическая и финансовая слабость России». Несмотря на силу самодержавия, конституционная «форма неотменима, потому что на ней держится государственный кредит России и тем самым её международная дееспособность». Таким образом, «внедрение демократии» в империи и сами «демократы» были привязаны к политике западных держав.

По свидетельству публициста, бывшего сотрудника С.Ю. Витте И.И. Колышко: «Русские банки времён Витте из объектов истории стали субъектами её».

При этом надо учитывать, что банки сильно отличались друг от друга. Например, деловые структуры старообрядцев Рябушинских резко отличались от бизнеса Гинцбургов, а бизнес Поляковых от тех и других. Этнические евреи Гинцбурги и Поляковы сотрудничали с государством, русские Рябушинские предпочитали держаться в стороне, отрицательно относились к биржевым спекуляциям, предпочитали развивать реальное производство. В этом отношении первые были ближе властям, вторые – дальше.

Гинцбурги разбогатели на винных откупах в Бессарабии, Киевской и Волынской губерниях; они принадлежали к старинному роду раввинов. Получение винных откупов, то есть посреднические операции с властями для получения доли от правительственных сборов с виноторговли, позволили Гинцбургам завязать самые тесные связи с Государственным банком. Деловые связи переплетались с родственными, в том числе с крупными представителями банковского мира России, Германии и Франции – банкирского дома Варбурга, одесского банкирского дома «Е. Ашкенази», французскими финансистами, Э. Ротшильдом.

Основным объектом приложения капиталов банкирского дома Гинцбургов стало Ленское золотопромышленное товарищество. Дивиденды по его акциям были огромны: за 1909/1910 год – 56 процентов. Сокрушающий удар по авторитету имперского правительства был нанесён с его приисков в результате «Ленского расстрела». Требование рабочих об увеличении на треть заработной платы было отвергнуто, его удовлетворение «понизило бы прибыли Товарищества на сумму более миллиона трёхсот тысяч рублей». А за ленскими золотопромышленниками стояли большие силы, не одни только банки, включая Государственный. В создании Товарищества активно участвовали А.И. Вышнеградский (сын бывшего министра финансов, бывший вице-директор особенной канцелярии министерства финансов, член правления Русско-Китайского, Международного коммерческого банков) и А.И. Путилов (председатель правления Русско-­Азиатского банка, бывший директор общей канцелярии министерства финансов). Кредитовали Товарищество Учётно-Ссудный банк Персии (Поляковых), Петербургский международный коммерческий банк и его отделение в Варшаве, London Joint Stock Bank, одесские банкирские дома «Давид Рафалович», «Фёдор Рафалович и Ко, «Ефрусси и Ко».

Cреди акционеров «Лена Голд­филдс», которой принадлежало 75 процентов акций Товарищества, были сам С.Ю. Витте (к тому времени уже в отставке) и императрица Мария Фёдоровна (мать Николая II) (Экономическая история России с древнейших времён до 1917 г. 1 т. С. 1216.).

Влиятельность банкиров Гинцбургов особенно подчёркивает следующий факт. Габриель (Гавриил) Гинцбург участвовал в секретной операции, в коммерческом прикрытии продвижения империи на Восток, создании российских лесопромышленных предприятий в Корее (так называемая «Безобразовская клика»), которые по просьбе самого Николая II возглавлял великий князь Александр Михайлович.

Великолепны были попытки Гинцбургов и Поляковых получить в начале 1880-х гг. с помощью правительства концессию на строительство в Болгарии железной дороги София–Рущук и на учреждение в Софии национального банка. Они видели направление внешней политики на Восток, на Балканы, куда указывало повелительное стремление российского зернового и промышленного экспорта.

Самуила Полякова поддержал обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, передавший Александру III письмо предпринимателя с предложением скрытного приобретения акций турецких и болгарских железных дорог с помощью синдиката банков и при посредничестве голландской биржи. Создание синдиката должно было придать всему делу «вид исключительно частного интереса», «а затем, через некоторое время, с такою же осторожностью и втихомолку русское правительство могло бы приобрести эти акции в свои руки».

Поляков предупреждал, что железные дороги в европейской Турции и Болгарии, находившиеся «в аренде у компании австрийских капиталистов», могут попасть «в английские руки». Железнодорожный делец и предприниматель демонстрировал завидное понимание задач и методов деловой экспансии. «Владеть железными дорогами на Востоке, – писал он, – значит владеть фактически страною. Итак, для нас было бы великою силой, когда бы железные дороги в Турции, Болгарии, Сербии и пр. могли бы быть в русских руках».

Так же упорно двигался в сторону Средней Азии, Балкан, Персии и Китая текстильный магнат Тимофей Саввич Морозов, который не жалел средств на организацию экспедиций по изучению тамошних условий торговли.

Теперь об эффективности финансовой политики империи. В структуре российского вывоза сельскохозяйственные продукты и сырьё составляли огромную долю. В 1906–1910 гг. средняя стоимость хлебного экспорта достигла 435,3 млн. руб., что равнялось почти половине стоимости всего экспорта (41,5 процента). Международный рынок был для России главнейшим, любая его деформация приводила к кризису.

Чтобы укрепить аграрный сектор, премьер-министр Столыпин, проводя реформы, бросил вызов финансовому миру, потребовал, чтобы государственный Крестьянский поземельный банк перешёл в подчинение МВД (Столыпин занимал пост и министра внутренних дел) и выпустил облигационный заём на колоссальную сумму в 500 млн. рублей. И вот чем это закончилось.

Получив землю в результате Столыпинской аграрной реформы, крестьяне напоминали армию без патронов; государству следовало сделать решающий шаг для их поддержки, чтобы уменьшить хищничество перекупщиков и частных банков. Однако чисто «бухгалтерский» подход Министерства финансов, считавшего, что главным является накопление золотого запаса, привело политику Столыпина в тупик.

Если бы замысел был реализован и премьер стал бы экономическим диктатором, жизнь государства пошла бы в новом направлении. По мнению Василия Шульгина, Столыпина убили из-за его попытки вмешаться в финансовые дела.

Чужая война

Тем не менее империя развивалась. Прокладывали железные дороги, вывозили зерно через проливы, организовывали промышленный экспорт в Азию и на Ближний Восток, боролись за рынки, но при этом обращали мало внимания на собственный внутренний рынок, потому что не искали, как обогатить бедное население. Было забыто предостережение канцлера А.М. Горчакова, что для России «расширение территории есть расширение слабости».

Академик М.Н. Покровский разложил предвоенную ситуацию по полочкам: «Империалистская война не была исключительно или даже главным образом русским делом. Русский империализм был на мировом театре второстепенным или даже третьестепенным – а европейскую войну мог развязать только империалистский конфликт первого порядка. Первостепенным было – или казалось – военное могущество России, и это дало последней такое положение в конфликте, которое совершенно не соответствовало её значению экономическому».

Мировая война стала водоразделом между историческими временами. Как символ будущих потрясений надо рассматривать письмо американского посла в Лондоне Пейджа президенту США. Он писал, что «вся Европа (в той мере, в какой выживет) обанкротится, а «мы станем безмерно сильнее финансово и политически».

Впоследствии советский министр иностранный дел Андрей Андреевич Громыко заметил по этому поводу: «Война привела к двум важным изменениям в экономических отношениях между США и другими крупными капиталистическими государствами, и прежде всего Англией... Отныне около двух десятков стран, включая Англию и Францию, оказались в долговой зависимости от Вашингтона. Если в 1914 г. США находились ещё в положении должника, импортируя капиталов на 3,7 млрд. долл. больше, чем вывозили, то из войны они вышли как чистый экспортёр капитала с активным сальдо в 3 млрд. долл. (…) Вудро Вильсон в сентябре 1919 г. прямо заявил, что Первая мировая была для США «промышленной и коммерческой войной» (…) Попытки союзников на Парижской мирной конференции добиться обсуждения с делегацией США вопроса о долгах натолкнулись на твёрдый отказ В. Вильсона. Это был голос страны, которая желала повелевать, а не обсуждать вопрос даже со своими союзниками».

Но так далеко никто не заглядывал. Правда, генерал-майор Е.А. Вандам (Едрихин), военный разведчик и аналитик, с сарказмом замечал: «Плохо иметь англосакса врагом, но не дай Бог иметь его другом!»

Итак, мировая война началась. Когда выявились просчёты в боевом снабжении фронта, на сцену вышли новые фигуры. И прежде всего – генерал от артиллерии Алексей Алексеевич Маниковский, начальник Главного артиллерийского управления. Он встряхнул военную промышленность, казённую и частную, и, выявив огромные коррупционные провалы, встал на защиту государственных интересов. Дело в том, что нужда в вооружении и боеприпасах была настолько безмерной, что к военным заказам ринулась целая армия лоббистов, банкиров, политиков, аристократов. Маниковский вспоминал: В результате «расплодилась масса мелких, немощных в техническом отношении и просто дутых предприятий, поглощающих с поразительной прожорливостью и с ничтожной производительностью всякого рода оборудование, инструментальную сталь, металлы, топливо, транспорт, рабочие руки и технические силы, а также валюту».

Для гарантии исполнения заказов подрядчику из казны следовало выплатить аванс (до 65 процентов от суммы заказа) под обеспечение (если такового не имелось у подрядчика) банка. Банки выдавали гарантии под огромные проценты! Ни о каком качестве продукции теперь говорить не приходилось: «банковская кабала» заставляла экономить на всём.

Военные расходы бешено разгоняли инфляцию, плодили бедность и раздражение населения. Маниковский отмечал, что владельцы частных заводов «безмерно обогатились в самую чёрную годину России».

Союзники по Антанте тоже стремились помочь русскому фронту. Под гарантии английских банков российские военные заказы передавались представителю американского банковского синдиката Моргана, а тот распределял их между американскими фирмами. Англичане как посредники имели огромную выгоду.

В октябре 1916 года правительству был направлен Доклад ГАУ «Программа строительства новых военных заводов», в котором предлагалось начать перестройку российской экономики и ограничить претензии буржуазии. Согласно «Программе» сильное ядро государственных заводов должно составлять основу промышленности в военное время, а после войны – быть регулятором цен и лидером научно-технического развития. Частные заводы должны были укрепляться «ячейками военных производств под контролем ГАУ», что означало ни много ни мало максимальное государственное участие в организации военной промышленности «на основах государственного социализма». «Программа» указывала правительству направление действий: «После войны частная промышленность должна заняться своим прямым делом – работать на великий русский рынок, который до войны заполнялся в значительной степени зарубежными фабриками... Вот поистине благородная задача для нашей частной промышленности – завоевать свой собственный рынок». (Из доклада начальника ГАУ А.А. Маниковского военному министру с программой заводского строительства.)

Идеи Маниковского поддержал начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Михаил Васильевич Алексеев, который решал ту же проблему. Алексеев, признанный стратег российской армии, был одной из главных фигур Февраля. В конце концов армия со всей своей мощью и политической наивностью повлияла на ход истории.

Мысль о военной диктатуре исходила от начальника ГАУ, который по горло был сыт противоречиями системы. Показательно, что британский военный министр генерал Китченер, самочинно взявший на себя роль распорядителя российских военных заказов, действовал в США через банк Моргана (впоследствии главный бенефициар экономических решений Версальского договора!) и отвергал все попытки представителей ГАУ избавиться от иностранных посредников и напрямую иметь дело с заводами.

Контрразведчики предупреждали

Кроме острейшего кризиса военной промышленности, который разрешался усилиями ГАУ, надвинулись новые – транспортный, снабженческий, торговый и продовольственный.

В донесении Петроградского охранного отделения проанализирована ситуация на продовольственном рынке столицы: спекулятивная практика банков и оптовых торговцев, неудовлетворительная работа железных дорог, коррупция путейских чиновников вызывали бешеный рост цен на продовольствие, резко опережающий инфляцию. Донесение рисует картину нарастающего хаоса и детализирует экономическую практику «мародёров», описывает действия банкиров и купцов.

Достаточно ярко такое настроение охарактеризовывает нам октябрьская записка (1916 г.) Петроградского жандармского управления: «Безудержная вакханалия мародёрства и хищений различного рода тёмных дельцов в разнообразных областях торгово-промышленной и общественно-политической жизни страны, бессистемные и взаимопротиворечивые распоряжения представителей местной администрации, недобросовестность низших агентов власти на местах; и, как следствие всего вышеизложенного, неравномерное распределение продуктов питания и предметов первой необходимости, прогрессирующая дороговизна и отсутствие источников и средств питания у голодающего в настоящее время населения столицы и крупных общественных центров – всё это... определённо и категорически указывает на то, что грозный кризис уже назрел и неизбежно должен разразиться в ту или иную строну».

Угрозы быстро накапливались. В воскресение 5 ноября 1916 года посол Франции Палеолог встретился в Мариинском театре в ложе министра двора с «генералом В.», который по долгу службы находился «в ежедневном контакте с Петроградским гарнизоном». Судя по всему, это был генерал-майор свиты Владимир Николаевич Воейков – дворцовый комендант, зять министра императорского двора В.Б. Фредерикса, председатель Российского олимпийского комитета. Генерал откровенно сообщил, что Петроградский гарнизон «нехорош». В столице и окрестностях было расквартировано не меньше 170 000 человек в запасных частях. Они пребывали в страшной тесноте, безделье, боялись отправки на фронт. Генерал сказал, что следует оставить тысяч сорок человек «из лучших элементов гвардии и 20 000 казаков». Только тогда можно будет «парировать все события». Палеолог закончил эту запись впечатляюще и тревожно: «Он останавливается, губы его дрожат, лицо очень взволнованно. Я дружески настаиваю, чтобы он продолжал. Он сурово продолжает: – Если Бог не избавит нас от революции, её произведёт не народ, а армия».

Повторим: это говорил генерал, ответственный за безопасность императора.

Спецслужбы империи вовремя информировали верхи и даже пытались вести самостоятельную игру. Ничего из этого не вышло. Наоборот, контрпропагандистская кампания в прессе, развязанная банкирами, дискредитировала и эти усилия, и государственную власть.

Тем не менее 22 июня 1916 г. было принято постановление правительства, которое сводилось к сокращению посреднических функций военно-промышленных комитетов, обязательной публикации информации об их деятельности и отмене существовавшего запрета военной цензуре не допускать в печати критики в их адрес. Также был установлен контроль за бюджетами легальных центров оппозиции – Всероссийского земского союза, Всероссийского союза городов и других организаций по призрению больных и раненых воинов. Власть почувствовала не только политическую, но и экономическую угрозу, исходившую от крупного капитала. Так, Министерство путей сообщения планировало помимо казённой добычи угля и нефти расширить собственное машиностроение и создать собственные металлургические заводы. Некоторые заводы были национализированы. Стала осуществляться относящаяся к началу 1914 г. идея ввести пятилетние циклы строительства железных дорог, портов, крупных гидроэлектростанций.

Начав борьбу с монополиями, руководители обороны и военной промышленности подчёркивали неэффективность и коррумпированность существующего порядка управления. 22 октября 1916 г. Министерство торговли и промышленности получило право контроля за торговлей металлами. Был принят закон о секвестре. 12 декабря царь утвердил решение Совета министров о переводе на государственное управление электрических заводов «Сименс и Гальске», «Сименс-Шукерт», «Всеобщей компании электричества». Под государственное управление также перешёл огромный Путиловский завод. «Государственный капитализм» по программе генерала Маниковского набирал обороты.

В конце 1916 г. царь распорядился провести сенатскую ревизию всех отсрочек от воинской службы, полученных представителями Земского союза и Союза городов. Это был внятный сигнал оппозиции, что Николай II на соглашение не пойдёт. Последствием ревизии стал бы массовый призыв в армию сотен и даже тысяч «земгусар», кадровой опоры Земгора.

Другими словами, начались «внутренние военные действия».

Генералы-оппозиционеры

Разумеется, оппозиция не сидела сложа руки. «Незадолго до Февральской революции, – отмечал один из участников Февраля Н.В. Некрасов в своих показаниях в НКВД СССР от 13 июля 1939 года, – начались и росли связи с военными кругами. Была нащупана группа оппозиционных царскому правительству генералов и офицеров, сплотившихся вокруг А.И. Гучкова (Крымов, Маниковский и ряд других), и с нею завязалась организационная связь». Готовилась и специальная группа в селе Медведь, где стояли запасные воинские части. Она-то, судя по всему, должна была сыграть решающую роль в аресте царя. Бывший начальник охраны царя генерал Спиридович уточнял: «Если бы Государь не отрёкся, его убили бы. Так было решено».

Французская военная разведка тоже отслеживала уровень оппозиционности в Петрограде. Её сотрудник, капитан де Малейси отмечал: «…революция была осуществлена не самими революционерами, а монархистами, желавшими лишь отречения самодержца с установлением либеральной опеки при одном из великих князей в качестве регента». Также де Малейси указывал на прямое участие в Феврале британского посла Дж. Бьюкенена, «ни на минуту не покидавшего кулис заговора».

Самоубийство оппозиции

Российская империя была построена дворянами и погублена дворянами. В течение почти двухсот лет, от Петра Великого, сделавшего из них пожизненных «слуг государевых», которых от службы могли освободить только увечье или смерть, до Петра III, освободившего их от обязательной службы, и до Великих реформ, отнявших у них крепостных работников, первое сословие постепенно утрачивало своё главенство. Оно становилось похоже на разбитого параличом родственника, который уже не живёт и ещё не умирает. Потомки героев Полтавы, Бородина, Севастополя в большинстве своём либо превратились в чиновников, либо, заложив и перезаложив свои имения в Дворянском поземельном банке, стали экономическими мертвецами. Смена системы управления назрела. Но каким путём она должна была произойти?

Оппозиционеры уже начали делить министерские портфели.

Однако страна, в которой жили они, оказалась для них непостижимым явлением – она была «необъятным и тёмным мужицким царством с очень слабо развитыми классами, с очень тонким культурным слоем, с царём, сдерживающим это царство и не допускавшим растерзания народом этого культурного слоя» (Бердяев Н.А. Судьба России.)

И всё же нет однозначного ответа на вопрос: был ли Февраль неизбежен? Приведём заключение американского дипломата Дж. Ф. Кеннана, бывшего посланника США в СССР: «В настоящее время наиболее взвешенное мнение (в том числе и автора этой книги) заключается в том, что русская революция была всё-таки достаточно случайным событием, явившись результатом нескольких внезапно совпавших обстоятельств, в стечении которых не просматривается никакой логической связи. Многие из них, если бы не игра случая, могли происходить совершенно иначе…» (Дж. Ф. Кеннан. «Маркиз де Кюстин и его «Россия в 1839 году»).

Внимательный читатель может задать не лишённый логики вопрос: «А разве не большевики разрушили Российскую империю?»

Нет, большевики появились позже, когда империя уже была разрушена и представляла собой территорию соперничества.



ЛГ 1-03-2017

Болдырев Юрий

Без проливов, зато с компрадорами

Вот и 2017-й. Через месяц – столетие Февральской революции. Отношение к ней в обществе противоречивое. С одной стороны – сокрушение абсолютизма. С другой – подрыв основ жизни (пусть и несовершенных, устаревавших) государства, которое ещё чуть-чуть и было бы среди победителей в Первой мировой войне. И не пели бы мы: «Не нужен мне берег турецкий». Наш он был бы, этот берег: наши были бы проливы и выход в Средиземное море – независимо ни от кого.

Правда, многие считают, что Англия этого не допустила бы. Вплоть до разворота Антанты (только уже без России) и побеждённых – на войну против нас…

Но фиксируем факты. 100 лет назад (в феврале 1917 г.) рухнула самодержавная Россия. По утверждениям современников, тогда мало кто понимал, что рушится страна. Были энтузиазм и уверенность, что начинается настоящая жизнь.

А 25 лет назад (в декабре 1991 г.) был разрушен СССР. И тоже мало кто что-то понимал – были охмурены сказкой о «переформатировании» СССР в ещё лучшее СНГ. Во всём Верховном Совете РСФСР, ратифицировавшем Беловежские соглашения, нашлось всего семь депутатов, проголосовавших против. Четверть века спустя, 22 декабря 2016 года, в Зиновьевском клубе МИА «Россия сегодня» мы провели с ними встречу. Смогли прийти четверо: Исаков, Лысов, Павлов и Полозков (ролик в Сети можно найти по названию: «25 лет без СССР: будут ли продолжены десоветизация и декоммунизация?»). Это оказались люди с разными взглядами и даже разным пониманием тогда происходившего. Объединило их одно: на переломном этапе они не согласились своей рукой уничтожать свою страну. Но таких оказалось мало.

А осенью нынешнего года – 100-летие Великой Октябрьской социалистической революции. Отношение и к ней разное. Однозначное – лишь у власти и служащих ей СМИ: преступление, сбившее Россию с пути всей остальной цивилизации.

Пригласили меня в Общественный комитет (инициирован КПРФ) по подготовке к 100-летию Октябрьской революции – дал согласие. Во-первых, это событие, определившее историю ХХ века. Во-вторых, позволившее нам совершить рывок в развитии и выстоять в беспрецедентном нашествии – в Великой Оте­чественной войне. И, в-третьих, я – сторонник иных акцентов в дискуссии об этой революции, нежели те, что насаждаются нынешней властью.

Представим, что мы четверть века назад пошли бы иным путём, как тогда шутили: «по китайскому пути в сторону Швеции». И жили бы мы сейчас в развитом социальном (в реальности) государстве, без нынешних уродливых контрастов. Не чемпионы по долларовым миллиардерам и без массовой бедности и даже нищеты. В стране с сильным национально ориен­тированным капиталом, двигающим экономику вперёд, но и не менее сильным обществом, не позволяющим капиталу нами манипулировать и на нас паразитировать.

Тогда взгляд назад мог бы быть чисто историческим: мол, вот таким тернистым был наш путь к лучшей жизни.

Но мы вновь в тисках эксплуатации и олигархического паразитизма, да ещё и компрадорского, подающего как великие победы каждую очередную сдачу стратегических активов иностранному капиталу; ведущего не просто к несправедливости, но ещё и к нацио­нальному упадку и научно-технологической деградации. Да и к социальной деградации. Кстати, после всех сказок о развитии фермерства вместо колхозов проблема сверхкрупных частных земельных латифундий опять, как и сто лет назад, встаёт в полный рост.

Можно ли в этих условиях не признавать, что идеи радикальной социальной революции – той, столетие которой мы будем отмечать в октябре-ноябре, – вновь становятся актуальными?


ЛГ 18-01-2017

Главная задача – сохранение научных школ

«ЛГ»-досье

Сергей Павлович Карпов – президент исторического факультета МГУ, академик РАН, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории средних веков исторического факультета. Научный руководитель лаборатории истории Византии и Причерноморья МГУ. Председатель Учебно-методического совета (УМС) по истории и искусствоведению УМО по классическому университетскому образованию.


– Как вы полагаете, существует ли кризис в современной исторической науке?

– С моей точки зрения, стоит говорить не о кризисе, а о реальном состоянии науки со всеми сложными моментами и проблемами, которые, безусловно, существуют. Арсенал любой науки, в том числе науки исторической, обновляется каждые пять-десять лет. Порой – кардинально. Это даже не связано с идеологическими установками. Просто появляется новый социальный опыт. А самое главное – увеличивается объём информации. Сегодня он огромен, освоить его можно, только обладая необходимыми компетенциями и адекватным инструментарием анализа. Но у нас катастрофически падает общегуманитарная культура – ключевая проблема именно в этом. Нельзя создавать исторические шедевры там, где не существует начальной прочной интеллектуальной основы. Поэтому прежде всего необходимо решать проблемы школьного и, отчасти, вузовского преподавания, его системности и полноты, а затем уже переходить к проблемам самой исторической науки.

Мы должны принимать во внимание, что наше общество предельно поляризовано. Это факт. Среди трёх русских – четыре мнения. А значит, возникает вопрос: сколько в той или иной работе идеологических конструкций, а сколько реального труда, новизны, фундаментальности. Ведь есть труды, написанные сто лет назад, и они востребованы больше каких-то современных. Потому что в них – надежный фактический материал, притом – в хорошем изложении. Вы можете пренебречь несколькими процентами устаревших идейных конструкций, но воспринять главное, наработанный добротный фундамент. И в этой связи сейчас нужно решать важную задачу – создавать доступные верифицированные базы и банки данных (в том числе электронные), где будут содержаться только материалы с грифом «проверено». Это могут быть монографии, другие формы и жанры, но главное – они должны основываться на достоверных источниках, которые позволят делать объективные выводы. Причём не сглаживая противоречия, которые, несомненно, существуют в любом историческом процессе. Нужно прямо говорить о печальных страницах нашей истории, объяснять причины просчётов и преступлений и не умалчивать достижений, движителей побед.

История – комплексная наука, в которой нет места дилетантизму. Часто историками считают себя прочитавшие 5–6 книг на исторические темы. Но историком является только тот, кто владеет мастерством источниковедческого анализа. Ключ к постижению истории – умение работать с разными и многоязычными подчас источниками во всей их максимальной полноте, разнообразии. Без умолчаний и произвольной выборки материала. Надо уметь оценивать исторические процессы в комплексе, не выдергивая явление из контекста. Как поступают, например, с пактом Молотова–Риббентропа…

Сегодня много говорят о значении истории. Однако на фоне совершенно справедливых высказываний о значимости этой науки происходит процесс противоположного свойства – сокращение набора на исторические специальности в периферийных вузах. Под словом «периферия» я ничего негативного не подразумеваю это историческая данность. Так вот, количество бюджетных мест на исторических факультетах катастрофически сокращается. Порой на порядок, а где-то и вовсе кафедры и факультеты закрываются и сливаются с другими. Слияния и критические сокращения бюджетного набора студентов на исторические специальности коснулись Костромы, Орла, Смоленска, Нижнего Новгорода, Новгорода Великого, Саранска, Челябинска, других городов… И это опасно не только потому, что будущих учителей станет меньше, как и количество тех, кто готовит учителей. Главное – уничтожаются научные школы. А ведь это самое большое наше достояние, и для возрождения понадобятся труды многих десятилетий …

Важная проблема исторической науки – критерии оценки качества и эффективности. Это ни в коем случае не должен быть формальный принцип, когда подсчитывается количество цитирований… Это какое-то вульгарное понимание наукометрии… Ведь можно написать вызывающе-сенсационную работу и спровоцировать огромное количество цитирований. Но за этим не будет ничего, кроме эффектных слов и самопрезентации. А можно написать замечательный, основательный труд, внести вклад в науку, но он будет посвящён локальному историческому сюжету и его цитировать не станут… Значит, дело не в цитировании. Главный критерий эффективности – это монография, которая признана научным сообществом, комментированное издание источников, проблемная статья. А признание определяется не цитированием, а рецензированием. Так вот этот институт рецензирования практически уничтожен. Рецензий у нас почти не пишут (или пишут только по заказу) и редко публикуют.

На что же тогда ориентироваться?.. Мы нуждаемся в инструменте, который бы отделял научно установленное от предполагаемого и выдуманного. Особенно в ситуации, когда каждый за собственные деньги может издать книгу. Пожалуйста, пиши и распространяй огромным тиражом бестселлер «Космонавтика при Иване Грозном»…

И наконец, ещё один очень важный момент, иллюстрирующий состояние дел. У нас разучились (за немногими счастливыми исключениями) писать на исторические темы доступным и хорошим языком, где популяризация соединена с научной основательностью. Как это делали Платонов, Ключевский, Костомаров, многие другие наши учителя… Жанр популярной исторической литературы в значительной мере утрачен. И возрождать его очень трудно. Вместе с тем надо приучать интересующихся историей и к чтению специальной научной литературы, показывая лабораторию исследований.

Мы ушли от идеологизации, и это привело к хорошим результатам в поиске истины. Появилось немало серьезных исследований разных тем и, что особенно радует, – публикаций источников, включая архивные. Однако можно констатировать, что работ, которые бы стали мерилом, нашим национальным достоянием, как произведения Н.М. Карамзина или С.М. Соловьева, не появилось. Одна из причин – у нас даются гранты на готовый результат, а не на текущие исследования. А ведь труд историка это на девять десятых – поиск в архивах, систематизация материала, работа с текстом… У нас восторжествовал зарубежный принцип – оплачивать зрелищный результат, а не процесс. В случае с историческим исследованием такой принцип приводит к печальным результатам.

Сегодня наука история переживает сложный период. И как никогда требует поддержки со стороны общества и государства. И прежде всего она должна быть направлена на сохранение и создание научных школ.

– Ваше отношение к тому, что назначен новый министр образования и науки? Что вы ожидаете от этого кадрового решения?

– Любого руководителя следует оценивать по результатам его деятельности. Мне кажется, не нужно с самого начала давать некие решительные оценки. Но, полагаю, нынешний министр обладает всеми возможностями, потенциалом развивать наше образование. Важно, что О.Ю. Васильева понимает значение и роль как среднего, так и высшего образования… Первые шаги, которые она делает (в частности, по введению устного компонента в ЕГЭ, по уточнению наукометрических показателей) – это шаги в правильном направлении. Я желаю ей успехов. Сегодня очень сложная ситуация в школе и переломить ее – трудная задача для любого руководителя, в решительной поддержке нуждается и академическая наука, опутанная бюрократическими путами неразумной регламентации. Реформа академии пока не усилила, а ослабила наши конкурентные преимущества, разорвав органическую связь между отделениями РАН и научными институтами.

Если говорить об истории в школе – то там явно не хватает часов для изучения этого важнейшего предмета. При этом в школьные программы вводятся все новые дисциплины.

Нужно понимать, какие предметы формируют интеллект и саму личность. Это в первую очередь – русский язык и литература в едином сплаве, история и география. Именно эти три важнейшие дисциплины делают человека гражданином и патриотом. И жертвовать ими, потесняя их в учебных программах, мягко говоря, нецелесообразно.

– Приближается юбилей Октябрьской революции, а у нас до сих пор не устоялось определение, что это было. То и дело приходится слышать формулировку «переворот»… Звучат предложения объединить Февраль и Октябрь и говорить о «Великой русской революции»... Каково ваше мнение на этот счёт?

– Мне представляется, что необходимо рассматривать Русскую революцию во всём развитии, от февраля 1917 года до окончания Гражданской войны – её прямого продолжения. Мы уже давно в таком аспекте изучаем, к примеру, Французскую революцию XVIII века. В ходе Русской революции были разные этапы, а сама она была порождением сложных социальных процессов, и не в последнюю очередь – наступившего в ходе Первой мировой войны глубокого кризиса.

Октябрьский переворот (кстати, именно так он именовался вначале самими его организаторами) – один из очень важных этапов Русской революции, изучать которую необходимо на основе всего комплекса противоречивых источников, рассматривая все стороны этого события и его, безусловно, всемирно-историческое значение. У нас уже есть образцы такого сбалансированного подхода, учитывающего как великие беды, порождённые революцией с её братоубийственным противостоянием борющихся сил, так и раскрепощённый потенциал народа, сделавшего нашу страну одной из великих мировых держав. Только один из примеров – монографии В.А. Никонова.

– Решена ли в России проблема единого учебника истории?

– Она решается. Но сейчас стоит вопрос не о едином учебнике, а о едином комплексе учебных материалов, который подчинён историко-культурному стандарту. Составители очень долго бились над его разработкой, было много споров и дискуссий. Я был одним из рецензентов, сделал ряд замечаний, многие были учтены. Суть стандарта в том, чтобы, сформировать необходимый для современного человека и гражданина набор знаний о прошлом, без путаницы и мифологизации нашей истории. Приходилось искать баланс, жертвовать чем-то второстепенным.

По отечественной истории стандарт выработан и утверждён. И при всех его недостатках он, с моей точки зрения, позитивен по сравнению с тем, что было раньше. По всеобщей истории стандарт сейчас формируется. Часто слышны обвинения, будто историки делают что-то в угоду властям предержащим. Так я вам скажу определённо: когда составлялся стандарт, никакого вмешательства властей не было.

Беседовал Василий Травников


ЛГ 26-10-2016

Василий Никитич Татищев (19 (29).04.1686 – 15(26).07.1750) родился на Псковщине, в родовитой, но захудалой дворянской семье. Эпоха Робинзонов и Гулливеров выковала из него энергичного деятеля нового типа. Практик до мозга костей, бывший вечно в делах, разъездах, домашних ремёслах (подобно своему обожаемому воспитателю и суверену Петру I), он сумел прочувствовать Россию во всей её полноте и сложности.

В юности Татищев учился в Московской артиллерийской и инженерной школе, находившейся в ведении Якова Брюса, одного из самых ярких соратников Петра I и наиболее образованных людей того времени. Впоследствии покровительство Брюса (как и родство с Анной Иоанновной) поможет карьере Татищева.

Поступив на воинскую службу в 1704 году, Василий Татищев участвовал во взятии Нарвы, Полтавской битве, Прутской кампании 1711 года. Был драгуном, затем артиллеристом. Оказавшись с полком в Польше, начал изучать польский язык. Пребывание в Берлине, Бреславле и Дрездене (между 1713 и 1717 годами) дало ему возможность превосходно овладеть немецким и заняться самообразованием. Сотни купленных им за границей книг по математике, военным наукам, истории, гео­графии составляли значительную часть библиотеки Татищева.

Идея написания «Географии России», скорее всего, принадлежит графу Якову Брюсу, но он сам не мог заняться этим проектом вплотную, а потому Татищеву был поручен сбор материалов. В 1719 году, убедившись, что изучение географии невозможно без знания истории, Василий Никитич начал собирать материалы по истории России. С любознательностью и страстью он разыскивал и покупал на собственные средства летописи, акты, другие древности.

Масштабные проекты и деяния, живое участие в политических делах верховной власти (вспомним только его ключевую роль в возведении на трон Анны Иоанновны), управление огромными регионами, формирование уральских и сибирских горных заводов, основание городов (Екатеринбурга, например), руководство Оренбургской военной экспедицией, Астраханской губернией, выстраивание отношений с башкирским и калмыцким народами и многое другое – всё это шло в острой и напряжённой борьбе. Политические враги Татищева менялись, но оставались смертельно опасными для него на любом этапе жизни.

Татищев бывал в милости и под судом, на службе и насильственно изолированным от неё. Но его непрестанная кипучая деятельность всегда напоминала лихорадочную умственную и физическую работу Петра I.

В государственных делах Татищев обстоятелен и добросовестен. Не желает плохо работать и, как историк, копает глубоко. В 1719 году переходит от сбора материалов по географии к сбору материалов по истории. А истоки древней русской истории – в летописях.

1724 год – время наибольшей близости Татищева к трону, он становится одним из конфидентов царя. При Петре II Василий Никитич – уже статский советник, занимается науками и монетным делом. В это же время рушится его семейная жизнь. Из-за неверности жены Татищев в 1728 году подаёт в Синод прошение о разводе. С супругой более не живёт, сам воспитывает сына Евграфа. Большое утешение для Василия Никитича – круг образованных друзей и единомышленников. Часто бывает в доме просвещённого иерарха Феофана Прокоповича, у Якова Брюса, князя Д.М. Голицына; пользуется их библиотеками и советами.

В январе 1730 года умирает Пётр II. В день коронации Анны Иоанновны Татищев исполняет обязанности обер-церемониймейстера. Назначен председателем Монетной конторы, действительным статским советником. Но уже вскоре начинается передел сфер влияния новыми властями, и в марте 1733 года Татищев отстранён от должности и предан суду, а в начале 1734-го «прощён» особым указом императрицы.

Опала Татищева длилась довольно долго. Но именно время под следствием – самое плодотворное в творчестве историка. Он яростно работает. Тяжёлая болезнь, духовный упадок через какое-то время сменяются новым всплеском энергии. Импульсивный, холерик по натуре, Татищев в период подъёма мог свернуть горы.

Впрочем, заслуги Татищева перед новой властью ещё не забыты. Ему приказано ехать в Екатеринбург главным командиром Уральских, Сибирских и Казанских горных заводов. Татищеву даны широчайшие полномочия. Открытие железной руды на горе Благодать, застройка Екатеринбурга, создание Горного устава, насаждение на Урале школ, исследование Сибири, картография, учреждение библиотеки (более тысячи томов в дар городу) – всё это и многое другое – предмет его забот.

Работа Татищева по сбору исторических материалов о России, Сибири, Урале, Поволжье поистине грандиозна. На своём посту он имел бóльшие финансовые, властные и людские ресурсы, чем, например, Академия наук, и умело ими пользовался. Экспедиции, использование собственных писцов-копиистов, переводчиков, геодезистов, собирателей рукописей, организация копирования актов в архивах – всё это давало богатые результаты.

А. Шлёцер писал впоследствии о самой замечательной находке Татищева («раскольничьей летописи»), которая имела «вид подлинника» и которую он достал «от раскольника в 1721 году в бытность свою в Сибири. Этот список писан на пергаменте, очень древен, продолжался до 1197 года. И даже в заглавии было Несторово имя. Татищеву захотелось иметь с него противень (список. – В.Б.), но почерк и слог были так древни и непонятны, что, кроме раскольника, никто не мог разобрать его. По сей причине раскольник списал его, но, к величайшему сожалению рассудительного Татищева… подмолодил язык и переменил древние выражения на новорусские. Вероятно, этот список летописи был самой древней русской летописью.

После Урала, уже в столице, Татищев сближается с кружком Артемия Волынского. Это его единомышленники – любители наук, глобальных проектов, патриоты России. Татищев привозит в столицу и апробирует на публике (чтение с обсуждением) свою «Историю Российскую».
18-2-16.jpg

И снова опала… По сведениям саксонского посланника, на какое-то время Татищев даже был посажен в Петропавловскую крепость, а затем долго находился под домашним арестом. Как ни парадоксально, это следствие спасло Татищеву жизнь. Он изолирован от кружка Волынского как раз в то время, когда над последним нависла гроза. Кабинет-министр А. Волынский арестован вместе с собиравшимся у него последние месяцы кружком близких друзей.

И снова время под следствием и арестом используется для работы историка. Накопленные за десятилетия материалы – книги, рукописи, летописи – обрабатываются и осмысляются по-новому.

Бирон, враг опаснейший, настоял на осуждении Татищева. Но произошёл ещё один переворот, и 15 декабря 1741 года Татищев назначен астраханским губернатором с сохранением за ним Калмыцкой комиссии. Умный, смелый, хозяйственный и образованный губернатор сделал много для подъёма торговли и экономики края. В 1742 году он писал А.И. Черкасову: «Сия губерния так разорена, как недовольно сведущий поверить не может, понеже люди разогнаны; доходы казённые растеряны или расточены; правосудие и порядки едва когда слыханы – что за таким великим отдалением и не дивно… Причина же сего есть главная, что несколько губернаторов сюда вместо ссылки употреблялись, и, не имея смелости, или ничего, или боясь кого, по нужде неправильно делали».

Сам Татищев чувствует себя здесь отчасти ссыльным и пишет челобитные в столицу с просьбой отпустить его на покой. Он стар, болен, одинок. Сын и дочь живут своими семьями. К сожалению, новой императрице Елизавете Петровне он не просто чужд, а глубоко антипатичен. Она помнит о роли Василия Татищева в возведении на трон Анны Иоанновны – своего злейшего врага.

Доктор Лерх проезжал тогда через Астрахань и в своих записках оставил такие строки: «Губернатором там был известный учёный Василий Никитич Татищев… Он говорил по-немецки, имел большую библиотеку отличнейших книг и был в философии, математике, а особливо в истории весьма сведущ. Татищев жил совершенным философом… Он был слабого здоровья, но сие не препятствовало ему быть деятельным и решительным во всех делах. Он умел каждому посоветовать и помочь, а в особенности купцам, которых он привёл в цветущее состояние. Делал он это, однако, не даром…»

Татищева решили отправить на покой, но не по добру. Раздражение на него влиятельных персон слишком велико. Его вольномыслие, дружба с немцами, резкая гордость, самостоятельность в речах, учёность сделали из него какое-то пугало для властей. Жить опальному тайному советнику следовало в своих деревнях до указа, а в Москву, Петербург не ездить. Таким образом, он считался опальным, ссыльным и подследственным.

Татищев приехал в своё подмосковное село Болдино (70 вёрст от Москвы), где и жил до самой смерти. 1746–1750 годы – время завершения главного труда – «Истории Российской».

Старый, больной, отвергнутый властью, Василий Татищев сохранял ясный ум, чёткость мыслей, твёрдость духа. Он не был сломлен или унижен. Шлёт в Академию наук свои рукописи для обсуждения, бескорыстно дарит редкости и манускрипты.

Имя Татищева под запретом, ничего напечатать не удаётся, многие письма к нему и от него пропадают бесследно. Василий Никитич предлагает свои проекты доброхотным вельможам, дабы эти труды увидели свет хотя бы под их именами.

Конечно, Татищева не стоит идеализировать. Он был гордый и вспыльчивый. Любил собирать благие даяния, умел и сам при случае дать посул важной персоне. Вспомним, например, посылку им иноходцев из волжских степей великому лошаднику Бирону. Такова была эпоха. В отношении взяток он не был исключением в ряду администраторов своего уровня. Играл по общим правилам…

Но раздражение многих своих смертельных врагов Татищев вызывал отнюдь не этим. Белая ворона при любом дворе, он не нравился своими убеждениями.

Оценила этого историка лишь императрица Екатерина II, столь проницательная к крупным дарованиям. «История Российская» начала издаваться только с 1768 года, через 18 лет после смерти её автора...

Историк в России начала ХVIII века, прежде чем писать историю, должен был сам создать себе источниковую базу – сформировать личное собрание книг, документов, летописей… Такая собирательная работа – дело всей жизни Татищева. Но это – частный архив и коллекция, в чём его сила и его слабость.

Вскоре после смерти В.Н. Татищева его богатое собрание книг, рукописей и архив в селе Болдино сгорели во время пожара. И сохранившаяся «История Российская» стала единственным источником утраченных уникальных материалов (современные скептики в науке, впрочем, это отвергают).

Перед смертью Татищев активно готовил к изданию свою «Историю Российскую». Академия наук благожелательно относилась к этим планам, хотя активной поддержки не оказывала в силу, надо полагать, опалы Татищева. По просьбе последнего Михаил Васильевич Ломоносов в январе 1749 года написал посвящение к первой части «Истории Российской» и отправил в Болдино историку. К счастью, в огне пожара не сгорели рукописи труда Татищева. Они попали в Академию наук и в общество разными путями.

Блестящую оценку работе В.Н. Татищева (в противовес пренебрежению Н.М. Карамзина) дал С.М. Соловьёв. Главная заслуга Татищева, по его мнению, в том, что он первый начал дело так, как и следовало его начать: собрал материалы, подверг их критике, свёл летописные известия. Одним словом, Татищев указал путь и дал средства своим соотечественникам заниматься русской историей.

Заслуги Татищева как первопроходца и отца русской историографии громадны. В значительной мере он сформировал предмет русской истории, его периодизацию, обозначил базу основных источников. Это – исток национальной школы русской историографии. Его свободный охват целостного смысла любого явления в прошлом и настоящем опирался на богатейший личный жизненный опыт. Ему были близки и понятны нравы Древней Руси, времён его детства конца XVII века, передовые идеи университетов и музеев Западной Европы. Его служба не только не мешала занятиям историей, она расширяла и углубляла его научные задачи. В его жизненном итоге сливаются воедино история, география, этнография – прошлое и настоящее родной страны.


ЛГ 20-04-2016

Дашичев Вячеслав

Где оканчиваются «грехи сталинизма» и начинается истинный социализм
Какова взаимосвязь внутренних объективных и субъективных факторов с внешним воздействием, означает ли крах СССР провал социалистического проекта? Надо ли ставить на одну доску Горбачёва, который, пусть неуклюже, но пытался сохранить СССР, и Ельцина, который стал его могильщиком?

Очевидно, что социалистический строй в советской версии был несовершенен, нуждался в реформировании. Видный деятель «Пражской весны» Ч. Цисарж писал: «Во всех государствах советского блока постепенно утвердилась модель «социализма по Сталину», и именно это стало катастрофической ошибкой кремлёвских правителей… в этой модели генетически были заложены будущие противоречия и кризисы, а после крушения всей системы произошла дискредитация позитивного содержания идей социализма...»
Но есть данность: внутренняя политика Сталина, КПСС в целом привела к крупным социальным, экономическим и научно-техническим успехам. При этом сталинское правление, его последствия привели и к упомянутой Цисаржем дискредитации социализма, связанной с ультралевацкими загибами, произволом и преступлениями тоталитарной власти. На её характер отпечаток наложили личностные особенности Сталина. Всецело поглощённый решением революционных задач, он мало задумывался о будущем, о результатах ряда своих волюнтаристских решений. Трагично, что не были законодательно установлены ограничители и противовесы верховному правителю.
Это вело к тяжёлым последствиям. В их ряду – большая неестественная убыль населения. Особенно пострадал интеллектуальный генофонд русского народа.
Грехи сталинизма приверженцы капиталистических ценностей пытаются представить как доказательство того, что социализм – бесчеловечный, нежизнеспособный строй. Но природе истинного социализма присущи гуманистические ценности, а также эффективное управление общественными процессами. Не только специалисты, но и рядовые граждане, сопоставляя прошлое и настоящее, ощущают сегодня социальные деформации, видят вокруг себя много позорных уголовных дел, вопиющую социальную несправедливость.
Людей возмущает, например, как встречал как-то Новый год миллиардер Абрамович в Карибском море в кругу друзей на личном корабле, оборудованном даже средствами ПВО. Застолье обошлось в 250 млн. рублей, и в основе роскоши – присвоенные народные богатства. А казус Сердюкова? За короткое время, имея поручение президента провести необходимые реформы, он умудрился ослабить Вооружённые силы, запятнать себя причастностью к криминалу. А понёс лишь репутационные потери. Неудивительно, что в связи со всей совокупностью такого рода вещей в стране возникла ностальгия по прошлому, «ренессанс» диктатора Сталина.
Но это наверняка не означает народного одобрения тёмных сторон советского строя. Очевидно, что в своё время следовало увидеть его недостатки и шаг за шагом перейти к созданию общества демократического социализма.
Но руководство долго топталось на месте, ограничиваясь поверхностными изменениями. А ведь реформы буквально стучались в двери. Это понимали даже аналитики, не испытывавшие симпатий к социализму. Н. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», изданной в 1937 году, писал: «Понимание хозяйственной жизни как социального служения не означает признания государства единственным хозяйственным субъектом. Бесспорно, часть промышленности, наиболее крупной, должна перейти к государству, но наряду с этим хозяйственным субъектом должна быть признана кооперация людей, трудовой синдикат и отдельный человек, поставленный организацией общества в условия, исключающие эксплуатацию своих ближних. Государство при этом будет иметь контрольные функции, призванные не допустить угнетения человека человеком». Бердяев призывал к многоукладности и гуманизации советского общества, к созданию такой общественной системы, которая обеспечивала бы симбиоз свободы личности и просвещённой госвласти.
Вплоть до 1985 года «верхи» были скованы идеологическими догмами, силовыми структурами, правовой неурегулированностью властных отношений, отсутствием демократической преемственности в управлении, особенно путём ограничения срока пребывания одной личности во главе государства.
Радикально улучшить социально-политическую и экономическую систему была призвана горбачёвская перестройка. Увы, её не смогли провести на должном уровне.
Ныне отдельные идеологи либерализма доказывают, что, мол, СССР и социализм нельзя вообще реформировать. Но даже американский политолог Стивен Коэн в книге «Вопрос вопросов: почему не стало Советского Союза» рассматривал реформирование СССР и социалистической системы возможным и нужным.
На пути реформирования встали Б. Ельцин и его клан низвергателей советского строя. Провозгласив в июле 1990-го суверенитет России, её независимость от центра, они положили начало развалу СССР.
Этому способствовала и непрекращавшаяся с 1917 года борьба за власть в верхних эшелонах государства и партии, державшая общество в постоянном напряжении. Судьба страны зависела от одного или группы правителей. Нередко они обладали низким образовательным, культурным и нравственным уровнем, а искусство государственного управления сводили главным образом к удержанию власти. Уродливые формы это приобрело при клане Брежнева – Черненко. Многое способствовало прорыву к вершинам власти проходимцев вроде Ельцина.
Госпереворот «трёх» в декабре 1991 года в Вискулях развалил страну. И никто не попытался воспрепятствовать – в народе глубоко укоренились недобрые чувства, связанные со сталинизмом, разочарование властью, равнодушие и недовольство. На этом и сыграл клан Ельцина. В правовом, демократическом государстве подобное было бы невозможно.
Важной причиной падения СССР было отсутствие живой связи между народом и властными структурами. Советы народных депутатов были обезличены. 28 апреля 1982 года Институт экономики мировой социалистической системы АН СССР направил в ЦК КПСС мою аналитическую записку, где говорилось об этой ненормальной ситуации: «Одна из важнейших задач ныне состоит, очевидно, в том, чтобы заставить активно работать на социализм весь общественный организм, а не только власть. Ныне существуют многочисленные приводные ремни власти к обществу. Теперь важно создать приводные ремни общества к социализму. А ими могут быть в первую очередь промышленные и сельскохозяйственные производственные единицы, общественные организации, наделённые большой самостоятельностью в принятии решений и в их деятельности... Если власть наделала глупостей, разложилась, как это было в Польше, социализм не должен ставиться под угрозу. Общественные институты социализма могут предотвратить такое развитие. Если же они отсутствуют, образуется либо вакуум власти, который может быть заполнен военной силой, либо угроза контрреволюции...» На практике для реализации подобных идей ничего не сделали.
Сейчас принято выносить за скобки внешние факторы: мол, социализм и СССР умерли своей смертью. Но правящая элита США опасалась успешного реформирования социалистического строя, его превращения в притягательную силу. Ещё в 1968 году «Пражская весна» возвестила о возможном переходе Чехословакии к новому, демократическому социализму. Лично президент США Джонсон пытался внушить советскому руководству (даже звонил Брежневу), что Восточная Европа рассматривается как сфера советских интересов, и если Кремль примет решение ввести войска в Прагу, чтобы сместить реформаторов, Америка не помешает. Разгром «Пражской весны» – сильнейший удар по замыслам обновления модели социализма, в том числе по подлинным интересам СССР.
Масштабы, значение и влияние начатого в СССР в 1985 году реформирования не шли ни в какое сравнение с «Пражской весной». В самое критическое время, в 1990–1991 годах, стараниями США – и под их воздействием Саудовской Аравии – цену на нефть сбили до 7–10 долларов за баррель. Это вызвало громадный дефицит продуктов питания и других товаров и как следствие – высокую социально-политическую напряжённость, недовольство политикой Горбачёва и перестройкой. Как и замышляли США, всё это проложило путь к власти Ельцину и стоявшему за ним американскому лобби.
В 1990 году успех перестройки был под угрозой как со стороны представителей консервативной партноменклатуры, так и американской «пятой колонны». Обеспокоенный этим, я обратил тогда внимание на критическую ситуацию в ряде интервью. Например, «СССР угрожает не революция, а путч» («Süddeutsche Zeitung», 24.06.1990), «Надо опасаться путча против Горбачёва» («Hessische-Niedersächsische Allgemeine», 25.10.1990), «Народ заставляют голодать, чтобы свергнуть Горбачёва» (журнал «Quick», 25.02.1991), «Горбачёв может быть уже в конце 1991 г. свергнут как президент» («Neue Osnabrücker Zeitung», 13.04.1991).
Ситуацию обостряли крупные ошибки в проведении реформ. О некоторых сказал сам Горбачёв в 2008 году: «Я сейчас жалею: надо было не уезжать в Форос в августе 1991 г. Я думаю, что Советский Союз сохранился бы… Так же как была и ещё одна ошибка – что я не отправил Ельцина навсегда в какую-нибудь страну заготавливать бананы после известных процессов, когда требовал Пленум: «Исключить Ельцина из членов ЦК!». Но я вам скажу: все мы ошиблись ещё три раза. Запоздали с реформированием партии. Второе – мы запоздали с реформированием Союза. А третье… Когда стало туго у нас, особенно после 1989 г., в 1990 г. – когда вся страна в очередях оказалась и нам не хватало товаров для того, чтобы удовлетворить просьбы эти, когда у нас за итальянские туфли могли сломать в очереди… Надо было найти 10–15 миллиардов долларов. Их можно было найти...»
Кроме того, в ходе перестройки не уделили должного внимания центральному вопросу – о необходимости сохранения реформированного социализма как скрепы развития СССР, всех союзных республик. Не на что было рассчитывать и без предотвращения госпереворота, подготовленного Ельциным и осуществлённого им вместе с Кравчуком и Шушкевичем в декабре 1991 года. Чтобы арестовать заговорщиков, Горбачёву не стоило труда послать бойцов спецназа в Вискули. И конечно, Горбачёв как президент СССР должен был обратиться к народу с призывом сохранить Союз, опираясь на результаты Всесоюзного референдума 17 марта 1991 года. Почему ни одно ни другое он не сделал, остаётся загадкой. Сам Горбачёв молчит...
Если бы перестройку вели ра­зумно, в СССР могло бы возникнуть новое социалистическое общество. Доминантами стали бы общенародная собственность на стратегически важные отрасли производства, природные ресурсы, усовершенствованное плановое ведение народного хозяйства, народное самоуправление снизу доверху, народные предприятия на основе коллективной собственности. Это было бы общество, где нет отчуждения граждан от власти, нелегитимного правящего клана и произвола, насилия с его стороны, где царит закон, обеспечивается высокий жизненный уровень, гарантированы права и свободы. Общество стремилось бы избавляться от таких явлений, как ненасытное стремление к обогащению, воровство, казнокрадство. В нём не было бы места национализму, а межреспубликанские отношения развивались бы на основе социалистических принципов, а не рыночной идеологии, эгоизма и стремления национальных элит к господству.
Ельцинский переворот оборвал дальнейшее развитие СССР по пути создания новой модели конвергентного социализма. Капитализм с американской спецификой, навязанный России, оказался тупиком.
Смысл новых преобразований может состоять в том, чтобы уберечь Россию от дальнейшей деградации, которую несёт капитализм. Это доходит до сознания широких общественных кругов. России нужна новая модель социального устройства. Она должна быть основана на теории конвергенции и сочетать лучшие черты и особенности как социалистической системы, так и современной буржуазной. Добиться этого можно путём эволюционного, реформаторского развития без социальных потрясений.


ЛГ 07-04-2016

Рыбас Святослав




Художник Валентин Серов. Портрет Николая II







Какие уроки преподносят Февральская революция, отречение императора Николая II от престола?

12 марта 1801 года, 215 лет назад, в Санкт-Петербурге в результате заговора был убит император Павел I. Одна из причин заговора – экономические проблемы российских помещиков, экспортёров зерна, которые из-за предпринятой Павлом блокады Англии несли огромные убытки.
В январе 1917 года российского императора Николая II одиннадцать раз предупреждали о готовящемся государственном перевороте. Он не поверил, потому что не ждал предательства от своих. Однако индустриальный модерн уже отвергал управленческие механизмы абсолютной монархии, и царь ошибся. 2(15) марта он отрёкся от престола.




Всеобъемлющий образ времени дал философ Пётр Струве: «Деньги, а не натуральный продукт – вот что взрывает покой вечности». Дворяне, «первое сословие», политическая опора трона и один из символов «вечности», сходили с исторической сцены.

Огромные выкупные платежи за землю, полученные после реформы 1861 года, улетели как дым. За переданную крестьянам землю они получили денег в три годовых государственных бюджета, которые были пущены в основном на непроизводственные расходы.

Крестьяне, вторая опора трона и второй символ «вечности», составляли 85 процентов населения империи, ещё были «вещью в себе». Только 10 процентов из них поставляли на рынок свои продукты.

Промышленники, банкиры, чиновники, интеллигенция были самой мобильной частью населения, которая по сравнению с дворянами и крестьянами жила в ином историческом времени. В 1860 году, накануне Великих реформ, в России было около 20 тысяч интеллигентов (иными словами, людей с образованием), к концу века – около 200 тысяч. Эта армия не могла долго оставаться без стратегии, штабов и командиров.

Философ С.Л. Франк объяснял политический и социальный радикализм русской интеллигенции её склонностью «видеть в политической борьбе, и притом в наиболее резких её приёмах – заговоре, восстании, терроре и т.п., – ближайший и важнейший путь к народному благу»; «насильственное и механическое разрушение старых социальных форм сами собой обеспечивают осуществление общественного идеала»; «ненависть занимает место других импульсов в психической жизни русского интеллигента».

Надо назвать ещё одного мощного, но закулисного участника политической драмы – после денежной реформы и введения золотого рубля в Россию пришёл европейский капитал, диктовавший капиталистические порядки.

Индустриализация велась за счёт сельского хозяйства, аграрный сектор платил налогов в 3–3,5 раза больше, чем промышленный, что увеличивало разрыв между «двумя Россиями» – модернизирующейся и архаичной. Обложение в русских губерниях тоже было в среднем на 59 процентов выше, чем в национальных окраинах, так что у русских крестьян были особые счёты с государством.

Столыпинская аграрная реформа, открывшая крестьянам земельный рынок и упразднявшая крестьянскую общину с её архаичным коммунизмом, привела к пробуждению крестьянского мира. Он стал раскалываться. В нём ещё действовала традиционная солидарность, и газеты были полны сообщений о том, что расправы из-за земельных разделов шли по всей Руси. И отступников, пожелавших стать независимыми хозяевами, убивали, жгли, изгоняли из сёл. Это была настоящая гражданская война. Но государство упорно вело реформы, рассчитывая преобразовать экономику в течение 20 лет, за которые должно было смениться целое поколение.

Несоответствие между экономически активной и образованной частью населения и «старосветским» характером государственного управления создавало буквально каждый день новые напряжения.

Террор экстремистов из «Народной воли», настигший Александра II, был в начале ХХ века продолжен иной идейной образованной молодёжью. Погибли тысячи людей – министры, губернаторы, генералы, офицеры, священники, купцы, крестьяне, простые обыватели, женщины, дети. Показательно, что слуги в царском дворце на выборах в Государственную думу голосовали за наследников «Народной воли», за эсеров!

Были убиты министр народного просвещения А.П. Боголепов, министр внутренних дел Д.С. Сипягин, министр внутренних дел В.К. Плеве. Противостояние коронной власти и общества дошло до немыслимого градуса, характерного только для революций. Например, в 1902 году Павел Милюков, помещик, ученик знаменитого историка В.О. Ключевского, будущий председатель парламентской партии конституционных демократов, высказался так: «Ещё два-три покушения на царских министров, и у нас будет конституция». Лозунг Милюкова: либо конституция, либо война.

17 октября 1905 года император подписал Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Россия из абсолютной монархии становилась конституционной. Каждый закон должен был приниматься парламентом, Государственной думой.

Была ли страна готова к таким свободам? Как с сарказмом писал великий князь Александр Михайлович: «Русский Царь стал отныне пародией на английского короля, и это в стране, бывшей под татарским игом в годы Великой хартии вольностей. Сын императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических yбийц и провокаторов департамента полиции».

Можно проследить аналогию политической реформы 1905 года с советской перестройкой, в результате которой разрушился Советский Союз. Вопрос в обоих случаях стоял так: какими реформами начинать – политическими или экономическими?

Сошлёмся на принципиальный разговор М.С. Горбачёва и Дэн Сяопина, состоявшийся 16 мая 1989 года в Пекине. Касаясь идущих в Советском Союзе и Китае реформ, Горбачёв заявил: «Вы начали преобразования с экономики, а мы – с политики, но в итоге придём к одному результату».

Дэн Сяопин возразил: «Мы придём к разным результатам».

Евгений Примаков, сопровождавший тогда генерального секретаря, в беседе с автором этих строк подтвердил, что такой разговор был.

5-2-9.jpg
Участники Февральской революции

Реформы Горбачёва разрушили политическую систему СССР, базировавшуюся на конституционности партийных органов. Как только КПСС стала уступать власть, она превращалась в живой труп, от неё следовало скорее избавиться.

Нечто подобное происходило и в Российской империи. Узнав о разгроме российского флота в Цусиме, П.Б. Струве, сын пермского губернатора и внук знаменитого астронома, основателя Пулковской обсерватории, впоследствии с раскаянием признался: «Я дрожал от радости: и именно в этом сознании чувствовал себя патриотом». В мемуарах члена ЦК кадетской партии А. Тырковой-Вильямс царившие в партии идеи описаны предельно ясно. Формула кадетов (перефразируя древнеримского поэта): «Если боги не услышат нас, мы обратимся к Ахеронту», то есть к «реке Ада», царству дьявола.

После Манифеста 17 октября в политическую борьбу бросились экономически мощные силы, захватывая идеологические и политические плацдармы.

Однако премьер-министр П.А. Столыпин надеялся проскочить между молотом модерна и наковальней традиционного общества. Следовало провести своеобразную «коллективизацию» – внедрить машинную обработку почвы на обширных площадях, элеваторы, ленточные конвейеры, складскую и транспортную логистику, дешёвые банковские кредиты. Стояла задача: сделать высокодоходным ведущий сектор экономики – сельское хозяйство. Получив землю, крестьяне напоминали армию без оружия. Государству следовало сделать решающий шаг для их поддержки, чтобы уменьшить хищничество экономически сильных игроков, среди которых выделялись французские зерновые монополисты. Хлебная торговля, основа существования массы домохозяйств, принадлежала посредникам и ростовщиками. Скупка урожая «на корню», выплата мизерных авансов под будущий урожай обогащала скупщиков, но лишала агроэкономику средств для развития.

Столыпин бросил вызов финансовому миру, потребовал, чтобы государственный Крестьянский поземельный банк перешёл в подчинение МВД (Столыпин был и министром внутренних дел) и выпустил облигационный заём на колоссальную сумму в 500 млн. рублей для поддержки сельского хозяйства. Однако финансовая элита во главе с министром финансов В.Н. Коковцовым заблокировала проект премьер-министра. Министерство финансов, несмотря на то, что российский золотой запас был самым большим в Европе, предпочитало держать народное хозяйство на голодном пайке.

Кроме того, недостаточное развитие промышленности и растущие потребности экономики вынуждали правительство поддерживать отраслевых монополистов («Продамет», «Продуголь», «Продвагон» и другие), что оборачивалось удушением средних и мелких производителей и монопольным ростом цен. А это, в свою очередь, заставляло Совет министров принимать ограничительные меры против собственных же партнёров. К тому же взаимодействие чиновников и промышленников создавало широкий простор для коррупционных сделок. Например, сенаторской ревизией сенатора Д.Б. Нейгардта (свояка П.А. Столыпина) была вскрыта коррупция в государственных заказах в транспортном и военном машиностроении в период 1901–1909 годов.

О силе банков (две трети принадлежали иностранному капиталу) можно судить по такому примеру. В 1910 году товарищ министра внутренних дел П.Г. Курлов обратился к Коковцову с предложением пресечь мошеннические действия управляющего одного из филиалов Азовско-Донского банка, близкого родственника председателя правления банка. Банк был одним из крупнейших (в нём участвовал французский капитал), финансировал оппозиционную кадетскую партию (идеолога и организатора будущего переворота). Коковцов ответил, что бессилен что-либо сделать. Два самых мощных министерства империи признавали своё поражение перед финансовым капиталом. Английский экономист Теодор Шанин считал предреволюционную Россию «полуколонией Запада».

Убийство Столыпина, по мнению Василия Шульгина, было обусловлено ничем иным, как борьбой за финансовый рынок. Оно и подожгло запал государственного переворота.

И чтобы закончить тему финансовой политики, скажем, что только после отставки Коковцова в январе 1914 года стратегия правительства радикально изменилась: финансы империи заработали «на началах производительных сил». Были приняты пятилетние (!) планы земельных улучшений и расширения сети железных дорог, включая Турксиб и Южно-Сибирскую магистраль, строительство электростанций на Днепре и Волхове. Но поздно! До начала Первой мировой войны оставалось восемь месяцев.

Кроме партийных и стоявших за ними экономических сил на сцену всё активнее выходила образованная молодёжь. По числу молодых людей со средним образованием Россия обогнала Францию, а по числу студентов вузов не уступала Великобритании. В идейном плане это был кадровый резерв либеральной оппозиции. И в чём-то они ощущали себя «лишними людьми».

Поясним ситуацию примером из недавнего прошлого. В 1980-е годы сильно изменилось качество советского экспорта: если в 1970 году доля машин и оборудования составляла в нём 21,5 процента, то к 1987 году она упала до 15,5 процента, зато в импорте их доля подскочила с 35,6 до 41,4 процента. При этом экспорт углеводородов вырос с 15,6 до 46,5 процента. Соответственно масса выпускников вузов оставались невостребованными, пребывая в роли вечно недовольных «младших научных сотрудников». Молодёжь империи тоже имела все основания для недовольства. Далеко не случайно в составе белогвардейских армий подавляющими настроениями были не монархические, а либерально-демократические.
Зададимся вопросом: могла ли страна со среднеразвитой экономикой, находящаяся в процессе догоняющей модернизации, мирно, без переворотов и революций разрешить свои противоречия?

Могла. Если бы не была втянута в мировую войну. Да, империя должна была отстаивать свои интересы на Балканах, Средиземноморье, Ближнем и Среднем Востоке. Она это делала всегда, ещё со времён Московского княжества. Но воевать с грузом внутренних проблем и конфликтов, какими она была увешана с ног до головы, было крайне опасно. Она переоценила и перенапрягла свои силы.

В дневнике французского посла в России Мориса Палеолога указываются главные причины российских бед и, в частности, бешеного роста цен: это закрытие иностранных рынков, перегрузка железнодорожного транспорта, «недостаток порядка и недостаток честности у администрации».

Колоссальное значение имело изменение психологического настроя генералов, которые, сталкиваясь с нерешаемыми проблемами в тылу, коррупцией, спекуляциями, кадровой чехардой в Совете министров, вмешались в политику. Они поставили перед Николаем II вопрос о национализации заводов, устранении из оборонной промышленности банковских посредников, которые взвинчивали цены, введения на заводах военной приёмки и (внимание!) учреждения поста «военного диктатора», который руководил бы всей страной. Царь отказал генералам.

Вслед за этим стал формироваться союз военных и оппозиции, поддерживаемый крупными политическими и финансовыми игроками. Общественные настроения были на их стороне.

В чёрно-белой картине пропаганды, свободно распространяющейся через думу и газеты, была намечена главная цель: император. Его следовало сместить, передать Думе исполнительную власть – и широкими шагами идти к победе. Распространялись слухи о пьянстве царя, о супружеской неверности царицы, демонизировалась личность Григория Распутина, который не имел реального влияния на государственную жизнь.

Началу переворота послужила информация английской разведки о переговорах в Стокгольме А.Д. Протопопова (на тот момент товарища председателя Думы) с немцами о якобы заключении сепаратного мира. На самом же деле главным в стокгольмских встречах Протопопова были контакты с представителями американских банков, претендовавших потеснить в России англичан. Вскоре Протопопов был назначен министром внутренних дел, к чему, надо признать, он не был подготовлен. Но страх перед выходом России из войны подтолкнул англичан к решительным действиям. Распутин (считающийся идеологом сепаратизма) был убит родственниками царя, причём убийство было организовано британским посольством через три дня (!) после того, как Германия предложила странам Антанты заключить мир. Контрольный выстрел в голову Распутина сделал английский разведчик. Как пишут современники, «Петроград три дня праздновал смерть Гришки». Это означало, что политическое насилие становится решающим аргументом.

Французский разведчик капитан де Малейси доносил в Париж о роли английского посла Дж. Бьюкенена в заговоре: «Посол превратился, если можно так выразиться, в суфлёра драмы и ни на минуту не покидал кулис».

Таким образом, у империи фактически не осталось реальных защитников. Куда ни глянь, все были против: члены императорской семьи, генералы, банкиры, промышленники, партийные лидеры, депутаты Государственной думы, члены Государственного совета, иерархи Церкви (да!), писатели, поэты, журналисты, адвокаты, студенты, гимназисты… Искры их недовольства посыпались на армию, состоявшую из крестьян, имевших свои претензии к государственным порядкам... Плюс решение союзников заменить российского царя…

Этот заговор подвёл черту постепенного реформирования империи и разрушил её. Разрушил потому, что правящая элита недостаточно быстро входила в требования промышленной революции. Об этом убедительно написал немец Макс Вебер в статьях о судьбе и перспективах России, утверждая, что царский режим падёт из-за несоответствия требованиям промышленной революции. Он предсказал: «Устранить эти трудности может только долгая социально-революционная диктатура. Под социально-революционным правлением я разумею не каких-то особых живодёров, а просто такого политического лидера, для которого «молодая» в российских условия частная земельная собственность, – а это, в основном, была собственность помещичья и феодальная по своей сути, – не является безусловной святыней. Есть ли в России такие люди, я не знаю, но прийти к власти надолго они могут, если будет заключен мир». Имеется в виду мир в Первой мировой войне.

В общем, предсказание философа реализовали большевики, провели модернизацию с «живодёрской», можно сказать, решимостью, поскольку других средств у них уже не оставалось.

Сегодня стало общим местом обвинять во всех грехах большевиков. В частности, Ленина и Сталина. Для чего? Для успокоения мятущейся души? Но зададимся вопросом: не мешают ли нам подобные обвинения прямо взглянуть на современные угрозы? Ведь многое так или иначе повторяется. Или может повториться. Если бы автор этих строк был «директором» и имел фамилию на букву «П», он обязал бы каждого крупного руководителя повесить письменным столом памятку: «Не стань стране своей врагом!»


ЛГ 3-03-2016

«ЛГ» беседует с историком, писателем, автором недавно вышедшей в издательстве «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ» книги «Радищев» Ольгой ЕЛИСЕЕВОЙ

«ЛГ»-досье
Ольга Игоревна Елисеева, историк и писатель. Кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Московского гуманитарного университета.
Родилась в 1967 году в Москве. Окончила в 1991-м Московский государственный историко-архивный институт (Российский государственный гуманитарный университет), затем аспирантуру Института российской истории Российской академии наук.
Автор 17 исторических монографий, среди них несколько о Екатерине Великой, около 300 статей по истории России и Европы второй половины XVIII – первой четверти XIX в., более двух десятков исторических и историко-фантастических романов.
Награждена золотой медалью «ЖЗЛ» в 2010 и 2013 гг., серебряной медалью княгини Екатерины Романовны Дашковой «За служение Свободе и Просвещению» Московским гуманитарным институтом имени Е.Р. Дашковой и Национальным комитетом кавалеров Русских императорских орденов 2008 г.
Лауреат литературных премий «Чаша Клио», «Чаша Бастиона», «Бронзовый Рос­кон», «Большая Филигрань», «Меч Экскалибур», «Странник», «Карамзинский крест», «Хронограф».

– Ольга Игоревна, вы давно занимаетесь историей России, и, наверное, многие личности вызывали у вас интерес. Почему выбрали героем своей книги именно Александра Николаевича Радищева?
– Я специалист по екатерининскому времени, что же удивительного, что «первый русский революционер» вызвал у меня интерес? Были Потёмкин, сама Екатерина II, Дашкова. Даст бог, будет и ещё что-то. С именем Радищева связан один из самых жгучих для современности вопросов: а стоит ли звать Русь к топору? И если вы зовёте, то готовы ли принять ответственность за миллионы жизней соотечественников, когда Русь всё-таки откликнется и возьмётся за топор?
Казалось бы, и революция, и Гражданская война давно в прошлом. Но раны не зажили. И не заживут, пока именами убийц собственного народа продолжают называться города, пока их памятники возвышаются на площадях, пока в книгах их продолжают славить новые поколения авторов.
Радищев призывал к «экспорту революции» из Парижа в Петербург. Надеялся на восстание в момент вой­ны России со Швецией. Пусть читатели сами задумаются над вопросом, что такое хорошо и что такое плохо.
Мы и сейчас находимся в трудном положении. И сегодня есть люди, которым кажется любопытным спровоцировать социальные конфликты и посмотреть, что получится. Горы трупов. Задержка развития. Разделяя определённую идеологию (в данном случае революционную), будьте любезны честно признать, что согласны на гражданскую войну, вас не останавливает гибель людей ни в прошлом нашей страны, ни в будущем. Радищева не останавливала.
Есть точка зрения, что современные носители революционной идеологии не виноваты в тех жертвах, которые когда-то понесла наша страна. Ведь они ещё не родились, когда осуществлялись «массовидный террор» (выражение В.И. Ленина), расказачивание, коллективизация, большой террор и т.д. Конечно, не родились. Но, разделяя взгляды своих кумиров, такие люди как бы заранее расписываются в готовности подарить нам подобное же будущее.
– Есть расхожее мнение о том, что автор должен любить своего героя. В вашем же случае, судя по книге, как раз наоборот: Радищев вызывает у вас разнообразные чувства, но уж точно не любовь. Вы не боитесь обвинений в чрезмерной субъективности?
– С моим багажом опубликованного поздновато бояться обвинений. Надо делать своё дело. Часто под объективностью понимают такой подход, когда и нашим, и вашим. В Апокалипсисе сказано: «О! Если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тёпл… то извергну тебя из уст моих». Слегка тёплый – как остывший, но подогретый ужин – способ изложения и называют «объективным», он не встречает обвинений. Но и не вызывает ответной реакции читателей. Зачем же говорить с пустотой? Зачем писать книги, которые даже самому автору нужны только для того, чтобы продвинуться с одной научно-административной ступени на другую?
За что любить Радищева? Даже декабристы, задумывая переворот, чурались его имени. Пугала кровь. Барское чистоплюйство? А почему кровь не должна пугать? И каков на поверку человек, которого не пугает кровь? То, что один писатель-революционер, как Радищев, всю жизнь профилософствовал, а другой, как Максимилиан Робеспьер, успел отправить множество людей на гильотину, не делает их нравственно разными величинами. Обстоятельства сложились не в пользу русского друга Французской революции. При других условиях он мог бы подписывать приговоры. Мог бы и сломаться от нахлынувшей страшной реальности – ведь был очень эмоционален. Но жертвам от чувствительности потенциальных палачей не легче.
– Не секрет, что в книге вы касаетесь интимной жизни своего героя, выставляя её в довольно неприглядном свете, приводя в подтверждение высказывания самого Радищева. Как на ваш взгляд, есть ли для биографа некая этическая черта, которую переступать нельзя, или биограф в данном случае уподобляется врачу, перед коим пациент должен быть абсолютно искренен?
– Если я привожу высказывания самого Радищева, то значит, не «выставляю в неприглядном свете», а констатирую факт, причём устами героя. То, что вы называете «этической чертой», – элементарное ханжество. А в ханжестве мои книги, к счастью, не замечены. Когда я написала «Потёмкина», до редактора добралась некая «потомица» великолепного князя Тавриды. Она очень хвалила прочитанное, но задавалась вопросом: зачем же автор упомянул, что у Григория Александровича и после романа с Екатериной II были женщины? Следовало показать, что светлейший князь до гроба страдал и оставался верен… Ну, или промолчать, блюдя «этическую черту».
Но книги пишутся не для того, чтобы поглаживать «тётушек» по привычным для них представлениям о мире. Любовная жизнь героев создаёт политические и творческие коллизии. Не предпочитай княгиня Дашкова женщин, она не ввязалась бы в заговор на стороне Екатерины. Если бы Радищев со времён Лейпцигского университета не болел дурной болезнью, не свёл благодаря этому в могилу двух жён и не заразил детей ещё в утробе матери, мрачное восприятие мира не отразилось бы на его текстах. Или вы всерьёз полагали, будто он писал о крепостном праве? Сюрприз.
– Вопрос к вам как к историку. На сегодня существует множество версий «исторической правды». Как профессионалы борются с фальсификаторами и почему те набрасываются именно на события, итоги которых кажутся бесспорными? Например, не устают искажать правду о Великой Отечественной войне?
– Громкое и модное слово – «фальсификация». Как профессио­нальный историк я не знаю более тотальной и чудовищной по своим нравственным последствиям фальсификации прошлого, чем та, которая произошла в нашей стране в советское время. Каждый учёный, каждое поколение задаёт вчерашнему дню свои вопросы. А следовательно, передумывает его заново. Значит, и переписывание неизбежно. К несчастью, под «фальсификацией» общество часто понимает изменение привычного взгляда. Применительно к моей книге: долгое время внушалось, что Радищев – герой. Маятник качнулся в другую сторону. Помимо воли придётся выслушать неприятные вещи, как проглотить ложку касторки, и встроить дополнительную информацию в своё сознание. А дальше, как угодно каждому, выводы читатель делает сам. Он имеет полное право не согласиться.
Вопросы о Великой Отечественной войне слишком политизированы. Пересматривать её итоги выгодно тем политикам (а у них есть целый штат журналистов, писателей и историков), которые хотели бы «обезвредить» Россию. С противоположной стороны тоже есть и политики, и историки, и журналисты. А вот правда находится вовсе не на равном расстоянии от них. И не посередине (это к вопросу об объективности).
Итог великой войны – наш народ победил. Не партия, не правительство и даже не полководцы. А именно народ. Вопросы, касающиеся цены победы, конкретных фактов, всегда будут дискутироваться. Что нормально. Только так и может быть, если наука не замерла в своём развитии, а общество продолжает оставаться живым.
– Что вы можете сказать в целом о современном литературном процессе? Есть ли сегодня книги, способные перейти со временем в раздел классической литературы?
– О «процессе» – ничего. Наверное, такие книги есть. Как бывший редактор замечу: далеко не всегда лучшее доходит до печатного станка. Бывает, хороший текст остаётся в столе – не входит в серию, слишком необычен и так далее. Лет через двести потомки будут удивляться нашей слепоте и неосведомлённости: как мы могли не знать такого-то или пропустить такого-то. Как писал Юз Алешковский про Н.С. Хрущёва: «И проглядел талант Пастернака». Нам сейчас кажется удивительным, почему люди пушкинской эпохи и сам великий поэт считали своё время и Россию вообще бедной на литературные таланты.
– Соотношение элитной и массовой литератур всегда было в пользу последней. Можно ли как-то изменить ситуацию, и если да, что нужно для этого делать?
– А зачем? Хотите, чтобы «в благородное собрание» ворвался мужик и заорал: «Здорово, ребята!»? Люди читают те книги, которые им по уровню развития. Пушкин далеко уступал тиражами Булгарину, а гонорарами – Бестужеву-Марлинскому (даже когда тот как декабрист был в ссылке на Кавказе, то продолжал публиковаться и получать выплаты – непривычная картина, не правда ли?). По мере повышения образования происходит и улучшение вкуса «публики». Но нам это в ближайшее время не грозит, поскольку гуманитарные предметы заметно потеснены техническими, а последние не воспитывают ни душу, ни вкус, хотя развивают голову.
– Заканчивается так громко начатый Год литературы. Лично у вас какие ощущения от этого начинания? Есть ли какие-то реальные сдвиги в решении проблем или просто был проведён ряд мероприятий для галочки, в целом ничего не изменивший?
– К сожалению, ничего сказать не могу. Много выступала, много читала лекции, писала и т.д. Но всё не в связи с Годом литературы.

Беседовала Анастасия EРМАКОВА



ЛГ 14-10-2015

В № 4 «ЛГ» начала публиковать цикл бесед о русской истории. Первая из них была посвящена 1150-летию вокняжения Рюрика, которое традиционно воспринималось как рождение русской государственности.

Писатель Михаил Задорнов, который вот уже несколько лет удивляет неожиданными версиями истории славян, происхождения русского языка, представляет читателям свой взгляд на судьбу первого правителя Руси. С ним беседует ведущий цикла Арсений Замостьянов.

– Михаил Николаевич, вы много времени отводите изучению истории праславян, славян, Рюрика. Почему старина так увлекла вас?

– Наши предки – и совсем далёкие, праславяне, и более близкие нам, славяне VIII–IX веков, как правило, выигрывали сражения. Но проигрывали летописи. То есть уступали в информационной войне. Это меня не устраивает. Я такой не один. И мы занялись поисками источников информации о далёком прошлом. Самую важную информацию можно получить у сельских жителей – у мудрых людей от земли. Они хранители осколков исторической правды.

– Ваши открытия не вызывают восторг у историков…

– Мне говорят: «Ты пользуешься мифами». Как будто это преступление! Но мифы историчны, а история – мифологична. Миф – это, конечно, преувеличенная быль, но там можно найти зерно и приблизиться к исторической правде, проследить её.

– Давным-давно известный советский историк называл былины устным учебником народной истории.

– Народ больше правды сохраняет, чем правители и жрецы, он честнее. А официально признанные летописи всегда зависят от политической конъюнктуры или от идеологии автора. Иначе просто не бывает. Правду хранят крестьяне, а не учёные. Я много общался и общаюсь с людьми мудрыми – от земли, от сохи, они дали мне много поводов для размышлений. Учёных я провоцирую: вы смеётесь надо мной, когда я говорю о народной этимологии. Но народная этимология – единственно правильная, ведь народ хранит всё в родовой памяти. А у вас получается так: если слово из трёх букв написано на заборе в XVII веке и более ранних надписей такого рода не сохранилось, значит, до этой даты такого слова не было, потому что раньше в такой комбинации это слово не встречалось или не встречались заборы. Может быть, вообще не было такого органа? – делаем мы вывод только на том основании, что слово найдено на заборе с точно установленной датой… Но если вы не встретили этот орган на заборе раньше – это не значит, что его не было.

Вот учёные много десятилетий ищут народ россов – кем они были, шведами или всё-таки славянами? Рослаген – это южный берег Швеции. Финны до сих пор называют шведов «руосами». Это дало повод немецким учёным и русским учёным, ориентированным на Запад, утверждать, что именно пришельцы из Скандинавии дали наименование нашей стране. Но на картах VII века это место Рослагеном не называется! Более того – в исследовании историка Лидии Грот я нашёл убедительные доказательства того, что до XIII века земля, позже названная Рослагеном, вообще пребывала под водой. Уровень моря тогда был выше нынешнего на 6–7 метров, и эта территория не была пригодна для жизни. Никакого Рослагена в те времена не существовало! Это от слова «русы» произошло шведское название, а не наоборот. «Русы» – это изначально не определение племени, а просто обозначение светлого цвета волос. Так было в те времена, когда никакой государственности не было ни у наших предков, ни у скандинавов. Русами арийцы называли светловолосых торговцев и воинов ещё до нашей эры. Это есть в арабских источниках. Отсюда происходит диковатая версия о происхождении слова «Иерусалим» – «ярые русы построили город». Доказательств этому нет. Забавно, остроумно, но я бы на этой точке зрения не настаивал, но иногда её озвучивать – можно… Важно другое: нет никакого чужеродного происхождения слова «Русь».

Учёные боятся простой житейской логики. Вот и выходит, что в определении истоков истории народная быль, память языка дают больше, чем учёные споры. Учёный не может мыслить так, как может мыслить человек, свободный от форматной точки зрения. Я обращаю ваше внимание на уникальный лицевой свод Ивана Грозного – десять томов.

– Своеобразные комиксы той эпохи. История в художественных миниатюрах с краткими подписями.

– Но текста там всё-таки больше, чем в комиксах. Намного больше. И лежат эти десять томов в архиве. И за это время только три человека к ним обращались. И все трое – фотографы. Где же учёные? Им неинтересно, им всё известно заранее.

– И про Рюрика вроде бы заранее известно – чужак, пришедший на Ладогу править над племенами, чья земля была велика и обильна, а порядка не было.

– Я никогда не верил, что Рюрик – скандинав. Если славяне, русские так любят Рюрика, если легенды о Рюрике не умирают веками, если цари с гордостью вели свою династию от Рюрика, назывались Рюриковичами… Я не верил, что такое возможно, если Рюрик был всего лишь разбойником-скандинавом. И стал искать правду. Я прочитал Байера – этот немецкий историк был одним из первых российских академиков. Лучше бы он аспирин изобретал, а он написал первый учебник по русской истории, не зная ни страны, ни русского народа, ни языка… До того, как в середине XVIII века немецкие историки постановили, что Рюрик, Синеус и Трувор были скандинавами, таких сведений не было. Я прочитал и Шлёцера, и Миллера…

– Недругов Ломоносова…

– Вот вам и первый вопрос – почему мы не слушаем Ломоносова, а слушаем варягов от науки? Ответ я получил сразу. Императрица Екатерина Вторая была немкой. Немка на русском престоле! Онемеченный двор ей потакал.

– При этом сама Екатерина написала «Историческое представление из жизни Рюрика» – «подражание Шакеспиру», в котором варягороссы, между прочим, взяли Нант и дошли до Парижа. Там всё не так просто, Екатерина пыталась и польстить славянам, и обосновать право пришлых монархов на царствование…

– Дело не только лично в Екатерине, а в многолетнем немецком засилье. Они должны были всячески доказать, что русский народ – талантливый, мужественный, богомольный, но неспособный управлять своим государством. Доказать, что наш народ нуждается в пришлых правителях – в германцах. А исторические труды Ломоносова и Татищева были отодвинуты в сторону и даже уничтожены. Они – образованнейшие люди того времени – утверждали, что история славян как минимум на две тысячи лет старше, чем это утверждают немцы.

– Нечто похожее мы читаем и в «Майн кампф»: «Не раз в истории мы видели, как народы более низкой культуры, во главе которых в качестве организаторов стояли германцы, превращались в могущественные государства и затем держались прочно на ногах, пока сохранялось расовое ядро германцев. В течение столетий Россия жила за счёт именно германского ядра в её высших слоях населения». Это Гитлер не с потолка взял, здесь старая германская традиция.

– Конечно, Байер, Шлёцер и Миллер всё сформулировали задолго до Гитлера, за что Ломоносов одному из академиков сломал нос. А они постарались уничтожить Ломоносова как историка – от его трудов ведь остались одни ошмётки… Когда я читал Байера и Миллера – порой не мог сдержаться от смеха. Миллер выводит все русские имена и географические названия из шведского языка. Как можно имя Святослав вывести из шведского Свенельд? А Ярослав, Владимир? Как можно выводить из скандинавских языков слово «Ладога», понятное каждому русскому по корню «лад»?

Цель ясна: обосновать главенствующую роль Германии. В Германии эти постулаты никогда не забывались. У немцев это было в учебниках на протяжении многих веков, это комплекс немецкий. Потому что на территории Германии жили славяне, Берлин построили славяне – бодричи и лютичи. Что означает слово «Берлин»? Бер – это не просто «медведь», изначально это дух опасности, энергия опасности, выраженная в звуке.

Есть определённые вибрации звуковых полей, связанные с определёнными ощущениями. И выдаётся определённый звук, соответствующий этой вибрации. С этого и начинается праязык. Мистики в моих теориях не существует. Когда отец-кроманьолец идёт по лесу и говорит «Бр-р!» – сразу ясно, что впереди опасность, сын останавливается, настораживается. А если не «бр», а «мр» – это будет не страшно, а противно. И во всех языках эти первоначальные звуковые сочетания остались. «Мор» на всех языках – это смерть. Мурашки по телу пойдут. Многое, конечно, зависит от климата. На севере властвуют твёрдые звуки, которые согревают. На юге звуки смягчаются. Вибрация – основа языка, праязыка.

Славянское прошлое Германии проступает в географических названиях, в преданиях… Это был славный период, когда разные племена западных славян дружили и их не могли победить.

– В те времена и началась история первого русского князя – Рюрика?

– Тут нужно разобраться – что означает «первый русский». Мы уже разобрались, что «Русь» – это широкое определение, которым могли называть и славянина, и норманна. Вот тут-то всё и запуталось. Главенствующий вопрос – кем были русы, пришедшие править на берега Ладоги и Волхова во главе с Рюриком? Ведь Нестор написал – варяго-русы в отличие от других варягов…

Вообще в те времена хозяйничали и конкурировали две враждебные силы: варяги и викинги. Их нельзя смешивать. Варяги – это славянские банды, это защита от агрессии с Запада. А викинги – наоборот. Варяги – славяне, и в Ладоге, в Новгороде их воспринимали как братьев, разговаривали с ними на одном языке, молились одним богам. На Балтийском море, судя по всему, хозяйничали славяне, варяги, а не викинги, потому что море в то время называлось Варяжским. Они то разбойничали, то охраняли купечество. Славянам больше нравилось быть в охране, потому что торговать славяне не любили и убийство у них считалось грехом. У норманнов же сын, в десять лет отрезавший голову врагу, считался подающим надежды. А у нас подающим надежды юношей считался тот, кто лихо обрюхатил соседку.

На Западе сохранились хроники славян-ободритов, в которых и можно найти предание о Рюриках – и о нашем Рюрике, и о другом, о котором мы тоже ещё вспомним. Ободриты – они же бодричи – объединили славянские племена в борьбе против германских. Жили они на территории современных Германии и Польши. Они обрели такую силу, что даже непобедимый полководец Карл Великий заключил с ними мирный договор. Есть легенда, что перед этим бодричи хорошо врезали и Карлу – как позже потомки Рюрика врежут Наполеону и Гитлеру. Карл посчитал за благо заключить союз с бодричами, и вместе они легко завоевали германские племена на Ютландском полуострове.

Но германцы (произошедшие, в свою очередь, тоже, условно говоря, из праславянских племён) бодричам этого не простили. Одним из главных городов бодричей был Великград. Сейчас он называется Мекленбург. Вообще герцогство Мекленбургское, известное по более поздним векам, возникло на землях бодричей. А неподалёку был так называемый княжий город – Ророк, то есть – сокол. А сокол у западных славян был священной, тотемной птицей, потому что сокол никогда не нападает со спины, никого не боится. И на знамени был сокол. А презирался ворон, который питается падалью. Между прочим, он был тотемной птицей викингов.

Имя Рюрика тоже посвящено соколу, созвучие уловить нетрудно. Бодричами правил отец Рюрика, Синеуса и Трувора – князь Готслав. Имя Готслав означает «ожидание славы». Ждать славу, годить славу… Согласно апокрифическим записям его женой была Умила, дочь ладожского князя, или, как его иногда называют, знатного мужа Гостомысла. То есть Рюрик был внуком Гостомысла, самого авторитетного человека в Ладоге. Я бы назвал его спикером или президентом, всеми уважаемым родовым старейшиной, председателем Вечевого собрания. Наше северное Вече – это, мне кажется, единственная демократия мира. Там ведь всё решают представители родов, а не делегаты, избранные за деньги или по хитрым рекламным технологиям. Но и вечевая демократия не могла продержаться долго, потому что демократия вообще утопична. Я давно понял: утопия – не коммунизм, а демократия.

– На Руси деньги никогда не были главными.

– Да, презренный металл. Но вернёмся на север, к Готславу. Данам и другим германским племенам удалось объединиться против бодричей – и они разгромили Рарок, а Готслава убили. Сыновья Готслава, возмужав, стали варягами, возглавили дружину. Им удалось отомстить за отца. Рюрик совершил успешный поход в Ютландию – и то ли казнил, то ли в рабство отдал конунга, повинного в гибели Готслава. Это произвело впечатление на современников, принесло Рюрику первую славу. На территории нынешней Восточной Германии или Западной Польши у Рюрика было владение. Возможно, на одном из островов. Я склоняюсь к тому, что это было на острове Руяне. Я был на Руяне, это в современной Германии, между Берлином и Гамбургом. Там экскурсоводы с гордостью рассказывают о славянском прошлом острова. В музее Руяна-Рюгена вывешены даже копии изображений древних славянских богов: Свентовита, Перуна, Ярилы. По-моему, даже Даждьбог там был…

Буяном, как у Пушкина – «Мимо острова Буяна, в царство славного Салтана», – этот остров стали называть потом. Видимо, из-за буйств, которые там произошли. Руян был крупным религиозным центром, туда приходили паломники с вопросами к богу Свентовиту. Это были северные Дельфы. Но не германский, а славянский религиозный центр! Там белый конь был, его выпускали, он как бы говорил о том, чего хочет бог Свентовит. Вот там, я подозреваю, и была ставка Рюрика – недаром память об острове Руяне сохранилась в русских сказках, в том числе – у Арины Родионовны.

– Что представляло собой окружение Рюрика?

– В нём, конечно, были и противоречия. Один из самых опытных его воинов – скандинав – требовал новых походов на германские племена. Рюрик, видимо, стремился к более оседлой, к более цивилизованной жизни. Тогда тот скандинав откололся от Рюрика, организовал свою разбойничью шайку и начал грабить германские сёла. Поскольку о Рюрике, отомстившем за отца, шла слава, он взял его имя. Самозванец! Это был известный Рюрик Ютландский, негодяй редкостный. Его так боялся датский правитель, что дал ему замок, дал ему жён – лишь бы он перестал его грабить. Он принял христианство, а на момент призвания был уже глубоким старцем. Вряд ли язычник Гостомысл призвал бы пожилого христианина с криминальным прошлым. Иногда учёные отождествляют его – скандинава Рюрика Ютландского – с тем варягом, которого призвали на Ладогу. Но не сходится! Он и умер на Западе, а наш Рюрик, как известно, умер на Новгородской земле.

Дáны и другие германские племена поняли, что славян можно вытеснить с хороших плодородных территорий (это территория нынешней Германии), если постоянно их между собой ссорить. Славянские племена ссорили между собой и по-одному завоёвывали, оттесняли… Междоусобицы губят славян. Но это понимал и мудрый Гостомысл. Гостомысл мечтал объединить славян, чтобы создать мощную непобедимую силу. И, как гласит легенда, в вещем сне он увидел, что из чрева его дочери Умилы родится великодержавное древо. Волхвы истолковали сон нужным образом: дети Умилы должны стать наследниками Гостомысла, что они приведут землю к процветанию…

Гостомысл к тому времени получил практически силу единоначалия. А власть передать было некому. Вече ему всецело подчинялось, он научился им управлять. По его наущению прогнали норманнов, ходивших на Ладогу. Скандинавы в прежние годы постоянно ходили походами на Ладогу, обкладывали славян данью. Было так: придут норманны, захватят власть – славяне год терпят, два терпят, а потом разозлятся – и начнут нападать на норманнов. После набега в лес убегут – норманны за ними. А там волчьи ямы. Умереть в волчьей яме под тяпкой славянина – не большая честь для норманна, который под Одином ходит. Вот норманны и перестали ходить на славян.

Но политическая ситуация была непростая. Киев платил дань хазарам, начались постоянные схватки с хазарами… Двое сыновей Гостомысла погибли в боях с хазарами, другие двое – с норманнами. Старшая дочь Гостомысла вышла замуж за славянина – знаменитого Вадима Новгородского, Вадима Храброго.

– Того самого, о котором Княжнин написал почти «якобинскую» по духу трагедию, в которой прославил Вадима как борца с самовластием Рюрика.

– А Лермонтов начал писать про него поэму, но отложил в сторону… В принципе именно к нему должна была перейти власть от Гостомысла. Но он был христианином, Гостомысл не мог передать ему власть! Вот тогда Гостомысл вспомнил про Умилу, которая была замужем за бодричским князем. Три сына Готслава – отважные воины, славяне, свои…

Гостомысл, честно говоря, не хуже нас понимал утопичность демократии. Понимал, что вечевая система не может обеспечить безопасность, объединить племена. Нужно узаконенное единоначалие! Я-то предполагаю, что Гостомысл рассудил здраво: нужен человек, умеющий организовывать дружины, воевать в лесах, в поле и на море. Кто подходит на эту роль? Кто, как не старший сын Готслава Рюрик-Рарок, носящий имя сокола, ненавидящий западные народы за убийство отца? А байку про вещий сон и придумать можно, ну а волхвы, конечно, засвидетельствуют всё, что нужно мудрому Гостомыслу.

– Знаменательную роль в этой истории сыграл Гостомысл – деятель, память о котором возродил Татищев.

– Гостомысл был эдаким «паханом в законе», но в хорошем смысле слова. Кстати, любопытно, что в переписи князей бодричского союза в мекленбургской хронике нет Готслава, но есть Гостомысл… И именно в ту эпоху! Можно предположить, что Готслав не был великим князем бодричского союза, а был более мелким правителем, за которого Гостомысл выдал свою дочь, но в любом случае это неразгаданная загадка.

Рюрик прибыл к Гостомыслу, к своему деду, по просьбе матери – Умилы. Гостомысл умирал. Но Рюрик отказался от княжеской власти, не захотел осесть в Ладоге: впереди маячил поход на Сицилию. Деньги, нажива, женщины – красивая, сладкая, хорошая жизнь. Хотя ему, как талантливому человеку, разбойничья вольница малость поднадоедала.

И вот он возвращается с дружиной домой, на остров Руан, где его ждала ватага. Что впереди? Снова охранять какого-нибудь богатого купца, а заодно по дороге грабить того, кто попадётся под руку. По дороге Рюрик заметил костры. Они причалили и увидели, что это викинги хотят сжечь женщину на костре. Женщины на костре всегда прекрасны. Рюрик сразу в неё влюбился, конечно, спас её. Это была Ефанда. В тот день своему спасителю она ответила раздражённо и горделиво: «Я княжеского рода! А ты кто такой?» – «Я тоже княжеского рода». – «Да знаю я тебя, все вы разбойники. Мы из кельтского рода, наследники знаний друидов. Отовсюду нас гонят. Мы на Ладогу уже пришли – и тут нас достали». Словом, отказала она Рюрику.

Вернулся Рюрик на Руян – и тоскливо ему стало. «Ах, я никто?» – видимо, тогда он утвердился в мысли идти на Ладогу, брать власть, которую предлагал ему Гостомысл. Позвал он одного, другого воина – многим эта жизнь надоела. Многие были готовы вместе с Рюриком отправляться на Ладогу. Но в это время к Рюрику пришёл брат Ефанды и сказал: «Я буду служить тебе всю жизнь, ты спас мою любимую сестру». Это был Олег – известный нам как Вещий Олег. По происхождению он был кельтом с Ладоги, из знаменитого рода. Он был способным полководцем – и сразу стал правой рукой Рюрика.

Разделилась Рюрикова дружина на две части: одни направились на Сицилию, а другие, вместе с Рюриком, – на Ладогу. Гостомысла уже не было в живых, но жив был Вадим Храбрый, который не обрадовался приходу Рюрика. Рюрик вокняжился, но через два года Вадим поднял восстание. Рюрик стал князем. Что означает это слово? Оно – от корня «кон», что означало устои мироздания, природы: восход, закат, смена времён года… Закон – всё, что «за коном». Князь – это человек, которому ведомы законы природы. Славянин, варяг Рюрик стал полноправным князем.

– То есть разрушается легенда о призвании чужака. Разрушается общепринятый смысл слова «варяг».

– Я и хочу это разрушить. На Западе ходили легенды о том, что три брата – бодричи, дети Готслава – стали русскими князьями. На Ладоге при раскопках найдены остатки бодричских поселений, которые были там именно в то время. Бодричи – славяне. Поверьте, я не рассуждаю голословно. Если я хочу сказать, что бодричи были в Ладоге, я должен приехать, увидеть и только тогда произнести: «Ура!» Умозрительных доказательств мало.

С точки зрения логики немецкое построение – абсолютная небыль. Зачем призывать скандинавов, у которых не было городов, даже крупных поселений не было? В VII веке славян называли страной городов – Гардарикой. Это известно из североевропейских источников. Викинги занимались только рэкетом. А у славян – уже землепашество, бортничество, деревянное зодчество, письменность. В славянском быте того времени мы видим уже расшивку бисером, изделия из глины, прялки, материи, разнообразные изделия из пушнины… Была развита торговля с арабами. Денег не было, но археологи находят в слое того времени монеты разных стран. Правда, ни рубля, ни единого обменного курса тогда не было. Главным делом славян было земледелие, главным делом скандинавов – убийство.

Из сельской местности призвать разбойника – это как-то нелогично, но – согласен – это ещё не доказательно. А вот и доказательство. Скандинавы поклонялись германским богам: Одину, Тору и другим… В русском языке не осталось ни-че-го от этих богов, даже от валькирий ничего не осталось в народной, в фольклорной памяти. Вильгельм Завоеватель, который тоже был норманном, принёс ошмётки скандинавских поклонений в Англию – и в этом каждый может убедиться. Мы имеем, например, названия дней недели в английском языке – они посвящены норманнским языческим богам. А у нас ничего! Вот представьте себе такую ситуацию: Владимир Владимирович Путин ни с того ни с сего принялся поклоняться всемогущему Одину. Вы понимаете, что вся наша элита в очередной раз поменяет религию. Министры, банкиры наперегонки бросились бы к Одину. В Изборске, в Плёскове уже тогда были и купцы, торгаши. Да они бы первыми поменяли свою религию! Но этого не случилось, потому что никогда скандинавы не были правителями на Руси.

Рюрик изначально молился тем же богам, что и коренные ладожцы! И когда с небольшой варяжской дружиной прибыл к Ладоге летом, на ладьях. Чужаком он не был, говорил на одном языке с ладожскими славянами. И приняли его, помня слова Гостомысла, с уважением.

– А что же Вадим?

– Два года терпел или накапливал силы, а потом поднял восстание. Но народ не поддержал Вадима. Можно предположить, что он защищал торгашей – византийских, арабских, потому и не получил массовой поддержки. К тому же у Рюрика был талантливый полководец – Олег, у которого с Вадимом были личные счёты. В юности Олег влюбился в девушку – а она стала женой Вадима. Обратите внимание: Вадима не почитали, о нём не слагали былины, а Рюрика почитали из рода в род. Если бы действительно пришлые скандинавы захватили власть (такое могло быть) и потом изобрели бы легенду о призвании – тогда бы в русском языке остались скандинавские слова. А мы видим только обратный процесс. И никакие германские боги не повлияли на нашу жизнь.

Скандинавы служили у Рюрика и Олега, как и у Вадима, это бесспорно. И поэтому на Ладоге находят норманнское оружие. Но только оружие, а не изображения богов. Остатки разбитых повстанцев пошли на юг, в сторону Киева, и принялись распространять слухи, что Рюрик – скандинав и викинг. Норманнов боялись, к ним относились враждебно.

– Но вскоре под власть Рюрикова дома попал и Киев.

– После победы над хазарами на Рюриковом поле Рюрик понял, какая мощь в объединении славян! Но вскоре он умер, оставив малолетнего наследника – Игоря. Навсегда верным остался Олег, он-то и посвятит свою жизнь объединению славян. Грандиозная история! Олег – действительно вещий, то есть обладавший кельтским ощущением природы, – крепко держал в своих руках власть. Воевал, расширял границы государства.

– А Игорь, что называется, засиделся в девках.

– Слишком большой властью обладал Олег, трудно было передать эту власть сыну Рюрика. Но в конце концов он всё-таки передал власть Игорю. Судя по некоторым мифам, историю с лошадью он сам придумал, чтобы передать власть. Просто уйти в сторону, «в отставку» он не мог – дружина бы его не поняла… Вот и пришлось прибегнуть к хитрости, инсценировав гибель. Получилась легенда, которая вдохновила Пушкина. А Олег просто отошёл в сторону.

– Легенды, апокрифы – это главная опора в ваших поисках?

– Почему я так доверяю апокрифам и призываю внимательнее к ним относиться? Как сатирик, я точно знаю: когда я выступаю «по чесноку» – у меня всё самое острое вырезают, и это становится апокрифом. Всё самое честное и острое – это апокриф.
Статья опубликована :

№14 (6364) (2012-04-04) Литературная газета