25 сентября 1893 года.

Мой дорогой, маленький Луи!
Всё кончено. Мы с тобой больше не увидимся. Будь в этом также уверен, как я. Ты этого не хотел. Ты готов был сделать все, чтобы мы были вместе. Но расстаться было необходимо. Тебе нужно устроить свою жизнь.
Я не жалею о том, что не противлюсь этому решению, не противилась себе, тебе, нам. И когда ты вчера рыдал, зарывшись с головой в подушку, и тогда, когда ты дважды поднимал ко мне свое горящее лицо, и, наконец, когда вечером, в сумерках, я уже не видела твоих слез и только чувствовала, как они падали на мои руки.
Сейчас мы невероятно страдаем. Все это кажется мне кошмаром. В течение нескольких дней этому будет трудно поверить, и еще долгие месяцы будет больно.… Потом наступит выздоровление. И вот я начинаю тебе писать. Ведь мы решили, что я буду время от времени поддерживать с тобой связь. Мы об этом твердо договорились. Правда, это будет
односторонняя связь: от меня к тебе, - так как ты никогда не будешь знать моего адреса, но эта связь единственное, что помешает нашей разлуке превратиться в полный разрыв.
Я обнимаю тебя в последний раз, так нежно, так ласково, и на таком огромном расстоянии!..



25 сентября 1894 года.

Я снова с тобой. Я тебе это обещала.
Вот уже целый год, как мы - больше не «мы». Я хорошо знаю, что ты меня не забыл. Мы еще слишком вместе, что бы я перестала ощущать боль, как свою, когда думаю обо всем, что было. Но двенадцать месяцев, которые прошли, сделали свое дело. Они окутали прошлое дымкой печали. Да, уже дымка! Уже многие маленькие события меркнут в памяти, многие детали умерли. Ты тоже это замечаешь, не правда ли?- когда что-либо случайно возникает в памяти.
Я пыталась вспомнить выражение твоего лица таким, каким оно было, когда я увидела тебя в первый раз. И не смогла! Попробуй ты вспомнить мой первый взгляд, и ты убедишься в том, что все на свете проходит.
Недавно я улыбнулась. Кому, чему? Никому и нечему. Это был солнечный луч, мелькнувший на аллее. Он заставил меня улыбаться. Сперва мне показалось это невозможным. И, тем не менее, я улыбнулась! Я хочу, чтобы всё чаще и чаще пусть без всякой причины просто потому, что хорошая погода, или, думая о лучшем будущем, - ты поднимал голову и улыбался!.






17 декабря 1899 года.

Вновь я с тобой, мой маленький Луи.
Не правда ли, я похожа на сон, потому что появляюсь, когда мне это нравится, но всегда в подходящий момент, когда пусто и темно… Я иду и прохожу совсем близко, однако ко мне нельзя прикоснуться. Я не грустна. Ко мне вернулось мужество. С каждым новым утром, с каждой сменой времени года солнце кажется все более приветливым.
Один раз я танцевала. Теперь я часто смеюсь. Сначала я смогла сосчитать те дни, когда я смеялась. Потом сосчитать их уже нельзя было. Вчера я любовалась каким-то празднеством. В лучах вечернего солнца толпа была
прекрасна, как сад я чувствовала себя счастливой тем, что была там, среди этих радостных и довольных людей.
Я пишу тебе, чтобы сказать, что у меня появилось новое, особенное чувство к тебе: нежность. Мы когда-то с тобой говорили о нем, не зная, что это такое. Поверим в это в глубине души!


6 июля 1904 года.

Проходят годы. Одиннадцать лет! Я уезжала, потом вернулась и снова уезжаю.
Наверное, у тебя уже есть дом, я не сомневаюсь в этом, мой возмужавший Луи! семья, для которой твоя жизнь очень важна. А ты сам. Какой ты сейчас? Я представляю себе твое лицо: оно пополнело, твои плечи стали шире. Возможно, у тебя появилась седина. Но, бесспорно, ты сохранил свою особенность: твое лицо, как прежде, озаряется внутренним светом перед тем, как ты улыбаешься!
А я. Я не буду тебе рассказывать, какой стала я. Женщины старятся быстрее, чем мужчины. Если бы нам можно было сейчас стать рядом, меня могли бы принять за твою мать и по внешнему виду, и по всему тому, что светится для тебя в моих глазах. Ты видишь, как мы были правы, когда расстались, потому что спокойствие вернулось и потому, что вот сейчас ты едва узнал мой почерк на конверте этого письма.



25 сентября 1893 г.

Мой дорогой!
Прошло двадцать лет. Двадцать лет с тех пор, как мы расстались. Мой дорогой Луи, прошло двадцать лет с тех пор, как я умерла. Если ты жив сейчас и читаешь это письмо, которое будет тебе отправлено теми же преданными и верными руками, пересылавшими тебе и предыдущие мои письма в течение всех этих лет, - ты меня уже почти забыл, и ты простишь мне, что я покончила с собой на другой день после того, как мы расстались. Я не могла и не знала, как жить без тебя…
Это было вчера, это вчера мы расстались…
Посмотри получше на дату в начале этого письма, на которую ты не обратил внимания. Это вчера ты рыдал в нашей комнате, зарывшись с головой в подушку, ослабевший от горя большой ребенок. Это вчера, в сумерках возле полуоткрытого во двор окна, твои слезы падали на мои руки. Это вчера ты плакал, а я не говорила ни слова, крепясь, как только могла.
И вот сегодня я пишу тебе, сидя за нашим столом, в окружении всех-всех наших
вещей, в обстановке, такой близкой нашим сердцам, - пишу четыре письма, те, которые ты получал через длительные промежутки, и кончаю это, последнее.
Вечером я отдам все необходимые распоряжения, чтобы эти письма приходили к тебе в обозначенные числа, а потом сделаю так, чтобы меня никогда не нашли. Я исчезну из жизни. Не хочу говорить тебе как. Тягостные подробности могут огорчить тебя и причинить новые страдания даже через столько лет.
Самое главное в том, что мне удалось избежать грубого, ранящего разрыва и расстаться с тобой ласково и осторожно. Я хотела в письмах пережить себя только для того, чтобы самой довести все до конца. Разрыва не было. Ты, с твоей чувствительностью, возможно, не перенес бы его. И вот я возвращалась. Щадя твое сердце, возвращалась достаточно часто, и вместе с тем достаточно редко, чтобы постепенно угаснуть в твоей душе. А теперь, когда я говорю тебе всю правду, я выиграла нужное время для того, чтобы ты не так остро почувствовал, что означает для тебя моя смерть.
О, мой маленький Луи! Есть какое-то страшное откровение в этом нашем последнем разговоре сегодня, когда так тихо и издали мы говорили и слышали друг друга: - ты меня, которой уже давно нет, а я тебя, который не знал, чем была я весе эти годы. И как
невыразимо различно звучит слово «сейчас», слетая с моих губ, которые его шепчут, когда пишут эти строки, и твоих, когда ты произносишь его, читая это письмо сейчас. И вот сейчас, спустя столько времени, сквозь вечность, хоть это может казаться невероятным, я тебя по-настоящему обнимаю! Я заканчиваю на этом, потому что я не смею (из-за боязни быть грустной, а значит, злой по отношению к тебе) рассказать тебе обо всей своей огромной, безумной любви, о которой можно только мечтать, о нежности, которая еще больше этой любви.