Исходное сообщение pussi
...которое мне мама давно ещё читала наизусть, но отрывками, потому, что учила давно. Он рассказывала, что когда они учились в школе, переписывали его друг у друга и учили наизусть. Я дано хотела почитеть его, но в поэтических книгах такие стихи не печатают. Нашла через поиск в интернетe.

Маргарита Алигер

Мама, мама, ни слезы, ни слова.
Не помогут слезы и слова.
В старости лишившаяся крова,
чем же ты довольна и жива?
Вышло так, что мы давно чужие,
розно и по-разному живем.
Но на южном берегу России
у меня всегда был мамин дом.
Там все та же милая посуда,
там все та же вкусная еда.
Если мне придется очень худо,
я еще могу уйти туда.
Вырастают и уходят дети,
но порой напоминает кровь:
есть еще пристанище на свете,
эта непреклонная любовь.
Но удар безжалостного грома
уничтожил твой надежный лад.
У тебя отныне нету дома.
Над тобою зарева горят.
Затемнив покой и благородство,
проступило через тыщи лет
дикое, обугленное сходство
с теми, у кого отчизны нет,
чью узрев невинность в приговоре
злого и неправого суда,
содрогнулась чермная вода,
ахнуло и расступилось море.
Для кого опресноки сухие
Божье солнце щедро напекло.
Сколько от Египта до России
верст, веков и судеб пролегло?
Мама, мама, в вечности туманной,
страдным, непроторенным путем,
сколько до земли обетованной
ты брела под солнцем и дождем?..
Кто же мы такие, я с тобой?
Разжигая печь и руки грея,
наново устраиваясь жить,
мать моя сказала: "Мы - евреи.
Как ты смела это позабыть?"
Да, я смела, понимаешь, смела.
Было так безоблачно вокруг.
Я об этом вспомнить не успела.
С детства было как-то недосуг.
Родины себе не выбирают.
Начиная видеть и дышать,
родину на свете получают
непреложно, как отца и мать.
Я люблю раскатистые грозы,
хрусткий и накатанный мороз,
клейкие живительные слезы
утренних сияющих берез,
безыменных реченек излуки,
тихие вечерние поля...
Было трудно, может быть, труднее,
только мне на все достанет сил.
Разве может быть земля роднее,
той земли, где верил и любил!
Той земли, которая взрастила,
стать большой и гордой помогла.
Это правда, мама, я забыла,
я никак представить не могла,
что глядеть на небо голубое
можно только исподволь, тайком,
потому что это нас с тобою гонят
на Треблинку босиком,
душат газом, в душегубках губят,
жгут, стреляют, вешают и рубят,
смешивают с грязью и песком.
"Мы - народ во прахе распростертый.
Мы - народ, поверженный врагом.."
Почему? За что? Какого черта?
Мой народ, я знаю о другом.
Лорелея - девушка на Рейне,
Старых струн зеленый перезвон...
Чем мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодили, Мендельсон?
Я спрошу у Маркса и Эйнштейна,
Что великой мудростью полны,
Может им открылась эта тайна
Нашей перед вечностью вины?
Разве все, чем были мы богаты,
Мы не роздали без лишних слов?
Чем мы перед миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?
Жили щедро, не щадя талантов,
Не жалея лучших сил души.
Я спрошу врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших,
И потомков гордых Маккавеев,
Вечных сыновей своих отцов,
Тысячи воюющих евреев,
Храбрых офицеров и бойцов.
Отвечайте мне во имя чести
Племени, гонимого в веках,
Мальчики, пропавшие без вести,
Юноши, погибшие в боях.
Вековечный ужас униженья,
Причитанья матерей и жен...
В смертных лагерях уничтоженья
Наш народ замучен и сожжен.
Танками раздавленные дети,
Этикетка "юде", кличка "жид".
Нас уже почти что нет на свете,
Нас уже ничто не удивит.
Мы - евреи. Сколько в этом слове
Горечи и беспросветных лет!
Я не знаю, есть ли голос Крови,
Но я знаю - есть у крови цвет.
Этим цветом землю обагрила
Нечисть, заклейменная в веках,
И людская кровь заговорила
В смертный час на разных языках.
Вот теперь я слышу голос крови,
Тяжкий стон народа моего.
1945