Чудная страна ты, Россия. Чего только не встретишь на твоих безбрежных просторах. Сильно побитый и давно не мытый гражданин решительно занимает центр вагона пригородной электрички «Москва – Петушки»:

– …Граждане, скрывать не буду. Я только из милиции. Мне надо до Богородска. Христом Богом прошу. На колени встану, – однако, не встает, видно, силы у него уже не те. – Помогите мне!..

Бедняга, вот уже месяц я его встречаю посреди этого скорбного и тяжелого пути. То ли Богородск переместился, то ли милиция останавливает его через каждый километр и бьет. Нам ли это понять, и как не помочь. Конечно, не устоял.

А вот тоненько заблеял мужик с мальцом и сундучком в руках со щелкой для денег: «Степь, да степь кругом…» На сундучке – сомнительная и сильно потертая надпись «175 замученных Чернобылем». В памяти всплыл апрель 1986 года и почти день в день рождение сына вместе с этим ядерным монстром. Вздохнул и не устоял.

Не успели глаза высохнуть от слез, как в вагон вбегает веселый грузин:

«Хатите, на пяти языках скажу «Купите лезвие "Lazer"». Замечательные лезвия, сам бреюсь. Видите, какой красивый». Посмотрел: и в самом деле, уж больно хорош. Не устоял, купил.

А вот по проходу, в грязном халате, отталкиваясь руками и волоча за собой совсем здоровые ноги,  ползет восточный человек. Очевидно беженец, то ли оттуда, то ли отсюда. Кто сейчас на это может ответить? Он настойчиво и вопрошающе протягивает свои грязные руки. Почему бы и не дать. Вон как человек мается. Попробуй-ка проползи так хотя бы пол-вагона. Не устоял, однако.

А вот отделение контролеров и «Омон» с автоматами наперевес оцепили вагон, сгоняя «зайцев» к центру, как для расстрела. Кажется, моя очередь. Зажмуриваю глаза и сквозь шум в висках доносится: «По идее, вам штраф 126 рублей надо платить». «А если не по идее», – робко возражаю я. «Тогда 10 рублей». Туман слегка рассеивается, и я с облегчением отдаю свою кровную десятку. Разве устоишь здесь.

Тем временем, с другого конца вагона уже запел тоненьким и фальшивым голоском мальчуган лет двенадцати: «…Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москвее е е е е е…»

– На что собираешь, коллега?

– Это тайна. Не могу сказать.

Я уважаю чужие тайны. Как тут не дать. Не устоял.

С жалобно протянутыми 13-тью лапками, так что каждому досталось почти по лапке, просит на горючее до Альфы Центавра какой-то иностранец. Чудно. Не устоял.

А вот весьма интеллигентного вида молодой человек, виртуозно тасуя, как колоду карт, небольшие яркие книжечки: «…Салаты, консервирование, кроссворды…». Каждый раз, когда он проходит мимо меня, я слышу его тихое, но от чистого сердца послание всем сидящим. «Сволочи», – говорит он с тем особенным придыханием, после которого не остается сомнения в том, что это и я тоже. После минутной борьбы с самим собой (дать или не дать), все-таки не устоял.

«А вот петушки, да курочки, резные фигурочки», – пробасил мужик в ермолке и сапогах на босу ногу. Вспомнились преданья старины глубокой, ярмарки, барышни в кокошниках и как-то само собой вырвалось из груди: «Эх, давай мужик на всё, что есть».

Внутри похолодело, кое-кто перекрестился, дети заплакали, когда раздался зычный, как иерихонская труба, зов:

– «Пивооооооо!!!!!!!!!!!. Минераль?????!!!!!!!!. Орешки соленые? Фи-сташки». (пианиссимо) «Шоколад!»(форте).

По проходу, цепляя всех огромным рюкзаком за спиной, шел, судя по выдающейся шкиперской бородке, то ли бывший поэт, то ли моряк, подрабатывающий по совместительству еще и пароходным гудком.

Господи, это надо слышать. Рука сама метнулась к деньгам. Что такое? Вот досада. Деньги кончились. Граждане, подайте, чтобы подать этому гражданину.

Не устояли.