Романтическая любовь

РОЖДЕНИЕ

Романтическая любовь - прерогатива юности. Юности, которая уже знает о жизни достаточно много, чтобы активно осваивать мир, и слишком мало, чтобы трезво его оценивать. Именно на «заре туманной юности» мы переживаем самые яркие, сильные и возвышенные чувства. В этом возрасте влюбленные не просто летают на крыльях любви, но искренне воспринимают друг друга как средоточие всего самого красивого, доброго и прекрасного на свете.

Одним словом, романтика в любви - это утро любой человеческой души, шелест ее расправляющихся бриллиантовых крыльев. Да и в целом

романтическая любовь по своей природе, конечно же, ребенок, златокудрый, ясноглазый и беззащитно нежный, и, как всякое дитя человеческое, обреченный на неминуемое взросление.

Как культурно-исторический феномен романтическая любовь зародилась около трех веков назад, хотя корни ее теряются в глубинах истории, в сочащейся восторженной чувственностью «Песни Песней» царя Соломона. Сам романтический идеал вырос из рыцарского культа Прекрасной Дамы и поэзии трубадуров. На мой взгляд, отправной точкой в этом отношении стал тот показательный момент, когда неизвестный провансальский поэт в латах, воспевая еще более неизвестную даму, приходит в своей оде к выводу, что в женской красоте и изяществе нет ничего земного, они поистине божественны.

Все. С этого момента мужской гений будет возносить женщину все выше и выше. И вот уже невинная прелесть и чистота тургеневской Лизы Калитиной вызывает в сознании влюбленного в нее Лаврецкого ассоциации со звездами, которые загораются над ним по дороге в Васильевское. Отныне законное место возлюбленной именно там, на небосводе. Помните это легендарное анненское:

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя...

Впрочем, это обоготворение женщины никогда не мешало время от времени опускать ее «ниже плинтуса».

Согласно основной версии, романтическую любовь, как это ни парадоксально, придумали все те же американцы, и случилось это в XVII веке. Мы примерно представляем себе, что значит «любить по-русски» благодаря фильмам Матвеева, или, скажем, «по-французски» благодаря порносинема. А вот что значит любить «по-американски», следует немного пояснить.

Итак, это:

Идеализация любимого человека - то есть мы видим и явственно ощущаем в нем присутствие чего-то высшего, чего он даже сам в себе не может знать. И «красота по-американски» - это не столько внешняя привлекательность, сколько исходящее от нее теплое и нежное сияние. И это сияние может фонтаном бить из никакой, на первый взгляд, девушки и полностью отсутствовать у несомненной красотки.

Уважение к личности и равенство. В романтическом союзе любимый человек олицетворяет для нас все человечество. Ни о каком превосходстве кого-то из партнеров не может быть и речи. С этой точки зрения наша патриархальная модель, где кое-кто «всему голова и в доме хозяин», лишена всякой романтичности. Романтики обычно из кожи вон лезут, чтобы возвысить любимую(-ого), не чувствуя в этом никакого самоуничижения.

Сильное эмоциональное чувство, которое лишено любой прагматичности и меркантильности, готовность идти на любые жертвы (страстная и чувственная Элоиза без колебаний навеки заточает себя в монастырь лишь потому, что так захотел ее оскопленный Абеляр).

Верность, причем не только до гроба, но и после.

Романтическая любовь стала своего рода эскапизмом, уходом от реальности. Человек больше не мог выносить окружающей его жестокости, нужды, болезней, смерти, войн, тоски и отчаяния. Богу он, как прежде, уже не доверял и, ища новое пристанище своей осиротевшей душе, он уверовал, что его сможет спасти только любовь другого человека, подобно тому, как тень широколиственного дерева спасает от пекла утомленного странника в пустыне. Это было отчаянное усилие души сохранить себя. И так как в этом мире это было почти невозможно, то она с энтузиазмом принялась отстраивать свой собственный. Романтики бросили вызов самой жизни. Насколько беспощадна будет ее месть, не было секретом уже во времена Ромео и Джульетты.

РАСЦВЕТ

Восемнадцатый и особенно девятнадцатый века - триумф романтической любви. Это была блистательная эпоха утонченных и возвышенных дам, «дышащих духами и туманами», дворцов, балов, трепетных свечей в канделябрах и окриков «Карету мне, карету!», свиданий, прогулок на темных аллеях парков с позолоченными фонтанами и увитыми плющом беседками, взглядов, пронзительных, как удар шпаги, и трогательных румянцев, горящих на ланитах под страусовыми веерами, алых парусов и головокружительных судеб, возносивших пастушек в принцессы, а принцесс уводящих на дно альпийских и феррарских озер, страстных, до безумия благородных кавалеров, сочинявших воздушные поэмы в честь своих избранниц и через день дравшихся между собой за эту честь на предрассветных дуэлях.

Любовь звала душу в иные миры: на берега горных озер, к подножиям водопадов, на палубы кораблей и в седла лошадей, на горные вершины и в подземелья рыцарских замков. И что теперь для влюбленных была жизнь или смерть, если сама Вечность стала крестной матерью их любви. Отсюда весь этот флирт со смертью, все эти «два гроба, два розовых гроба», о которых беззаботно воркуют почти все юные романтики с еще не обсохшим молоком на губах.

Как любили в те времена, как «стрелялись и шли горлом на плеть», так не смогут люди уже более никогда в истории. Тогда совершенно по-особому переживали «вещество существования» и как никогда отдавались вычитанным из книг мечтаниям и грезам. Одним словом, была эра какой-то мистической чувственности и опоэтизированной, всепроникающей нежности.

За женщиной еще прочнее закрепился статус подлинно поэтического и священного существа, идеала вселенской красоты, воплощенного в человеческой форме. В результате она была вознесена так высоко, что ее любовь теперь кажется чем-то недостижимым. Один из пелевинских персонажей, в котором проскальзывают отголоски этой романтической традиции, говорит, что просто невозможно быть достойным любви по-настоящему красивой женщины, это выше человеческих возможностей, и поэтому ее любовь - всегда снисхождение.

Однако это противоречие между «поднебесностью» женщины и земным желанием ее близости в романтической любви гениально разрешалось через искреннюю дружбу и доверие, возможные только между равными партнерами.

Букинистические лавки Европы были завалены экземплярами «Страданий юного Вертера», залитыми слезами и кровью, застрелившихся над ними юношами, а сердца барышень просто завораживало от любого намека на «высокие чувства». Только в те мечтательные времена могла быть возможна грустная любовь немецкого поэта Генриха Штиглица и его юной жены Шарлотты. Они любили друг друга невероятно сильно и нежно, а Генрих даже старался записывать каждое слово своей возлюбленной, дабы ни одной ее частички не пропало для истории. Когда он «исписался», впал в творческий застой, чтобы помочь ему вновь обрести вдохновение, Шарлотта решает устроить ему хорошую встряску, дать эмоциональный толчок. Девушка вонзает в свое сердце кинжал и умирает во имя новых поэм о неземной любви.

Так жили, любили и умирали люди, которых нам сейчас нелегко понять. Романтически влюбленный кажется зачастую просто чудным. Так, например, типичный из них, «юноша бледный со взором горящим», говорит в минуту откровенности: «Если полюблю кого, то отправлюсь странствовать по свету и думать о любимой». Заметьте, что ставить в известность о своих чувствах саму любимую он не видит никакой необходимости.

Справедливости ради нужно признать, что даже во времена торжества романтики в человеческих отношениях в реальной жизни она была достоянием лишь избранных. В основной массе это была мода на красивые чувства, мало влияющая на неизменный вектор сермяжной человеческой природы. Как известно, даже Пушкин, посвятивший Анне Керн самые прекрасные строки о «чудном мгновеньи», считал в порядке вещей побахвалиться перед друзьями, причем в не совсем цензурных выражениях, когда и как он с ней переспал. И Лев Толстой, вскруживший голову всему миру страницами о «поэтичности и таинственности прелести желания» Болконского к Наташе, свое личное понимание этой прелести наглядно продемонстрировал Софье Андреевне, банально изнасиловав ее, 18-летнюю и невинную, прямо в подвенечном платье на полке трясущейся пыльной кареты. Романтика слишком часто была лишь наживкой для впечатлительных натур, под которой скрывалась заурядная похоть.

Век романтической любви был недолог и зачах, подобно многим иным модным поветриям, оставив после себя несколько полок пыльных книжек, смутные воспоминания о каких-то красивых, но несбывшихся мечтах да горсть пепла сожженного письма Татьяны вперемешку с засохшими лепестками хризантем на подоконнике заброшенной усадьбы.

СМЕРТЬ

Кто и что убивает романтическую любовь? Почти все. «Книга скорбей человеческих» испещрена историями о том, как в этой жизни обрывают крылья, топчут души и заливают ледяной водой горящие глаза. С помпой возводя романтическую любовь на пьедесталы, ее втихомолку душили и травили, как настоящего врага. Современные психологи с помощью своей науки заклеймили ее как социальную и психическую патологию, сродни пристрастию к алкоголю и наркотикам.

Одна из основных причин ее падения заключалась в том, что она оказалась абсолютно несовместима с чисто житейским обустройством, зарабатыванием денег и разведением потомства. Увы, но почти ко всем влюбленным приходит тот мрачный день, когда воздушные замки их любви рассеиваются, как туман, и вокруг них ничего больше не остается, кроме бесчисленных бытовых проблем, вечной нехватки денег, выяснений отношений с новой родней и друг с другом и ненавистной работы не по специальности и призванию ради возможности более-менее достойно кормить и одевать ребенка. Повседневность и обыденность жизни поступают с любой сказкой так же хладнокровно и цинично, как Петр Адуев из «Обыкновенной истории» Гончарова, который на глазах изумленного племянника вышвыривает в мусор локон его возлюбленной, а ее письмо пускает на самокрутку.

Отчасти всегда виноваты и сами влюбленные, слишком покорно отдающие свои чувства на откуп привычке и душевной лени. Как и 700, как и 300 лет назад, так и в наши дни они все те же самые: клянутся друг другу в невозможном, но не исполняют даже возможного. И можно понять французов, которые говорят, что ничто так не разъединяет любящие сердца, как общий ночной горшок.

Прошедший век практически убил веру во врожденную красоту и благородство человека и тем самым выбил у романтизма почву из-под ног.

Современный человек стал слишком эгоистичен и эгоцентричен, чтобы быть способным для кого-то, кроме себя, превращать свою жизнь в цветы. Разумеется, изображать из себя романтика время от времени пытаются многие. Если на это не хватает фантазии, то к вашим услугам сегодня предлагается множество дешевых пособий, вроде «1001 способ быть романтичным», где буквально на пальцах разъясняется, как положить розу на подушку, какой комплимент сделать девушке о глубине ее глаз или кружеве на трусиках. Однако возьму на себя смелость утверждать, что искусство романтических отношений уже навеки утеряно нашим обществом. Конечно, поцеловать даме руку - жест, не лишенный романтического налета, но истинные романтики умели целовать женщинам не руки, а кончики крыльев.

Может быть, мы слишком легко смирились с обыденностью существующего мироздания, и наши души уже давно не дышат влюбленностью в далекие образы совершенства. Судя по личной переписке, романтичность как мироощущение сохранилась сейчас лишь на уровне воображения некоторых провинциальных барышень, да и то, скорее всего, она окончательно сойдет на нет в течение текущего десятилетия. Тургеневских девушек и стендалевских юношей вытеснила генерация прагматичных и хладнокровных молодых людей вроде Макса и Марго из «Застеколья». Романтический идеал «рая в шалаше» сегодня звучит как идиотское издевательство. Никто уже больше не хочет жить какими бы то ни было иллюзиями, предпочитая им реальные радости жизни.

Может, это и к лучшему. Но почему же тогда время от времени даже самым невпечатлительным натурам этот компромисс с реальностью кажется унылым прозябанием «без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви»?

БЕССМЕРТИЕ

И все же она никогда не умрет, пока на свете бьется хотя бы пара влюбленных сердец. И когда мы распахиваем настежь окна, чтобы послушать пение птиц на закате, и когда мы смотрим ночью на далекие звезды, и когда утром мы протягиваем руки навстречу солнцу и друг другу и ловим губами бабочки-ресницы вокруг любимых глаз - при всем этом мы слагаем свои собственные гимны в ее честь. Она желанна, как самое большое чудо, и чтобы убедиться в этом, достаточно полистать «Книгу отзывов» в булгаковской «нехорошей квартире» на Большой Садовой. И несмотря ни на что, наши девушки, точно так же, как и их предшественницы из позапрошлого века, хотят, чтобы хоть изредка, когда жизнь становится уж совсем банальной и бескрылой, их избранники совершали нечто такое, от чего они могли бы выдохнуть восторженное «АХ!..»

Андрей РЕЗЕНКОВ