По разным причинам покупает человек билет. Я на пример сейчас ехал домой. Закончилась моя командировка. Побродил по вокзалу, поглазел на пыльные витрины ларьков с газетами и печеньем. Я все решил для себя. Времени было достаточно. Ну что ж, я даже кольцо давно не ношу. Нужно сделать это и все. Просто сделать. Я ехал домой…

Обычный поезд, душный вагон, как я устал от этого. Просто надо набраться терпения…
- - -
- Вы молодой человек смеетесь хорошо, по доброму смеетесь…Вы мне сразу понравились… Уж я то людей чувствую… Редко сейчас встретишь такого чтоб смеялся хорошо и по доброму… А вы как раз такой… - высказавшись дедушка энергично потер руки и весело улыбнулся своей спутнице как бы приглашая ее порадоваться что вот мол встретилась еще одна добрая душа… - Вы наверное учиться едете… сразу видно.. человек вы образованный и добрый…уж я то сразу вижу если что… лицо всегда все скажет…человек не скажет… промолчит… а лицо так сразу все и доложит… Так мол и так, есть мысли недобрые… Сверкнув глазами в сторону внучки, судя по всему отлично знающей о необычных способностях деда, он представился Николай Николаичем, внучку объявил Оксаной Ивановной и принялся доставать еду из холщовой сумки.
Купе сразу наполнилось замечательными запахами деревенской кухни. Небрежно разлеглись на маленьком столике картошка молодая вареная и лук репчатый, великолепно зеленый, усыпанный к тому же маленькими каплями воды, которые сразу захотелось лизнуть. Потом, уж конечно, королева любого дорожного стола, ножка куриная с хрустящей зажаренной корочкой, в окружении вареного яйца в белоснежной скорлупе. Хлеб домашний, чудесно ароматный, занял почетное место между редиской и солонкой. Всем своим видом Николай Николаич давал понять, что хлебом таким не каждый может угостить попутчика и этому хлебу положено особое внимание и почет. Скучное и возможно тесное до теперь купе, приобрело другой смысл, какой всегда придает помещению скромное дружеское застолье. Я достал припасенную в дорогу бутылку крымского вина, и под одобрительный перестук колес меня пригласили к столу.
Долго уговаривать не пришлось, и мы с Николай Николаичем дружно принялись хрустеть редиской и раздевать яйцо то и дело перемигиваясь и солидарно прищуриваясь. Отломив хлеб руками, я внимательно вдыхал его аромат, чем окончательно расположил к себе деда. Он не переставал удивляться, как в таком молодом человеке как я, помещаются одновременно образованность и доброта. Видимо каждый такой человек, заслуживает самого решительного уважения. Чего греха таить, такое отношение было мне приятно, и я платил Николай Николаичу той же монетой, нахваливая угощение. Внучка, удостоив меня сочувствующим взглядом, назвала деда приставучим и принялась читать газету с последней страницы.
Путь нам предстоял не близкий, времени до сна оставалось много, и мы занялись тем нехитрым делом, которым обычно развлекают себя случайные попутчики. Так уж устроено путешествие, что вместе с билетом пассажир нечаянно приобретает право участвовать в самых задушевных беседах с совершенно незнакомыми людьми. Можно поделиться своим мнением по самым важным житейским вопросам. Где как не за крохотным столиком купе, смешав в кучу припасенную снедь, не разбирая вашего и нашего, можем мы расслабиться и спокойно посмотреть в глаза собеседнику. Снять житейские свои маски и перестать обороняться. И вот уже знакомы будто всю жизнь. И вот как будто впервые видим таких замечательных, простых и откровенных людей. Самое честное и живое отражается в глазах напротив, которым доверился ты так же быстро, как и расстанешься с ними….
Дед Николай оказался разговорчив и очень быстро ввел меня в курс последних событий родного села. Обычные и понятные происшествия занимали его. Куры неслись, коровы телились и соседу сорванцу выбили зуб на отчаянной дискотеке. Оксанка на такие подробности только улыбалась и шуршала газетой. По всему было видно, что ей тоже есть что сообщить, вот только время еще не пришло. Николай Николаич, со всем своим колоритом или как теперь принято говорить – харизмой, легко вписывался в картину деревни живо нарисованную моим воображением. Я сразу признал в нем сторожа колхозного сада из своего детства, без сожаления расстающегося с добрым зарядом соли в воспитательных целях. Среднего роста, жилистый, с коричневыми от загара и невероятно сильными руками. От него шел жесткий запах табака-самосада, который и я когда-то таскал у своего деда. Мудрый с хитринкой взгляд, понимающий тебя сразу и без остатка, живой общительный характер и удивительное жизнелюбие создают вокруг такого человека неповторимую атмосферу надежности. Вот… надежный - как раз и есть то самое слово, точно передающее суть этого человека.
Внезапно, озорное розовое облачко нарушило нашу идиллию. Ага, видимо это прибежал тот самый сердитый вопль из соседнего купе. На вид ему около трех лет. Две минуты назад он общался с мамой на повышенных, теперь прибежал к нам и нагло улыбается. Оксанка немедленно протянула к нему руки, нахальное чудо вцепилось в газету. Видимо на этот раз их намерения не совпали. Секундой позже мы услышали четкое «дай», сопротивляться которому было бессмысленно. Оксанка едва успела дотронуться до белокурых кучеряшек на затылке победителя и бессмысленный вопрос - «Как тебя зовут?...» застрял где-то в проеме…
Оксанка заверила возникшую было мамашу, что найдет, чем заняться и без газеты. Таким образом, за столом нас стало трое.
- Саша, а на кого вы учитесь? Я впервые смог внимательно рассмотреть ее. Не берусь точно назвать возраст, но думаю, она только что закончила школу. Гордая осанка и уверенные плавные движения предлагали относиться к ней серьезно. Характерный, немного выдающийся подбородок, строгие бледные губы, непослушная копна рыжих волос и вопросительный взгляд. При разговоре она держала голову немного вниз и набок, рассмеявшись, непринужденно откидывала челку. Ничего особенного, но это было одно из тех движений, которые способны надолго запомниться юноше. Вобщем она производила впечатление независимого, уверенного в себе человека. Но больше всего на меня произвел впечатление ее голос. Я встречал и раньше этот тип, мягкий, бархатистый но, пожалуй, уж слишком низкий для такого худенького создания. У меня он оставил, почему-то ощущение воркующих голубей. Слова она произносила размеренно с расстановкой, как бы невзначай. Но голос завораживал, заставлял прислушиваться к каждому слову. Уверен она красиво поет.
- Предположим я психолог. Сразу приняв шутливый тон, я решил не ограничивать беседу…
- А чем занимаются психологи?
- Думаю…мы копаемся в человеке. Ищем суть, так сказать…
- А любовь?
- Хм… ну ищем… ищем… найдем! - рассмеялся я…

Мы долго беседовали с Оксанкой. Она была приятным, ироничным собеседником. Честно говоря, я не хотел, чтобы этот вечер заканчивался. Мы перескакивали с одной темы на другую, но неизменно возвращались к любви. Романтичное и возвышенное более всего привлекало ее. Очевидно, горы любовных романов и отсутствие опыта сделали свое дело. Тем интереснее… Мне было комфортно с ней. Четвертый пассажир так и не объявился. Незаметно пришло время спать… Николай Николаич вышел курить, Оксанка стала готовить постель, я вышел следом…

- - -

Дед курил махорку, отвернувшись, смотрел в свое отражение. В тусклом свете лампы летали клубы дыма. Я попросил прикурить. Не оборачиваясь, он протянул мне спички. Наклонив голову, горько вздохнул и сбивчиво, хрипло заговорил:
- Я решил тебе сказать, только ты послушай… я должен тебе это сказать: ты понравился ей, а она… – голос его надломился, казалось, он говорил на бесконечном вздохе. Плечи его опустились, отражение огонька сигареты дрожало в окне. Я не понимал, что произошло с этим сильным человеком? Что могло его расстроить? Я предчувствовал недоброе, – Оксанка тяжело больна, она умирает и… – дым сгустился и зашатался передо мной забивая уши и звеня, – она знает... – старик захлебнулся и хрипло выдохнул, молчал минуту, очнувшись продолжал, – внучка еще маленькой была, Иван нарисовал картину... она висит над кроватью в ее комнате, – казалось, он взял себя в руки, я обреченно слушал, - два лебедя белых, плывут в тумане как ангелы… Оксанка так и называет их – «мои белые ангелы», - старик расправил плечи - они оба погибли, разбились... Оксанка всегда мечтала увидеть лебедей, просила меня отвезти ее в столицу. Она была там... больницы, врачи, много, а лебедей так и не увидела. Теперь врачи говорят, у нее есть месяц. Прости меня Саша…

Он не плакал. Я не видел его слез. Кажется он что-то еще сказал, я не помню. Сигарета обожгла мне пальцы. Он остался там.
Я шел по коридору вагона.
Что я делал? Господи! Я считал шаги… Зачем я это делал? Почему я насчитал их тридцать… Боже! Как их может быть тридцать в таком коротком коридоре?… Как может быть месяц?... Всего тридцать дней… Я остановился у входа в купе… Все… Нет больше мыслей…У меня нет больше мыслей…
Я не слышно прокрался , и лег на нижнюю полку… Время застряло у меня в горле, я не мог дышать…
Только слышал гулкие удары ее сердца…

Прошло немного времени. Мы по прежнему были одни. Неожиданно она села, потом повернувшись, уперлась ногами в мою полку. Обхватила руками коленки и уткнулась в них подбородком. Тихо произнесла со вздохом:
– эх дедуля... он сказал тебе…
– что? – переспросил я замирая, не понимая что происходит.
- иди ко мне, я хочу тебе что-то сказать, – она улыбнулась и поманила меня кивком головы. Я медленно сел напротив, так же. Она приблизила лицо, и зашептала, уткнувшись ледяными губами в ухо, протяжно, на распев, отрешенно…
- Саша… ты знаешь… я много раз их представляла и читала про них… дедуля сказал тебе, что я хочу их увидеть. Теперь я уже еду к ним. Они нарисованы на моей картине. Два прекрасных белых ангела, два лебедя. Ты знаешь Саша как они целуются? Как голуби... Только у них длинные белые шеи и они могут обниматься и ласкают друг друга розовыми клювами… - я знал, что она улыбается, у меня кружилась голова. Я отпрянул, это было выше моих сил, но, обжигая шею рукой, закрыв глаза, она приблизила свои губы к моим, так что они соприкасались с каждым движением вагона и жарко зашептала – Сашенька, я прошу тебя, выслушай милый, я больше не смогу никому рассказать этого, никому не скажу, понимаешь!?
Я сошел с ума, я обхватил руками ее раскаленные плечи и плакал задыхаясь.
А она? Она взяла мое сердце, подняла высоко к звездам и взорвала его… как сверхновую…

- - -

Приехал. Шел по городу, уверенно и размашисто и прохожие уступали мне дорогу. Я знал, что нужно делать. Обязательно нужно найти ответ. Она просила меня – «Ты должен узнать… ты обязательно должен узнать!… Могут люди любить также прекрасно, как любят лебеди?… Как белые ангелы…?»

Прошло время, а я все ищу ответ…

… Двадцать восемь… двадцать девять… тридцать…