Идея о всемирном призвании русского народа, о его «всечеловечности» была выдвинута Достоевским ещё в начале 60-х. Но в середине 70-х она обрела некоторые новые, оригинальные лейтмотивы. В принципе, любой европейский мессианизм (французский, немецкий, даже англосаксонский), настаивая на всемирной миссии своего народа, подчёркивал, что суть её не в национальном эгоизме, а в самоотверженном служении человечеству. Но только у Ф.М. эта идея приобрела отчётливо самоуничижительный оттенок:

«…мы сознали … всемирное назначение наше, личность и роль нашу в человечестве, и не могли не сознать, что назначение и роль эта не похожи на таковые же у других народов, ибо там каждая народная личность живет единственно для себя и в себя, а мы начнем теперь, когда пришло время, именно с того, что станем всем слугами, для всеобщего примирения. И это вовсе не позорно, напротив, в этом величие наше, потому что все это ведет к окончательному единению человечества. Кто хочет быть выше всех в царствии Божием - стань всем слугой. Вот как я понимаю русское предназначение в его идеале» (ДП. 1876. Май). «…Почему они [европейцы] всё не могут никак в нас увериться раз навсегда, поверить в безвредность нашу, поверить, что мы их друзья и слуги, добрые слуги, и что даже всё европейское назначение наше – это служить Европе и её благоденствию» (ДП. 1881).

Почётная роль всемирного слуги вытекает якобы из природных свойств русского характера, более того, оказывается, быть слугой и значит быть господином: «Посмотрите на великоруса: он господствует, но похож ли он на господина? Какому немцу, поляку не принужден ли он уступить. Он слуга. А между тем, тем-то – переносливостью, широкостью, чутьём своим он и господин» (из записной тетради 1876 – 1877 гг.). Диалектика «слуга-господин» и «русское – всечеловеческое» приобретает у Достоевского настолько запутанный характер, что вряд ли возможна её логически непротиворечивая интерпретация.

С одной стороны,  основополагающий лозунг Достоевского: «Стать русскими во-первых и прежде всего» (ДП. 1877. Январь). С другой, онтологическая суть «русскости»   - «всечеловечность», т.е. служение другим народам, чем, собственно, по мысли писателя, русские и занимались весь «петербургский период», «ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо больше, чем самой себе?» (ДП. 1880). Таким образом, писатель, в сущности, призывает Россию продолжать ту же политику «служения Европе», но только с осознанием, что она это делает не по глупости, а во имя исполнения своей великой миссии, коей надобно не стыдиться, а, напротив, гордиться. Тогда изменится отношение к России и в Европе: «…как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнёт и он нас самих уважать» (ДП. 1877. Январь). «Слуга» остаётся «слугой», просто теперь он должен воображать, что «слуга», на самом деле, «господин», и надеяться, что те, кому он служит, это открыто признают.

Понятно, что перед нами перенесение норм христианской этики в сферу политического, но не говоря уже об архаичности такого переноса для второй половины  19 в., заметим, что подобная логика нимало не свойственна и русскому православию «допетровского» периода – вряд ли Ф.М. православнее инока Филофея. Корни достоевской «всечеловечности» вовсе не в православной традиции, а в экуменическом мистицизме времён Павла I и Александра I (характеризуя политику Павла, Ф.В. Ростопчин писал А.В. Суворову: «Он намерен спасти Европу: всё равно от кого»; это определение вполне подходит и к политике Александра периода Священного союза).

Так же всем друзьям рекомендую экшены скачать бесплатно и провести этот вечер с пользой)

http://photos-and-drawings.ru/post193845529/