Сейчас трудно поверить, что политика когда-то могла вызывать такие чувства. Но тогда, в 91-м, вернувшись из спортлагеря под Одессой (именно там находился в дни августовского путча), я еще долго на полном серьезе испытывал чувство вины, что меня не было там, на баррикадах у Белого дома. Я физически не мог там оказаться - а иррациональное это чувство все равно было. Там, где я был, в Одесской области, мы с другом и моими родителями нашли какой-то радиоприемник и слушали западные "голоса" две ночи напролет. Мы понимали, что в эти дни решается судьба страны. И наша судьба. Счастье, которое нас охватило, когда стало известно об аресте ГКЧП и провале путча, трудно передать словами - и сейчас, во времена предельно циничного отношения к политике и политикам, в это молодые, наверное, и не поверят. Но это было. Тогда к этому относились по-настоящему.

Покопавшись в своих архивах, нашел газету "Футбольная панорама", в которой тогда, будучи 18-летним, трудился. Это была моя первая штатная работа. И в следующем после путча, сентябрьском, номере написал материал "Три дня, которые потрясли даже футбольный мир", а также интервью со Светланой Хидиятуллиной, тогдашней женой Вагиза Хидиятуллина. Человека, находившегося в дни путча у Белого дома. Сам Вагиз к моменту моего звонка подписал новый контракт во Франции и уехал - так что рассказала обо всем его супруга. Вот оно, это интервью.

- Светлана, расскажите, пожалуйста, как Вагиз оказался на баррикадах, что этому предшествовало и как происходило?

- Первое, что я увидела, когда вышла утром на работу, - танки. Танки, идущие к центру Москвы беспонечным серым потоком. Тут же позвонил Вагизу, он уже все знал, просил быстрее возвращаться. Сам он в это время сидел с детьми. Я после работы несколько часов была там, где строились баррикады, и потом, вечером, с невероятным трудом прорвалась домой. Тогда он и пошел к Белому дому.

- Сколько он там был?

- Всю ночь с 19-го на 20-е. 20-го днем и до девяти вечера, 21-го с утра и потом опять всю ночь на 22-е. Время от времени я "выходила на замену". Можно сказать, все три дня он там провел.

- И что рассказывал?

- Он такой воодушевленный приходил! Прямо на душе хорошо, - говорил. - Настоящие люди там собрались. Рассказывал, что автографы у него там просили. Спрашивают: ручка есть, Вагиз? Он отвечает: какая там ручка, сейчас у всех только автоматы. Он и одевался специально, чтобы его не узнавали, стеснялся как-то. Еще стеснялся, что он один. Все, говорит, компаниями, или с женами, с девушками, а я один. А вместе мы же пойти не могли! Ночью, когда дети спали, я предложила ему пойти вместе с ним, так он аж руками замахал: да ты что, дети, если что случится, могут голодными остаться...

- Ради чего именно вы с Вагизом пошли защищать Белый дом?

- Как все нормальные люди, которые хотят жить в нормальной стране, мы пошли защищать нашу свободу. Кому хотелось, чтобы опять страна превратилась в тюрьму с "чрезвычайным" режимом, чтобы нас, как когда-то, ни за что сажали и убивали?!

- Конечно, мало кому хотелось, но вышли-то именно вы...

- Да что вы, не делайте из нас каких-то героев, все, или почте все порядочные люди пошли. А у тех, кто не смог пойти, были какие-то объективные причины. А я... я с самого начала сказала, что все это ненадолго, чувствовала это. Путч этих ничтожеств был убог и по замыслу, и по исполнению. Только эта авантюра стоила жизней трех замечательных ребят...

- Я не удивился, узнав, что Вагиз там был. В жизни он оказался таким же, каким мы знали его на поле - решительным и бесстрашным, настоящим бойцом...

- Я за него так боялась, хотела пойти вместе с ним, потому что знаю его характер: полезет в самое пекло. Его не удержишь. Он, когда в первый день собирался, показал мне, где в доме что лежит, собрал вместе все деньги - так, будто уходил в последний раз. Я ему: ты что, с ума сошел, жить надо, брось такие мысли! А он: от них чего угодно можно ожидать, они не остановятся ни перед тчем. Я на это ему ответила: да нет, они настолько серые и безликие, что ни на что не решатся. Так оно и вышло.

А он, конечно, молодец. Я даже его зауважала больше после этого. Так он рвался туда все время с утра до вечера! Кстати, прямо перед отъездом он машину разбил, и это косвенно связано с теми событиями. Он после путча с детьми ездил к Белому дому, все показывал, на Ваганьково к могилам трех парней-героев их возил. И за день до отъезда во время очередной такой поездки к Белому дому в какую-то машину так крепко влепился, что весь перед покорежился. Слава Богу, хоть его самого не задело...

- Он уже уехал играть по контракту?

- Да, с двумя старшими детьми. А я с маленьким Ренатом пока здесь. Пищит он тут, скоро "Россия" и "Ельцин" начнет пищать... Вскоре собираемся присоединиться к мужу.

А вот - наивные (18 лет все-таки, не забывайте), но искренние строчки из другого моего материала в "Футбольной панораме":

"Утром 19 августа я приник к телевизору. Бесконечным потоком какие-то неестественно сухие и официальные голоса дикторов зачитывали воинственные постановления ГКЧП с небольшими перерывами, и вдруг... с экрана послышались звуки футбольного марша Блантера. "Футбольное обозрение"! Началось оно с поразительно искреннего, задушевного диалога Владимира Перетурина и Игоря Корнеева. И столь много было в умных и честных размышлениях футболиста, мыслей, "несовместимых с новой политикой советского руководства", что мелькнула злорадная мысль: не хватило умишка у новоявленных сталиных, чтобы совсем не пустить на телеэкраны инакомыслие. Пусть и допущенное за день до путча (это был повтор), и в "Футбольном обозрении"...

Единственная светлая, человечная передача за весь черный день. И вспомнилось, как будто по какому-то невероятному совпадению, что один из материалов в шестом номере нашей газеты назывался просто-таки пророчески: "Эффект Корнеева неподвластен приказам маршала Язова". Поистине ирония судьбы...

Но как путчисты до этого управляли страной, так же они сделали и переворот. С тем же "качеством". Абсолютно не понимая, что люди уже другие. Свобода так вжилась в их сознание, что от нее они не отступят даже под дулами автоматов. И фашизм не прошел. Мы, редакция "ФП", кланяемся тем, кто вышел на защиту демократии, России, нашей и вашей свободы. Тем, кто погиб. И тем, кто выжил.

На баррикадах у Белого дома были и наши любимцы, звезды спорта. Мужество проявил и главный тренер сборной страны Анатолий Бышовец, который, находясь на сборах в Испании, моментально заявил, что действия захватившей власть хунты неконституционны..."