1. СКАЗКА

Некогда Господь сотворил правильный и справедливый мир, а в нём – правильное и справедливое общество.
И благословил он людей, и даровал им свою милость. А именно: если человеку чего-то очень хотелось, он это получал. Не сразу, правда – чтобы дать ему время подумать, не хочет ли он по дурности чего-то плохого на свою голову. И только если очень хотелось – потому что нефиг тратить милость божью на мелкие хотения.
Но в целом принцип выполнялся. Если человек очень хотел машину – у него она рано или поздно образовывалась: ну там, покупал, в лотерею выигрывал, или он просто возникал из воздуха. Если человек хотел самолёт – то самолёт рано или поздно прилетал. Если прекрасную блондинку "с тугими сисярами" – таковая ему рано или поздно встречалась. Ну и т.д.
Некоторые люди, конечно, хотели больше, чем другие – и имели больше, чем другие. Однако, человек, чьи желания удовлетворены и у которого всё есть, обычно перестаёт сильно хотеть добавки. Поэтому общество было в целом справедливым.
Некоторые люди жаждали благ нематериальных – например, всеобщей любви, признания и поклонения. Обычно такие желания тоже исполнялись: Господь наделял таких людей какими-нибудь особыми талантами и способностями, чтобы они работали на благо общества, а общество всячески по их поводу фанатело.
Люди так привыкли к этому порядку, что уже и забыли, что он не просто так возник, а дан Господом. Все стали думать, что это вообще так мир устроен. Жили себе и жили. И не особо держались за то, что имеют, ибо думали – "пропало – значит не очень надо было; захочу, и снова придёт".
Так и жили. Хорошо, спокойно.
Однако, в том мире попадались и люди, очень немногочисленные, которые хотели странного.
А именно: они хотели всех презирать. Причём не просто так, а с каким-нибудь специальным поводом. И так, чтобы все остальные это знали, терпели да утирались.
Однажды такие люди собрались и стали думать, за что же им можно презирать окружающих, раз окружающие имеют всё, чего хотят.
И тогда одному из этих странных людей пришла в голову идея:
– Давайте отнимать у других всё, что у них есть. Они снова будут хотеть это получить, но мы снова будем у них это отнимать. А ценными для них вещами будем владеть сами, даже если самим нам это будет не нужно. И будем показывать им эти вещи, и будем делать вид, что мы кайфуем. Они будут нам завидовать, а мы будем презирать их за эту зависть. Ведь мы-то, владея всеми ихними игрушками, будем знать, что они говно.
И тогда эти странные люди собрались толпой и пошли к владельцу самолёта. И отняли у него самолёт, и вручили его одному из своих. Тот, правда, на самолёте не летал, потому как боялся высоты. Но это было ничего, потому что зато он мог посмеяться над тем, кто лишился своего любимого самолётика.
И так они сделали со всеми. У всех всё отобрали, даже им самим ненужное. Даже блондинку с тугими сисярами (её себе забрал какой-то старикашка, остро ненавидящий всех неимпотентов).
А отнимать чужое у этих странных людей получалось хорошо, потому что они только этого и хотели. Хотели со страшной, нечеловеческой силой, до свербежа и искр в глазах им хотелось обирать людей, обирать и мучить, оставлять их голыми и несчастными, а потом глумиться над ними, показывая им издаля награбленные у них трофеи.
Люди несколько прихуели, столкнувшись с таким явлением. Постепенно они научились защищаться. Но к тому моменту желающие странного организовались, укрепились, и придумали множество способов отнимать, выманивать, вымогать, переперепродопокупать, или ещё каким-нибудь образом лишать людей их имущества, спокойной жизни и счастья.
И люди отчаялись в своих желаниях. Сначала они перестали хотеть красивых вещей, вкусной еды, и прочих радостей жизни: они уже поняли, что всё это у них отнимут. Они стали хотеть "хоть чего-нибудь" – варёной брюквы на обед и полбы на ужин. В надежде, что желающие странного не позарятся хоть на это.
Так мир впал в нищету и жил в ней веками.
Но желающих странного это не устроило. Сами они, конечно, жили жирно и сладко, ибо их собственные желания материальных благ неизменно удовлетворялись. Однако, они заметили, что люди начали не только ненавидеть, но и презирать их за их подлое богатство, а это было как раз то, чего они не хотели. Они хотели презирать других сами, а в ответ получать только зависть и обожание.
Тогда они начали кое-что отдавать людям назад. Разумеется, не всем, не всегда, дозировано и понемножку. Главное было – поддерживать иллюзию, что можно жить нормально и что-то иметь, не принадлежа к желающим странного. Людям отдавали ровно столько, чтобы эту иллюзию поддерживать.
Изменились и сами желающие странного. Если раньше они ещё желали чего-то такого, чего желали остальные люди, то теперь у них осталось одно желание: презирать и иметь повод для презрения. Все материальные желания – ну там самолёт, машина или даже сисястая блондинка – стали в их глазах свойством смердов, которых они обирали и обижали. То есть чем-то презираемым.
Желающие странного дошли даже до того, что научились внушать людям глупые и гадкие желания, и потом кривили губы, глядя, как люди занимаются всякой дрянью...


2. НЕ СОВСЕМ СКАЗКА

– Отец, но почему ты отказываешь мне в наследстве? – возопил Том, осторожно оглаживая на груди накрахмаленную рубашку.
– Потому что ты растратишь мои деньги на удовольствия, – прохрипел отец.
– Но на что ещё их тратить? – возопил Том. – Отец, зачем ты их тогда копил?
– Не надо любить удовольствия... Надо любить деньги... – отец поперхнулся, но сделал усилие и выплюнул мокроту в тазик. – Деньги... надо любить деньги...
– Деньги стоят столько, сколько на них можно купить, – в который раз повторил Том. – Иначе зачем они?
– Дурак... Щенок... Деньги хороши не тем, что можешь на них купить ты... А тем, чего на них не могут купить другие... Я смотрю на своё золото и думаю о том, что на эти деньги можно накормить тысячи бедняков... а так они будут подыхать от голода... в этом счастье... хе-хе... кхе-кхе, – старик снова закашлялся. – Лишить бедных счастья, вот в чём цель богатства... Ты всего лишь белая двойка... Ты не получишь Градуса...
– Отец, ты безумен, – решился, наконец, Том. – Ты сошёл с ума. Сейчас придут два врача и засвидетельствуют это. А я пойду в подвал и возьму твои деньги.
Отец хотел что-то сказать, но поперхнулся, и на этот раз не смог выкашлять сгусток крови.
Когда Том спустился в подвал, сундуки были пусты.


3. НЕ СКАЗКА

Комиссар положил ноги на стол. Грязные сапоги брякнули по резному столику.
– Чё, клифт?
Фурман почесал в затылке.
– Ну... Только грязно тут у вас, – он обвёл взглядом загаженую комнату.
– В этом весь цимес! – снизошёл комиссар. – Это ж царские покои! Тут ихний царь спал. Занавесочки тут всякие, вазочки... тьфу. А вот этот столик какой-то крепостной полжизни вырезал. Полжизни! А я его – опля! – он постучал сапогами по столешнице. Нежный лак пошёл трещинами.
– Опля! – комиссар вскочил на столик и принялся его топтать. Из-под сапог летели кусочки разноцветного дерева.
"Чёрная четвёрка" – решил Фурман. "Скорее всего, их высший уровень – чёрная семёрка, как у Троцкого... но не выше. Хотя власть мы им дадим. На полвека... а там посмотрим.".


4. И СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Ловко крутящийся лакей подвалил с подносиком, на котором стояли высокие бокалы с шампанским.
– Хорошо, – сказал Жора, отдуваясь после бокала шампусика. – Живём, бля. Всю жизнь мечтал попробовать.
Смотрящий смерил Жору взглядом и мысленно записал ему чёрный ноль. Этот был безнадёжен.
– "Дом Периньон", – оценил Сева. – Да, ничего винишко.
Смотрящий поставил ему белый ноль. Этот что-то понимал, но не более того.
– Да я этот шампусик вонючий терпеть не могу, – Вован скривил толстую губу. – Ну бля не пиво же хлобыстать, как быдляк? Надо соответствовать. Цивилизация всё-таки.
Смотрящий поставил Вовану белую единицу.
– Так себе шампанское, – пожал плечами Аркадий. – Я лично предпочитаю воду. Алкоголь разрушает мозг.
– Да ну, – скрючил рожу Вован. – Зачем тебе думать-то? Нам баблосов на сто лет хватит.
– Мало ли что может случиться, – поджал губы Аркадий.
Смотрящий поставил Аркадию красную тройку: этот что-то понимал.
– Пророк запрещает пить вино, – брезгливо сказал Саид, бросая презрительный взгляд на собеседников.
Смотрящий поставил ему красную четвёрку: этот уже умел презирать людишек за их жалкие желания, но искал для этого презрения внешний повод.
Он зашёл в служебное помещение, скинул с себя фрак официанта.
– Есть ли достойные? – спросил его мусорщик, упаковывая пластиковый мешок.
– Нет, Досточтимый. Всё – людишки. Никто из них не достоин фиолетовой шестёрки и Первого градуса Служения.
– Эта страна обречена, – отозвался мусорщик. – Я доложу Верхним, что здесь нет достойных даже Первого Градуса.
– Воистину так, Досточтимый, – официант сложил руки и поклонился мусорщику, исподтишка смерив его ненавидящим взглядом.
Мусорщик усмехнулся.
– Ты никогда не получишь третий градус Служения, – напомнил он смотрящему. – Ты всегда останешься низшим служителем. Но я могу дать тебе фиолетовый цвет. Если ты сейчас отсосёшь у меня. Хочешь?
Смотрящий сжал зубы и покачал головой.
– Именно поэтому ты не получишь третий градус, – усмехнулся Досточтимый. – Не потому, что ты отказался. А потому, из-за чего ты отказался. Ты отказался из гордости. Мы же выше гордости, ибо унизить нас невозможно. Поэтому мы способны на любые унижения, если они ведут к цели... Презирать. Презирать и ненавидеть. Если бы ты понял значение этих слов, ты понял бы всё. Но тебе этого не дано.
– Благодарю, Досточтимый, за разъяснения, – скрипя зубами, выдавил из себя официант. – Так что же Вы доложите Верхним?
– Эта страна обречена, – повторил мусорщик. – Здесь нет наших. А те, кто есть, не дотягивают даже до начала Градусов. Всего лишь жалкие животные. Им хочется вкусно есть, иметь красивые вещи, и почаще трахаться. Они хотят жить, – последнее слово он произнёс с отвращением.
(с) Константин Крылов