Шел 43 год. Война с фашистской Германией, казалось, никогда не кончится. Но мы боролись. Боролись за вождя, страну, себя. Боролись за родных. Мы боролись за жизнь. Война началась в день моего рождения. Я как сейчас помню, мы с Леной шли в парк и тут по радио объявили о начале войны. Все на улице замерли. Кажется, еще тогда я решила, что отправлюсь на фронт.
Дома я сказала маме о своем решении, а она… Она заплакала. Я никогда больше не видела таких слез. Она посмотрела на портрет своего отца, он умер в первой мировой, и не глядя на меня, сказала: «Настя, тебе решать». Слезы наполнили ее изумрудные глаза, и она бросилась к моим ногам:
- Нет, Настенька, я не могу. Я не могу отпустить тебя. Настя, я не выдержу…Настя!
Повторяла она без конца. Слезы ее текли по лицу и, капали мне на колени. Но они только укрепляли мое решение пойти на фронт. Пойти, чтобы мама не видела моих слез. Пойти. Чтобы защитить ее. Пойти, чтобы она жила…
Я пошла на фронт, когда мне было всего 16 лет. Моя сестра Ленка осталась. Она сказала, что от неё больше пользы будет в тылу. Да оно и, правда. Я не знала, что я смогу сделать на фронте, но пошла. Я не думала, выдержу ли, я не знала, выживу ли, но точно знала, что именно там я должна быть.
И вот 22 июня 1943года. Мой день рождения. Моё совершеннолетие. Сегодня мне Василий Петрович выделил сухарей больше чем обычно. Говорит, мол, чтоб росла, “крепчала” и носила сандалии вместо кирзовых сапог. А Витя прочитал стихотворение про эти самые сапоги. Ох, давно мы так задорно и искренне не смеялись.
К нам в землянку зашел Сережа Мухин и со счастливым лицом спросил:
- Ну и где тут товарищ Правдина? Где тут совершеннолетние?
- Да здесь я, Сережа,- отозвалась я, смеясь.
- Пляшите, товарищ Правдина, - все также официально, но еле сдерживаясь, что бы не засмеяться, проговорил он и показал мне письмо.
- Что вам сплясать, Товарищ Мухин?
- Вальс танцуй, Настенька, - уже смеясь, ответил он.
Я начала неуклюже танцевать что-то похожее не вальс. Мухин чуть не упал со смеху и отдал мне письмо, только лишь бы я прекратила. Письмо было от Ленки. Оно было написано разными чернилами. Было видно, что не один раз она дополняла его записями. Писала, что пришли продукты из Америки, что привезли машины. Потом дополнила, что урожай нынче не шибко большой будет. А последняя запись была местами размыта. Я перечитывала ее несколько раз, вчитывалась в каждое слово, пыталась найти хоть один намек на шутку… Я не хотела…Я просто не могла поверить в прочитанное. Слезы навернулись на моих глазах, и Василий Петрович вырвал у меня из рук письмо. Он внимательно прочитал его, подошел ко мне и по-отцовски обнял за плечи. Я не могла сдерживать слезы. Я чувствовала себя маленькой, как никогда. Эта война показалась мне вдруг бессмысленной. Да и что могло сейчас иметь для меня смысл, когда погибла моя мама. Ленка написала, что наш город бомбили с самолетов, и одна боеголовка упала на наш дом. Уже просто ничего не могло спасти мою маму. На месте дома был кратер.
Дали команду к бою. Я смутно понимала, что я делаю. Мной овладело лишь одно желание – отомстить. Гаубицы начали свое дело, и мы побежали сражаться.
Я ощущала, что с известием о смерти мамы из меня ушла вся жизнь. Все, чем я жила, все, чем я дышала, исчезло в ту минуту, когда я прочитала письмо…Уже ничего не имело смысла. Все чувства будто высосали из меня. Пустота. Всепоглощающая пустота была у меня внутри и больше ничего. Я не чувствовала страха. Я не чувствовала боли. Я не чувствовала жалости.
Взрывы гранат и автоматные очереди не умолкали. То тут, то там падали раненые. Их оттаскивали подальше от места сражения, а там за их жизни начинили бороться медсестрички. Я не сразу поняла, что и в меня попали. Когда побежала к следующему окопу, ноги мои подкосились и, рухнув на землю, я больше не смогла встать. Нет, вся жизнь не пронеслась перед моими глазами, просто в ушах зазвенело:
- Я не могу отпустить тебя. Настя, я не выдержу…Настя!
Кто-то стал разворачивать меня на спину. Это была девчонка лет 16, не больше. Такой же и я пошла на войну. Ее глаза, изумрудно-зеленые глаза, как у моей мамы, последнее, что я увидела…
Свистели пули и они напевали страшную песню войны. Земля стонала под гусеницами у танков. Все пространство будто наполнилось этой всепоглощающей мелодией моторов. В такт ей, вторили наши вздохи, каждый из которых мог стать последним. Но внутренний голос, как молитву повторял: «Мы жить хотим, Господи! Мы жить хотим, Господи! Мы жить хотим…».