Эни стояла у озера, стояла не шевелясь. Лишь еле заметные облачка пара иногда появлялись у лица, но их тут же растворял в себе тихий ветер, легко перебиравший ее непослушные черные волосы и приятно касавшийся кожи. ''Будь он человеком, -- подумалось Эни, -- я сказала бы ''нежно''... Жаль, что он только лишь ветер...''
Ей недоставало этой трепетной нежности, но Эни даже подумать не могла, что источником ее может быть не человек, а потому лишь по-детски злилась на дразнивший, как назло, ветер и глубже зарываласть в свою меховую жилетку, отчего становилась похожа на нахохлившегося воробья.
Было раннее утро, и солнце, видимое из-за прохладной дымки неярким размытым пятном, еще задевало острые верхушки мирнов, растущих на другом берегу. Еще десять минут назад, по дороге к озеру, Эни успела озябнуть, поэтому добравшись до места так и не решилась слезть с теплого седла, а лишь спустила с педалей ноги да сунула руки в карманы.
Вскоре все звуки стихли. ''Зачем я опять сюда приехала? -- привычно шевельнулось в сознании -- Ритуал. Поездки сюда -- это ритуал. В них все расписано. Даже эти мысли, слово в слово, шаг в шаг... Ведь я давно уже ничего не чувствую, разве что ветер! Разве что...''
Эни действительно приезжала сюда почти каждое утро, исключая, разве что, особо дождливые дни -- мокнуть она не любила, как кошка. Только купаться, только в теплой летней воде и обязательно в одиночестве. Лучше всего летним вечером, когда от воды, нагретой за день, идет пар, а в сумерках уже не разглядеть дальний берег.
Но теперь она воспринимала эти утренние поездки просто как способ поддерживать себя в форме. Проснуться на рассвете, умыться, быстро одеть хоть что-нибудь -- желательно, конечно, по погоде... Ноги в любимые кроссовки, затем во двор, сесть на не менее любимый велосипед, и по окрестностям, до утренних газет... ''Хорошая прогулка. Ровно то, что нужно молодой женщине для сохранения молодости...'' -- каждый раз, отъезжая, думала она. И каждый раз, под каким-нибудь предлогом или ''просто так'', приезжала сюда. Приезжала, останавливалась у берега и ждала, размышляя о бессмысленности своих действий...
Нельзя сказать, чтобы нынешнее утро чем-то отличалось, однако за то небольшое время что Эни стояла здесь, температура, как казалось, успела упасть почти до нуля. Жилет уже не спасал, ей было холодно будто бы изнутри. ''Странно, вроде солнце встает, -- еле слышно пробормотала Эни себе под нос, -- должно бы теплеть, а не...'' Додумать она не успела. Неожиданно пришло понимание, что уже некоторое время она слышит, нет, не слышит, скорее чувствует всем телом легкий мелодичный звон.
Эни задрожала, из глаз невольно потекли слезы и на губах стало солоно. Этот звон отозвался острой болью где-то в самой глубине, и Эни показалось, что она кричит, но вряд ли кто-то смог бы её сейчас расслышать, пусть даже и с полушага.
Звон. Он был ей хорошо знаком, хоть слышать его довелось лишь однажды. Зато снился он Эни до сих пор. Правда дома, в своей постели, ей удавалось то, что было недоступно сейчас, и уже через минуту приходилось, забыв про сон, успокаивать матушку Нилл, разбуженную криком. Ночное наваждение рассеивалось, но сон не шел, и Эни, зарывшись в одеяло, сжавшись в маленький комочек, начинала вспоминать...
Эни-Клир Сандерс. 17.03 1030, просв. 250К, 3 сеанса
почти печатными буквами было выведено в журнале старшего лаборанта, немолодого, скупого на слова и улыбки дядьки, которого Эни грешным делом побаивалась. Поэтому, пока она ждала, наблюдая от двери за его неспешными действиями, новенькая заявка во влажных от волнения ладонях успела приобрести самый невзрачный вид...
На выходе из корпуса Эни ликовала. При взгляде со стороны можно было подумать, что это не девушка двадцати лет от роду, а препарат только что с сеанса собственной персоной, так она светилась. Даже со ступенек не сошла, а слетела вприпрыжку, чуть не сбив с ног какую-то почтенную фрау. Было немного стыдно, но от того даже более радостно. Еще бы -- так повезло!
В это время на микроскоп обычно не пробиться, а уж с тремя сеансами подряд... Эни приготовилась ждать не меньше двух месяцев, бесконечно долгих скучных месяцев. Теперь же работа закипит -- за полторы недели нужно успеть сделать все препараты, настроить свою камеру... Такая жизнь ей нравилась, очень даже нравилась, а вот ожидание, напротив, давалось с трудом, угнетало.
А дальше...
Сколько времени прошлого с торо дня? Эни не знала, зато знала, что за это время успела и научиться ждать и разучиться робеть. Да... что-то там было дальше...
Дальше был солнечный бесшабашный день, новенький ситцевый сарафан к лету, пожалуй излишне тонкий для столичных соленых ветров и яркого солнца, но ровно настолько, чтобы легкое будоражащее смущение было приятным, а не утомительным. Была какая-то кофейня из тех, что разбросаны цветным бисером по нескончаемым переулкам, рыженький официант со столь светлой кожей, что казался Эни полупрозрачным миражом, вполне, впрочем, симпатичным. Потом была прогулка босиком по центральному парку, и вечерние улицы, освещенные ярче дневных. И, конечно, дорога домой...
В этом месте Эни обычно обхватывала колени руками, прятала в них лицо и нервно вздыхала. Правда снаружи было видно лишь огромное пуховое одеяло, вовсе не подававшее признаков истерики -- пугать лишний раз матушку Нилл совершенно нехотелось. Да и душу ей потом изливать-вытягивать... нет уж.
Дорога домой... Хорошее настроение, уставшие ноги, легкая голова. Вниз по эскалатору на ''Ренскую площадь''... Эни хорошо помнила, как вошла в вагон с неисчезающей весь день с лица мечтательной полуулыбкой, как встала у дверей по левую сторону вагона, чтобы никто ее не беспокоил. Помнила, как тронулся поезд и она через стекло стала следить за причудливой игрой бликов на стене, выложенной бело-голубой плиткой...
От этого воспоминания Эни вся напрягалась, будто ее сводило судорогой. Это воспоминание было особенным... Все прочее уже представлялось ей чем-то вроде цветных картинок в тумане, но это, это было чуть ли не более реальным (а может и правда более -- кто знает?), чем все, что окружало ее теперь.
Игра бликов... Как и сейчас, на озере, Эни не сразу тогда заметила, что к сверканию отражений примешивается что-то еще... звон. Возникло ощущение, что зайчики света, попадая в её глаза, разбиваются на множество осколков с тихим тонким переливом. Вскоре даже начало казаться, что звуки эти выстраиваются в какую-томелодию... но в какую? Эни никак не удавалось за ней уследить, словно та непрерывно менялась.
Происходившее совершенно заворожило ее. Даже толика годами взрощенного научного скепсиса или гораздо более старого врожденного любопытства не посмела шевельнуться внутри, до того все было красиво...
''Чертова дура! -- Сквозь сдавленные слезы ругалась она на себя в глубине одеяла, -- Научный работник, мать твою! Хоть на секундочку бы задумалась, что происходит, отвернулась бы... так нет же, красиво было! Ч-черт...''
Все это происходило за какие-то пять секунд, пока ускорялся поезд. А потом...
Над озером, играя лучами поднявшегося над лесом солнца, шел снег. Последняя капля соленой воды сорвалась с подбородка, пролетела мимо рамы, вниз, и ударилась о примятый стебель травы там, где мгновенье назад был кроссовок. С досадным звоном повалился на бок велосипед...
***
У окна только что въехавшего в тоннель поезда стояла симпатичная молодая женщина. Когда она входила в вагон, сияющая како-то легкой радостью, ее вполне можно было назвать девушкой и дать... ну от силы двадцать два. Сейчас же она почему-то плакала отвернувшись от окна, и было совершенно очевидно, что ей не меньше двадцати семи. ''Подумать только, как настроение может менять человека, -- пробормотал Янош, опуская глаза, -- И от чего она плачет?...''
