Бич Божий
или как человек человечеству вынеc вердикт  – смерть.

Пролог
Абхазия, 1978 год.

- Ви, мы не успеваем, солнце перевалило зенит. Давай ловить машину.
Егор остановился. Я прошагал ещё пару  шагов, и тоже остановился у каменной стены, повернувшись спиной с рюкзаком, опёрся об неё и медленно начал спускаться в присядку. Присел, стянул бандану с головы и вытирая пот с лица уставился в сторону откуда пришли. Егор обошёл меня, снял рюкзак, уселся на него, и одновременно расстегивая его боковой клапан, вытянул термос. Из открытого термоса в алюминиевую кружку лился горячий чай заваренный с чабрицом, а из-за поворота выехал ЗИЛ-130 с наращенными бортами, в кузове которого от борта к борту болталась гора из свежо выкошенной травы. Освобождаясь от лямок рюкзака, я вскочил на ноги и начал двумя руками махать водителю. Зилок на полной скорости пронёсся мимо и резко затормозил. Из кабины машины в пыль дороги медленно влез седой сван и направился к нам.
- Чего хотите? Чего шляетесь по горам?
- Чаю хочешь? – сказал Егор и протянул кружку свану.
От неожиданного предложения – ответа, сван остановился и уставился на протянутую кружку.
- Нет. Чего надо?
- Подбросьте до Омаришары. Заплатим – сказал я.
Сван посмотрел на нас, принюхался к запаху чая, достал из кармана потрёпанную пачку «Астры», вытащил цигарку, закурил и пошёл вокруг машины пиная сапогом колёса.
- Денег не надо. Машину разгрузите, раскидаете траву, довезу.
Егор передал мне кружку с чаем и пошёл за рюкзаками.
- Мы согласны. Угощайтесь. Выливать жалко. Чабрец хароший. Ваш.
Сван взял кружку посмотрел в неё и начал маленькими глотками пить чай. Мы забросили рюкзаки, и готовы были забраться в кузов.
- В кузове поедите, в кабине места нет  – выдавил из себя сван и вернул мне кружку.
- Вы куда? – спросил сван.
- Гандорай и на Гвандру – ответил я.
Перемахнув через борт, и развалившись на траве, уставились в небо. Зилок понёсся по крутой горной дороге. Час дороги прошёл незаметно,  когда послышались голоса людей мы развернули свои головы и начали разглядывать Омаришару. Ничего особенного, сванская деревня, сванские дома на сваях, сванские мальчишки на берегу реки и сванские тётки и старухи в огородах. Машина въехала в один из дворов, развернулась, остановилась и мы почувствовали как начал подниматься кузов. Переглянувшись, сиганули из кузова с рюкзаками. Егор жестом просигналил удивление, я пожал плечами и пошёл к кабине водителя. Сван вылез, глянул на меня и ничего не говоря направился к дому. Из кузова посыпалась трава. Сван принёс вилы и грабли. Ткнул пальцем в участок двора и проскрипел:
- Остатки свалите на землю, кучу разгребёте по всей площадке.
Егор забрался опять в кузов и начал выбрасывать оставшуюся траву, а я вилами и граблями разравнивал её по участку указанную сваном. Поглядывая на солнце и разбрасывая траву, мы с Егором отрабатывали оказанную нам услугу.
- Успеем!
- Да! -  ответил я, и услышал как на улице затарахтел мотоцикл. Трескот приближался и через несколько секунд  чудо советской мотоциклетной техники въехало во двор. В седле «Урала» сидел «мент» с усами. Глянув на нас из под козырька фуражки он направился к свану, который сидел за столом и смолил цигарку за цигаркой. Сван вышел из-за стола, они обменялись приветствиями и ушли в дом.
- Давай заканчивать и пошли отседова  – произнёс я и повернулся к Егору.
Егор, так же как и я стоял и наблюдал за прибывшим и сваном.
- Я сейчас – сказал Егор, положил грабли и тихо направился к стене дома. Пробравшись вдоль стены, Егор исчез за угол. Понимая, что спрашивать Егора о чём-то уже поздно, я продолжил разгребать траву. Егор показался минут через пять, только уже с другой стороны дома, поднял грабли и продолжил работу. Послышался скрип двери и из дома вышел «мент». Глянув в нашу сторону, он завёл мотоцикл и как ни в чём небывало уехал. Я посмотрел на Егора. Егор на пальцах мне показал:
- Мы остаёмся.
Опять заскрипела дверь, вышел сван и направился к нам.
- Молодцы. Спасибо. Хватит. Идите к столу. Сегодня на Гандорай идти уже поздно. Оставайтесь. Завтра утром я вас провожу. В шесть выйдите, к обеду подойдёте к перевалу.
- Да, вы правы. Спасибо за гостеприимство – услышал я голос Егора.
Пока я смотрел то на свана то на Егора, Егор собрал вилы, грабли и отнёс их к стене дома, вернулся, подхватил рюкзак, толкнул меня плечом показывая на мой рюкзак
- Чё стоишь? Бери рюкзак и пошли.
За столом говорили Егор и сван, я молчал и гадал, чтобы это всё значило. Из их разговора удалось узнать, что у свана три сына и работают они в Сухуми в милиции, жена свана уехала на два дня к младшему сыну  помочь по хозяйству, будет завтра вечером. Сван несколько раз выходил, и Егор мне успевал «сказать» пальцами:
- Молчи и слушай.
Мне надоел никчемный с акцентом бред свана об истории его рода и народа на этой земле, взял из рюкзака карту маршрута,  ушёл и улёгся на траву, которую до этого разбросал во дворе на просушку.
Солнышко садилось быстро. Вышел во двор Егор, махнул мне рукой:
- Пошли устраиваться.
Мы разместились в сарае на прошлогоднем сене. Пальцы Егора быстро побежали по фалангам моих пальцев. Из сказанного Егором вырисовывалась следующая картина. «Мент» отправился за подмогой, чтобы нас перехватить при входе в ущелье ведущее к перевалу Клыч – Гандорай. Сван должен задержать нас у себя до шести утра, так как «метовская опер» группа должна успеть блокировать вход в ущелье. Вся эта затея связанна с тем, что у сванов наблюдается острая нехватка рабочих рук в сезон когда Земля начинает плодоносить. А так как у этих в этой стране работают на Земле только тётки да старухи, которым тяжёлый труд не под силу, то они берут\захватывают в рабство физически крепких мужчин, приезжающих из других земель любуясь природой покорять Кавказские горы. Егор также сообщил, что «мент» посетовал на то, что трёх ребят студентов ранее взявших в рабство пришлось отпустить, так как один из них был сыном какой-то шишки из Ставрополья и на их поиски выехали прокурорские работники. Одного из студентов, самого несговорчивого, долго пришлось бить в отделении милиции, после чего тот согласился работать, но всё таки пришлось ребят отпустить. Скандал спустили на тормоза, откупившись деньгами.
- Суки – выдавил я из себя.
- Сразу на Гандорай нельзя. Будут там искать. Сделаем крюк. Уйдём на Нахар через южный приют, после перевала траверсом двинемся на Гандорай – пальцами «сказал» Егор.
Мы замолчали.
… я достал нож и полез на крышу сарая. На опорной балке под потолком вырезал несколько рун.
- Огонь? – спросил Егор, когда я вернулся.
- Да – детей, женщин нет, а эту суку мне не жалко.
   Миновав в обход южный приют (учли возможность наличия связи работников КСС и работорговцев) и выходя справа от перевала на исходную позицию для его взятия, у небольшого снежника из под которого журчал ручеёк я по направлению его шёпота выложил камешками ещё насколько рун, так чтобы со временем по сильной воде их разметало. Ночью, под звёздами размером с блюдце, мы с Егором в лоб штурмовали перевал Нахар.
… а в это время, стихия воды накопившись в одном месте отсалютовала нам (под утро, почти у самого перевала) белым лучом над домом сванского работорговца, который превратился в огонь уничтоживший как минимум сарай этой твари.



Мерзость человеческая

 По ним не будут звонить в колокола

- Оля. Оля. Ну давай же. Ну. Ну ещё. Дави. Дави её.
-…Маруся, ну как же ты так?
На балконе хрущёвки, в лежачем положении на пузе, утирая грязными кулаками слёзы, крутился мужичёк, который от всей своей души желал смерти всем, всем, кроме дерущихся на детской площадке женщинам. Таких мужичков было около десятка, они расположились  на балконах в других домах, окна и балконы которых выходили во двор где был «ринг». Они выполняли приказ Сявы: - Не высовываться! Иначе удавлю – сказал он бичам, когда договорился с «уполномоченным» о бое.
«Ринг» представлял из себя грязную лужу, которая образовалась на месте где когда-то играли, лепили из формочек песочных зверюшек дети и их мамы. В «ринге», две женщины рубенсовской комплекции, абсолютно голые, дрались за бутылку водки победительнице и четыре ящика водки, для своих друзей - ханыг. «Серпом» у грязной лужи в офицерских плащ-палатках стояли люди, рядом столики и чуть поодаль их чёрные волги. На столиках под зонтами водка и закуска, к которым изредка прикладывались эти люди. Напротив «серпа», в ряд, стояли несколько белых «восьмёрок» и иностранный джип. Хозяева этих машин наблюдали за происходящим прямо из салонов машин.
Моросил дождь. Оле удалось намотать Марусины волосы на кулак и с силой рвануть их на себя. Хотя Маруся и пыталась удержаться от падения, хватаясь за руки, но она всё жъ упала и упала лицом вниз, в лужу, причём так, что её голова оказалась между ног соперницы. Оля, не долго думая, резко уселась своим голым задам на затылок Маруси, освободила руки от её волос и сцепив пальцы обоих рук в замок со всего маха ударила жертву по спине. Бой перешёл в финальную фазу, мутузили они друг друга уже около получаса, от удара Маруся хрякнула, грязная жижа ей влезла в рот, и она задыхаться задёргалась. Оля не понимая, что тело Маруси задыхается и рвётся сделать глоток воздуха, приняла усиленное дёрганье тела за попытку освободится, для продолжения боя стоя, приподняла свой зад и ещё раз резко опустилась на затылок соперницы, одновременно ударяя по спине сцепленными в замок руками. И так ещё раз, ещё, ещё и ещё….
Замок расцепился и Оля уже просто прыгала на затылке Маруси и шлёпала по её спине раскрытыми ладошками.
- Маруся, что же я делаю…. Маруся, как же так? Сыночки наши родные…. да что жъ это такое….Ну почему же всё так?
Марусино мёртвое тело лежало в грязи, на нём сидело голое женское тело и орало в небо:
- Твари, как же я вас всех ненавижу!
Из джипа вылез хмырь в кожаной куртке с битой в руке, подошёл к орущей Ольге на расстояние удара, и со  всей силы, размахнувшись «дубиной», ударил Олю по голове.
   Люди, под офицерскими плащ-палатками которых виднелись не армейская форменная одежда, а вполне гражданские «цивильные» пиджаки,  уселись в чёрные волги и покинули это место, которое когда-то было офицерским городком, где проживали семьи офицеров служащих в расквартированной неподалёку части, а ныне обеспечивающее пристанище для небольшой группы людей называемых в народе – бичами, бомжами, бродягами, пьяницами-забулдыгами, ханыгами и иначе. «Восьмёрки», по команде того,  в куртке, тронулись вслед за чёрными волгами.
Уголовник – «эмигрант», хмырь по кличке Сява выскочил из подъезда и подбежал к оставшемуся, тот протянул Сяве биту, которую он тут же взял и поглядывая на мёртвые тела спросил:
- Как завтра? Как договорились?
- Мы с тобой не договаривались, я сказал, ты сделал. Ты завтра, всех своих уродов, утром приведёшь сюда на площадку, скажешь, что будет работа! Поедете работать. Понял?
- Да конечно! А водку можно взять?
- Нет. Всё пейте сегодня. Завтра будете работать. Понял!?
Сява подобострастно закивал головой, и кивал до тех пор пока тот в куртке, не сел в джип и джип не скрылся за углом брошенного когда-то людьми дома. Бичи начали выползать из пустых домов к луже, в которой лежали два мёртвых женских тела. Бичи сгребли всю водку, закуску и тихо стараясь не разбудить мертвецов, все кроме одного спустились в тёплый подвал пить водяру.
Кыш сидел в луже и тупо глядел в неё. Эти два тела встретили его и обогрели, когда год назад он в своих странствиях по родимому краю вышел на этот городок. Окончательно спившийся, закончивший с золотой медалью школу, студент отличник, отец двух девчонок, выгнанный за беспробудную пьянку из дома женою муж, никому не нужный после развала союза специалист, был здесь принят и понят. Мужички более полугода здесь не задерживались, их всех всегда куда-то всё время несло, а Кыш остался, его душе здесь было тепло и легко. Оля и Маруся, бывшие работники городской столовой и матери погибших в Афганистане сыновей погодков, которых забрали и живыми им не вернули, пригрели Кыша и стали ему сёстрами. Они втроём, почти каждый день (после выполнения своих обязанностей) ходили на кладбище к мальчишкам и рассказывали им последние новости. Муж Маруси, офицер служивший в расквартированной части, узнав о смерти сына застрелился в тот же день, Олин муж, узнав, что тело их Пашки разорвало на мелкие кусочки двинулся рассудком до того как останки его сына в «цинке» приехали домой, коротал свой век в одной из Южно-Уральских психушек. Так что это троица, почти уже как год была единым, цельным организмом. Кыша бичи затащили в подвал уже поздней ночью, влили в него водку и уложили спать. Кыш не спал. Кыш слушал. Кыш надеялся услышать голоса, которые стали ему родными. Его пропитый разум надеялся, что то что сегодня видели его глаза было лишь только сном. Сейчас он услышит голос Ольги Николаевны, которая матюгаясь разгонит бичей «полировать шконки» и поставит на ночь вариться кости животных, что бы утром хлебнув горячего бульона, бомжи разбрелись «шершерить хапу». Но голоса всё не было и не было, и почему-то бичи всё время вспоминали, что да как, а обычное где, не упоминали. Всегда на ночь строились планы, где завтра добыть пойло, хавку и деньги, а сегодня об этом не говорили. Почему так? - подумал Кыш. Разговор шёл только о тяжёлой доле бродяг и какой-то работе, которая всех их ожидала завтра, даже «сибрух» забирают на работу. Старух было трое, они уже ничего не «шершерили», они просто доживали свой век в этой стае, это бывшие «швабры», которым так и не удалось «убить жида». Работа! ….как долго он не работал, как давно это понятие стёрлось из его лексикона. Добыча, добыть, надыбать, украсть, выпросить, но только не заработать. Какая-то работа? Откуда? Мозг Кыша пытался состыковать нестыкуемое и слушать, слушать, слушать….
   Бичи рассказывали о испытаниях баллончиков с газом  в живую на них «цивильными малолетками», о том как в зад вставляли трубки, садили на муравейник и это насекомое выедало человека изнутри, как рвали запоздалых бродяг в деревнях тракторами, вспарывали женщинам утробу, а мужчинам отрезали половые органы, устраивали между бомжами дуэли на пистолетах в магазинах которых было по одному два патрона, поили водкой, а потом закапывали живыми в землю и на ещё шевелящихся холмиках продолжали банкет, устраивали гладиаторские бои, отлавливая двух или нескольких бомжей, загоняя их в бункер и заставляли бороться не на жизнь, а насмерть, вылавливали молодых мальчишек и девчонок и продавали на восток и Кавказ для удовлетворения тамошней похотливой мерзости, о дальневосточных деревнях где осели стаями «крутые поцы» устраивающие охотничьи сезоны на отловленных ранее бичей. Слушал как стая (углубляясь всё дальше и дальше во вспоминания или пересказы историй, летящие по стране опережая самих героев этих историй) рассказывала о бичах сжигаемых всем «трудовым коллективом» после того как они справлялись с заказом колхозно-совхозных предприятий по уборке урожая, которых добросовестно поставляли социалистическим работодателям чеченцы и иные выходцы из народов Кавказа. Жгли, жгли и жгли обмазанных мазутом бичей засунутых в «резиновый стакан» образованный из старых покрышек, а вокруг голые работорговцы танцевали в диком экстазе дикие танцы их родов и племён.
….«Стас, Стасик просыпайся, сынок! Стас…»
- Стас, мать твою, да проснись же ты.
Кыш, резко проснулся, открыл глаза и вместо матери увидел Ви.
- Какого ху…? Ты чего спать не даёшь?
- Стас, на работу завтра не ходи. Сява срубит все бабки за вашу работу и свалит. Корячится будешь зазря.
- Ты у нас без году неделя Ви, с чего мне тебе верить? Сява договорился о работе. Я хочу работать. Деньги мне не нужны. Пусть будут у Сявы, он на водку даст. Вали, не мешай спать.
- Я слышал разговор Сявы и Жмыха, они решили валить с Урала в Сибирь. Вам ни хрена завтра не обломится. Смотри сам.
Кыш запрокинул голову и вернулся к матери в сон.
   Хмырь в кожанке стоял возле лужи и разглядывал стаю, состоявшую из десятка бичей и трёх старух выстроившихся с другой стороны лужи. Каждого разглядывал по отдельности. Между ними лежали два трупа. За джипом хмыря стоял бортовой ЗИЛ-130.
- Все в машину! – скомандовала куртка.
Зилок уже час тащился по лесной дороге, в кузове которого из стороны в сторону болтались бичи. Внезапно лес расступился и они выехали на поляну. Осеннее солнышко ещё грело, бабье лето было на исходе. Летали паутинки. Чирикали пичужки. Машина выехала в центр поляны, развернулась и кузов начал подниматься, бичи посыпались на землю. Высыпав бичей, машина с поднятым кузовом резко рванула назад в лес, пока бичи поднимались, из леса вышло два десятка бритоголовых пацанов в чёрных куртках с автоматами наперевес.
- Сууууууууки! – заорал Сява, поняв что будет дальше.
Раздались первые, неуверенные выстрелы. Пацанов вязали кровью и учили убивать, это было их первое учебное задание. Бичи, не понимая что происходит, пытались подняться после того как их сгрузили с машины, но тут же падали сражённые пулями.
Расстреляли, а потом сожгли всех, кроме одного.

Эпилог

   Скелет Стаса летел мимо деревьев, унося его плоть всё дальше и дальше в лес, от шлёпающих по стволам пуль. Плоть хотела жить. Рефлекс, защищающий плоть, ей в этом помогал, жилами скручивая и раскручивая кости скелета, заставляя его тем самым двигаться быстрее и ещё быстрее. Мозг автоматически рассчитывал скорость и расстояние до того или иного дерева, и вовремя давал команду, свернуть ему влево или вправо, перепрыгнуть или пригнуться. Это существо – человек, убегало от смерти и его разум кричал во всю глотку:
- Что бъ вы здохли твари! Все! До единого!
   Пуля влетела Стасу в большое затылочное отверстие когда он перепрыгивал пень. Влетев в затылок она разворотила темя, и вылетела из того места, где когда-то, так долго, зарастал его родничок. Дух наконец-то вырвалась, унося его душу от приговорённых им на смерть, в края где нет и не будет никогда человеческой мерзости.
   Тело Стаса было преданно земле и на могильном холмике в лесу поставлен Крест Его Путей.


Примечание:
Шершерить хапу – искать удачу
Эмигрант – беглец из мест лишения свободы
Сибруха – старуха
Швабра – проститутка
Убить жида – разбогатеть
Крутой поц – деловой половой член
КСС – контрольно-спасательная служба

---