Я вырос,
знаешь,
я стал ещё взрослее,
злее.
и больше не плачет в груди заводное сердце
и даже холодные руки – немного грея,
судьбу обнимают,
как маму когда-то в детстве.

я стал кусаться,
когда меня нежно в губы
целуют,
но бархат уст – режет острой бритвой.
подушечки пальцев разбиты,
порвались струны
(уже не сыграть, и не спеть меня).
после битвы
не просят прощения,
не лечат чужие души.
больным сожаленьем не возместить утраты,
не искупить что было,
и не разрушить
проклятие серых стен и цепей палаты,
что вы,
зачастую,
зовёте стандартом жизни,
что бьёт по сознанью укором, как мелкой дробью
а я улыбаюсь оскалом
да горькой тризне
последние козыри скину,
на раз
с любовью.

Я вырос,
знаешь,
я стал дороже стоить.
…и подпись дорожит багровой, неровной строчкой
на плоти немого счастья.
не ставлю больше
кривых многоточий, без сомнения только точки.

Я вырос,
знаешь,
и нынче дышу спокойно
и без твоего дыхания – нету ломки.
утихли в груди стенанья,
о том,
что больно
да горько жилось.

Мы рассыпались на осколки.