Будто и не было ничего, через два месяца после возвращения брата Мариуса из Франкфурта, уже никто и не поминал об этом случае. Все вернулось на круги своя. Та же работа, то же отношение сослуживцев, все как прежде. Несколько страниц жизни архивариуса словно вырвали. О каких-то изменениях за последние три года говорило только то, что Лос был приписан к Оперативному отделу Бюро Инквизиции. Чего сам он до сих пор не понимал, ведь работа оставалась прежней, так зачем такие формальности? Для оперативки он что есть, что нету… только начальник да брат Бартоломео помнят, что Мариус Лос работает тут. Ему даже комнатку специальную отвели, которая гордо именовалась «кабинет», сделано это было единственно для того, чтобы было где разместить многочисленные отчеты сотрудников, счета и прочие документы, которые архивариус тщательно просматривал, проверяя наличие всех подписей(ведь начальству доверять нельзя! Забудет или пропустит чего…)и подшивал в отдельные папки, которые шили в архив. В общем, появлению нового сотрудника могла радоваться разве что сестра Паола, с которой снималась часть бумажной работы… Вот и сейчас. День уже близится к своему логическому завершению, а Мариус всё сидит за столом в своей маленькой комнатке, разбирает очередную папку. «Кабинет» мало чем отличается от кельи брата, только кровати нет, а так, то же скопление различных папок, книг, бумажек, загруженных в стопки, стоящие вдоль стен,- шкафы отводились исключительно под рабочие материалы. Мужчина откладывает последний листок и устало прикрывает глаза, конец квартала в отделе – дело серьезное….почему-то о документах все вспомнили только сейчас… Вот уже два дня он засыпает прямо на рабочем месте, а утром изображает не пойми от куда взявшийся энтузиазм, будто Лос просто так рано встал ради любимой работы… «Да в их архиве черт ногу сломит!»- в который раз за этот вечер сам себе жаловался инквизитор, за все это время Мариусу так и не удалось привести архив Оперативного отдела в должный порядок. Из полузабытья мужчину выводит громкий хлопок,- ветер раскрыл плохо закрытую створку окна и теперь гулял по комнате, играя отдельными листками бумаги, слишком легкими, чтобы остаться на месте. Лос поспешно вскочил, кляня все на свете, кое-как закрыл окно, остановился посреди кабинета, рассматривает последствия маленькой бури. Хотел было приняться за уборку, но лишь махнул рукой; делать что-либо сейчас решительно не хотелось. Пора заканчивать этот долгий рабочий день. Последние несколько папок отправляются на край стола, чтобы быть рассмотренными завтра, гасится настольная лампа – и только тихонько щелкнул дверной замок, комната опустела. Звук шагов заработавшегося архивариуса гулко раздается под сводами коридоров, все братья и сестры уже покинули свои посты, тихо… никого. Ноги сами принесли его в главный зал, где сейчас оставался только дежурный, вопросительно поглядевший на Лоса, взглядом спрашивая, что ему тут нужно? Мариус успокаивающе махнул рукой, дал понять,- он просто зашел,- и инквизитор вновь не обращает на пришельца никакого внимания. А архивариус тихонько прохаживается между длинными рядами столов, наслаждается тишиной. Днем здесь люди чем-то заняты, суетятся… сейчас же усталые братья вернулись в свои кельи, отдыхают после очередного дня, прожитого во славу Господа, завтра все будет по новой. Но пока можно позволить себе погулять по отделу, вслушиваться в отдаленный разговор дежурного по телефону... и понимать, что на данный момент тебя это не касается. Вечер трудного дня. Хоть и устал смертельно, идти к себе не хочется, там тоже тихо, спокойно… но одиноко. А так хочется быть кому-то нужным, чтобы было к кому придти таким вот вечером, просто поговорить или посидеть рядышком, просто почувствовать себя нужным. Не смотря на то, что архивариус уже не считал Бюро продолжение монастыря св. Варфоломея, давящее чувство одиночества по прежнему было его частым спутником. Но он смирился, его судьба сложилась именно так, а никак иначе. Уже ничего не изменить. Осталась лишь светлая грусть по прежним временам, по Исааку, точнее, остальное не отличалось от его жизни в Инквизиции почти ничем, а что-то уже не вернешь… Мариус уже собирается уходить, но его внимание привлекает полоска света, вырывающаяся из-за приоткрытой двери. Начальник Департамента Инквизиции еще не ушел отдыхать, тоже засиделся допоздна. Через образовавшуюся щель можно разглядеть работающего брата Петра, весь сосредоточен, на лице недовольное выражение. Ну не любит брат бюрократии, ему действие подавай, не бумажки. И все-таки не уходит, доводит все до конца. Упрямый. Упертый. Взрывной, но умеющий взять себя в руки, если того требует ситуация, целеустремленный, преданный кардиналу… истинный защитник Матери нашей Церкви. Брат. Брат, с которым почему-то всегда спокойно, хоть и, бывает, пугает он иногда архивариуса, но страх всегда проходит, и Мариус снова возвращается к Петру, уже как к «своему». Вот и теперь, рука осторожно толкает дверь, архивариус входит в ярко освещенную комнату. Тут можно надеяться, что его не погонят.

Сколько времени прошло? Неделя? Вроде так. Мариус стоит на пороге своей кельи в жилом корпусе Департамента Инквизиции и никак не решается войти. Тут ничего не изменилось с момента его ухода, всё лежит на своих местах, будто хозяин и не собирался покинуть это место навсегда. Те же кренящиеся стопки бумаг на столе, те же завалы книг на шкафу… хотя нет, почему завалы? Архивариус не выдержал, улыбнулся, вспоминая, как к нему зашел брат Петр в свое время, как опрокинул на себя стеллаж с книгами, стоящий у двери, какими ошалелыми глазами осматривал его комнату… После этого случая, он успел произвести генеральную уборку, и теперь книги не казались хаотичным скоплением, а аккуратно по стопочкам лежали на полках, дабы экономить место. А вот и плед, небрежно брошен на кресло, ждет, когда за ним вернутся... на столе наполовину исписанный листок и ручка рядом, чтобы не забыть, записать, если появится какая-то мысль. Все такое обычное, повседневное…. Домашнее? Словно и не было этого побега, а просто вернулся после окончания рабочего дня. Мужчина еще немного медлит, затем наконец-то входит и закрывает за собой дверь. Опустился в кресло, устало прикрыл глаза,- давало о себе знать напряжение последних двух суток,- вслушивается в тишину, различимо только мерное тиканье стрелок на настенных часах. Как спокойно вдруг стало на душе, чувство такое, будто наконец-то вернулся домой, где тебя всегда ждут; а ведь для этого надо было бросить все, бежать, не оглядываясь, из Рима, сделаться самовольщиком. Мариус прокручивает в голове события последних дней, вспоминает свой приезд на родину,- право, глупейший поступок,- что он ожидал там увидеть? Знал же, что ждать его там некому…. Нет! Резко встряхивает головой. Нет, там оставалось самое главное – память о былых днях, когда все еще было безоблачно и легко, память и его бедная мать, которую он так стремился увидеть, броситься, уткнуться лицом к колени, как в детстве, когда обидел кто-то. И он не успел. Анна Лос скончалась, так и не дождавшись сына. Это было настоящее потрясение для Лоса, главная цель путешествия которого сводилась к одному – увидеть мать. Уже тогда, услышав от старушки-соседки о смерти Анны и переезде семьи в другой дом, беглый инквизитор понял всю бессмысленность своего поступка. От судьбы не убежишь, как ни старайся. Поэтому он был в глубине души даже рад появлению братьев в том переулке, наконец-то перестал страшиться грядущего. И вот, он здесь. И нет никаких сомнений в правильности происходящего, все случилось именно так, как должно было быть. Судьба больше не страшит архивариуса Бюро Инквизиции, хоть и будущее его темно и туманно. Он примет все, что еще выпадет на его долю. Остается только ждать. Неожиданное ощущение ласкового тепла на лице заставило открыть глаза – это солнечный лучик пробился сквозь плотно задвинутые шторы, коснулся лица. Тонкая полоска света изо всех сил старается разогнать царящую здесь полутьму. Странно, после назначения в Бюро, Мариус всегда держал окно зашторенным, не любил яркого света. Такая обстановка отражала состояние души хозяина комнаты, который сам не мог разобраться в себе, не знал, чего же он хочет… За закрытым окном своей души Мариус не видел самой жизни.
Мужчина резко встает, подходит к окну, взмах руки – и комнату наполняет свет, солнце в самом зените, сверкающий шар на синем небосклоне. Никуда не скрыться от его стрел-лучей, восторжествует Свет над Тьмой. Как всегда и было. Не даром древние считали солнце заступником, ему слагали молитвы, пели песни, на него возлагали надежды. Мариус, не отрываясь, смотрит на солнце, до боли в глазах смотрит: «Что есть солнце? Божья красота и жизнь Света и земли. Когда Бог подумал о смерти сына Своего, из глаз Господних скатилась слеза, ее Он назвал Солнцем. Солнце – слеза Бога» - и Мариус действительно, будто только сейчас узрел красоту этого мира, обрел веру. Только сейчас. Для этого надо было потерять самое дорогое на свете – мать. Образ Анны Лос предстал перед глазами: высокая, стройная как тростинка, кажется, ветер подует – сломается; густые темные волосы разметались по плечам, блестят под солнечным светом. И взгляд. Ясный, мягкий, всепрощающий взгляд голубых глаз. Мама. Такой он ее запомнил, и этот образ останется навсегда в памяти и сердце Мариуса. Слезы текут по щекам мужчины, но он не стыдится их, ведь через слезы очищается душа. Наступает обновление. Все будет.

«Живи тихо, работай во славу Матери нашей Церкви. А когда понадобишься, отслужишь по-настоящему»- сказал Медичи Мариусу холодным зимним вечером пять долгих лет назад. Тогда он решился пойти на службу к кардиналу. Лишь бы не заставляли свидетельствовать против друга, остальное было не важно. Сборы были недолгими. Что сказали властям Университета, архивариус так и не узнал, ну да какая разница? Инквизиции не противятся. Через два часа он был полностью готов. Но тут инквизиторы преподнесли неприятный сюрприз в виде досмотра вещей. Было изъято всё, что могло напомнить о прошлом историка, о его жизни в Германикусе… даже фотографии матери, и те отняли со словами: « К чему воспоминания о мирской жизни?» Мариус с трудом проглотил обиду, но он был не в том положении, чтобы возражать. Поэтому лишь молча проследил, как фотографии исчезают в красной папке, в руках у кардинала. И уже через полчаса он летел в вертолете куда-то прочь от Университета, прочь от Альбиона. Возврата к прошлой жизни нет. Сколько времени прошло не известно,- Лос просто заснул,- но, когда вертолет приземлился, было еще темно. О нынешнем месте житья ему ничего не сказали, кроме того, что это монастырь св. Варфоломея. Но где этот самый монастырь находится решили не распространяться. Оставалось только строить предположения: судя по гористому пейзажу, это мог оказаться северный край Апенинского полуострова. То, что он на территории доармагеддоновской Италии, Мариус решил, вслушавшись в речь встречающих. Пожилой монах, выбежавший на улицу, обратился к спутникам историка на итальянском, который он немного понимал(за два года, проведенные здесь будущий архивариус освоил этот язык до приемлемого), но говорить на нем не мог. Посланник кардинала передал монаху какие-то бумаги, тихо прозвучало имя Медичи… их провели через высокие двухстворчатые ворота, взору открылся широкий двор, где кроме огромного здания монастыря, выполненного в монументальном романском стиле, находилась небольшая часовня и какие-то хозяйственные постройки, за которыми возвышался скрипторий. Вскоре Мариус застыл, моргая, посреди просторного холла, залитого ярким светом. Обстановка чем-то напоминала приемную в больнице или в еще каком-нибудь казенном учреждении и совсем не вязалась со средневековым обликом здания. Ему указали на ряд стульев у стены, один из инквизиторов( который предъявлял бумаги) прошел за пожилым монахов вверх по лестнице. Двое оставшихся не сводили глаз с мужчины, готовые к действию, будто бы он, Мариус, мог попытаться сбежать. Смотрели как на опасного преступника… «Хотя почему как?»- горько подумал «арестант»,-« Для них я таковым и являюсь, и не скажешь ничего в свое оправдание. Одним словом, убийца». Убийца, который никогда никому не желал зла, убийца, который не представлял, как можно распоряжаться жизнью другого. Ведь жизнь нам дает Господь Бог, ему и решать, когда отнять ее. Убийца. Да еще и колдун, как его окрестил кардинал. Хоть он и пытался объяснить, что сам не знает, что тогда сделал в подворотне. Медичи на его слова ответил лишь: «Это мы выясним потом.» И теперь он сидит на стульчике, ждет решения своей судьбы…Наконец вернулся посланник в сопровождении одного из братьев, который сразу же любопытно воззрился на Мариуса, будто на дивную зверушку, причем зверушку опасную. «Пойдешь за братом Адельмом,»- кивнул инквизитор в сторону своего спутника, затем люди в алом вышли. Брат Адельм обратился к Мариусу, видимо это было что-то на подобии: «следуйте за мной», поэтому Лос поднялся и зашагал по узким темным коридорам следом за монахом. Они так много сворачивали, что Мариус вскоре совсем запутался и сам дорогу назад не нашел бы. После долгих блужданий, брат Адельм остановился у неприметной двери, распахнул ее, пропуская вперед Мариуса. Это оказалась небольшая комнатка, заставленная многочисленными шкафами с большими выдвижными ящиками. Адельм зашел следом, открыл один из ящиков, что-то сказал. Молодой историк оказался в замешательстве. Как ему с ним говорить? Он же не понимает языка… тут в голову пришла замечательная идея: он обратился к брату на церковной латыни. Рассказал о своей проблеме. Тот понимающе кивнул, еще раз объяснил: «Свои вещи вы оставите здесь, затем я проведу вас в вашу келью». И проследил. Чтобы все, все вещи опустились на дно ящика. Миг – и прошлое исчезло в недрах шкафа. И снова они идут по коридорам, поднимаются по лестницам, опять блуждают, опять поднимаются… чем выше, тем светлее коридоры. И в конце каждого коридора, на поворотах – пост. И любопытные лица дежурных, провожающих их взглядами. Молодой человек уже начал уставать, когда путь завершился. Его буквально втолкнули в комнату. Мариус остановился на пороге, повернулся к брату Адельму и решился задать мучивший его вопрос: «Брат Адельм, а где мы?» Монах лишь улыбнулся, посмотрел как на больного ребенка, но все- таки ответил: «Вы в лоне Матери нашей Церкви. Остальное знать не обязательно. Это просто не имеет значения. Отдыхайте» Включил свет, сделал широкий жест рукой: «Это ваше новое жилище, спокойной ночи.»- с этими словами Адельм вышел. Послышался звук запирающегося замка. Мариус оглядел аскетически обставленную комнату. Кровать, стол, стул. Да распятие на стене. Больше ничего не было. И это место станет его домом на два года. Но он пока этого не знал. Тоскливо стало на душе у Мариуса Лоса. Всю ночь он провел в темноте сидя на кровати, вглядываясь в ярко светящую луну за зарешеченным окном, в руках у него был старенький медный крестик, который просто никто не заметил…
При дальнейшем рассмотрении в келье обнаружилась еще одна дверь, ведущая в ванную комнату. Сама келья была небольшой, но светлой благодаря тому, что находилась на верхнем ярусе. Из окна как на ладони был виден двор, а дальше за стенами монастыря простирались поля, сейчас плотно укрытые снегом, блестящем на ярком солнце. И да, он не ошибся, монастырь высился на холме, а дальше виднелись горы… Первая неделя прошла в ожидании, Мариуса даже не выпускали никуда. Три раза в день приходил служка с едой, который, проигнорировав всяческие попытки заговорить с ним, ставил на стол поднос и уходил. Пейзаж за окном вскоре надоел, книг тут не было предусмотрено. Единственное, что оставалось – молиться… Дни тянулись медленно, за это время Мариус успел обдумать свое нынешнее положение и пришел к выводу, что ничего хорошего ждать не приходится. Пару раз приходил брат Адельм, «чтобы проверить, обвыкся ли гость?» И так же на любой вопрос следовал один ответ: «Это знать не обязательно». Ожидание и полная неизвестность изводили молодого человека, а дополняло всю картину маленькое пространство и безделье. На просьбу принести ему хоть какую-нибудь книгу ответили, что надо спросить у настоятеля. В итоге просимого он так и не получил…
Подходил к концу восьмой день пребывания Мариуса в монастыре, историк безумно устал от ожидания решения его судьбы, сон не шел, аппетит пропал. Будущий Хранитель архивов лежал, подтянув к груди колени и подложив под щеку ладони, на кровати и смотрел в пустоту. В детстве он умел рассказывать себе различные истории, воображение рисовало диковинные картины, но сейчас на ум приходили образы один мрачней другого. Даже старая игра не помогала, не отвлекала от невеселых дум. В коридоре послышались торопливые шаги, а в следующее мгновение дверь в комнату распахнулась. Вошел ставший уже привычным брат Адельм и неизвестный монах. Адельм внимательно вгляделся в Мариуса, оценил нетронутый ужин: «Вы так и не поели? Что ж так?»- укоризненно покачал головой, впрочем, тут же с лица брата пропало какое-либо выражение, будто тот был занят очень-очень серьезной работой. «Вы пойдете с нами.»- бросил он, выходя из комнаты. Его спутник ухватил мужчину за предплечье и повел за Адельмом. Они спустились на несколько ярусов, затем пошли по широкому, хорошо освещенному коридору. Полы здесь были устланы коврами, а посты попадались куда чаще… дошли до конца коридора, остановились перед дверью из черного дерева. Первым зашел брат Адельм, закрыв за собой дверь. Ждать пришлось недолго, уже через несколько минут Мариус оказался стоящим перед коллегией монахов из семи человек, одним из которых был брат Адельм. Другой же сопровождающий остался стоять у двери. Было неудобно стоять так перед этими людьми, которые внимательно рассматривали своего «гостя», будто видели перед собой что-то непонятное и не слишком приятное. Когда молодой человек уже не знал, куда деваться под этими взглядами, тишину разорвал тихий голос старшего монаха, очевидно настоятеля монастыря: «Назовись, сын мой». Погруженный в свои мысли, Мариус сначала не понял, к кому обращались, поэтому настоятелю пришлось повторить, уже чуть громче. «Мариус Лос, святой отец»- последовал ответ, он все пытался вглядеться в окружающую его темноту( в комнате горело всего несколько свечей), но все попытки были тщетны, о самом помещении Мариус ничего сказать не мог, но сама обстановка давила, хотелось повернуться и бежать от сюда куда подальше… да вот только кто же его пустит? « Присядь, сын мой»- святой отец подождал, пока безымянный монах у двери не подтолкнул нерешительного Лоса к стулу,-«Ты знаешь, зачем тебя здесь держат?» Немного помедлив, Мариус осторожно кивнул… всё остальное за пять лет выцвело в памяти, и воспринималось как сплошной поток вопросов-ответов. Его раз за разом заставляли пересказывать подробности произошедшего в подворотне, как и что он тогда делал. Заставляли вспоминать то, что историк отчаянно гнал из памяти. Вновь вставали перед глазами страшные картины той ночи, вновь он видел, как мальчишек просто отнесло на стенку, слышал страшный удар… но никак не мог вспомнить, что же тогда сделал. О чем и пытался сообщить монахам, но его не слушали. И Мариус снова пытался вспомнить. Недостаток сна давал о себе знать, мысли путались, а «коллегия» все не отставала. В итоге, окончательно вымотавшись, просто замолчал, сидел, обхватив себя за плечи, и дрожал. Любопытство настоятеля так и осталось неудовлетворенным. Мариусу предоставили передышку, дознаватели о чем-то тихо разговаривали, видимо обсуждали услышанное и дальнейший план действий, раз уж из разговора почти ничего не узнали. Наконец, они замолчали, и брат Адельм обратился к допрашиваемому: «Жаль, что вы так и не смогли вспомнить всех деталей, но у вас еще будет возможность показать.» Затем он сделал знак рукой, и Мариуса вывели прочь из комнаты, вновь блуждания по коридорам..вниз, вниз, вниз… Неожиданно остановились, его впихнули в какое-то помещение и захлопнули дверь.
Мариус замер, оглядываясь, на этот раз он оказался в просторной комнате без какой-либо мебели, лишь охапка соломы в углу. Тут были высокие стены, а под самым потолком виднелись небольшие окна, «наблюдают что ли? Что со мной будут делать?»- ответом послужил звук, чем-то напоминающий раскаты грома, но это был всего лишь рык… Молодой человек медленно опустил взгляд от сводчатых потолков к полу и встретился с недобрым взглядом собачьих глаз. О! что это была за зверь, эту породу не возможно не узнать. Массивный, с широкой грудью, пропорционально сложенный, с крупной головой со складками на лбу, висячие уши… мастиф. Их использовали для охраны заключенных в Римской Империи, и вот теперь Мариус столкнулся с одним из этих зверей один на один. А собак он боялся. Очень. А собаки чувствуют чужой страх. Мастиф медленно приближался, сопровождая свои действия рычанием, загоняя свою жертву в угол. Глаза недобро сверкали в свете настенных фонарей. Отступление продолжалось, пока мужчина не почувствовал спиной стену, пес победно рыкнул, готовясь кинуться. И вновь проснулась воля к жизни, захлестнула сознание ярость, вновь энергия переполнила его… В следующий момент псина с жалобным визгом ударилась о противоположную стену. На месте удара осталось кровавое пятно. Оценив дело рук своих, «подопытный» осел на пол.
За окном медленно загорался восход, первые лучи солнца проникали в маленькую комнатку на верхнем ярусе монастыря св. Варфоломея. Монахи готовились к мессе. Только Мариусу, которого только что буквально внесли в келью и положили на кровать, было не до этого, он постарался забыться зыбким тревожным сном, лишь бы не вспоминать событий этой долгой ночи. Знал бы он, как много еще будет таких ночей…
Календаря не было, поэтому Мариус точно не знал, сколько времени прошло с момента появления его в монастыре св. Варфоломея. Лишь снег, который вновь укрыл собой луга под холмом, подсказывал, что прошел или скоро пройдет год с тех пор. Он потерял счет времени, дни слились в сплошную череду допросов и экспериментов, в остальное время заключенный проводил в состоянии, пограничном между сном и явью, куда старался укрыться от окружающей действительности, чтобы не видеть эти стены, эти горы за окном, чтобы его не поднимали и не уводили на очередные эксперименты монахи в черно-белых одеяниях средневековой инквизиции. Чувство подопытного кролика не покидало ни на минуту. Ощущение было такое, будто этот монастырь для этого и был создан – для изучения таких, как Мариус Лос. Очень уж профессионально святые братья подходили к своему делу. «Хотя,»- рассуждал лежащий на кровати изможденный мужчина, на руках и лице, которого были видны следы побоев,- « Как же иначе? Если вспомнить, кто их покровитель…» Все эти многочисленные разговоры, проверки способностей окончательно вымотали Мариуса, он старался не замечать, что происходит, закрыться, уйти в себя, да только кто ж ему даст? Братья следили за состоянием своего подопечного, не позволяли терять силы, ведь им он был нужен здоровым..или по крайней мере в сознательном состоянии. Если нужно было, даже кормили насильно, когда он забывал о еде. С некоторых пор ко всему этому добавились душеспасительные беседы о том, как же Мариусу повезло, что ему предоставят возможность искупить свой тяжкий грех, что братья искренне хотят помочь, что святое братство – это истинная семья и другой у него нет и не будет.. и прочая, и прочая… доводить эту простую мысль до разума Мариуса выпало все тому же брату Адельму. Поначалу будущий архивариус пропускал слова монаха мимо ушей, даже не смотрел на визитера, считая эти проповеди очередным подвохом, но одиночество делало свое дело,- постепенно он стал ловить себя на мысли, что ждет брата Адельма, его неспешных разглагольствований о Церкви и монашестве вообще и об инквизиции в частности. Пусть даже Мариус и не отвечал, но он видел,- Адельм искренне верит в то, что говорит и хочет донести это до своего подопечного… Вот только после очередных «ночей» молодой человек вновь начинал сомневаться во всем, что ему говорили. Неужели это ему так пытаются помочь? Такими способами? Да скорее уж они старались побольше узнать о его возможностях, чтобы предоставить полную информацию кардиналу ди Медичи… Что ж, недостатка в информации у них не было. За это время было выяснено какой силы удар может вызвать Мариус, как действует его эта «сила», что для этого нужно…. Оказалось, всего-то надо ввести подопытного в состоянии неконтролируемой ярости, и помеха отправлялась в полет до ближайшей стены… Выяснено это было путем многочисленных экспериментов, зачастую связанных с давлением на психику арестанта. И эти проверки были еще не самым страшным. После того, как братья узнали достаточно о способностях Лоса, перед ними встала задача: как же эту силу подчинить? Ведь сам Мариус ее не контролировал, так что ему мешает ее применить против будущих сослуживцев? Вот и подослали брата Адельма, чтобы внушал необходимые мысли о неприкосновенности инквизиторской братии. Адельм же, будучи человеком по природе добрым и сопереживающим, был только рад такой задаче. Он надеялся этим помочь бедному молодому человеку, в общем-то ни в чем не виноватому, поскорее пережить уготованные ему испытания… ведь именно от его реакции зависело, сколько еще будет длиться эта пытка. А проверка не заставила себя ждать…
В тот день за ним пришли неожиданно рано, в основном любые мероприятия проходили ночью, а утром его возвращали на местно. Сегодня же закат еще не успел отгореть, как дверь распахнулась, и на пороге показалось два неизвестных Мариусу монаха. Без брата Адельма, который в основном забирал его из кельи. Как обычно, прогулка по коридорам монастыря, очередная дверь… и Мариус стоит в просторном зале, залитом лучами заходящего солнца. Он на секунду залюбовался открывшимся зрелищем и не заметил, что в помещении его оставили одного. «Неужели опять?»- подумал устало,-«Ну что на этот раз?»- прошелся по залу, позаглядывал в окна… вдруг послышался звук открывающейся двери, затем шаги…судя по звуку ботинки были кованные. Повернуться, посмотреть, с кем его столкнули на этот раз..обнаружить за спиной у себя высокого мужчину в алой форме. Лица его Лос впоследствии так вспомнить и не смог, вошедший обладал таким типом внешности, что раз повстречав, вы его больше не узнаете. «Без личных примет». Визитер останавливается по серди зала прямо напротив Мариуса, вжавшегося спиной в стену, молча изучает пленника монастыря св. Варфоломея. Тот же просто не знает куда деваться, что делать. Стоит, на инквизитора или человека в одежде инквизиции старается не смотреть, ждет, как его мучить будут на этот раз. А ведь он уже успел успокоиться, расслабиться за время неожиданной передышки. «Инквизитор» сам прерывает затянувшееся молчание, говорит о том, что Лос повинен в смерти трех отроков, что он был приспешником чародея… и много еще всего, много Святая Инквизиция предъявила историку обвинений. Мариус лишь устало смотрел в пол и слушал, что еще? Эмоций не было, одна усталость. Или это он уже не воспринимал выпадов в свой адрес? Наглотался… только при упоминании о «чародее» что-то шевельнулось в душе: «Да как они смеют?! Исаак…»- но тут же мужчина оборвал себя, Исаак ведь и правда..еретик.. Бывший историк стал ловить себя на мысли, что во многом соглашается с братом-инквизитором. Он и правда убийца, соучастник дел Исаака, религиозным рвением он только старался скрыть свою темную сущность. Вера для него была прикрытием, а не смыслом жизни. И Мариусу очень повезло, ведь кардинал ди Медичи предоставил такой шанс… искупить… работать в рядах этой самой Инквизиции, работник которой на данный момент предъявлял ему обвинения. А он даже никак не отреагирует, ведь правда… Видя, что Лос все так же стоит, взора не поднимает, «инквизитор» решил перейти к более тщательной проверке… что после всех этих экспериментов подопытный может позволить сделать с собой. «Побои – это уже даже скучно..»- вяло откомментировал Мариус, очутившись на полу после первого же удара. Впрочем, били профессионально, чтобы было не слишком больно, а то еще сознания лишится, тогда вся проверка насмарку… Мало ли что, твердило сознание молодого человека, но тело такое обращение с собой терпеть не собиралось…все-таки больно! В очередной раз Мариус почувствовал, как из глубин души его поднимается что-то звериное, не знающее пощады, как собираются по крупицам остатки сил. И одновременно с этим перед глазами вспыхнули картины последствий таких непредвиденных «вспышек», когда он выходил из себя. Вновь он ощутил себя в этом странном помещении, куда совсем не проникал свет, даже и не скажешь большое оно было или маленькое, братья так закрепляли его, что не чувствовалось опоры под собой. Будто висел воздухе, а вокруг тьма… с течением времени он переставал чувствовать своего тела, а еще дальше – начинал даже сомневаться, а существовал ли он сам? Или только и есть в мире, что эта тьма и эта всеобъемлющая тишина? Сколько времени его так держали неизвестно… иногда оставляли звуки… всегда неприятные, монотонные… и тогда уже начинал желать этой тишины, лишь бы все прекратилось. Когда он был уже награни, неизменно приходили монахи и пытка кончалась… и оставалась одна мысль : «за что?!» А после в келью приходил брат Адельм, читал псалтирь, проповеди о смирении, говорил, что надо претерпеть… что это на его же благо. Верилось с трудом. Такие картины вспыхнули в сознании несчастного Мариуса Лоса, скрючившегося на полу под ударами его будущего брата во Христе. А также вспомнились последние слова Адельма, когда тот покидал его вчера вечером: « Будет плохо, а ты терпи, Мариус, терпи, когда даже все силы на исходе… тогда все и кончится.» И он подчинился, ведь этого от него хотели? Подчинения… И злая сила сама по себе сошла на нет, свернулась где-то глубоко, так и не вырвавшись на свободу. Он подчинился, признал власть..усвоил урок : « Братья во Христе – твоя семья…своих трогать нельзя. Надобно терпеть..» Теперь эти слова отпечатались в сознании огненными буквами, казалось, закрой глаза, увидишь. Поэтому на все действия инквизитора Мариус лишь прошептал разбитыми в кровь губами: « Прости, брат.»… и его оставили в покое. Проверку прошел.
Вновь отгорал закат за окном, сутки прошли с последней проверки, Мариус лежит на узкой койке, находясь в полудреме. Нетронутый ужин остался на столе. Дверь в комнату открывается, входит брат Адельм. Качает горестно головой при виде открывшегося зрелища. Перестарались на последней проверке. Лежащий никак не отреагировал на появление старого знакомого, все также смотрит в потолок невидящими глазами. Тогда монах осторожно подходит к кровати, присаживается рядом, успокаивающе гладит по голове…посидев так немного, сказал : «Ты вытерпел… все кончилось.» Так и не дождавшись никакой реакции, брат Адельм собирается уходить, как его хватают за запястье тонкие пальцы, тихий голос произносит: «Брат Адельм, последний псалом был 89й» И Монах остается сидеть на стуле у кровати подопечного, читает по памяти следующий, 90й псалом…
Брат Адельм сказал правду, Мариуса больше не трогали, но в монастыре св. Варфоломея ему пришлось провести еще год. За это время он постиг ремесло работника архивов, овладел необходимыми для работы навыками, даже стал находить удовольствие в неспешном течении времени за документами. Полюбил свою новую работу. Молодой человек Мариус Лос, подающий надежды историк, окончательно превратился в тихого, нелюдимого брата Мариуса.

«Вот же…»- подумал Альберт, хватаясь рукой за распоротую щеку. Оказалось, маленький заморыш успел вырасти и теперь может дать отпор. Ну да так даже интересней. Мужчина вскочил на ноги и бросился за убегающим… Каково же было его удивление, когда Мариус обнаружился в компании двух инквизиторов. Да и родня тоже тут собралась. Что этим-то надо? Хотя можно не спрашивать, такие гости не часто заходят на твой задний двор. А уж если заходят, то врят ли просто попить чайку. Такова уж слава Инквизиции. Не сложно было понять, что эти двое имеют прямое отношение к Мариусу, что удивляло вдвойне. Ведь пять лет назад от него пришло письмо, где сообщалось о решении ухода в монастырь… но причем тут эта организация?! Судя по тому, как смотрел на бывшего историка светловолосый высокий воин Веры, КАК потом посмотрел на него, Альберта... брат приходится им «своим». И теперь ему придется иметь дело с парнем, который так и не выпустил плеча Мариуса, будто говоря всем –«мое». Тут мужчиной овладел страх или даже не страх… опасение. Нормальное чувство, когда понимаешь, что противник превосходит по всем параметрам… Именно. Противник. И от ответа на этот раз ему не уйти. У младшенького нашлись серьезные защитники. Но, что бы он ни чувствовал, виду не подал. Внешне Альберт оставался совершенно спокоен. Краем глаза уловил, как прижала кулачки к груди сестра, как побледнел отец… и шагнул вперед: «Поговорить? Ну давай поговорим.»
Сначала появление на домашней распродаже инквизиторов, затем сына Анны полностью вывело из душевного равновесия семейство Лосов. От Мариуса не было никаких вестей вот уже пять лет, с тех пор, как он ( по крайней мере это была официальная версия) ушел в монастырь. Никто не понимал такого решения молодого перспективного ученого, но смирились. Только мать все горевала, что не увидит больше сына. Общих же детей чета так и не нажила, о чем Генрих, всем сердцем любивший супругу, очень жалел. И винил себя, что так и не смог полюбить пасынка… который теперь стоит перед ним и смотрит, будто загнанный в угол зверек. В темных глазах застыл страх, «Будто и не мужчина вовсе..»- слабости в сыновьях, воспитанный в строгих нравах, Лос старший не терпел, объясняя это тем, что они будущие кормильцы семьи. Одного взгляда за спину Мариуса, на двери мастерской хватило, чтобы начать догадываться… «Альберт?! Что же ты наделал…»- отец семейства похолодел, когда услышал слова старшего( он так считал) инквизитора. Поговорить? Инквизиция умела «разговаривать». Но и попрепятствовать он не мог. Поэтому лишь кивнул. Да и защищать сына было бы глупо. Сам виноват. Судя по виду. На память сразу пришел далекий осенний вечер, когда к нему пришел заплаканный пасынок… а он не поверил… теперь же…Генрих был в смятении… а вот Маргарита о похождениях братца знала давно..и молчала. Она даже не знала, почему. Наверное, просто боялась Альберта. Тот был способен на многое. И Маргарита никому не говорила, хоть и видела, каково приходилось сводному брату, ведь тот вечер был не последним, она это точно знала. Даже обрадовалась уезду Мариуса, которого в какой-то мере любила. Одного, правда, не могла понять: как он бросил мать, молодой человек в ней души не чаял, а в итоге, и на похороны не приехал.. а Анна всегда ждала, хоть безо всякой надежды… И теперь она сразу поняла, что чуть не случилось в мастерской..и испугалась за брата. С Инквизицией шутки плохи…. Оставалось только смотреть и ждать, что же будет дальше. Все взгляды были устремлены на главного виновника…
Вырваться… прочь из мастерской, от упавшего Альберта, пока тот не пришел в себя. И остановиться как вкопанный, перед братьями во Христе. Рука Петра на плече на этот раз не вызвала приступа паники. Наоборот. Спокойней стало. В обиду своего не дадут. Начальнику хватило одного взгляда, чтобы понять, что-то произошло. «Еще и объяснять придется»- проскользнула паническая мысль, ибо голос архивариусу повиноваться отказывался, в горле будто снежный ком образовался. Но ответа и не понадобилось,- вот, брат перевел взгляд куда-то за спину Мариуса, где( тот уже догадался) сейчас стоял Альберт. Чуть повернул голову: «Да… хорошо его приложило», тут же вновь посмотрел на начальство… от неожиданности взглотнул. Такого Петра он видел лишь раз, и тогда там был еще брат Маттиас… шеф был похож на большого свирепого пса, еще мгновение – бросится. Но что-то отвлекло. Мариус сквозь шум в ушах не расслышал, кто и что сказал, но это подействовало. Пусть, Петр полностью не успокоился, но теперь есть надежда, что сумеет себя сдержать. Хранитель очень на это надеялся. Может все и обойдется… «Нет. Не обойдется»- промелькнуло в голове, когда услышал слова Разрушителя. Хотелось кинуться к нему и упросить немедленно уйти от сюда, да только был уверен - его не послушают. Стало совсем тоскливо бывшему инквизитору, без долгого разговора с братом точно не обойдется… Машинально прошептал: «Брат, не надо…пошли от сюда.» Прошептал и замер в надежде, что его не услышали.

Это был небольшой одноэтажный домик красного кирпича с черепичной крышей, окруженный садиком, в глубине которого виднелось несколько хозяйственных построек. «Видимо, мастерские»- подумалось, проходящему мимо архивариусу. Сразу вспомнилось детство и мастерская по изготовлению часовых механизмов у отчима в доме. Как его пытались приобщить к семейному делу… и что из этого вышло. Мужчина уже настолько привык к эскорту за спиной, что уже почти и не замечал братьев, ни на минуту не оставляющих его одного. Оно и понятно. Скоро ему предстоит возвращение в Ватикан, а там… Мариус об этом думать не хотел. Погода соответствовала внутреннему состоянию беглеца: низкие тучи, холодный дождь, сильный ветер, заставляющий плотнее кутаться в плащ. Так бы и прошел бывший инквизитор дальше по улочке
Schneestrasse, полностью погруженный в себя, но внимание его привлек шум на заднем дворе,- домашняя распродажа, каких много проводилось раньше. И голос. Мариус прекрасно знал, как поёт обладательница этого голоса, которая сейчас о чем-то горячо спорила с незнакомым немолодым уже мужчиной. Маргарита. Старшая дочь Генриха. Отчима он всегда называл только по имени. Никак больше. Казалось бы, ведь сам сначала искал их, а теперь взяла оторопь… чтобы убедиться в своих догадках, мужчина свернул в сад и по аккуратной песчаной дорожке прошел на задний двор, совершенно не заботясь о том, как к такому поступку отнесутся коллеги. Так и есть. Расставлены столы, на которых в деревянных ящиках были сложены старые вещи. Мебель стояла прямо на земле. Было больно видеть с детства знакомые предметы… тем более, что многое составляло обстановку его собственной комнаты. А вот и Маргарита,- высокая стройная девушка в простом синем платье, густые русые волосы забраны в косу… она стояла спиной к Мариусу, поэтому не заметила… да и врят ли бы узнала с такого расстояния…его не заметили, а вот двух инквизиторов в алой форме вышел встречать коренастый мужчина, волосы которого уже тронула седина. В холодных серых глазах застыла настороженность. Генрих. Старый инстинкт: заметил отчима или сводных братьев – уйди, пока не заметили. Что немедленно и предпринял архивариус, тенью скользнувший к раскрытым дверям мастерской. Как инквизиторы не заметили его отсутствия, Хранитель впоследствии так и не понял. Как все знакомо! Даже запах. Смазка, чтобы часы лучше шли. Вдоль стен высокие стеллажи с различными шестеренками, грузиками и Бог знает, с чем еще. Были и законченные уже часы, которые скоро пойдут в продажу. Продукция Лоса всегда хорошо расходилась. Широкие дубовые столы, лампы на них, инструменты…все в этом помещении возвращало Мариуса в детство. Поэтому-то он сначала и не заметил, наблюдавшего за ним молодого мужчину, который бесшумно вошел через дверь в дальнем углу мастерской. Мужчина этот являлся сыном мастера Лоса, которому отец пророчил великолепную карьеру часовых дел мастера. Что по этому поводу думал Альберт, никто не знал…он еще немного понаблюдал за незваным гостем, затем( полностью признав в невысоком мужчине сына своей мачехи) постучал по косяку, дабы привлечь внимание. Когда пришелец вздрогнул и непонимающе огляделся, сказал: «Ну здравствуй, Мариус. Вот уж кого не ждал»
Мариус оглянулся в поисках источника шума…хотя и так уже догадался…и похолодел. Альберт. Его он видеть хотел в последнюю очередь. А тем временем сводный брат уже стоял прямо перед ним, и путей к отступлению не осталось,- за спиной стена, с боку стол…Тут стало по-настоящему страшно, так архивариус не боялся даже своего начальства, когда то впадало в сумасшествие. Непослушными губами прошептал: «Здравствуй» Вгляделся в знакомые черты, а брат-то нисколько не изменился, весь в отца. Разве что в кости потоньше. Правильные черты лица, широкий разлет бровей, лукавый прищур голубых глаз… Мариус молча стоит, ожидает, что будет дальше, готовый в любой момент рвануться прочь, предпринять попытку прорваться к спасительной двери. Даже инквизиторы в саду рассматривались уже как спасение… «Ну что же ты молчишь, Мариус?»- наконец-то прервал затянувшееся молчание Альберт,-«Тебя так давно не было в нашем городе…зачем ты пришел? Или…»- издевательская ухмылка скользнула по красивому лицу,-« Вспомнил ТОТ вечер?» Архивариус Бюро Инквизиции, внутренне сжавшись, отступает на шаг к стене, будто это может как-то защитить. Нет, наоборот. А брат уже откровенно издевается. Подходит еще ближе, проводит пальцами по бледной щеке Мариуса. «Вижу, что помнишь. Что ты тогда кричал? «Не надо, мне больно, пусти»… да вот только твоему брату было скучно, а скука – страшная вещь..» «Альберт…»- только и может прошептать несчастный Хранитель, прямо как тогда, когда брат с другом зажали в углу щуплого мальчугана, но Альберт продолжает: «Знаешь, а с тобой было интересно, ты так забавно кричал…А что было потом, Мариус? После того, как мы позабавились с тобой?»- архивариус уже прижат к стене, и просто не знает что делать, как вырваться, а события четырнадцатилетней давности встают перед глазами. Брат же не останавливается: « Ты решил рассказать обо всем отцу, ведь верно? Но тот не поверил или просто сделал вид, что не поверил и просто отлупил тебя. Бедный маленький, Мариус…» Воротник плаща уже расстегнут и на этом никто останавливаться не собирается… «Так может повторим?»- эти слова выводят из ступора, переставшего было сопротивляться архивариуса. Проснулась воля бороться. А Альберт…это же не брат Петр. Отчаянный рывок, даже не понятно, от куда силы взялись,- и он на свободе. Сводный брат оказался попросту отодвинут к столу. Не помня себя мужчина, кинулся прочь, подальше из этого страшного места… по дорожке на задний двор. Вот и братья во Христе уже следуют сюда, заметили его отсутствие… Мариус пытается скрыть свое состояние, но его выдает усилившаяся бледность и дрожь в голосе: «Петр, Дуо…»- забыл даже про традиционное обращение «брат», смотрит на двух инквизиторов, как на единственное спасение…

Франкфурт встретил его мелким холодным дождиком вперемешку со снегом. Тонкий шпиль Кафедрального собора прорезал низкие серые тучи, которые, казалось, решили опуститься до самой земли и поглотить город. Кутаясь в старый черный плащ с капюшоном из шотландской шерсти, Мариус Лос неторопливо шел в направлении площади Рёмерберг, куда любил бегать еще мальчишкой, частенько не спрашиваясь у родителей, ведь так далеко его не пускали одного… По тем временам это было целое приключение – по переплетения узких улочек прийти к красивейшей площади города, где часто проходили ярмарки и всегда было много народу. Так и сейчас. Сбежавший инквизитор обнаружил, что не смотря на плохую погоду, площадь была запружена людской массой. В своем нынешнем положении архивариус сторонился людных мест, поэтому остановился в боковой улочке, наблюдая за гуляющими. Вообще, он понимал, что не стоило возвращаться домой, слишком опасно это… да вот только тянуло его сюда, на встречу с прошлым. В который раз Мариус прокручивал в голове события последних двух недель. Как такое могло случиться? Теперь уже мужчина не мог сказать, как он мог решиться на побег. Да еще и откуда! С места работы… в самоволку. Такое определение рассмешило. Случайный прохожий шарахнулся от странного человека, внезапно рассмеявшегося без видимой причины. Не планировал архивариус побега, видит Бог. Но с самого начала все пошло не так. Отпуска ему так и не дали. Слова кардинала ди Медичи до сих пор звенели в ушах: « какой отпуск, Мариус Лос? Какое домой? Здесь твой дом. Смирись» Вот только смириться с этим он не смог. Все вокруг казалось чужим, вновь пришло ощущение, будто его заточили пожизненно. Да так по сути и было. Если даже на месяц за стены Ватикана не отпускают.. В тот вечер он засиделся допоздна, погруженный в свои невеселые думы. Настолько задумался, что понял… больше здесь оставаться невозможно. А дальше… документы он всегда держал при себе, оставалось только зайти в келью за сбережениями отложенными специально для отпуска. Накинуть плащ, да прокрасться мимо дежурного( тот никогда архивариуса не замечал…), как ни в чем не бывало пройти по саду за ворота корпуса и дальше… по каким-то проулкам. Ноги сами принесли его на вокзал. И страшно не было. Будто все давно уже спланировал. Не садиться на поезда дальнего следования, только пригородные электрички. Там не требуются документы. Вот такими короткими переездами от станции к станции, от города к городу, Мариус пересек Альпы, отделяющие его от родины… И вот, он дома, наконец-то дома! Вот только теперь это не казалось столь привлекательным. Дома, как оказалось, у него в этом городе больше не было,- пожилая соседка рассказала, что после смерти Анны Лос, семья съехала, и теперь в двухэтажном доме за чугунной решеткой живет семья адвоката. Было странно смотреть на свет в окне комнаты, бывшей некогда твоей… молодой мужчина еще немного постоял, подержался рукой за калитку, будто собираясь открыть, и быстрым шагом двинулся прочь. Тут его больше не ждали. Да и желания найти отчима не было. Теперь уже ничто не связывало Мариуса с городом Франкфурт - на-Майне. Он бродил по улицам, на которых прошло его детство, кормил уток в пруду, куда в свое время довелось упасть, зашел помолиться в церковь, где учился в приходской школе…. Только не спешил прийти к небольшому одноэтажному домику на окраине города, окруженному густым садом. Дому Исаака фон Кемпфера, который он купил уже после их первой встречи. Наверное, архивариус просто боялся увидеть, что и там ему теперь не будет убежища…. Сейчас же бывший инквизитор стоял в проулке и смотрел на площадь, в центре которой находился Колодец Справедливости. «А есть ли она, эта справедливость?»- подумалось мужчине,-«или она и заключается в том, что при коронации простые люди могут пить вино из этого колодца? Вот только и колодец сейчас за решеткой. Справедливость за решеткой. Так оно и есть.» Стоять дальше, не выходя на площадь, означало привлечь к себе ненужное внимание, поэтому Мариус рискнул выйти к толпе. Главное слиться с гуляющими… в общем-то тут ему нужно было одно: купить у молодой цветочницы несколько алых тюльпанов. На могилу матери. Найдя нужное, поспешил прочь, нужно еще успеть на кладбище. Но этого ему было не суждено: в конце боковой улочки замаячили до боли знакомые фигуры: брат Петр и Дуо. Так часто начальник называл этим именем брата Барталомео, что и архивариус перенял эту привычку. Оглянулся назад..и еле сдержал стон,- ну почему именно сейчас этим монашкам приспичило выйти на рынок… да еще такой толпой? Можно было попытаться прорваться к площади, но кто знает какой приказ отдал кардинал? Так и пострадавшие среди мирного населения могут появиться…Оставалось только мысленно поаплодировать. Быстро нашли. Он даже и не думал сопротивляться, ведь ясно, чем окончится эта попытка. Только медленно двинулся вперед. Когда расстояние сократилось до пяти метров, еле слышно сказал: «здравствуйте, братья»

Больницы архивариус не любил еще с детства, они ассоциировались у него с тюрьмами, а больные с заключенными, за которыми приглядывают тюремщики - медсестры и врачи. И вот, он снова в этом месте. В палате - одиночной камере, куда изредка заходит врач да медсестра: принести еду или сделать бесполезные уколы. Не тело требовалось лечить сейчас Мариусу, но душу. Так что он отчасти был даже рад боли, ибо она отвлекала от воспоминаний. Но когда боль все-таки утихала, становилось еще хуже… архивариус полностью оказывался во власти прошлого. И никак не избавиться от этого, не отчистить голову от непрошенных мыслей, не запретить себе думать. Он вновь видел все: ту страшную ночь, документы, говорящие о заключенном Исааке фон Кэмпфере, свое вступление в ряды Инквизиции, и так дальше… до самой первой встречи с Исааком на темной улочке возле книжного магазина…. Мариус тряхнул головой, чтобы отогнать все эти образы. Сегодня его наконец-то выпустят, что случилось, то случилось. Уже ничего не исправишь. Мужчина сидел на кровати, и в который раз оглядывал палату: кафельный пол, стены лимонно-желтого оттенка, белый потолок, который архивариус успел изучить за время проведенное здесь очень хорошо, каждую неровность, каждую трещинку в штукатурке. Из всей мебели присутствовала кровать, тумбочка, стул, да стол у дальней стены. Больше ничего. И книг не дали, что огорчало больше всего. Будто они действительно знают, что же ему нужно для покоя… нет, его просто оставили наедине с самим собой, а на тот момент это было хуже всего. И если бы хоть кто-то пришел навестить архивариуса… правда, в этом виноват был он сам,- за три года так и не сдружился ни с кем. Хотя… нет, один посетитель все-таки был, что безмерно удивило Хранителя, ибо посетитель этот был никем иным, как Петром Орсини. Этого он понять не мог. После того случая… прийти с яблоками… и как ни в чем не бывало, будто не он это ударил его тогда, будто не он отдал такой приказ. И вообще в казематах присутствовал совсем другой человек, не его командир, но нет, это был он. А ведь архивариус ему доверял, ведь как можно не верить брату своему? Оказывается, лучше бы не верил, сейчас бы так больно не было. Но… самое странное было в том, что, оказывается, он даже не злился на брата, не испытывал прежнего доверия, но не ненавидел, не мог.
Просто так сидеть надоело, поэтому Мариус переместился к окну, приоткрыл створки и устроился на подоконнике, в лицо сразу пахнул свежий прохладный ветерок… приятно! И пусть только попробует медсестра отогнать, видите ли нельзя сидеть на сквозняке. Еще чего, он тут не с простудой. Да и через несколько часов он будет свободен, наконец-то вернется в свою келью… домой. Из окна было видно крыльцо больничного корпуса, выходившее в небольшой садик, куда выпускали гулять больных. Сейчас там было тихо, и только изредка закрывалась и открывалась дверь,- это сновали туда-сюда медсестры, спешащие по своим делам. А вот архивариуса гулять не пускали, какое гулять, если и встать без стона не можешь? Даже сейчас при ходьбе все тело ныло, напоминая о случившемся. Но, привыкший совершать утренние прогулки, брат Мариус упорно просился на улицу, да только бесполезно все: «врач запретил, брат.» - ответ медсестры. И брат на исходе второй недели уже просто изнывал от переизбытка свободного времени, которое тянулось тут нестерпимо медленно, из-за чего мужчина то и дело мысленно возвращался к событиям недавнего прошлого, что приносило боль еще большую нежели пытки. За это время он успел все тщательно обдумать, первая волна эмоций утихла, теперь уже Мариус не винил своего друга за молчание, ведь он просто не мог по-другому. Лучше верить в это, нежели представить себе предательство со стороны самого дорогого человека. И архивариус верил, а что ему еще оставалось? О брате Петре старался не вспоминать, еще будет возможность разобраться… сейчас пятница, на работу он выйдет через два дня, тогда и настанет время подумать.
Инквизитор все так же сидит на подоконнике, с головой погрузившись в раздумья, и ничего вокруг замечает, а за окном начал накрапывать мелкий противный дождик, какой часто бывал в начале осени во Франкфурте. Вспомнилось вдруг, как он точно в такую же погоду сбежал гулять, не спросясь родителей, как в парке упал в пруд(совсем как тот, к которому архивариус приходит каждое утро), как боялся возвращаться домой весь мокрый и поэтому прошатался на улице до вечера, и как потом получил от отчима, не терпящего праздное шатание и нарушение дисциплины, а мать даже не смогла подойти утешить, ибо «так из него вырастет не пойми что, Анна.» А ему было 10 лет, и его не прельщало изготовление часовых механизмов, правда неделю в мастерской пришлось все-таки провести, но на этом обучение закончилось, его признали бездарным… но маленькому Мариусу было все равно, ведь он не зря полез в тот злополучный пруд, и теперь в кармашке рубашки у него лежал старенький медный крестик, который и привлек внимание мальчишки. Ему в последствии он рассказывал о всем, что думал, посвящал в свои нехитрые детские тайны… вот и сейчас архивариус дотронулся ладонью до правого нагрудного кармана, где под сердцем хранился его талисман. С ним всегда было спокойнее… к реальности Мариуса вернул звук открывающейся двери. Пора.

Брат Мариус изо всех сил старался заснуть, но ангел- податель сна не спешит подарить ему хоть временный, но покой. Мужчина расхаживает по небольшой комнатке в взад-вперед, завернувшись в теплый шерстяной плед. Стрелки на часах ползут медленно-медленно, кажется, что время вообще решило остановиться и рассвет никогда не наступит. Остановился перед распятием, хочет молиться, ведь молитва приносит успокоение душе, но святые слова не идут, он все время сбивается. А перед глазами проносятся картинки-воспоминания, как в калейдоскопе. Они всегда приходят по ночам, когда мозг больше ничем не занят, и никуда от них не скрыться, хоть головой об стенку бейся,- не поможет. Наконец, окончательно уставший от всего этого Хранитель инквизиторских архивов садится за стол, нервно просматривает скопившиеся на нем бумаги, отбирает несколько чистых листов и начинает писать. Вдруг поможет избавиться от ненавистных образов?
Все когда-нибудь кончается, и тогда в душе поселяется какая-то смутная тоска по ушедшему, и хорошо, если есть чем заменить потерю. Но Мариусу Лосу такого подарка судьба не сделала. С исчезновением мага Ордена Розенкройц Исаака фон Кэмпфера, он вновь оказался один в своем крошечном мирке. Как в скорлупе или за стеной, которую сам же и соорудил когда-то… просто, наверное, легче отгородиться от окружающих, чем довериться и потом разочароваться. Но ведь лучшая стена – спина сильного, где можно спрятаться. Такой защитой был Исаак, вот кому он доверял безгранично, с кем было спокойно. И раз – оказывается, что тот человек, которого знаешь всю жизнь, оказывается совсем другим. Этот-то случай и подкосил архивариуса. После ухода Исаака, он постарался жить как прежде, - благо имелось любимое дело, что и помогло тогда. Вот только старался никого к себе близко не подпускать. Стал нелюдим, книги заменили собеседников…
Рука пишущего замирает, архивариус пытается собраться с мыслями. Не так уж легко перенести на бумагу зрительные образы. Так что там дальше? Ах да…
Дальше его привели сюда. Почти как преступника на место заключения. Хотя почему почти? Так оно и было по большому счету. Просто кому-то очень понадобилось иметь его при себе. Так, на всякий случай. Вот и стал инквизитором… но для него это было лишь название, в душе Мариус так и остался ученым, лишь поменявшим место работы. Архив в общем-то ничуть не хуже библиотеки Университета, в некотором отношении даже выгодней, информации больше… но вот пользы от этого не было ровным счетом никакой. Он стал просто архивариусом, мир науки оказался для него закрыт навсегда – еще одно условие кардинала. И Мариус пошел на это, хотя теперь уже не мог понять, ради чего? Ради старой дружбы? Так наверное. Исаак до сих пор занимал много места в его душе. Даже сейчас. Жил тихо(как и советовал ди Медичи), дожидаясь, когда же кардинал потребует отработать, и очень надеялся, что такого случая не представится. Никого не трогал, его никто не трогал. И так три года. За это время он успел привыкнуть к новому положению, начал находить удовольствие в работе. До недавнего времени все было именно так. Пока не появился Исаак.
Молодой мужчина останавливается, устало прикрывает глаза. Все-таки усталость брала свое, но спать не хотелось. Мимолетный взгляд в окно на полную луну, и вновь зашуршал карандаш по бумаге.
После появления еретика в казематах Бюро Инквизиции, что-то дрогнуло в душе Мариуса, вернулся страх за друга. То, от чего он старался оградить его, все-таки случилось. Исаак здесь. И не выдержал, выдал себя. Ведь сведения о всех заключенных проходят через архив, а его работа эти бумажки подшивать в отдельные папки. Хоть он уже знал об этом, братья сказали, но видеть подтверждение их слов у себя на столе было совсем другим делом. Руки тряслись, чуть не испортил весь документ. Но каково было его удивление, когда обнаружилось, что в кабинет вошел и давно уже наблюдает за ним начальник оперативного отдела Петр Орсини. Наткнувшись на пронизывающий взгляд брата, еще больше смутился и отвел глаза. А брат все не уходил, всё смотрел внимательно на несчастного архивариуса, будто насквозь видел. И лицо… даже не поймешь, о чем думает сейчас, не предугадать, что предпримет в следующий момент. Поэтому Мариус застыл как громом пораженный, когда его спросили, почему он так отреагировал на Эти бумаги. «Вы бледны, что случилось, брат? Там что-то не так?»- и этот взгляд голубых глаз, и никуда не деться, ибо вот он, брат Петр, подошел поближе, навис над столом. Ответа ждет. Дрогнул Мариус: «Я знал этого еретика, брат» и опускает голову. Тогда начальник Бюро Инквизиции ничего не сказал, промолчал. Это потом был долгий, тяжелый разговор. Как допрос. И сколько таких разговоров будет впоследствии! С этого момента Мариус стал объектом внимания брата Петра. Тот даже не скрывал, что нужно ему это для воздействия на еретика. Каждая такая встреча превращалась в спектакль на двоих, где главным режиссером был Петр. Поначалу всё это нервировало архивариуса, местами даже злило, но старался не показывать чувств. Правда не покидало ощущение, что брат все видит и специально давит еще больше. Постепенно он перестал притворяться, просто устал играть безразличие к происходящему. Да и отношение к этим посиделкам стало другим, незаметно для себя он проникся доверием к своему собеседнику, хотя и чувствовал, что такое доверие может сыграть с ним злую шутку в будущем, но старался об этом не задумываться. Он попросту привык к такому положению вещей, а шеф даже к себе в отдел перевел, приблизил так сказать. Мариус и сам не ожидал, что сможет подпустить к себе кого-то, ведь сам когда-то избрал себе в удел одиночество. А тут опять. Даже замечать стал некоторое сходство между Петром и Исааком. Главным же была внутренняя сила, которая всегда восхищала робкого молодого человека в людях. Сила-то эта и привлекала в начальнике, а тут еще и никуда не гонят… теперь уже брат архивариус не представлял, как же раньше мог запросто обходиться без общения, которое так ценил. Но все проходит. Для Мариуса этот момент настал во время допроса Исаака, на который брат Петр зачем-то взял его с собой. Это потом он понял зачем. Вспоминать эти мгновения не хотелось, поэтому отметил только, что встать он смог только на третьи сутки. Да и еще… ведь Исаак даже не дрогнул, наблюдая. Это задело больше всего. Мариус понимал, Исаак скорее всего просто не мог поступить иначе, но внутренне принять этого не смог. Пока он лежал в госпитале, несколько раз заходил начальник - проверить самочувствие сотрудника. И архивариус с удивлением понял, что отношение к Петру у него в общем-то не изменилось, просто теперь ко всему примешалась еще и постоянная настороженность. Но, когда его выписали, стало известно, что маг исчез. И все вместе с ним. Хоть его не отправили обратно в архив, но отношение поменялось. Теперь брат, казалось, вспоминает о нем только, когда этого требует работа. «Я опять остался один, будто и не было ничего. Я ведь знал, что так оно скорее всего и будет, но старался не думать. А следовало бы. Все вернулось на круги своя, а я больше так не хочу. Не хочу быть один…»- выводит карандаш строчку за строчкой. Все верно, для него колесо истории совершило очередной поворот. Только там был Исаак, а тут Петр. А остальное не так уж и различно между собой. Вновь вернулось чувство покинутости, будто стоишь в поле на пронизывающем ветру и негде укрыться. Архивариус горько улыбается и дописывает последние слова: « тебе двадцать восемь лет, а в душе ты все тот же двенадцатилетний мальчишка, который боится темноты.»
Написать еще много чего можно было, но чистые листы закончились, да и натруженные за день глаза нестерпимо болели. Брат Мариус встал, подошел к окну. Ночью парк казался совершенно чужим, каким-то… сказочным. Так причудливо ложились тени от высоких деревьев, а лунный свет придавал всему этому непередаваемое очарование. Захотелось выйти, глотнуть свежего воздуха, погулять по темным аллеям. Что и решил незамедлительно претворить в жизнь. Так и вышел лишь в одной рубашке. Но он пока не знал, что ноги приведут его совсем не туда. Проходя мимо кельи брата Петра, резко остановился. Как тогда, когда шел к нему из-за неточности в плане штаба. Вот и теперь архивариус поймал себя на том, что стоит, занеся руку, чтобы постучать. «Вот только зачем мне это? Что я ему скажу? Ай… ладно, просто посмотреть хочется.» Все-таки постучал, так и не придумав, зачем ему все это. А когда дверь открылась, и на пороге застыла знакомая фигура, просто не нашел, что сказать. Слова застыли в горле. Поэтому лишь молча ткнулся в плечо Разрушителю. Единственной мыслью было: « не гони… прошу».

«Почему вы пришли в Инквизицию?», как часто он слышал этот вопрос. Коллеги просто удивлялись, как мог столь тихий, мягкий человек прийти в подобную организацию? И задавали вопросы, ожидая услышать ответ. И архивариус Департамента Инквизиции отвечал. Всегда одно и то же, будто читая наизусть надоевший до боли зубовной стих. Он обучался в Университете Лондиниума на факультете философии и политологии, на кафедре религиоведения. Что его посетил кардинал ди Медичи и предложил перейти в его отдел. И так далее… услышав такой ответ интересующиеся как правило прекращали расспросы. Имя Франческо ди Медичи служило надежным щитом для Мариуса , ведь его постановление никто оспорить не мог. Но была и другая сторона медали: к нему начинали приглядываться, стараясь понять, чем было обоснованно такое решение. А привлекать внимания к своей персоне Мариус Лос не любил. Куда как удобней было ему работать в архиве в полном одиночестве. Бумаги не задают ненужных вопросов, не требуют ответов… что еще нужно? Вот он, покой. Но покой прерывали эти разговоры. «И что им неймется? Будто у самих нет своего скелета в шкафу? Каждый стремится узнать тайны другого.»- иногда раздражение брало верх, но эмоции свои архивариус умело скрывал. Это уже давно вошло в привычку, а тут, оказалось полезным. Со временем сотрудники Инквизиции просто перестали замечать тихого коллегу, да и встречался с ними он не часто: утром одним из первых проскальзывал на рабочее место, вечером уходил в числе последних. Или вообще не уходил, бывало и такое. За три года службы в архиве Мариус успел привыкнуть к такому положению дел: никто его не отвлекал, никто не трогал. Только последние события нарушили неспешное течение жизни в его крошечном мирке, лишили покоя. А как еще может быть, когда узнаешь о появлении в подвалах Инквизиции лучшего, точнее единственного друга? Хоть и бывшего… наверное. Мариус уже ничего не знал.
С этих пор архивариус стал объектом внимания начальника оперативного отдела, брата Петра, которому стало известно, кем приходится новый пленник одному из братьев. Не выдержал тогда Мариус, дал волю эмоциям. Теперь расплачивался. Ясно же, зачем всё это брату Петру: чтобы найти, чем можно надавить на «еретика». Он дал это понять в их последнем ( хотя, если быть точным, первом) разговоре, так вымотавшем архивариуса. Не зря все-таки Рыцарь Разрушения занимает свой пост. Чувство было такое, будто присутствовал на допросе… в качестве допрашиваемого. И ведь отвечал, рассказывал все, сам не зная почему,- желания-то особого не было, а говорил. И опять этот надоевший вопрос: «И что же ты делаешь в Инквизиции, мечтатель?», и набивший оскомину ответ: «Об этом надо спросить кардинала ди Медичи. Я же всегда искал знаний». Вряд ли его собеседника удовлетворил такой ответ, но расспрашивать дальше он не стал. За что Мариус был ему безмерно благодарен, ведь ложь он считал наиболее презираемым проступком, а тут и врать не пришлось(хотя и остальным братьям и сестрам он не врал, а не говорил всего… но все же..). Хотя и подозревал, что это не последняя их «неформальная» встреча, и брат еще сумеет удивить. Этот разговор и правда вывел Хранителя из душевного равновесия, заставил переосмыслить последние годы его жизни.
Мариус неверной походкой вошел в комнатку, которая являлась его жилищем вот уже три года и скорее останется им до самой смерти. Большой свет включать не стал, ибо яркого света не любил, достаточно будет настольной лампы. В полной темноте кое-как добрался до стола, на ощупь отыскал стул. Сел. Раздался негромкий щелчок. Это включилась лампа. Комнату залил мягкий свет. По столу без видимости какого-либо порядка были разбросаны различного размера и степени исписанности листочки. А вот и ручка лежит. Архивариус взял ручку и начал машинально водить ей по бумаге, вычерчивая непонятные узоры, которые состояли из ломанных линий и геометрических фигур. Почему-то всегда только этот набор… другого не дано. Рисовал, а сам мыслями был где-то очень далеко. Окружающее перестало существовать для него. В голове то и дело всплывали детали прошедшего разговора. «Правильно, всё правильно сказал брат Петр. Не подхожу я для жизни инквизиторской. Так он, кажется, сказал. Прав конечно. А про силу сказал, если только, чтобы утешить. Какая сила, если я оной за собой не чувствую. Ну ни капельки?! А вот слабости… Рыцарь, ты нашел скорее мои, нежели Исаака,»- таким невеселым думам придавался Лос, всё больше уплывая в мир прошлого. Он и правда был не уверен, стоит ли чего-нибудь их дружба для Исаака теперь, или для него это лишь тень прошлого? Как он боялся этого! Боялся оказаться забытым единственным, бывшим за всю его жизнь, другом и наставником. Он правду сказал Петру: Исаак был всегда, всю жизнь. Тот маленький отрезок до отметки «двенадцать» жизнью в мыслях архивариуса и не считался. Выживание. Так будет правильнее. О раннем детстве Мариус вспоминать не любил да и не рассказывал никому, поэтому отогнал нахлынувшие воспоминания. Может быть потом… сейчас это значения не имеет. На чем он остановился? Ах да…Исаак был с ним на протяжении многих лет, и временами казалось, что так было всегда, так будет всегда. Именно благодаря его помощи он смог найти в себе силы уехать в Лондиниум поступать в университет. Для него это был шаг, перевернувший впоследствии всю жизнь, шаг, на который он, наверное не осмелился бы без посторонней помощи. Несомненно, Исаак фон Кэмпфер был для Мариуса основой спокойствия и уверенности в своих действиях. Так и жили. Один учился, другой работал. Но шло время, и молодой человек стал замечать перемены в своем друге. Всё больше времени тот стал проводить в одиночестве в своем кабинете, куда Мариусу хода не было. Чем он там занимался Лос не знал… и незнание это его пугало. Страх этот был не за себя, а за друга, которым очень дорожил. Страх всё нарастал, нарастал…и в одно яркое весеннее утро Исаак объявил, что вынужден уехать, оставить Мариуса. Что тому пора самому выбирать свою дорогу, не маленький уже. И много чего еще. Всего пораженный Лос не запомнил или не услышал. Но видно было как нелегко даются эти слова Кэмпферу, как пытается он скрыть свое волнение за маской равнодушия. Поэтому-то и пристал с расспросами. Почему его бросают? По тону говорившего ясно было, что встреча это скорее всего последняя. И тогда Исаак не выдержал, отвел его в свой кабинет. А там… Мариус поежился от одного воспоминания о самой атмосфере, которая царила в той комнате. Не смотря на то, что снаружи ярко светило солнышко, в комнате царил полумрак. И это при том, что окна кабинета были распахнуты и ничто не мешало солнечным лучам проникать во внутрь. А еще там было очень-очень холодно. Заходить не хотелось, но его взяли за руку и почти насильно провели в помещение. Первое, что обратило на себя внимание и неприятно поразило, была пентаграмма, вырезанная в полу. Одного этого Мариусу хватило, чтобы его охватил неописуемый ужас… его друг занимался этим?! Да быть такого не могло… но один взгляд в лицо друга ответил: «могло». Он уже хотел было броситься из этого места прочь – его остановили. Подвели к столу, на котором, как оказалось лежали, непонятные инструменты, ножи разной формы. На некоторых из них виднелись пятна чего-то бурого. Также там находилась колода старых карт ,с начала казалось совершенно обычных, но стоило присмотреться получше, и тогда стало ясно. Именно такие карты использовались ересиархами для их мерзопакостных гаданий… От увиденного, Мариусу стало еще хуже, он поглядел на своего спутника совершенно неверящими глазами. Ответом ему был лишь кивок. Да, всё, что тут находится, принадлежит ему, Исааку фон Кэмпферу. Лос не выдержал, кинулся прочь из этого ужасного места. А потом был долгий разговор, всех деталей которого архивариус не помнил. Он до последнего отказывался поверить, что его друг тот, кого принято называть еретиком, а Исаак делал всё, чтобы убедить в этом. В конце-концов маг вышел из дома, оставив совершенно потерянного Мариуса в одиночестве. Больше они не виделись. До сих пор. Впоследствии мужчина не раз задавал себе вопрос: зачем Исаак тогда показал ему всё это? Неужели, чтобы он, ужаснувшись увиденного, забыл старую дружбу? Или не мог больше держать в себе? Как бы то ни было, постепенно будущий архивариус научился жить один. Или делать вид. Только вот появилась у него некая привычка: в одиночестве встречать рассвет в старом парке перед Университетом. Шло время, Мариус успешно проходил обучение, все дивились успехам молодого историка. А потом… но к этому времени порядком уставший архивариус, предавшись воспоминаниям, уснул.

Спит брат Мариус, но и тут нет ему покоя. Снова он во власти прошлого…Промозглым осенним вечером молодой аспирант возвращался домой с лекций. В каждом обществе есть свое «дно», вот с такими представителями «дна» общества Лондиниума и столкнулся он тем вечером. Физической силой невысокий, худенький Мариус не отличался. Так что шансов у него не было. Когда ты один, а их пятеро… какие могут быть шансы? Страха не было, было только сожаление, до какой же степени всё банально. Вот был себе человек, а раз и нет его! Тут проснулась в нем неудержимая воля к жизни..и ярость. Хотелось, чтобы этих подростков просто смело с его дороги… внезапно он почувствовал, как чужая, недобрая энергия переполняет его и желание от нее освободиться. А энергия всё прибывала… и.. как будто прорвало невидимую плотину. Мариус своими глазами видел, что троих из его обидчиков отшвырнуло к стене, больше они не поднимались. Двое же других бросились наутек. Да и сам молодой мужчина не разбирая дороги устремился прочь от сюда... как добрался до дома он не помнил. А в сводках происшествий за ночь появилась запись: « Улица Эдуарда Шестого. Обнаружены тела троих подростков. Смерть наступила в результате полученных тяжелых черепно-мозговых травм». После этого случая, ученый в пал в состояние тихого помешательства, так он это определял. Ему все казалось, что теперь и он сам стал еретиком, что каким-то образом отвернулся от истинной веры. А довершением всему было это убийство. А грехи надо замаливать. Поэтому, своим религиозным рвением Мариус прославился на весь Университет. И не очень удивился, что его посетил кардинал Франческо ди Медичи, который был на Альбионе с визитом. Единственное, чему удивился, так это то, что сопровождало его большое количество людей в алой форме. Инквизиция. Оказалось, что подростки, сумевшие бежать, куда-то доложили о случившемся и подробно описали «страшного человека». Ему предъявляли обвинение в колдовстве, повлекшем смерть людей. Но… кардинал сделал щедрое предложение: Церкви нужны воины, которые свято верят в нее. Предложил замолить грехи на службе в Инквизиции. Служба или обвинение в колдовстве и костер? И кому какое дело, что всё случилось самопроизвольно, что не хотел этого Мариус? Что угодно, но не отнимать жизнь других. Ведь кто мы такие, чтобы решать кому жить, а кому умереть? Это ведь неправильно! Вот это он и ответил кардиналу, не смотря на то, что боялся… сильно боялся. Тот только удивленно моргнул. От его предложения отказываются. Причем, если учесть, в каком положении сейчас его собеседник… это вызвало невольное уважение. Но люди с такими способностями могут очень пригодиться если что... Ну что ж, оставался еще один довод. В Университете, в жилых помещениях( а были там и такие) провели обыск и наткнулись на очень интересную комнатку… будто пропитанную колдовством. А там..о, кладовая вещьдоков Инквизиции пустовать не будет! А еще стало известно, в каких отношениях состоял Мариус Лос с хозяином этих комнат, бесследно исчезнувшим. Вот это и стало последней каплей… мужчина согласился на предложение кардинала, в замен чего получил право не рассказывать, что это за человек занимался оккультизмом в стенах Университета. Достаточно того, что узнали от работников этого славного места. «Живи тихо, работай во славу Матери нашей Церкви. А когда понадобишься, отслужишь по-настоящему»- так, кажется, сказал ему ди Медичи. И работу нашел для тихой жизни… архивариусом в Департаменте Инквизиции. Как раз то, что нужно. Всегда рядом будет. И расщедрился – дал доступ к архивам Ватикана. Все равно как историк он опубликовать уже ничего не сможет. А так, пусть утешается. Вот так и стал Мариус Лос, подающий надежды историк, братом Мариусом, архивариусом. Принял постриг, попал в Бюро. По началу дичился… столько сразу незнакомых людей. Да и порядки в Инквизиции полувоенные. И люди здесь соответствующие. Тихому архивариусу поначалу было тяжко, как будто отбываешь пожизненное заключение… Потом привык, словно всю жизнь тут пробыл. Стал находить плюсы в тихом времяпрепровождении в архиве. И гулял так же, каждое утро после молитвы, перед тем, как заступить на службу. Человек ко всему привыкает, оказывается. Или нет?