Как мне нравится этот демон-кот, вселяющийся в людей...

в чёрно-фиолетовом свете его кожа шелушится, частички мерцают как пыль, окружают его ореолом. Жадные глаза и руки и языки шевелятся за спиной, пытаются урвать по кусочкам его бледное тело. Руки, вскинутые в невесомости, застыли сверкая кинжалом в полуметре над его головой, пепельно-тёмные волосы заструились вдоль лезвия, сверкающий свет потерялся в бесцветных лабиринтах пространства. Влажные клыки с дрожащим дыханием разомкнулись у его ступней.

так началась вечность

я больше не представляю темноту как охотника, скорее жажду её тёплых рук, уютных объятий. Лёгкий шелест её бесцветно-тёмных крыльев усыпит мой слух, поднимет моё тело в невесомость, в безвременное беспространство. Я больше не представляю её скопищем ужасов и тысяч ледяных рук, она не следит за мной из угла комнаты, из зеркал. Она сидит на краю моей комканой постели и просто ждёт меня, а может, того часа, когда я останусь с ней навсегда... Безглазая, зубастая, бесчертная, молчаливая, такая уютно тёплая... я впускаю её в себя. Тихий шелест перьев глушит все звуки и мысли, космические пространства слепят глаза. Я чувствую её внутри своего тела, внутри вен и органов, внутри клеток мышц, внутри глазных яблок. Я стал часто закрывать глаза и впадать в транспорте в забытье. Я... Я стал спокойным, как полярная ночь. Превратился в самые пустынные океанские глубины. Давление давит на уши и звуки уходят из меня, истекают как ненужная кровь.

Внутри меня влажная пустыня, без единой живой души, без света и сновидений. Без кого бы то ни было, словно я скован тёплым льдом, и застыл посреди пространств и миров, заснул, потеряв счёт времени. Мои губы посохли, а ногти и волосы отрасли. Я не произношу ни чьих имён. Я чувствую её вокруг и внутри, мягкую, улыбающуюся, шелестящую... окутывающую. Чувствую спиной особо остро. Чувствую слухом, внутренними токами...Она стала для меня ближе чем когда бы то ни было. Такая естественная... окутывающая...

Feel me in the corner
Beside your mouth
Feel me in the inside of the
Faintest trace of sound
It's fire underwater
Breathing while you drown
Feel me in the saturation
When the sun burns out
I am the one inside you
And I am the one
(Inside your veins)
I am the one inside you
Over and over I'm here again
Far beyond the bruising
Sometimes underneath
Feel me in the aftermath when
You learn to world has teeth
There is so much more to this than
Phantom limbs for amputees
Here, dissolving through the trauma
This is where you'll feel the breath of me

закрывая глаза я представлял, как тёплый снег за окном окрашивается холодно-красным; брал взаймы свет уличных фонарей, высматривая в тенях появление собственного отражения. Струны моего голоса были натянуты до предела, когда я звал заблудившимся зверем твоё имя в предутренней полутьме, впуская в себя раз за разом обжигавшее лезвие, роняя тёмные и густые капли в жадные рты снежных прогалин. К рассвету ход моих мыслей затехал на остывшем, незыблимом ото льда океане. Сквозь пространства застывших подобно насечкам на шкалах волн, сквозь густой от пара моего же дыхания воздух, сквозь светотьму - я пробирался из ночи в утро, из мыслей о тебе к анреальности...

Такое редко увидишь в моём возрасте. Рукой с красным лаком на стриженых ногтях она ухватила кошачий хвост и, закинув на меня ногу, заснула. И так и проспала до утра, не разжимая кулака и не поворачиваясь на другую сторону... Мне показалось это таким трогательным.. Не знаю что именно, но я проснулся с приятным давлением в сердце.

А ещё в комнате было душно, а за окнами шёл снег. И я понял, что по лету в этом году я начал скучать слишком рано...

 скрипичным смычком играя на тонких запястьях рук, губами исследовать вместо глаз, рассматривать пальцами звук, стремиться сквозь призраков, шедших назад, не зная чужих голосов, не ведая Рай и Ад, высчитывать каждый стук, ловя языком сладкий яд.

Тёплый воздух блуждал средь его прокуренных пальцев. В темноте, прерываемой попеременно цветными вспышками, на полу среди мишуры и блёсток, среди запахов мандаринов и лондонской отдушки - он валялся на спине в сбитой позе, медленно перебирая пальцами, стараясь попадать в стремительный такт Сонаты Шуберта № 17. Призрачные тени расцвечивали посекундно всю комнату, заставленную горшками с орхидеями. В переливах музыки гомункул ёлочного дерева нависал над ним заботливым, мерцающим монстром, как выдуманный друг детства, с волшебством вернувшийся из прошлого, но уже не с тем восприятием. Он медленно считал стуки собственного сердца и пальцев, слабые отзвуки проезжающих машин сквозь течение музыки. Припухшие губы, горьковато сладкие, с засохшими корками крови медленно повторяли рассеянные отзвуки. Он охватывал глазами потолочное и настенное пространство, пытаясь уследить за призрачными тенями, цветными полу пятнами. Тёплый покалывающий мишурой пол расслаблял больную спину и ноющие конечности, а голова блудила медленными поворотами.

В кресле, в тёмном углу комнаты, где свет теней почти рассеивался, зашевелились длинные, когтистые руки, перебежали с подлокотника на колено, смяли плотную ткань. Чуть подсвеченные глаза наблюдали, не мигая, за лежавшим на полу. Резким, едва заметным движением ящериный язык скользнул по длинным, прижатым друг к другу многочисленным зубам. От этой фигуры не исходило ни дыхания, ни любого иного звука. Только слабый мускусный аромат окутывал некое  пространство этого пребывания. Слабые гирляндовые отсветы , падающие на это пространство едва различимо высвечивали нечеловеческую голову с длинными лаковыми рогами, широкой влажной пастью и золотыми глазами, без передышки смотрящими за движениями в середине комнаты. Изящные плечи иногда чуть менялм положение, а спина хищно или расслабленно изгибалась. Гладкая полу пятнистая кожа постоянно двигалась, показывая нетерпение, но разум был вынужден хранить присутствие тела в тайне.

Музыка начала перекликаться в его глазах с миганием лампочек на ненастоящей ёлке. Светотени начинали сворачиваться воронкой, дрожать и мелькать, утягивать за собой. Он всё ещё нашёптывал сухими губами, дрожал пальцами и грудной клеткой, музыка становилась всё громче и всё глубже окунала его в сказочный водоворот блестящих звёзд и разноцветных ёлочных пятен, стеклянных шаров и колокольчиков, незаметно с потолка посыпался медленный снег, мерцающей мошкарой пронизывая тёплый и ароматный воздух, пахнущий мандаринами и пихтой, тёплой синтетикой и сладким шоколадом. Сквозь смежающиеся веки он кружился сознанием в хороводе Шубертовых переливов и мерцающих фонариков, блёсток и мишуры, цветного стекла и теней, кутающих его невесомым покрывалом.

Внезапно сокрытое тело пришло в движение, высокая фигура под потолок расправила свои члены, бледная пятнистая кожа запульсировала, когтистые руки и ноги расправились и направились к центру комнаты. Нависли над расслабленным телом. И все шесть передних конечностей, костлявых, когтистых и гладких, потянулись к нему, трогая и лаская, прощупывая, поглаживая, проверяя. Наконец он опустился на пол, изогнул спину и обнял его отяжелевшее тело, хищный язык с раздвоенным кончиком засуетился поглощая вкус запахов, влажные острые зубы заблестели в разноцветных огоньках. А затем чёрная тень, плотная и непроницаемая ни для звуков, ни для запахов, выросла из угла и затянула обоих.

Он проснулся с холодными руками и безразличным отсутствием мыслей. В чёрно-белой полутьме он поднялся с пола и прижал руку к огромной и влажной ране на своей груди. Собирая пальцами осколки костей и кусочки своего мяса он направился в ванную, где найдя иголку и нитки туго зашил себя. А затем, вернувшись в комнату отмыл паркет от символов, сел в кресло и уставился в стену, с пляшущими чёрно-серыми тенями. Шуберт, соната для фортепиано № 17 продолжала разливаться по комнате.

Исполнитель вычистил каждый коготь на своих 6ти руках и, томно вздохнув, покинул его квартиру. Он несколько раз оглядывался, непонятно зачем. Его ящерицын язык, свёрнутый в пасти колечком нервно напрягался время от времени. Он даже подумал, что случился какой то подвох. Но чувствуя внутри своего тела уютное тепло он вскоре успокоился и заземлился под снегом на крыше какого то высотного здания. Почему то в его голове продолжала играть клавишами переливчатая музыка, словно бы из стекла и разноцветных переливов. Он обречённо закрыл глаза, наконец осознав в чём был подвох.