Вместо предисловия
Здравствуйте! Здравия желаю! Здорово! Задумывались-ли вы хоть раз в жизни над этим словом? Полагаю, что да. Так откуда же оно пошло, и что это за понятие такое «здоровье»? Для начала хочу вам предложить официальное научное, а значит и общепризнанное объяснение. Привожу весь текст как есть, без сокращений и правок:
«здоровый здоро́вый здоро́в, -о́ва, нар. здо́рово, укр. здоро́вий, др.-русск. съдоровъ, ст.-слав. съдравъ ὑγιής, болг. здрав, сербохорв. здра̏в, здра̏ва, словен. zdràv, zdráva, чеш., слвц. zdravý, польск. zdrowy. Праслав. *sъdorvъ, где sъ = др.-инд. su „хороший“ (Бодуэн де Куртенэ, Stud. Brückn. 221 и сл.) и *dorvo-, связанного чередованием с де́рево, т. е. „из хорошего дерева“; см. Остхоф, Раrеrgа 121 и сл.; Клечковский, Baudouinowi dе Courten. 175 и сл.; Бернекер 1, 214; Траутман, ВSW 53; Френкель, Мél. Реdеrsеn 444 и сл. Ср. др.-инд. dā́ru „полено“, авест. dāru „бревно, дерево“, греч. δόρυ „дерево, копье“, гот. triu „дерево“, греч. δροόν ̇ ἰσχυρόν (Гесихий) и т. д. Ср. значение нем. kerngesund „совершенно здоровый“: Kern „зерно, сердцевина“, лат. rōbustus „дубовый, крепкий, здоровый“ — от rōbur „древесина дуба, дубовое дерево“; ср. у Мельникова русск. здоровенный…: ровно из матёрого дуба вытесан (3, 335). Менее вероятно сравнение *dorvъ с др.-инд. dharúṇas „поддерживающий“, dhāráyati „держит, несет, подпирает“, лат. firmus „крепкий, сильный“ (Мейе, МSL 9, 142; Ét. 88; Мейе–Эрну 409; против см. Френкель, там же; Бернекер, там же). От этих слов нужно отделять др.-русск. сторовъ „здоровый“ (Срезн. III, 521), в.-луж., н.-луж. strowy (вопреки Траутману, ZfslPh 8, 442). См. сторов. •• [Маловероятно объяснение Ондруша („Jazykovedný čаsорis“, 9, 1958, стр. 147 и сл.) из и.-е. *solu̯os / *soru̯os „целый“; ср. лат. salvus, греч. ὅλος. — Т.] Этимологический словарь русского языка. — М.: Прогресс М. Р. Фасмер 1964—1973».

Чувствуете натяжку, неопределённость и метание? Разве в русском языке, и даже в его диалектах, разница в произношении может быть настолько чудовищной, что, предполагаемое учёными, изначальное тороватый — щедрый, обретя приставку С, и превратившись в краткое прилагательное сторов, вдруг зазвучало как ЗДоров? Почему же тогда в нашем языке сторож не превратился в ЗДорожа, старавшийся — в ЗДаравшегося, а страшный — в ЗДрашного? Да потому, что русскому языку это не свойственно! Следующее замечание: исходя из, предполагаемой академиками, первой версии «сдоров — от дерево» (даже если закрыть глаза на отсутствие в природе нашего языка словоформы дорово, означающей дерево), можно подумать, что такие расхожие понятия, как «одеревеневший» или «задубелый» непременно должны означать человека с отменным самочувствием, но в том-то и заковырка, что в русском языке эти слова, с точностью до наоборот, соответствуют характеристике, либо парализованного больного, либо, вообще, человека мёртвого! Неужто наши мудрые предки, с улыбкой на устах, могли желать друг-другу «быть деревянным по пояс», отпуская искренние комплименты, по-типу, «тупой пень», либо «дубина стоеросовая»? К тому же, сами деревья зачастую бывают больными, бесплодными и трухлявыми. Понравится-ли вам старое доброе русское пожелание «будь здоров!», после такого «откровения» нерусских профессоров этимологии (Бодуэн де Куртенэ, Остхоф, Бернекер, Траутман, Френкель, Педерсен, Мейе, Фасмер)? Вот и мне тоже нет, что и сподвигло, в итоге, на отчаянный поиск вразумительного ответа на этот принципиальный для каждого русского человека вопрос: «Здравствовать — это значит быть кем?». Ведь, к примеру, приветствие на китайском звучит как [ni chi fan ma] (ни чи фань ма), что буквально переводится — «ты ел рис, ты сыт?». Кстати, у грузин გამარჯობა [гамарджвеба] — здравствуйте!, дословно означает «быть правдивым», поскольку происходит от слова марджвена, которое означает «правая» (в смысле рука), и родственно понятию «победа», то есть, получается, что гамарджоба — вроде пожелания победы.
Было бы соблазнительно произвести здоровье от задор, но у корня ДОР, как носителя понятия «ДЁРгаться», есть и другая сторона медали — взДОР, чего никак не увязать со здравым рассудком, мало того, ответвление корневой матрицы Д-Р — корнеслов ДУРь только усугубляет неуместность сравнения, и во многом увеличивает дистанцию общности происхождения данных понятий. Тем более, ещё никем по сей день не доказана неоспоримость производности слова здравие от корня ДОР и приставки С, «огрубевшей» до звонкой согласной З. К тому же, ни один филолог не ответит вам на простой вопрос: почему предполагаемый «суффикс» -ОВ (-АВ) не исчезает при спряжении словообразования ЗДОРОВ (ЗДРАВ), по аналогии с градацией ТАК-ТАКОЙ-ТАКОВ? Иными словами, почему, в случае с предполагаемым исходным «сторов», суффикс меняется: ТОРОВАТЫЙ-ТОРОВ-ТОРНЫЙ-ТОРЕН, а в нашем случае тот самый «суффикс» никуда не девается ни при каких обстоятельствах: ЗДОРОВ-ЗДОРОВЬЕ-ЗДРАВИЕ-ЗДРАВ, и почему в русском языке не существует, например, таких вариантов, как: ЗДОРОЙ-ЗДОРЕННЫЙ-ЗДОРЁН-ЗДРОЙ-ЗДРЫЙ-ЗДРАНОЙ и тому подобных? Смею предположить, что постоянство присутствия здесь буквы В уже говорит о том, что это и не суффикс вовсе, а часть корня, но… другого. Впрочем, об этом чуть позже.
Однако, весьма забавным и даже удивительным бывает наблюдать в этимологических словарях соседство искомых слов с понятиями созвучными, но заведомо разделёнными авторами по смыслам, не смотря на очевидность их связи, пусть даже и достаточно косвенной, чего маститые специалисты предпочитают не замечать, и продолжают слепо чтить сухую букву своих талмудов, оставляя этимологию, как науку, пребывать в «глубокой заморозке».
А тем временем, в Этимологическом словаре упомянутого Фасмера, аккурат перед самым словом здоровый, присутствует «подозрительное» слово… ЗДО! Было бы непростительным не уделить ему должного внимания: «здо „кров, дом“, у Державина и др. (Чернышев, Сб. Соболевскому 25 и сл.), от -здать, ст.-слав. зьдати, зиждѫ, цслав. зьдъ δῶμα, сербохорв. за̑д „каменная стена“, чеш. zеd᾽ — то же. С другим вокализмом: сербохорв. зи̑д, словен. zȋd „стена“. Сюда же русск.-цслав. зьдъ (зедъ) „глина“, *зьдьный (зедный), прилаг. „глиняный“; см. Преобр. I, 247; Людвиг, Jagić-Festschrift 120 и сл. Далее см. -здать».
Ну как тут не вспомнить библейскую мифологию: «И создал Господь Бог человека из праха земного (в некоторых вариантах „из глины“), и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою»! А как мы иной раз называем Всевышнего? Правильно, соЗДатель, а творение его — соЗДание! Выходит, что соЗИДание — это далеко не всегда строительство, а ЗОДчий, соответственно — не везде «гастарбайтер» (ср. с узб. ижодчи — создатель). Отсюда вывод: словом ЗДО могли называть кров или дом, скорее, образно, нежели в буквальном смысле, а исходное ЗИД — глина (тоже условное значение), ничто иное как ЖИДкость — та самая загадочная и таинственная «первичная белковая субстанция» — понятие, распространённое в учёной среде, и подразумевающее некий органический «бульон» или «глину», которая первична по возникновению на нашей планете, оно же и явилось сырьём для соЗДания протоплазмы — простейшего комочка живой субстанции, не отсюда-ли оЖИДание как ЖИТие? Сравните ЗДать и ЖДать с санскритским ДЖАТи — рождение, а также ЖИТь и ЖИТо — хлеб — та же «глина» в виде теста!
Причём, тот самый «прах земной», наводит на ассоциацию с пеплом, подкрепляемой сходством русского жжёт с санскритским джъотих — свет. А если ещё и учесть близость химических составляющих вулканического пепла и белка, то в их основе лежит общий элемент — углерод. Один биолог, доктор Джо Хенсон рассчитал «рецепт человека» — его химическую формулу. Он выяснил, что помимо множества других элементов в человеке находится около 85 миллионов атомов углерода, и подсчитал, что в среднем человеческом теле содержится 16 килограммов углерода. А углерод, как известно — это, вообще, основа жизни на Земле.
К слову сказать, нашел я как-то давнишнюю статью киевлянки Валерии Бихуновой-Смоляр, доктора-гомеопата. Статья настолько глубока и интересна, а главное, предельно актуальна в данной ситуации, что мне захотелось поделиться с вами небольшой, но весомой по содержанию, выдержкой из неё:
«С. Ганеман в §9 «Органона» писал: «В здоровом состоянии человека его телом неограниченно управляет жизненная сила, и содержит все его части в чудном согласии ощущений и деятельности. Так что живущий в нас мыслящий дух может свободно пользоваться этой живой здоровой машиной для высших целей существования». Здесь же сказано о жизненной силе следующее: «В здоровом состоянии нематериальная жизненная энергия оживляет жизненное тело». Гармония — результат разумного действия жизненной энергии (ЖЭ), не как отдельной субстанции, а одной из форм существования материи. И эти формы могут переходить одна в другую.
Первичная субстанция (Высший Разум, Господь, Точка Блага — в различных интерпретациях) — это одна из форм существования материи, с возможностью творить, т.е. переходить в другие формы существования энергии, которые воспринимаются нашими органами чувств; творить с помощью перехода одной формы существования в другую. Таким образом осуществляется связь от самого низшего уровня к высшему, и наоборот, что и приводит к гармонии. Первичная субстанция (ПС) должна обладать сознательным созидающим началом, и, следовательно, осознанно формирует структуры растительного, животного и минерального царств. Присутствие ПС определяет индивидуальность каждого предмета, каждого человека.

ЖЭ, находящаяся в организме, является отображением духа, который есть не что иное, как ПС. Находясь в человеческом теле, ПС делает его одухотворенным, способным адаптироваться к изменяющимся условиям внешней среды и к дальнейшему развитию и совершенствованию. ПС регулирует деятельность всех частей организма, сохраняя гармонию мира разумом и волей. Живой материю делает только присутствие жизненной силы».
А теперь, будто в продолжении темы, привожу несколько примеров из языка фарси:
зодан — рождаться, родиться;
зоидан — 1. рожать, родить, разрешаться от бремени (о женщине); 2. класть яйца, нестись (о птицах); метать (о рыбах); 3. пер. дать начало чему-л., создать что-л.; ~и харгӯш окрол; зонда шудан рождаться, родиться, появляться на свет;
зинда — живой, живущий; живой, реально существующий; шоҳнди ~ живой свидетель; ~ ба ~ заживо, живьём; ~ будан жить; существовать; ~ мондан а) оставаться в живых; выживать; б) жить, оставлять след; оставлять память о себе; ~ шудан оживать, воскресать; ~ бод да здравствует!
Эти персидские однокоренные смысловые созвучия, вполне очевидно, оказались производными от единой с русским ЗДО-ЗОД-ЗИД, корневой матрицы З-Д, как носителя понятия ЗИЖДеть — основывать, или наЗИДать — закладывать, основополагать, что подтверждается иранским ZinDa BoD, буквально означающим ЗДрав БуДь (ср. с кимр. bod — быть, бывать, бытие)! Сравните сербохорватское за̑д — стена с русским зад — которое, одновременно, и тыл, и задница, и спина, тогда вы сразу поймёте, что словообразования: уСАДьба, поСАД, оСЕДлость (ср с чеш. zеd᾽- стена), СЯДь (ср. со ст.-слав. зьдати, зиждiа, зьдъ — стена), СИДелка (ср. со словен. zȋd — стена) суть едины по происхождению с каким бы то ни было соЗДанием, посредством взаимосвязи корневых матриц С-Д и З-Д, как носителей изначального смысла «САЖать» (ср. с лат. situs — здание), и даже «СЕЯТь» (ср. с анг. seed [siːd] — сеять)! А поскольку «не хлебом единым жив человек», то в противовес, а точнее, в довесок к тому, что «первичная субстанция абсолютна и представляет собой движущуюся материю (материальное движение)», дополним это основополагающим принципом, изложенным Еленой Блаватской:
«Эфир — этот гипотетический Протей (от др.-греч. Πρωτεύς — морское божество, обладающее способностями предсказания), одна из „изобразительных фикций“ современной науки, в течение долгого времени пользовавшийся признанием, является одним из низших „начал“ того, что мы называем Первичной Субстанцией (Акашей по-санскритски), одной из грез древних времен, ставшей вновь мечтою современной науки. Это величайшая, так же как и дерзновеннейшая, из доживших до наших дней теорий древних философов. Для оккультистов, однако, как Эфир, так и Первичная Субстанция являются реальностями. Говоря проще, эфир есть Астральный Свет, а Первичная Субстанция — Акаша, Упадхи Божественной Мысли (санскр. upädhi — приближаться, входить). На современном языке Божественную Мысль лучше было бы назвать Космической Мыслеосновою, Духом, и Акашу — Космической Субстанцией, Материей (санскр. ākāśa — букв. „видимость“). Оба они — Альфа и Омега Бытия и лишь два аспекта Единого Абсолютного Существования».
Итак, мы нашли ключ к пониманию истинного смысла слова ЗДО, а соответственно, и к расшифровке первой части сложносоставного слова ЗДОровье — это исходное обозначение Основы (ср. с венг. szótő — основа), во всей её ипостаси (ср. с кит. zhŭtĭ — основа), от Сырья, в самом широком смысле — до Творения (ср. с башк. ижад, зат — произведение, творение, создание), как материального, так и духовного. Причём, Основа эта непрестанно самообновляется, оставаясь неизменно первоЗДанной (ср. с кит. jīdiăn — основа). Таким образом, когда наши предки ЗДОровались — прежде всего, они желали друг-другу первоЗДанного, основательного состояния тела и расположения духа! Что же касается второй части слова здоРОВЬЕ, то мы уже в самом начале заподозрили её непричастность к второстепенной роли суффиксального происхождения, и, как следствие, предположили её принадлежность к некоему второму корню, не позволявшему обойтись в падежах без псевдо-суффикса — согласной буквы В. Так вот, корень РОВ во второй части словообразования ЗДО/РОВЬЕ не просто совершенно очевиден, но как оказалось, образует вполне оригинальное слово, представленное в чистом виде, в древнерусском ровь, ровья, ровьем, ровьнъ, равьнъ и (внимание!) ровье, принявшее ныне «цивилизованное» звучание в осовремененном ровность, равенство. Так о какой равности, чего (кого) и с чем (кем) здесь идёт речь?

Для того, чтобы уловить многогранную суть этого понятия, достаточно воспользоваться весьма продуктивным методом системного анализа однокоренных созвучий в разноязычных словоформах. Помимо фонетических сходств с кимрским rhos — равнина, и английскими ravine [rəˈviːn] — ров, rove [rəʋv] — ровница, row [rəʊ] — ряд, ровница, а также этимологической однородности с чешским rovněž — тоже, выходим на семантическое схождение с ираноязычными вариациями в таджикских ровак — чистый, прозрачный, без примеси, и раванд — процесс, ход, течение. Но причём тут это, и какое отношение имеют последние примеры к нашей теме? А вы вспомните, какими эпитетами мы иногда пользуемся в разговорной лексике, чтобы выразить «тождество» какого-либо объекта или субъекта? Вот как это звучит на сленге: чисто (-ой воды) — точно, будто, как, ровно… Вот и по-таджикски «чистый» будет — ровак! А жаргонное по-ходу — означает: однако, одинаково, также, похоже, походит на… всё равно что… Но ведь и по-таджикски «ход» звучит как — раванд! Итого, получаем полный буквальный смысл слова: ЗД/РАВИЕ => РАВный первоЗДанному, или, ЗДО/РОВЬЕ => РОВно соЗДатель. И в этом нет ни малейшей пресловутой, чисто человеческой «мании величия», ибо наша версия абсолютно соответствует, как, понятной большинству христиан, библейской легенде «И сотворил Бог человека по образу и подобию своему», так и совершенно согласуется с, менее известным миру, славянским преданием «русичи — Дажбожьи внуки, дети Перуна». То бишь, наши с вами Предки, авторы древнего русского приветствия «Здравия!», иначе «Здоровья!», от всей души желали адресату пребывать в состоянии первоЗДанного человека — чистого душой и телом соЗДания, не обременённого пороками, присущими неразумным животным существам. Другими словами, в этом исконно русском, глубоко философском напутствии «Здрав будь!» присутствует своего рода наЗИДание родоначальников своим потомкам, из поколения в поколение, стремиться быть РАВным соЗДателю. В этой связи, даже такие «отвлечённые» сегодня понятия, как здоровый — в значении «большой, огромный» и здорово — в значении «великолепно, безупречно» легко объясняются, выявленным нами, исходным буквальным смыслом РАВный ЗДанию, за которым, образно, как «за стеной», и РОВно соЗДание Природы, подобно Творению самого соЗДателя. Может, на фоне такой банальной современной формальности, как «здрасьте!», это и звучит непривычно высокопарно, но, уверен, наши далёкие предшественники никогда ничего не делали токмо ради тщеславного пафоса пустых церемоний, а руководствовались исключительно законами самого мироЗДания.
А теперь, уважаемые читатели, представьте себе на минуту, что всё изложенное мною — чистой воды выдумка, с чем я даже спорить не буду, ведь выдумать и вдуматься — однокоренные слова, и у меня не было ни малейшего желания бездумно пересказывать то, что вы сами могли без труда где-то вычитать. Только задайтесь вопросом: мог-ли я выдумать сам язык? А ведь, именно Русский Язык — его слова, корни, буквы и звуки позволили найти ответы на все поставленные вопросы в настоящем исследовании старейшего славянского приветствия! Но самое главное, даже расходясь в этимологии с официальными трактовками, разве результаты нашей работы противоречат конечному смыслу объёмного понятия здоровье, которое у современного общества свелось к нынешнему примитивному «не болезнь»? Нет! Наше толкование только возродило, облагородило и возвеличило, канувшее в забвение, глубинное значение слова, которым мы зачастую сегодня пользуемся, как междометием здрасьте — в смысле «вот те на!», «щас!», «ты чё?!» и тому подобное. Так почему же наша версия происхождения данного словообразования, не входя в прямой бескомпромиссный конфликт с «академическими» вариантами, не только не исказила общепринятое представление о нём, но и раскрыла его потаённые грани? Ответ прост: каждая буква (звук) в нашем с вами языке наделена, присущим только ей, исходным смыслом, и в зависимости от взаимодействий с другими буквами (звуками), в которые она вступает, образуя комбинации — буквосочетания (не обязательно в виде приставок, корней суффиксов и окончаний), самым естественным образом соЗДаёт (ср. перс. зода — рождённый, с тадж. озод — свободный, вольный, освобождённый, непринуждённый, открытый, свободно, вольно, откровенно, непринуждённо, полный, целый, спокойно, чисто) дополнительные корневые надстройки с их самостоятельными значениями. И это отнюдь не дикое попрание правил русского языка — таковы неписанные законы нашей Родной Живой Речи.

Глава I. Речной принцип речи
Для того, чтобы убедиться в том, что наш язык есть живая субстанция, находящаяся в постоянном движении, а не та незыблемая окаменелость, о которой нам твердят поборники фундаментальной филологической науки, способные лишь «строить» силой своей образованности провинциальных собеседников, и саркастически «ровнять» их говор по книжному эталону, чуть-ли ни линейкой тыкая в «неправильность» рабоче-крестьянского произношения, достаточно взять в пример вполне себе «официальное» слово ИМЕТЬ. Стабильная форма? Да. Но где? В орфографическом словаре, и не более того! А в речи? Ведь, когда-то, из уст наших предшественников, оно звучало на старославянском имѣти, а на языке наших единокровных братьев белорусов — мець, и украинцев — мати, не говоря уже о других славянских диалектах: хорватский — imati; чешский — mit и так далее. Кстати, современное русское иметь берёт своё начало от устаревшего имать, в значении брать, хватать, ловить, умыкать, набирать, заключать, созывать, доставать, извлекать, собирать.
Так какой всё же у этого «стабильного» слова «стабильный» корень? Наш ответ для многих, будет неожиданным: у понятия иметь отсутствует собственная стабильная форма, и корень у этого слова… не один! Обратите внимание на забубённость научной трактовки древнейшего русского глагола:
«Имать — глагол, несовершенный вид, переходный. Соответствующий глагол совершенного вида — ять. Встречается также старый вариант спряжения: наст. вр. е́млю, е́млешь, е́млет, е́млем, е́млете, е́млют, деепр. е́мля, действ. прич. е́млющий. Корень: -им-; суффикс: -а-; глагольное окончание: -ть».
Позвольте уточнить, господа учёные мужи! А «соответствующий» — это как: синоним или однокоренное слово? Что за хитрые уловки во фразе «встречается старый вариант»? Разве повсеместно употребляемый по сей день глагол прие́млет перестал быть «старым», и вдруг обновился, а то и заново родился? Почему у вас «получился» единственно безоговорочный корень ИМ, в обход вами же указанного «соответствующего глагола» ЯТЬ? В нём-то какой корень, если по-вашему -а- является «суффиксом», а -ть (всего лишь!) — «глагольным окончанием»? А не кажется-ли вам, уважаемые профессора и доктора филологических наук, что вы упустили нечто принципиально важное? Как быть, например, с вариантами этого слова в диалектах, по-сути, русской речи, то есть языка русов, а именно: белорусским — мець, и украинским — мати? Здесь тоже корень ИМ?
А теперь, уважаемые читатели, на фоне всех, изложенных «Викисловарём», академических противоречий, предлагаю вам призвать на помощь собственное здравомыслие, чтобы разобраться со словом «иметь», и получить ответ на вполне правомерный вопрос: а где здесь настоящий корень? Не хочу, чтобы вы поняли меня превратно, и восприняли мою ироничную щепетильность за категорическое отметание всех устоев российского института словесности, с целью поразить Русский мир очередной сенсацией. Нет же! Задача проста и незатейлива — оживить, а может и разбудить здоровый интерес рядового россиянина к «великому и могучему». Итак, в добрый путь!

Шаг первый. Поиск корня

Мы с вами взяли за отправную точку нашего исследования базовый глагол ИМЕТЬ, пока ещё не догадываясь о том, что он является своего рода «нейтральным» вариантом достаточно сложного словообразования. И вот почему. Во-первых, никто не отрицает, что одним из корней здесь является им-, тем более, если опираться на формы ЗА/ИМЕТЬ — ЗА/ИМКА — ЗА/ЙМ. Однако, можно-ли быть уверенным в том, что именно ИМ, в чистом виде, и есть корень слова ИМЕТЬ? Вспомните, что делает заёмщик? ЗА/НИМАЕТ. То есть, уже не корень ИМ, а НИМ! К тому же, инициатор заЙМа — заЁМщик легко выводит нас на древнерусское деепричастие ѥмлѭ (е́мля) — имея, недвусмысленно намекающее на привычный всем глагол ЕМ. Потому-то слово есть означает не только «кушать, питаться», но и одновременно «иметься». Дальше — больше. То, что простые грешные у кого-то могут ЗА/НЯТЬ — блюстители порядка могут, вообще, ИЗЪ/ЯТЬ, а последнее слово без приставки и есть тот пресловутый «соответствующий» глагол ЯТЬ, просто с редуцированной первой согласной корня Н в исходном НЯТЬ. Только вот, осторожное определение «соответствующий» здесь абсолютно неуместно, ибо это и есть одна из вариаций базового глагола иметь, причём, присутствующая одновременно, под видом терминологического придатка, и в «суффиксе -а-», и в «глагольном окончании -ть», как, впрочем, и во всех без исключения глаголах, в виде: -ать, -еть, -ить, -оть, -уть, -ыть, -ять, что, собственно, и делает существительное глаголом. И эти, для всего учёного состава, якобы безмолвные «глагольные окончания» в действительности являются самостоятельными корнями, в значении ЯТЬ, и носителями обобщённого смысла иметь! То бишь: работАТЬ — работу ЯТЬ (иметь); терпЕТЬ — терпение ЯТЬ (иметь); строИТЬ — строй ЯТЬ (иметь); колОТЬ — кол ЯТЬ (иметь); уснУТЬ — сон ЯТЬ (иметь); плЫТЬ — плавь ЯТЬ (иметь); а, само по себе, ЯТЬ — ЯВЬ иметь. По причине чего однокоренные ЯСТВА — еда, пища, и ЯВСТВУЕТ — ЯВЬЮ став, суть единого происхождения. Таким образом, глагол становится деепричастием, как то: работАВ — работу ЯВ (имев); терпЕВ — терпение ЯВ (имев); строИВ — строй ЯВ (имев); колОВ — кол ЯВ (имев); уснУВ — сон ЯВ (имев); плЫВ — плавь ЯВ (имев). Глагол прошедшего времени оканчивается соответственно: работАЛ — работу ЯЛ (имел); терпЕЛ — терпение ЯЛ (имел); строИЛ — строй ЯЛ (имел); колОЛ — кол ЯЛ (имел); уснУЛ — сон ЯЛ (имел); плЫЛ — плавь ЯЛ (имел). А вот постоянно меняющаяся гласная в дополнительных корнях, иначе, вспомогательных глаголах: -ать, -еть, -ить, -оть, -уть, -ыть, -ять — рядовое явление в русском языке, она выполняет «скромную» роль тонального передатчика ритмического интервала между согласными буквами, а точнее звуками — настоящими носителями смысла в словообразовании.
А теперь о третьем, «скрытом» корне слова иметь, на который в официальных источниках даже намёка нет. Речь о самой сердцевине глагола — корне МЕТ. Помимо того, что он согласуется со своими вариациями в братских языках: мець, мати, mit, обходясь без начальной И, корень МЕТ, вступая в комбинацию с какими-либо приставками, по-сути, и обналичивает себя, как настоящий корень в слове иметь, дистанцируясь тем самым от общепринятой догмы о происхождении от неполного корня ИМ. И вот яркие тому примеры: захочет иМЕТь — приМЕТ; иМЕТь навыки — значит уМЕТь; чтобы иМЕТь — надо посМЕТь. Разумеется, корень МЕТ в таких словах, как уметь и сметь — является в наше время носителем значения «мочь», но противоречит-ли это конечному определению значения «иметь»? Ничуть! Только наделяет это слово полноценным смыслом. В итоге, вырисовывается следующая образная картинка данного глагола нестабильной формы.

Слово ИМЕТЬ представляет сложно-составную структуру, состоящую из:

1) неполного заглавного корня ИМ, от внедрённого глагола приНИМать — носителя условно-обобщённого значения «вНУТрь»;

2) центрального базового корня МЕТ, от исходного глагола сМЕТать, как смыслового ядра — носителя условно-обобщённого значения «сМЯТь»;

3) дополнительного корня ЕТЬ, от вспомогательного глагола ЯТЬ — носителя условно-обобщённого значения «ЕсТЬ».

Схематически все элементы словообразования иметь выглядят так:

/В/Н|И|М|АТЬ

| |М|Е|__ |Т|ИТЬ

| | |Е (С) |Т|Ь

а целиком и ритмически ==> |И|М|Е|__| Т|Ь

То есть, глагол иметь, фактически, состоит из трёх глаголов!

Но и это ещё не всё. Наша история с понятием «иметь» продолжается.

Шаг второй. Обнаружение ветвей

Выявив основной корень МЕТ в слове И/МЕТЬ, мы нисколько не рискуем потерять, за ненадобностью и отсутствием оной в числе приставок, начальную букву И, попавшую «под сокращение», в связи с отходом её «коллеги» по заглавному корню ИМ — согласной М в стан срединного корня, ибо в одном из вариаций понятия «ять» были обнаружены следы её гордого одиночества. Короче говоря, даже в единственном числе гласная И продолжает оставаться корнем! Да-да, производным того самого неполного корня ИМ — от исходного НИМ, как носителя смысла «приНЯТь». Следите за градацией: ПРИ/ПО/Й — ПА/Й/КА — ПА/ЯТЬ — ПО/ЯТЬ — ЯТЬ. Вспоминайте процесс спайки, и включайте ассоциативное мышление: что делает олово или полуда, после накаливания, с краями или концами стыковочных частей, при остывании? Оно заключает их в ОБЪ/ЯТИ/Е, иначе, ОБ/НИМ/АЕТ, образно выражаясь, «берёт в ОБО/ЙМ/У», с целю ПО/ЙМ/АТЬ, будто воду в ПО/ЙМ/Е реки, по-старому — ПО/ИМ/АТЬ, нынче — ПО/И/МЕТЬ, в данном случае — ПО/ЯТЬ, в современной лексике — ПА/ЯТЬ!
А теперь ещё об одном «фокусе» с многомерным глаголом. Казавшийся прежде «независимым и самодостаточным», корень НИМ в поНЯТии В/НИМ/АТЬ, вдруг «обрастает» таким же внедрённым глаголом, как и он сам в слове ИМеть, с корнем МЕТ, а именно, как в прилагательном М/НИМ или М/НИМ/ЫЙ, так и в глаголе первого лица множественного числа М/НИМ или ПО/М/НИМ, где согласная М перехватывает инициативу, становясь полноценным корнем в существительном ПО/МИН! Что происходит? Есть-ли граница подобных взаимопереходов частей слова, корневых надстроек и смещений смысла? Вы только понаблюдайте за работой корневого «маятника» в одном лишь, казалось бы, простейшем понятии иметь:
1) В/МЕН/ЯТЬ — В/НЯТЬ, отсюда И/МЕН/НОЕ реагирование на И/МЯ, по аналогии с ВЫ/МИН/АНИЕМ ВЫ/МЕН/И, как с однородным исходным условным значением МЯТЬ, в прямом и переносном смысле: в первом случае — МЯть ВЫ/МЯ, что ещё раз доказывает первоначальность корня МЕТ перед ИМ в слове иметь, во втором — «выминать» И/МЯ, от древней полной формы НИМ/Я, или НИМ/Ь, то бишь, попросту, требование или обращение проявить В/НИМ/АНИЕ. По той же причине слова ПО/МЯТЬ и ПА/МЯТЬ, не просто созвучны, но и едины в происхождении!
2) НЕ/МЕТЬ — НЕ/М, при подобном делении частей слова, значение охватывает условные понятия «НЕ/У/МЕТЬ, или НЕ/С/МЕТЬ двигаться, или говорить», где мы опять натыкаемся на способность одной-лишь согласной М заменять целый корень в кратком прилагательном неМ, полная форма которого НЕ/МОЙ являет собой производное от изначального НЕ/МАЕ (Т), в смысле не мающий — не имеющий, или нарицательное прилагательное НЕ/М/ЫЙ, от глагола повелительного наклонения «не май!», и указывает, в первую очередь на НЕ/МОЩ/НОСТЬ, подсказывая, тем самым, однородность слов НЕ/МО/ТА и НЕ/МОГ/О/ТА. Но вся парадоксальность заключается в том, что при альтернативном делении сего краткого прилагательного на части слова в виде Н/ЕМ, где первая согласная выполняет ту же роль отрицательной частицы Не, а корень ЕМ несёт значение емлю — имею, от полного исходного Н/ЕМ/ЛЕТ — НЕ В/НЕМ/ЛЕТ, то есть, НЕ В/НИМ/АЕТ, конечный смысл от этого совершенно не меняется!
3) МЕН/ЯТЬ — МАН/ИТЬ, глаголы от единого источника — первоначального МИНуть, как носителя условно-обобщёного значения «мять» (МАХнуть, МОТнуть, МЕТнуть, МЕТить, МУТить), что согласуется с диалектным русским «давай, махнёмся!», то есть, «поменяемся», а также «смутить» (от сМУТа) и «подмять» (от сМЯТение, МЯТеж) что значит «сманить». Помимо понятия вМЕНять, или МНить которое пошло от рефлекторного хватания за голову — МНущего жеста руками, инсценирующего соМНения, либо воспоМИНания, однокоренное МАНить тоже проявляет чудеса смещения смыслового ядра, и неожиданно всплывает в словообразовании внимание, где неопределённая форма В/НИМ/АТЬ, в результате отсечения приставки В и редукции согласной Н внедрённого корня НИМ, с передачей эстафеты от устаревшего И/МАТ/Ь, к современному И/МЕТ/Ь, что отображено в понятии С/МЕТ/ЛИВ/ОСТЬ, то есть В/НИ/МАТ/ЕЛЬ/НОСТЬ, автоматически становится пристанищем нового «центра тяжести», или «эпицентра силы» в том же образе, но уже ином качестве: В/НИ/МАН/ИЕ — есть «В/НИкнуть/ в МАНовен/ИЕ»! Нарушились свойства данного понятия при смене корня? Нет! Ибо ни на йоту не нарушилась и сама структура производных составляющих данного слова: В/НИМ/АТЬ — всё равно, что В/НИК/АТЬ, а ЗА/НИ/МАН/ИЕ — ничто иное, как ЗА/МАН/ИВ/АН/ИЕ. Таким образом, вторая часть слова вниМАНИЕ, как и деепричастие настоящего времени несовершенного вида, от глагола манить, маня́ [mɐˈnʲæ] можно смело ставить в один ряд с единым по происхождению однокоренным, хоть и иностранным, ма́ния (др.-греч. μανία — страсть, безумие, влечение), но это уже следующий этап.

Шаг третий. Разноязычное сличение

Логика проста: если индоевропейские языки родственны, то и корни их слов тоже должны быть одного происхождения (в чём же ещё может проявляться их сходство, если не в корнях?!), а это значит, что проводя системный анализ значений сходных слов, мы можем понять истинный, изначальный смысл, как слов русских, так и иностранных, что позволяет легче переносить некоторые трудности перевода целых предложений, кроме того, открывает перед нами возможность в дальнейшем понимать иноязычные тексты, практически, читая по-русски!

Итак, возвращаясь к предыдущей теме, произведём фоно-семантический разбор схождений. Если влечь и манить — синонимы, а латинское maniа в переводе означает влечение, то, соответственно, древнегреческое μανία — страсть, как и древнерусское мание (диалект. маньё, маненье, мана, маниха, мановенье, мановье, манья) — приманка, обман, суть одно есть, причём, сие понятие, одной из своих древних вариаций в языке наших пращуров роуськъ имела — приманка, тесно связано корнями с базовым глаголом иметь. Причём, какое-либо заимствование корня ман из языка в язык, о котором так любят твердить этимологи, совершенно безосновательно, поскольку само понятие возникло аж с началом деятельности, как таковой, всего человечества, возможно, единого. Яркой подсказкой чему может служить растерянность и неопределённость даже Фасмера:
«ма́нна — „крупа мелкого помола“, др.-русск., ст.-слав. ман (ъ) на. Из греч. μάννα — ма́нная крупа, каша, ма́нка; ма́нник — растение „Glyceria fluitans“, укр. ма́нна трава „манник“, польск. manna kasza „манная крупа, каша“, trawa manniana „манник“, manna samorodna — растение „Раniсum sanguinale, кровяное просо“ происходят из слав. man-, ср. русск. мани́ть…».
Ещё бы! Неужто, персы тоже «грешили» плагиатом в своих определениях?
Например: таджикский манаҳ — подкупить; иранские наречия моил, meyl, мејл — влечение, слабость, пристрастие, призвание, порыв, побуждение, настрой, желание, склонность. Навряд-ли. Тем более, древнейший санскрит своими значениями: маана — клей, по-сути, как бы передаёт нам свойства манного отвара; мани — магнит, выражает манящую тягу; манье — думать, намекает на мненье; манью — вдохновение, настроение, прямо указывает на однородность с русским маню. Английское же many [ˈmɛnɪ] — много, наводит на мысль о происхождении русского понятия МНого от возможной старославянской словоформы МАНога — то, что приманили, либо тех, кого заманили (ср. с гот. manags — многий). И, что немаловажно, не смотря на принадлежность узбекского языка к тюркской группе, один из его примеров явного персизма имламоқ • imlamoq — манить, чётко обозначает близость русскому иметь, тем паче, поддерживаемый таджикским имо кардан — манить.

Перекличку с, выбранным нами, базовым глаголом иметь продолжает белорусское займаць — занимать. А вот чешское mít — занимать, иметь, по своему звучанию уже больше тяготеет к русскому метить, судя по украинскому мітити — метить. Чего не скажешь о белорусском імкнуць — метить, в котором будто срослись три русских понятия: замкнуть, иметь и вникнуть, особенно на фоне персидского амиқ фикр кардан — вникнуть в суть.
Обратите внимание, как увязывается сразу несколько понятий в одном словообразовании внимать, посредством его древнерусских форм: прияти, явити, вняти. В обратной же последовательности глагол явить, в переводе на итальянский — manifestare, опять возвращает нас к созвучному русскому манить, в его производном «обратить вниМАНИе».
Русское воспоМИНание находит своих однокоренных собратьев в таких языках как: шведский minne — память, воспоминание; польский wspomnienie — воспоминание, помин; литовский prisiminimas — воспоминание, atminimas — память; английский anamnesis — воспоминание, mind — память; французский réminiscence — воспоминание. Причём, если отсечь приставки ВС и ПО в польском wspomnienie, то получим в чистом виде русское мнение, как, впрочем, и в английском слове anamnesis, лишив его приставки АНА, опять же, выйдем на греческое mnesis — воспоминание (ср. с анг. mean [miːn] — отменный, иметь, внимание; meaning [ˈmiːnɪŋ] — имеющий, понимание).
Само же мнение звучит по-венгерски vélemény, где смысловое ядро явно проглядывается во второй части — mény, что не может не напомнить русский корень в слове вМЕНять (ср. с анг. mention [ˈmɛnʃ (ə) n] — упоминать, упомянуть, напомнить). А литовское manymas — мнение, возвращает нас к русскому глаголу маним и причастию манимый, затронув мимоходом английское many — много, на роуськъм манога. В немецком Meinung, нидерландском, шведском и норвежском mening — мнение, уже приближается к созвучному однокоренному русскому обМЕНЕН. Зато чешское mínění — мнение, вновь напоМИНает о МИНувшем. Однако, санскритское mata — мнение, прочно держит смысловую связь с древнерусским имать и украинским мати — иметь (ср. с анг. matter [ˈmætə] — материя, иметь). По своему корню, даже из финоугорской группы, эстонское mõte — мнение, перекликается с русским корнем в слове нейМЁТся.
Азербайджанское ümid etmək • үмид етмәк • ümid etmäk — мнить, ничуть не случайно ассоциируется с русским уМЕТь, ибо, и в уМЕНии, и во вМЕНнении — один корень, тем паче в одноголосии с немецким meinen — мнить.
Мы уже выявили прямую связь понятия мнить от изначального мнётся, и нам остаётся лишь провести параллели с иностранными аналогами. Так литовское minkyti — мять, наряду с minti — мять, только подтверждает исходное разМИНание руками висков, и в последующем образной разМИНки ума при воспоМИНании. Интересны и другие вариации в том же литовском mankyti — мять, и maigyti — мять, где, в первом случае, мы пересекаемся с русским МАНовение, во втором — как с понятием МОГучий, так и с МАЯться (ср. с анг. mayhem [ˊmeɪhem] — смятение), которые, вне всякого сомнения, произошли всё от того самого первобытного действа — мять. Но, что ещё важнее, в перегласовке литовского maigyti — мять, с английским may [meɪ] — мочь, опять всплывает однокоренное созвучие в русских глаголах повелительного наклонения взимай, имей, умей. Если кому-то покажется этого мало, то предлагаю сопоставить узбекские ғижимламоқ • g’ijimlamoq — мять, комкать, стискивать; эзмоқ • ezmoq — давить, мять, выжимать, угнетать, притеснять; мижиғламоқ • mijig’lamoq — мять, комкать, сжимать, в соотношении с русскими огласовками: жим — размин, замок, замкнуть, замыкать — мыкать что-либо, межевать — делить между, менжевать — менять, можжи́ть — замачивать. На фоне последнего, чешское máčkat — мять, ставит жирную точку в безусловности происхождения понятий уполномочить, мочить, мочка, мочь (ср с санскр. мутра — моча) и других, как, впрочем, и всех остальных, перечисленных ранее, словообразований от единого корня.
Продолжая двигаться в этом направлении, нельзя не заметить близость английских mutineer [ˌmjuːtɪˈnɪə] — мятежник; mutinous [ˈmjuːtɪnəs] — мятежный; mutiny [ˈmjuːt (ə) nɪ] — мятеж с русским понятием мутный, поскольку, что мутить (ср. с нид. muiterij — мятеж), что мотать (ср. с исп. motín — мятеж), что метать (ср. с фр. émeute — мятеж), что мыть (ср. с норв. mytteri — мятеж), что мазать (ср. анг. mass [mæs] — смесь, с эст. mäss — мятеж) — всё равно мять. В этом смысле, можно смело ставить знак равенства в едином происхождении английских: mess [mɛs] — месиво, meet [mi: t] — сходиться, собираться, встречаться, с русскими: как сМЕСь (ср. с тадж. омехта — смесь), так и сМЕТана; как сМУЩение (ср. с лит. sąmyšis — смятение, замешательство), так и сМЕТь (ср. с анг. mettle [ˈmɛtl] — смелость).
По-поводу ещё одного действа метать — та же история: санскритское матх — мешать, только своим звучанием уже напоминает сразу три русских глагола МОТать, МЕТать и МЯТь, причём, своим же однокоренным мати — внимание, как антиподом вынимания, совершенно естественным образом приобщается к славянским словоформам: мець, имать, мати — иметь.
Однокоренное МАНовению, белорусское мантачыць — мотать, пройдя сквозь литовское maskatuoti — мотать, которое по своему сходству корней, скорее, напоминает русское МЕШ/Кание и МАЗ/Ку, в любом случае, идёт одной проторенной дорогой с санскритскими: манту — мячь, мотака — шарик и мочана — метающий.
Стоит-ли говорить, что понятие МАХать — из того же коренного семейства, если русское МАХина абсолютно совпадает с санскритским махина — мощный, подкрепляемое роуськъм маяти, мавати — махать?
Чешское míjet — миновать, согласуясь с английским might [maɪt] — могущество, мочь, можно, начинает резонировать с диалектным русским мижевать, мижить — мигать, что, опять же, означает «сМИНать веки».
Дальше, как по накатанному: понятие МЕНять являет собой, по большому счёту, совокупность всех вышеописанных действий — МАНить, вМИНать, вМЕНять, иМЕНие, и прочее, в любой произвольной последовательности (ср. с белор. мяняць — менять). В отзвуке английского amend [əʹmend] — менять, от исходного mend [mɛnd] — исправлять, слышится и видится целый ряд смысловых созвучий:

1) русское жаргонное манда, с его, вполне возможным, начальным значением «то, что МАНит самца», то есть, получается, что слово «манда» — однокоренное со словами приманка и манить, поэтому, хотя бы по основной функции «приниМАНия», его можно запросто сравнить с нидерландским mand — корзина, посредством слова из фарси манд — спрос;

2) кимрское mynd (в литературной форме myned) — переть, брать, как нельзя лучше передаёт атмосферу деятельности махровых менял, особенно, в паре с валлийским medi — жать, согласующимся с русским мять;

3) гэльское mín — мягкий, прекрасно сочетается с английским mint [mɪnt] — мята, монетный, по одной на всех причине — способности вМИНаться, как это чётко просматривается в связке бретонского mẽno — мнение, с английским mind [maɪnd] — напомнить, воспоминание, помнить, поминание, мнение;

4) мадьярское mond — продаю, при поддержке персидского монд — остаться, явно «намекает» на обМЕН, как вМЕНение, а по-сути, вМИНание;

5) странный хор балто-славянских слов в унисон создаёт некую ассоциативную картинку, МЕНяющего свою «вМИНаемую» форму, МЕСяца: прусский mēniks — месяц, жемайтский mienolis — месяц, латгальский mienesnīkss — месяц, латышский mēness — месяц, литовский mėnulis, mėnuo — месяц (ср. с греч. mēn, тохарск. meñe, лат. mēnsis, готск. mena, др.-прусск. menig — месяц). Соответственно, старославянский мѣсѫць, с хорватским mjesec, чешским měsíc, польским miesiąc и македонским месечина — месяц, будто рассказывают нам о своеобразном гигантском заМЕСе (ср. с арм. ամիս • amis — месяц) небесного колобка. В свою очередь, нидерландский maan, норвежский и шведский måne, månad — месяц, впечатляются, МАНящей своими приливными силами, Луной (ср. с тохарск. mañ, др.-норв. mani, ст.-нем. mano, курдск. mang — месяц). Ну и наконец, обще-иранское моҳ — месяц, словно производит космический взМАХ (ср. рус. меха с арийским mehns — месяц) своим планетарным веком (ср. с тадж. маҳтоб — месяц), как всевидящее око ночного неба (ср. гр. μάτι [махи] — иметь зрение, взгляд, взор, глаз, око, с индонез., малайс. mata — глаз, яп. me — глаз и науру eme — глаз).

И пусть вас не смущает двойное значение русского месяц, ибо период смены лунных фаз и служил издревле отсчёту времени. Но разделение происхождения значений месяц и луна, на разные определения одного небесного тела — бессмыслица, поскольку старославянское произношение лоуна подсказывает нам причину наречения ЛОНО-образного ночного светила (ср. с чеш. lůno — лоно), что, само-по-себе, и есть вМЯТина, иначе, вМЕСтилище (ср. с укр. місце — место).

Таким образом, как бы ни называли месяц разные народы обще-арийской семьи — в основе любого словообразования с данным значением будет всегда всплывать один и тот же изначальный образный смысл — «смятенный», или мятущийся, в смысле непостоянный, меняющийся, что может подтвердить белорусское сложно-составное куламеса — сумятица, от кула — коло, круг, и меса — мешанина, месиво. Даже, если выводить слово месяц из глагола месть от мести» (ср. с чеш. mést — мести), по его виду, напоминающему метёлку, либо из устаревшего существительного месик, месич, по виду того предмета, которым что-либо МЕСЯТ (ср. исп. amasadora, mezcladora — мешалка, с чеш. měchačka, míchačka — мешалка), а то и МЕЧУТ (ср. с кит. mădāo — сабля, лат. machaera — сабля, исп. machete — кинжал, эст. mõõk — меч) — так или иначе, от условно-обобщённого понятия М/ЯТЬ, в развёрнутом виде Мощь/ЯТЬ, а на современный манер «мощь иметь». Сравниваем:

саксонский mōna — месяц ==> азербайджанский mane olmaq — мешать;

валлийский mis — месяц ==> английский mix — мешать;

осетинский mæj — месяц ==> латышский maisīt — мешать;

албанский muaj — месяц ==> латышский mulsināt — смущать;

гамбургский mos — месяц ==> английский bemuse — смутиться.

Продолжаем далее. Французский mutisme, mutité — немота, возвращает нас к английскому muck [mʌk] — муть, в силу приверженности к единому исходному корню, как это проглядывается в сравнении армянского մունջ • munj — немой, с английским mute [mju: t] — немой. Однако, венгерское néma — немой, напоминает нам об украинском немає — нету, что буквально по-русски значит не имает, не имеет, судя по всему, силы, как это угадывается в романских mal — немощь, особенно в полном соответствии французского maladie — немощь, с русским молодь.

Но, больше всего, хотелось обратить ваше внимание на формы и вариации понятия имя в самых различных языках:

азербайджанский məşhur sima • mäşhur sima; албанский êmën; английский name [neım]; арабский ʾasāmin; арагонский nome; армянский անուն • anun; арумынский numã; африкаанс naam; башкирский исем; бенгальский nām; галисийский nome; греческий όνομα [onoma]; дари nām; прусский ēmen; ирландский ainm; испанский nombre; каракалпакский isim; карельский nimi; каталанский nom; кашубский miono; китайский míng; коми-пермяцкий ним; латинский nomen; люксембургский Numm; малайский nama; молдавский нуме; неаполитано-калабрийский nomme; ненецкий ним»; осетинский ном; польский imię; арийский h’no: m-n; тохарский ñem, старославянский имѫ, imę, санскрит nā́man; сицилийский nomu; словацкий meno; фризский namme; чешский jméno; шведский namn; эстонский hea maine; японский namaé.

Нетрудно заметить, что во многих языках, даже выходящих за пределы индоевропейского сообщества, всё крутится вокруг одних и тех же согласных Н и М. Мы уже высказывали своё предположение об образовании, в результате редукции начальной согласной Н, современной формы звучания слова имя от гораздо более ранней праславянской формы нимь, как позывного на вНИМание, либо настрой на вМЕНнение (ср. карельский nimi — имя, со словац. meno — имя), и это, опять же, роднит его по происхождению с такими словообразованиями, как: русское имение (от ИМеть, приНИМать), латышское muiža — имение (от иМУЩество), хорватское imetak — имущество (от иМЕТь), польское mienie, majątek — имущество (от приМЕНнение, иМАЕТ), чешское majetek, jmění — имущество, и белорусское маёнтак — имение (от маять — иметь). И, будто нарочно, в подтверждение сего, вдруг вырисовывается чувашское ят (-et) — имя, фамилия, название, прозвище, а ведь иметь и ять, как мы уже выяснили — разные вариации одного глагола, и, по-сути, однокоренные слова (ср. с др.-рус. яти — поймать)!

Производность слова вымя от понятия выминать легко проверяется на примере чешского vemeno — вымя. Но, что ещё неожиданней, турецкое meme — вымя, не только заключает в себе звукоимитацию дублирующего действия «мять», но и сопоставляет себя с широко употребляемым в мире мама, тем самым, ставя в один этимологический ряд русское мать и украинское мати — иметь, ибо на роуськъм мати — как раз, и есть мать, то есть, женщина, способная детей: мётать — рожать (ср. с анг. mother [ˈmʌðə] — родить), мыть — ухаживать (ср. с анг. mind [maɪnd] — наблюдать), уматывать — пеленать (ср. с бел. матляць — мотать), мѫть — источать (молоко), мять (титю) (ср. лит. maitinti — питать, с норв. mate — кормить), смотреть — следить (ср. с лит. matýti, mataũ — смотреть), короче говоря, просто имать — иметь (дитя) (ср. с ит. maternità — материнство).

Выдвигая предположение о происхождении глагола паять — соединять, от изначального поять — заиметь (ср. с санскр. ята — овладев), находим безусловную поддержку у Даля: «поять (понять) — взять, забрать». Собственно, ВЗ/ЯТЬ — это производное от ВОЗЪ/ЯТЬ (ср. со старославянским възѫти) — взять, то бишь, «ввысь или выше (под) нять». Но в данный момент нам важно другое — абсолютное соответствие перевода понятия взять, а значит и поять, исследуемому нами глаголу иметь: латышский paņemt — взять; литовский pasiimti (pasiima, pasiėmė) — взять, взимать, imti (ėmė, ima) — взять, взимать; нидерландский nemen — брать, взять; чешский najmout — взять, нанять, přijmout — взять, принять, шведский hämta ut — забирать, взять.
Слово мнимый в переводе на английский язык mock [mɒk] — мнимый, насмехаться, осмеивать, хоть и приобретает иные качественные характеристики, по своему звучанию более свойственные русским: мокнуть, мякнуть, мыкать, намекать, макать, и тому подобное, но, так или иначе, ассоциируется и с оригиналом, и с переводом, причём, состоя в корневом родстве с понятием мять (ср. с роуськъм помъкнути — поймать).
Совершенно не случайное созвучие с упомянутым выше английским словом, литовское mokėti — уметь, в падежах moka, jo (ср. укр. могти́ — мочь, с норв. makte — мочь), только лишний раз убеждает в безусловном родстве таких разных по смыслу, но единых в происхождении индоевропейских слов (ср. с чеш. smět — мочь). Например, кимрское medru — уметь, будто напоминает русское мёд, а всё по тому самому, равному для обоих понятий, исходному действу мять (ср. с тадж. мадад — помощь): пчёлы выминают мёд — умельцы мнут орудием медь. Вот как переливаются в одноголосье звучания древнейшего глагола мочь: арийский magh, персидский magus, литовский magėti, латвийский megt, английский meaht/might; mæg/may, старославянский могǫ, немецкий magan/mögen, польский mogę, древне-норвежский mega, санскрит magha, тохарский mokats, греческий mēkhos, готский magan. Словно «сговорившись», все языки разом напоминают русское могу, ибо в этом слове, точно так же, заложен изначальный смысл мять, судя по качественному прилагательному МЯГкий — как результат приложения более МОГучей силы к чему-либо (ср. с узб. мажол — мочь). А вот с английским may [meı] — мочь, мы неизбежно возвращаемся к русскому ма́ять — махать, отсюда маяк и маятник, старославянские формы маѭ, маѫти, мавати, манѫти — как напоминание о прямой связи с устаревшим имай — имей.
Глагол поймать в английской огласовке nick [nɪk] — украсть, стащить, поймать, в дополнительном значении «попасть, угадать, поспеть», буквально совпадает с русским проНИКнуть (ся), вНИКнуть, что, по-сути и по форме, как раз и есть поНИМать или вНЯТь, а благодаря дословному переводу «зарубка, насечка, метка», оно и вовсе сблизилось с русским имя, на роуськъм нимь, став псевдоНИМом: английское nickname /ˈnɪkneɪm/ — первоначально «кличка, прозвище», от средне-английского an eke name — «другое имя», перешедшее в одинаково звучащее «a nick name», которое на Руси могло произноситься вполне созвучно — инако нимя, возможно от изначального аки нимь — как имя.

Ну, и наконец то, что объединяет, фактически все языки — это обращение от первого лица и коллективного Я. Здесь тоже не обошлось без того самого магического действа, а точнее символической манипуляции, способствовавшей появлению определения, понятного, практически, всем с малых лет, и без перевода. Ведь, когда каждый из нас произносит «меня» или «мне», рука инстинктивно приближается к груди, и совершает движение, имитирующее вминание в себя, либо манящее к себе. Вот, например, как слово меня звучит на разных языках:
английский me [mi: (полная форма); mı (редуцированная форма)], myself; казахский менің • мениьнъ • менiнъ; литовский mane, manęs; немецкий mich; нидерландский mij; польский mnie; хинди mujhe; чешский mě; шведский mig; эсперанто min; кимрский myfi, mi, minnau; гэльский mise, бретонский me; роуськъ мене, мя; санскрит ме; таджикский ман; тюркские men.
Личные местоимения мне тоже не сильно разнятся между собой:
казахский маған • магъан; литовский man; нидерландский me, mij; чешский mi; роуськъ мънѣ, ми; и так далее.
Слова мой, моя, моё просто «обязывают» руки совершать мнущее движение:
азербайджанский mənim • мәним • mänim; английский my [maı]; mine [maın]; казахский менікі • мениькиь; латинский meus, mea, meum; латышский mans; литовский manas, maniškis, mano; норвежский min; португальский meu; праиндоевропейский meós; арийский méne; санскрит māmaká; татарский минем; узбекский meniki, mening; украинский мій; финский minun; хинди meraa; чешский mé; шведский min; эсперанто mia; эстонский mees, minu, omaksed.
А вот следующие формы того же значения «мой, моя, моё» убедительнейшим образом встают на защиту нашей теории о едином происхождении всех представленных здесь слов от исходного действа мять, а, соответственно, и от, производного им, изначального понятия иметь: армянский իմ • im — мой, моя, моё; венгерский enyém — мой, моя, моё; курдский ímin — мой, моя, моё.
И коль уж мы заговорили о личных местоимениях, то имеет смысл затронуть их вариации от первого лица: целинский мωну — я; финский minä, иранские наречия mən • мән • män; на хинди mai (me) в точности дублирует древнерусское май — имей, умей, моги, и английские my [maı] — я, как и may [meɪ] — мочь, возможно, сомнение; санскритское ahám, сравните с английским I’m [aɪm] = 1 лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения глагола be = I am — я существую, я живу, я нахожусь в определенном состоянии, я являюсь; то есть буквально я есмь, а ещё точнее 1-е л. ед. ч. настоящего времени гл. be — am [æm], [əm, m], которое официально, якобы «не переводится», хотя на самом деле по-русски значит и звучит ровно также — ем, емлю, или целиком Аз есмь — я есть = I am [aɪ əm]. Старославянское азъ — я, состоит в прямом арийском родстве с армянским ես • es; прусским as; жемайтским aš; латгальским es, aś, что наводит на мысль об истинном значении русского я — явный, естественный; причём, созвучное английское as [æz], [əz, z] — как, в роуськъм варианте аки (окы, яко), сквозь общеславянское jak — как, выводит нас на македонское јас — я, в качестве самоидентификации, или зеркального отображения истинного Его — в смысле Прародителя, в латинской огласовке ego — я; в шведской — jag; нидерландской — ik; норвежской — jeg; португальской — eu. Сравните венгерское ős — прародитель, с древнескандинавским áss (ǫ́ss, ás) — в германо-скандинавской мифологии высшие боги. Верховным богом и вождём асов был Один. Не потому-ли на фарси числительное один звучит также, как и славянские вариации понятий «как» и «я», а именно — як? Но, поскольку, русское ять идентично глаголу имать по смыслу, и родственно по происхождению, то и в данном случае мы видим абсолютное фоносемантическое соответствие первоначального значения «преЕМственность» союзам в индоевропейских языках, на примере бретонского e-giz — как, и греческого Εγώ, ego — я, а также: кимрского megis — как, гэльского amhail — как, финского miten — как, таджикского мисл — как, и особенно венгерского miután, mint, midőn, mennyire — как, что не может не ассоциироваться с отМЕНной паМЯТью, отпечатывающей события, словно вМЯТинами на МОНете.

Подытожим наш пошаговый метод исследования глагола иметь. Что мы обнаруживаем в одном только ЁМком понятии? С одной стороны — постоянный отзвук в разных, родственных русскому, и не очень, языках, как то: латышский apjoms — объём, литовский apimtis — объём, где чётко просматривается явная приставка ap-, идентичная русской об-, предваряющая оба корня: -jom- и -imt-, «подпевающих» своим русским собратьям им и ём, которые эхом отдаются в северо-германских значениях «объём»: нидерландский omvang, норвежский omfang, шведский omfång (ср. с др.-греч. ἀμφορεύς А́Мфора, от amphi — с обеих сторон, то есть «в обнимку», и phero — несу, то есть «пру»), английский dimension [dɪˊmenʃn] — объём, где dis- это приставка, а -men- корень, в значении meaning [ˈmiːnɪŋ] — имеющий намерение, многозначительный замысел, мысль, то есть, попросту, мнение; с другой стороны — бесчисленное множество ветвей, причём, как в русском, так и иностранных языках, которые приобретают смысл, уже совершенно далёкий от матричного значения иметь. Другими словами, происходит смещение смысла. При этом, корень остаётся незыблемым, и произношение мало отличается от оригинала, вспомните однокоренную пару: исходный глагол ПО/МЯТЬ — и его производное существительное со смещённым смыслом ПА/МЯТЬ, от изначального действа МНУ — МНЮ. Это явление можно сравнить с разными формами, скоростями и характерами потоков реки в разных её отрезках, где течёт одна и та же вода: приверх, ухвостье, исток, устье, порог, межень, воронка, пойма, взморье, рукав, излучина, лука, яр, урез, старица, дон, стремнина, и тому подобное. Так же и в родственных языках, вышедших из единого истока: какой-то язык остался верен традициям, так сказать «пристал к берегу», и мало чем отличается от архаических форм, а какой-то стремительно умчался вперёд «вниз по течению», изменившись до неузнаваемости. Но это совершенно не значит, что один лучше другого — каждому уготована своя историческая судьба. Плохо лишь то, что когда представители какого-либо этноса, в погоне за сомнительными ценностями, перестают быть носителями своего родного языка, то сознательно или подневольно, они укорачивают свой век, эпоху, историю, по-сути, рубят свои корни, и становятся безродными. Что же касается процессов смещения смыслов в одном, отдельно взятом языке, то здесь появляется вероятность искажения истинных значений слов, которые, в конце концов, приводят к их неминуемому забвению и безвозвратной потере огромного запаса речевой культуры, подобно высохшему речному руслу. Недаром абсолютно разные, на первый взгляд, понятия РЕЧной и РЕЧевой имеют один общий корень.

Глава II. Дробление корня

Так почему же все вышеозначенные, достаточно отдалённые друг от друга, понятия, от исходного слова иметь, так привязаны своими корнями к общим устойчивым согласным, в данном случае к букве (звуку) М? Давайте снова вернёмся к изначальной древней форме имать, и её вариации ять, которой в официальных источниках отведена какая-то странная, опосредованная до относительности, связь, с размытой формулировкой «соответствующий глагол». Мы уже вычислили с вами, что никакой это не «соответствующий», а один и тот же глагол, имеющий различие с первым вариантом, лишь в силу своей трансформации — редукции начальной согласной. А вот какой согласной — зависит от контекста речи. Это может быть и М, в случае образного мять, если имеется в виду имать — брать, хватать, трогать, по аналогии с диалектным мацать — тоже брать, хватать, трогать, а может быть и Н, в случае образного нять, если имеется в виду внять — вобрать, впитать, втянуть, по аналогии с диалектным начить — тоже вобрать, впитать, втянуть.

Итак, мы имеем два ракурса одного действа: Мять — как образное проявление условной «Мощи и Мягкости», и Нять — как образное проявление условной «Ноши и Низости». То есть, получается, что начальная буква (звук), в обеих позициях является ничем иным, как ядром корня, обрастающим вариативными связями с другими согласными, как посредством модулируемых гласных, так и напрямую, создавая всевозможные корневые матрицы, всегда имеющие один и тот же исходный смысл. Например, как бы ни модулировалась гласная в корне МЯТ — МОТ — МУТ — МЕТ — МАТ — МЫТ — МИТ — МЁТ, изначальный смысл образованного им слова всегда будет наделён обще-обусловленным значением конкретного действа, в данном случае «мятущимся». Это многим позже оно получило переносный смысл, но на заре развития языка — простое движение. А это значит, что в нашем языке существуют некие, достаточно устойчивые корневые матрицы, вроде той, что фигурирует в каждом из приведённых корней, а именно М-Т. Исходя из этого, можно допустить, что постоянно меняющиеся гласные буквы (звуки) в словообразующих корнях не являются важными носителями смысловой нагрузки, и выполняют роль, скорее, «нотных» связок, для простого различения созвучных слов. Несущественная роль этих нотных связок легко доказуема их отсутствием во множестве словоформ, например, в такой вариации, как: разМИНает — М […] Нёт, или, как бы «небрежным», а то и «неправильным» произношением в обыденной речи: вместо сМЕТать говорим сМИТать; вместо МОТать говорим МАТать, иногда МЭТать, или вообще МЫТать, и так далее. И в этом нет ничего странного, ведь только гласные буквы могут, в отличие от согласных, произноситься непрерывно, что называется «на одном дыхании»: А-Е-Ё-И-Й-О-У-Ы-Э-Ю-Я-А-Е-Ё-И-Й-О-У-Ы-Э-Ю, и так по кругу. Меняется лишь регистр звучания, посредством артикуляции — губы увеличивают, либо уменьшают поток выдыхаемого воздуха, да периодически меняется положение языка в полости рта, отсюда и такая разноголосица в исполнении одного и того же слова, причём, не только разными людьми, но и в речи одного собеседника.

Есть ещё одна немаловажная «улика» в пользу фактора произвольного произношения гласных, а заодно и самое простое тому объяснение. В традициях русского языка присутствует такой элемент, как дублирование слова, в значении «очень»: одно произносится протяжно, другое — кратко. Например, «далеко-о-о далеко» выражает большое расстояние; «давны-ы-ым давно» подчёркивает продолжительность прошедшего; «бе-е-елый белый» передаёт степень контрастности оттенка. Это говорит о том, что именно гласные звуки (буквы) создают в нашем воображении своеобразную проекцию предмета-явления-действа, некий пространственно-временной объём, а также отличительные свойства того или иного объекта. Подчёркиваю, отличительные свойства — в этом и заключается главная функция гласных звуков (букв) в нашей речи, в отличии от согласных, которые несут в себе основную информацию о самой сути предмета-явления-действа.
Помимо заглавной согласной буквы, а также связующей модулируемой гласной, в корне, обычно присутствует и вспомогательная согласная буква, которая нередко варьируется: маХать — маШет, муКа — муЧной, мСтит — мЩение, и прочее, и прочее. Как видите, данные словообразования уже выходят из категории производных от корневой матрицы М-Т, образуя совершенно самостоятельные дочерние корневые матрицы: М-Х, М-Ш, М-К, М-Ч, М-С, М-Щ. Но при этом, прямо или косвенно, непосредственно или опосредованно, всё равно соотносятся с исходным смыслом «мять», в них вложенным. Более того, являясь на начальной стадии вспомогательной согласной, как буква М в слове заНИМать, с корневым ядром Н, от начального НЯТЬ, сама становится в дальнейшем способной трансформироваться в корневое ядро М, в градации сНИМать — ИМать — наМАТывать — МАТёрый. Назовём условно этот процесс «корневая надстройка».
Итак, всё то, свидетелем чего вы сами стали, прочитав эти строки, никак не клеится с общепринятой догмой о делении слова, исключительно на приставку, корень, суффикс и окончание, к чему каждый из нас уже давно привык, ещё со школьной парты. Как бы это ни выглядело «мистично», но придётся признать совершенно очевидный факт дробления самого корня на: 1) корневое ядро — начальная согласная, 2) метрическую нотную (или пространственно-временную) связку — промежуточная гласная, и 3) вспомогательную векторную согласную — конечная буква корня, базирующихся, в свою очередь, на 4) корневой матрице из двух согласных, либо образующих её, а иногда и 5) корневую надстройку.
Насколько научны подобные определения? Скорее всего, сами учёные поспешат их отнести к «антинаучной ереси». Тогда возникает масса закономерных вопросов. Что же получается, наш Русский язык (просьба не путать с одноимённым учебником!) НЕНАУЧНЫЙ? Ведь все примеры были приведены именно из него! Может всё дело в терминологии? Неужели общепринятая официальная терминология — есть показатель «научности» изложения мысли? На мой взгляд, всякая терминология — абсолютная условность, и в большинстве случаев, она не столько научная, сколько иностранная, нерусская. Но даже в терминологически выверенном «научном» варианте, ничего подобного нашей теории, в официальных анналах, лично мною обнаружено не было. И тут возникает главный риторический вопрос: ПОЧЕМУ? Почему сии предельно наглядные вещи умалчиваются филологической наукой, а конкретно, современной этимологией? У каждого найдётся свой ответ. По моему же глубокому убеждению — потому что «не положено». Другого объяснения нет. Ведь, в обратном случае, придётся пересматривать всю сложившуюся систему научных взглядов о Русском языке. Представляете, ЧТО придётся пережить академической элите, светилам отечественной филологии, если их фундаментальные положения изменятся в корне?
https://ridero.ru/books/yazyk_vselennoi/read/[/more]#279;, ima) — взять, взимать; нидерландский nemen — брать, взять; чешский najm