Кэтрин Берд в лаборатории при Тускуленском колумбарии. Фото: личный архив Кэтрин Берд

Известно, что в 1944–1947 годах во внутренней тюрьме НКГБ (с 1946 года – МГБ) на улице Ауку в Вильнюсе было приведено в исполнение 767 смертных приговоров, вынесенных военным трибуналом или особым совещанием; из них 613 – по знаменитой 58-й статье УК РСФСР (собственный уголовный кодекс Литовской ССР был принят только в 1960 году). Местом тайного захоронения казненных была старинная усадьба Тускуленай; позже здесь располагались ведомственные дачи и детский сад для детей сотрудников республиканского КГБ. В 1994 году в тускуленском поместье начались археологические раскопки; в 2000-х – открыт мемориальный парк. Останки 45 человек из братских могил были идентифицированы, из них семи – переданы родственникам для погребения; прочие хранятся в часовне-колумбарии на территории усадьбы. До недавнего времени считалось, что все они были расстреляны. Это не совсем так – скелеты 118 приговоренных к высшей мере сохранили следы ударов «твердым тупым предметом», еще 110 – колотых и рубленых ран. Таким образом, выстрелом (статья 58 УК РСФСР предусматривала именно расстрел) их скорее добивали.

Американский антрополог Кэтрин Берд, изучившая в 2012 году скелеты 155 жертв Тускуленая, ответила на вопросы «Русской планеты».

– Не могли бы вы рассказать, почему вы стали исследовать тускуленские захоронения?

– Когда я приступала к докторской диссертации по биологической антропологии, я выбрала своей темой анализ скелетных травм. Передо мной был широкий выбор материала – фактически я могла изучать человеческие останки в любой точке земного шара. Однако тускуленское дело выделялось для меня на фоне многих других тем. Летом 2004 года я побывала в Литве и посетила музей КГБ в Вильнюсе, где познакомилась с доктором Римантасом Янкаускасом, профессором антропологии Вильнюсского университета. То, что я там узнала и увидела, потрясло меня до глубины души. Как и большинство американцев, я тогда очень мало знала о Литве – и при нацистской оккупации, и при Советах.

– В чем именно заключалась ваша работа?

– Я специализируюсь на физиологии человеческого скелета, мне было важно подробно изучить характер травм, которые получили тускуленские жертвы. Четыре месяца я провела в большом подземном колумбарии, где находятся их останки. Сотрудники мемориального комплекса предоставили мне помещение и инструменты, особых технических трудностей не было. Психологически все было намного сложнее.

– Вам было эмоционально тяжело работать в Тускуленае?  

– Физические антропологи, как и судмедэксперты, обучены оставаться беспристрастными, сохранять дистанцию и так далее. Но я-то видела: все, что происходило во время войны и при сталинском режиме, до сих пор влияет на чувства и жизнь людей в Литве. Я видела пожилую женщину, которая каждую неделю приходила к Тускуленскому мемориалу с букетом цветов.

Подземный колумбарий Тускуленского мемориала в Вильнюсе. Фото: личный архив Кэтрин Берд

Один эпизод запомнился мне особенно. Я исследовала останки одной из жертв и поняла, что этот человек был убит с особенной, просто невероятной жестокостью – огромное количество черепных травм, нанесенных тупым предметом. А потом я обнаруживаю, что в длинных костях у него диафиз и эпифиз еще не срослись (отделы трубчатой кости; срастаются в среднем к 18 годам. – РП) – это значит, он был подростком. Я не могла не думать о том, какой ужас он испытал перед смертью.

– К каким выводам вы пришли? Каков результат вашей работы?

– Я анализировала и сравнивала скелетные травмы, нанесенные заключенным, которых казнили две разные расстрельные команды. Одну из них возглавлял сам подполковник Василий Долгирев (начальник внутренней тюрьмы НКГБ в Вильнюсе, с мая 1945 – замначальника. – РП), другую – Борис Приказчиков. Мои результаты таковы: группа Долгирева чаще придерживалась государственных стандартов по исполнению казни, которыми предписывался выстрел в затылок. В команде Приказчикова осужденных чаще избивали, хотя точно установить предмет или предметы, использовавшиеся для этого, уже невозможно. Группа Приказчикова также использовала для казни тяжелый предмет с заостренным концом, который оставлял в кости черепа отверстия квадратной формы. Хотя я и не могу идентифицировать его со стопроцентной точностью, велика вероятность того, что это было что-то вроде топора или молотка. Интересно здесь вот что: когда в 1940 году Лев Троцкий был убит в Мексике Рамоном Меркадером, орудием убийства был ледоруб. У меня была возможность изучить ранение Троцкого по посмертному слепку его черепа. Сходство между раной Троцкого и ранениями, которые я наблюдала у жертв Тускуленая, поразительное.

№ 509. Мужчина, возраст от 16 лет до 21 года, единственная травма - отверстие квадратной формы в правой части черепа. Фото: личный архив Кэтрин Берд

– А как вам удалось установить, кто из заключенных казнен группой Долгирева, а кто – Приказчикова? Ведь большинство останков не идентифицированы.

– Это так. Но сохранились документы – например, свидетельства о смерти с подписями палачей. Каждая группа заключенных, казненных вместе в один день, похоронена в общей могиле. Для того, чтобы определить как дату казни, так и ее исполнителей, достаточно было идентифицировать останки хотя бы одного человека в такой группе.  

– В чем новизна вашего исследования? О сталинском терроре написаны тысячи работ.

– Действительно, само по себе наличие ранений неогнестрельного характера в черепах жертв Тускуленая было обнаружено и запротоколировано литовскими учеными – есть подобные записи, датированные 1994, 1995 и 2003 годами. Но никто раньше не пытался соотнести травмы, нанесенные жертвам, с именами палачей. Я думаю, ценность в том, что я изучала поведение исполнителей. Исторические исследования, как правило, фокусируются либо на абстрактном «государстве», либо на тех, кто отдает приказы. А анализ скелетных травм дает прямые доказательства против конкретных людей, которые принимали конкретные решения. Они выбирали форму насилия произвольно – это не было продиктовано режимом; уровень жестокости зависел лишь от исполнителей.

– Предавая их огласке, вы думали о возможной реакции родственников?

– Я хотела показать возможность еще одного подхода к изучению преступлений, совершенных в контексте определенного режима и санкционированных государством. Смертный приговор выносится государством, а приводится в исполнение людьми. Не думаю, что мы должны отказываться от расследования преступлений прошлого лишь из-за того, что это может как-то задеть потомков сотрудников МГБ. Кстати, все смертные приговоры с подписями – в открытом доступе.

– Вы планируете продолжать свое исследование в будущем? 

– У меня есть несколько проектов. Для начала мы с доктором Янкаускасом  планируем опубликовать доклад о тускуленском деле на литовском и английском языках. Кроме того, я хочу создать базу данных по казням во всех регионах бывшей территории Советского Союза. Думаю, что региональный подход к такому исследованию поможет лучше изучить обстоятельства смерти жертв, поведение и мотивацию исполнителей, ну и в итоге – осознать весь масштаб зверств, санкционированных государством.

Из тюрьмы он писал жалостные письма, способные тронуть мало-мальски чувствительного человека: «Своей кровью оправдаю себя перед партией и Родиной. Надеюсь на Ваше благодушие. Покажите мне — старику внучат, старший из которых, после моего возвращения из города, всегда заглядывал мне в руки в ожидании яблока или чего-нибудь другого. Трудно, очень трудно страдать безвинным. Еще раз со слезами прошу помощи». Да, такие мольбы проймут кого угодно. Но тот, кому они предназначались, — старый солдат Гражданской войны Клим Ворошилов не проявил сочувствия, да и не мог ничем помочь. Ведь узником был Лаврентий Цанава — один из ближайших соратников Берии. В тюрьму его бросил вчерашний главный благодетель и заступник — все тот же Берия. Произошло это 4 апреля 1953-го, вскоре после смерти Сталина. Берия «рубил концы» и избавлялся от своих наиболее одиозных выдвиженцев. Это был его стиль — выдвигать и приближать людей, а при необходимости жертвовать ими. Он одинаково легко и спасал, и губил!

Действительно, Цанава был обязан Берии всем. И блестящей карьерой, и своим падением, и даже фамилией. С рождения он был Джанджгава, но при выдвижении на высокий пост наркома внутренних дел Белоруссии в 1938-м Берия посоветовал ему взять фамилию попроще в произношении. Джанджгава взял фамилию матери — Цанава. А еще когда-то, очень давно, на заре чекистской карьеры, Берия уберег его от позора и тюрьмы. Будучи начальником ЧК Телавского уезда Грузии в 1922-м, Цанава не только злоупотреблял служебным положением, но и, используя оружие, похитил девушку. Можно, конечно, иронизировать. Дескать, что тут скажешь: местные обычаи, «закон гор». Но тогда Цанаву взяли под стражу и дали 5 лет лагерей принудработ со строгой изоляцией. Ему удалось скрыться. А когда в 1923-м на руководящую работу в ЧК Грузии прибыл из Баку Берия, он добился пересмотра дела Цанавы, его восстановления в партии (членом которой тот числился с августа 1920-го) и на работе в органах.

Начало пути

Родился Лаврентий Фомич Джанджгава (Цанава) в августе 1900-го в селе Нахуново Кутаисской губернии в семье крестьянина. Учился в Тифлисской гимназии, но в 1919-м бросил учебу. Как повествует его официальная биография, работал по найму, а в 1921-м взялся за организацию повстанческих отрядов в родном селе. Советизация Грузии открыла Цанаве дорогу во власть. С марта 1921-го он руководит ЧК в Сенакском, затем в Тианетском уездах. Короткое время, после неприятной истории с похищением девушки, работал замначальника уголовного розыска в Тифлисе и на прокурорской работе, а затем вновь в ОГПУ. К 1933-му он начальник 1-го отделения секретно-политического отдела ГПУ Грузии.

В 1933-м Берия выдвигает Цанаву на руководящую хозяйственную и партийную работу. В 1935—1937 годах он дорос до 1-го секретаря Потийского горкома партии, а в 1937-м стал начальником Колхидстроя и в том же году (еще под фамилией Джанджгава) избран депутатом Верховного Совета СССР.

Став в 1938-м руководителем НКВД, Берия собирает своих надежных людей. Цанаву он выдвинул на пост руководителя НКВД Белоруссии…

«Все работают только за страх»

Берия прекрасно понимает: Цанава ему по гроб обязан и не подведет, ибо не может не опасаться, что вытащат на свет его прошлые грехи. Это и стиль руководства, и верный расчет. Много позже, в 1952-м, в кругу сослуживцев Берия откровенно высказался: «Нет людей, работающих за совесть, все работают только за страх».

Пройдя «школу Берии», Цанава вполне усвоил уроки наставника. Сослуживцы единодушны в своем мнении: Цанава «отличается редким самодурством, непомерным и отвратительным барством». Он даже по примеру Берии заделался историком, выпустив в конце 1940-х двухтомный труд «Всенародная партизанская война в Белоруссии против фашистских захватчиков», обозначив себя автором. Разумеется, эта книга была написана его подчиненными. Кстати, гонорар, полученный Цанавой за эту книгу, составил 400 тысяч рублей!

С декабря 1938-го до октября 1951-го Цанава последовательно занимает должности наркома внутренних дел, затем наркома и министра госбезопасности Белоруссии. Коррективы внесла война. С июля 1941-го Цанава — начальник особого отдела НКВД Западного фронта и одновременно с октября того же года заместитель Управления особых отделов НКВД. На фронте был тяжело ранен и контужен. После назначения в Белоруссию Берия сразу же присвоил Цанаве звание старшего майора ГБ (28.12.1938), а вскоре и комиссара ГБ 3-го ранга (14.03.1940). После войны Цанава — генерал-лейтенант (09.07.1945).

Осенью 1945-го Сталин, будучи на отдыхе и обдумывая назревшие, по его мнению, кадровые перемены в НКВД и НКГБ, интересовался у начальника своей охраны Власика работой руководящих чекистов, в том числе и Цанавой. Причем интерес Сталина был направлен исключительно на бериевских выдвиженцев. В 1946-м кресло под Цанавой все же зашаталось. На него была наслана из Москвы строгая проверка. Уже и среди подчиненных поползли слухи: министра снимут. Но на этот раз обошлось. Цанава составил пространные и вполне убедительные объяснения на имя нового министра госбезопасности — Абакумова. Объяснения были приняты, гроза миновала. Именно тогда Цанава, не стесняясь, в кругу подчиненных козырнул победным изречением: «Чтобы меня снять, надо спросить Политбюро, во-первых, и Берия, во-вторых».

Дача Цанавы — место убийства Михоэлса

Народный артист СССР, руководитель Государственного еврейского театра Соломон Михоэлс возглавлял Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) — общественную организацию, много сделавшую во время войны для мобилизации заграничного общественного мнения в пользу СССР и сбора материальных средств в США и других странах для нужд Красной армии. Но после 1945-го Сталину ЕАК был больше не нужен, более того, ему вообще казались подозрительными любые сохраняющиеся еще связи комитета с заграницей. Наступление на ЕАК шло по нарастающей. В ноябре 1946-го заведующий Отделом внешней политики ЦК Михаил Суслов направил Жданову и другим секретарям ЦК подробную записку с выводом, что деятельность ЕАК «приобретает все более сионистско-националистический характер» и становится «политически вредной и нетерпимой».

Однако Сталин полагал, что арест Михоэлса вызовет совершенно ненужный резонанс. Проблему ЕАК и его руководителя он решал привычными методами, сочетая репрессии с гангстерскими приемами. На протяжении многих лет Михоэлс находился под постоянным агентурным наблюдением, но органами госбезопасности так и не было добыто каких-либо данных о его «практической антисоветской» или «шпионской, террористической» и иной «подрывной» деятельности против СССР. Тем не менее Сталин был убежден, что Михоэлс является руководителем «антисоветской еврейской националистической организации».

Как показал позднее на следствии бывший в то время министром госбезопасности Абакумов, Сталин в начале 1948-го дал ему срочное задание — силами работников МГБ организовать «ликвидацию» Михоэлса. Более того, Сталин сам указал, кому из работников МГБ это поручить, и назвал фамилии заместителя министра госбезопасности Сергея Огольцова, министра госбезопасности Белоруссии Лаврентия Цанавы и замначальника 2-го главка МГБ Федора Шубнякова.

В марте 1953-го Цанава по требованию Берии вынужден был писать объяснение о своем участии в убийстве Михоэлса, тем более что оно состоялось на территории его дачи. Примерно в 10 часов вечера 12 января 1948-го Михоэлса и его спутника В.И. Голубова завезли во двор дачи. По словам Цанавы: «Они немедленно с машины были сняты и раздавлены грузовой автомашиной. Примерно в 12 часов ночи, когда по городу Минску движение публики сокращается, трупы Михоэлса и Голубова были погружены на грузовую машину, отвезены и брошены на одной из глухих улиц города. Утром они были обнаружены рабочими, которые об этом сообщили в милицию». Пожертвовали и своим человеком — Голубовым, который заманил Михоэлса в ловушку. Конкретные обстоятельства и детали убийства Михоэлса теперь хорошо известны. Об этом подробно писал историк Геннадий Костырченко (см. журн. «Лехаим», 2003, № 10).

Для общественности смерть Михоэлса представили как несчастный случай. Был опубликован некролог, состоялись торжественные похороны. Наладили и расследование. Были задействованы лучшие силы милиции и контрразведки! Искали машину, «совершившую наезд», и преступника-водителя. И все безрезультатно. Активно участвовал в поиске и сам Цанава. Но кто, как не Цанава, знал, что машина, водитель и все исполнители — давно убыли в Москву. Показушный поиск шел своим чередом, а Абакумов тем временем направил 30 апреля 1948-го Сталину ходатайство о награждении убийц. Конечно, среди первых — Цанава. Указ о награждении был подписан 28 октября 1948-го и имел гриф «Без публикации». Правда, один участник убийства, указанный в ходатайстве Абакумова, — Огольцов был награжден днем позже другим, общим указом.

Всесильный министр и орденоносец

В 1950-м Цанава в зените славы и могущества. Он в третий раз избирается депутатом Верховного Совета СССР. Его авторитет в Белоруссии беспрекословен, а влияние огромно. Цанава держит в страхе всю республику. Ряд оперативных разработок МГБ БССР ведется непосредственно под руководством Цанавы и направлен на дискредитацию руководящих партийных и советских работников.

Среди прочих министров госбезопасности республик и начальников управлений краев и областей — Цанава на особом положении. 12 августа 1950-го, в день 50-летия, его наградили орденом Ленина, и указ был опубликован на первой странице «Правды». Уникальный случай! Ходатайство о награждении Абакумов 5 августа направил Сталину, и решение было принято на уровне Политбюро. А ведь в то время чести получить орден на 50-летний юбилей удостаивались только члены Политбюро и особо ценимые аппаратчики из числа высшей номенклатуры. Но никак не руководящие работники МГБ. Им вообще никаких орденов на личные юбилеи Сталин не давал!

Между тем Цанава был одним из наиболее щедро награжденных сталинских чекистов: 4 ордена Ленина (26.04.1940, 30.04.1946, 30.12.1948, 12.08.1950), 5 орденов Красного Знамени (12.04.1942, 20.09.1943, 03.11.1944, 28.10.1948, 01.06.1951), орден Суворова 1-й степени (15.08.1944), 2 ордена Кутузова 1-й степени (21.04.1945, 29.05.1945)…

После снятия и ареста Абакумова и развернутой Сталиным чистки верхушки МГБ Цанава оказался как нельзя кстати. Его назначили 29 октября 1951-го заместителем министра госбезопасности и доверили пост начальника 2-го главка (контрразведка) МГБ. Это был момент, когда Берия еще в полной силе и зените своей славы. И иметь своего человека на высоком посту в МГБ для него было чрезвычайно важно. Но буквально через полторы недели грянул гром — «Мингрельское дело», и политические перспективы Берии заметно потускнели. Да и Сталин стал требовать от МГБ почти невозможного — вести все следственные дела с космической скоростью и давать результат в виде признаний «заговорщиков» и «врачей-вредителей» во все более и более сжатые сроки.

Бесславный конец

Цанава, как ни старался, не мог существенно повлиять на ситуацию. Расследование дел в МГБ шло медленно. А Сталин ждал результатов и в конце концов окончательно разочаровался в Цанаве. В начале 1952 года Сталин принял решение передать следствие по делу Абакумова из прокуратуры в МГБ и строго обязать МГБ существенно ускорить расследование дел, установив жесткие сроки. Что и было отражено в решении Политбюро 12 февраля 1952-го. Оно обязывало министра госбезопасности Игнатьева «представить соображения о коренном улучшении следствия» в МГБ и устанавливало с 1 апреля 1952-го срок ведения следствия по «наиболее важным» делам — 3 месяца, а для остальных дел — 1 месяц. Этим же решением Цанава был освобожден от должностей начальника 2-го главка и заместителя министра госбезопасности. Его хоть и решительно, но довольно тихо отправили «в распоряжение ЦК ВКП(б)». Игнатьев, улавливая настроения наверху, приказом 11 марта 1952-го уволил Цанаву в запас с нейтральной формулировкой — «по болезни», но «с правом ношения военной формы». Хоть это в утешение.

Все! Цанаву из органов выставили. Случилось то, о чем когда-то Цанава говорил как о почти несбыточном, — согласие и Политбюро, и Берии. Политбюро приняло решение, а Берия не смог защитить. Наступил самый безрадостный период его жизни. Тянулись дни, а никаких предложений о его трудоустройстве не поступало. И из партийной номенклатуры Цанава выбыл. Еще в 1939-м он был избран членом Центральной ревизионной комиссии ВКП(б), а на состоявшемся в 1952-м ХIХ съезде КПСС он уже не вошел в состав руководящих органов партии.

Смерть Сталина позволила Цанаве на короткое время выйти из тени. На похоронах вождя его назначили одним из распорядителей. Траурную процессию возглавляли сплошь генералы, несшие на подушечках награды усопшего. Вот и пригодилось Цанаве право ношения генеральской формы. Но дальнейшие события застали его врасплох.

Берия решительно взялся разоблачать недавние преступления Сталина и МГБ. В ходе подготовки реабилитации арестованных по «делу врачей» возник вопрос и о тайне гибели Михоэлса. Берия затребовал объяснения у бывшего 1-го заместителя министра госбезопасности Огольцова и у Цанавы. Такого коварства ни тот, ни другой от нового министра не ожидали. Огольцов с возмущением говорил о «кощунстве» Берии и что от него «требуют объяснения по делу, которому в свое время т. Сталин дал очень высокую оценку».

Берия выяснил все обстоятельства убийства Михоэлса и 2 апреля 1953-го направил в Президиум ЦК КПСС записку, в которой писал, что это убийство «является вопиющим нарушением прав советского гражданина, охраняемых Конституцией СССР», и внес предложение: Цанаву и Огольцова арестовать, а указ о награждении убийц Михоэлса отменить. Что и было сделано. Цанава был арестован 4 апреля 1953-го. В тот же день арестовали и Огольцова. У других убийц, кого Берия обозначил в записке в ЦК «техническими исполнителями», — просто отобрали полученные ими ордена. Указ Президиума Верховного Совета об этом датирован 9 апреля 1953-го.

Отчаяние Цанавы было велико. Находясь в тюрьме, он еще надеется на милость Берии и не оставляет попыток разжалобить всесильного министра. Не сразу до Цанавы дошла весть, что Берия пал и идут аресты его людей. Арестованные бериевцы на следствии охотно топили друг друга. Тут же появились показания и о том, что Цанава входил в группу «особо доверенных людей» Берии. Еще 28 июля 1953-го Цанава шлет Берии очередное письмо-мольбу: «За выполнение Ваших указаний не пощажу себя». Только ответа Берии не было и уже не могло быть.

Узнав об аресте Берии, Цанава заговорил по-другому. Теперь он стал разоблачителем, давая смелые характеристики тому, у кого еще недавно вымаливал заступничество: «Берия был жестоким, деспотичным, властным человеком…» Изменилась и запевка в его жалостливых письмах кремлевским руководителям. Теперь они начинались так: «Матерый враг советского народа, наймит капитализма Берия на почве личной мести, без всякого основания бросил меня в тюрьму, и вот уже пятый месяц нет конца моим мучениям».

Цанава прекрасно понимает, в какой капкан и по какой причине невольно угодил. И прямо об этом пишет Ворошилову: «К убийству этих людей я отношения не имею. Всю операцию проводили Абакумов и Огольцов. Абакумов руководил из Москвы, а Огольцов на месте в Минске с большой группой полковников и подполковников, приехавших из Москвы, МГБ СССР, провели всю операцию. Я же не виноват, что ввиду стечения обстоятельств операция была проведена в Минске, где я был, к несчастью, министром госбезопасности». Когда-то почитал счастьем быть на высоком посту министра, а вон оно как вышло!

Но Цанава зря старался. Концепция следствия по его делу кардинально изменилась. Теперь его вина в том, что он — «бериевец». С августа 1953-го следователей, ведущих его дело, Михоэлс вообще больше не интересует. Об этом убийстве приказано забыть. Его не инкриминируют ни Абакумову, ни Цанаве. А остальные убийцы на свободе. Логика бывших сталинских соратников проста. Заказчик и организатор преступления покоится в Мавзолее, и выдавать на-гора факты о том, что Сталин — попросту уголовник и организатор политического убийства, совершенно не с руки.

Действительно, после ареста Берии ситуация изменилась. По прямому указанию Маленкова в августе 1953-го Огольцова освободили из заключения. Более мелких исполнителей убийства и не думали вообще серьезно наказывать: лишили орденов — и будет с них. И они продолжили службу: Федор Шубняков, например, — заместителем начальника 2-го главка КГБ.

Теперь обвинения, выдвинутые против Цанавы, в основном касались его участия в фальсификации дел и «незаконных методах следствия». Благо подобных конкретных эпизодов в его деле собрано с избытком. Только заступив на должность в Белоруссии, Цанава 11 января 1939-го отдал приказ арестовать комсомольского работника С.С. Федорова. Никаких материалов на Федорова не было, кроме факта совместной работы с арестованным в Москве секретарем ЦК ВЛКСМ Косаревым. А что, дело за малым — любой ценой добиться признания во «вражеской деятельности». Как рассказал позднее Федоров, поначалу Цанава «сам меня лично не бил». Зато следователи, выполняя указания Цанавы, усердствовали вовсю. Федорова пороли ремнем с пряжкой, били прессом и кулаками по голове, сшибали ногой с табуретки. А однажды не выдержал и Цанава. Когда к нему в очередной раз привели Федорова, он спросил: «Ну что, дает показания?» — и, услышав от следователя, что «дает чепуху», — разъярился. По словам Федорова, «Цанава развернулся, ударил меня кулаком по лицу и сказал: «Расскажешь, в какую организацию завербовали». После этого Цанава обратился к следователю: «Бейте до тех пор, пока все не расскажет». Уж больно хотелось Цанаве поразить Москву своими успехами. Прознав, что Федоров ранее соприкасался по работе с большим деятелем Коминтерна Георгием Димитровым, он сменил тактику и стал вкрадчиво уговаривать его дать показания на Димитрова.

И еще много чего подобного есть в следственном деле Цанавы. Тут и факты сбора им провокационных материалов на писателей Якуба Коласа и Янка Купалу, которых Цанава аттестовал в своих донесениях Берии как главных людей в «националистической фашистской организации в Белоруссии»; и массовые аресты невиновных по заранее установленным «лимитам», проведенные им в Белоруссии в декабре 1944-го — январе 1945-го под руководством прибывших из Москвы Богдана Кобулова и Льва Влодзимирского; и провокационные методы в оперативной работе, и систематическое прослушивание телефонов ответственных работников без оформления соответствующих санкций; и компрометация и аресты руководящих работников республики; и, конечно, факты личного участия в избиениях арестованных. В 1944-м один из следователей, докладывая дела Цанаве, услышал его вопрос: «Ты бьешь арестованных?» — растерявшись, он в ответ произнес что-то о «социалистической законности». Развалившийся в кресле Цанава рассмеялся и сказал, обращаясь скорее ко всем присутствовавшим: «Слышите, он не бьет. Какой же ты следователь, а еще гвардеец».

Судить Цанаву собирались на Военной коллегии по статьям 58-1 «б» (измена Родине) и 58-11 (действия в составе группы) УК РСФСР, но не успели. С мая 1955-го он находился в тюремной больнице и не был в состоянии знакомиться с материалами дела. 8 октября дело приостановили, а 12 октября 1955-го Цанава умер в больнице Бутырской тюрьмы «в результате недостаточности сердечной деятельности на почве резкого склероза венечных артерий и хронической аневризмы сердца».

Дело против него закрыли по нереабилитирующим основаниям.

В последние годы все больше стран начинают выделять силы и средства для анализа и оценки ситуации в «большой арктической игре». Околополярные области привлекают внимание прежде всего возможностью использования морских путей для транспортировки грузов по маршруту Европа-Азия и залежами полезных ископаемых. Китай является крупнейшим в мире потребителем и импортером энергоресурсов, но его значительная географическая удаленность не позволяет ему напрямую претендовать на равное положение в регионе по сравнению со странами Арктического совета, в который входят Дания, Исландия, Канада, Норвегия, Россия, США, Финляндия и Швеция. Однако Пекин нашел способ добиться желаемого, используя окольные пути.

С каждым годом немалые арктические богатства становятся все доступнее вследствие глобального потепления и отступления полярных льдов все дальше на север. По оценкам Геологической службы США, запасы нефти в Арктике составляют 13 процентов от неразрабатываемых общемировых, природного газа — 30 процентов, а сжиженного углеводородного газа — 20 процентов. В количественном отношении это 90 миллиардов тонн нефти, 1,67 триллиона кубометров газа и 44 миллиарда баррелей сжиженного газа.

Коммерческая составляющая перевозки грузов через Арктику в сравнении с маршрутом через Суэцкий канал тоже выглядит экономически привлекательно. В августе и сентябре 2009 года первые иностранные суда прошли по Северному морскому пути — два сухогруза Foresight и Fraternity немецкой компании Beluga Shipping Group транспортировали груз для ТЭЦ в Сургуте. Годом позже арктическим проходом воспользовались четыре судна. В 2012 году уже 46 судов перевезли по Северному морскому пути более миллиона тонн, увеличив объемы транспортировки грузов на 53 процента по сравнению с 2011 годом. По оценкам исследователей, к 2020 году Севморпутем будет перевезено уже 50 миллионов тонн груза, что доказывает привлекательность маршрута для частных перевозчиков. А в перспективе коммерческий потенциал есть и у Северо-западного прохода, расположенного в Канадском арктическом архипелаге.

Оценив открывающиеся перспективы, Китай первым из азиатских государств стал пробиваться в полноправные члены Арктического совета. В Пекине придерживаются точки зрения, что Северный Ледовитый океан является общей зоной для судоходства. Кроме того, там утверждают, что потепление климата негативно отразится на продовольственной безопасности страны, в частности, возрастет угроза наводнений в прибрежных регионах, где сосредоточены основные посевные площади.

В этой связи Китай стал уделять значительное внимание исследованиям Арктики и Антарктики. С 1985 года по 2012 год Пекин инициировал пять арктических экспедиций и 28 антарктических, открыл собственную арктическую научную станцию «Хуанхэ». Кроме того, финские судостроители поставят к 2014 году новый ледокол в дополнение к уже имеющемуся «Снежному дракону», купленному в 1993 году у Украины. Китайские представители участвуют в работе Международного арктического научного комитета, в проекте «Международный полярный год» и других организациях и программах, занятых изучением Арктики с точки зрения климатических изменений и защиты окружающей среды.

 

На данный момент китайские действия в отношении Арктики отчетливо показывают, что Пекин стремится закамуфлировать свои истинные интересы в регионе вопросами мониторинга окружающей среды, защиты арктических животных и заботы о коренном населении. Риторика Пекина направлена на позиционирование Арктики как международной зоны, изменения в которой касаются всех стран. В КНР отмечают тот факт, что изменение климата угрожает глобальной безопасности. Наряду с Францией и Германией Китай не без основания считает, что повторение в Арктике разлива нефти, сходного по сценарию с катастрофой 2010 года в Мексиканском заливе, повлечет за собой катастрофические последствия для всех стран мира. Именно поэтому Китай ежегодно тратит на полярные исследования 49 миллионов евро, строит в Шанхае центр по изучению Севера и увеличил количество ученых, занимающихся полярной проблематикой, в пять раз, до 1000 человек.

Однако иногда Пекин позволяет ряду исследователей намекать в прессе, что Китай не намерен мириться с нынешним распределением сил в регионе. Наиболее значимым событием в полемике, которое говорит об амбициях Пекина в арктической гонке, является именование КНР «околоарктическим государством». Этот термин уже прочно вошел в лексикон китайских исследователей, занимающихся изучением Арктики. Однако столь смелое наименование вызвало ироничную реакцию немецкой газеты Spiegel. Издание отметило, что если следовать логике китайского посла в Норвегии, который заявил, что Китай является околоарктическим государством, поскольку большая часть КНР достигает 50 градусов северной широты, то и немецкий остров Зюльт, расположенный на 54-й широте, также должен считаться околоарктическим.

Нынешняя позиция КНР выглядит достаточно осторожной, учитывая пристальное внимание США и Канады к действиям России в регионе (публикация новой Арктической стратегии, боевое дежурство российских ВВС и ВМФ в приграничной зоне, установка флага на Северном полюсе в 2007 году), которые расцениваются как проявление агрессии. В этой связи Пекин, вероятно, оставит образ опасного игрока Москве, а сам будет поддерживать имидж мирной страны и сконцентрируется на нейтральных темах: спонсирование экспедиций, изучение климатических изменений, поддержка социального и экономического развития местного населения, борьба с загрязнением окружающей среды и туризм.

Имея прочные позиции в вышеприведенных областях, Китай получит возможность не только аккумулировать знания международного научного сообщества и приводить весомые доводы в поддержку теории о воздействии таяния арктических льдов на Китай, но и взаимодействовать с организациями, представляющими местное население и имеющими статус постоянных членов в Арктическом совете. Это позволит Китаю лоббировать свои интересы в совете не напрямую, а используя особый канал, который уже зарекомендовал себя как действенный.

Научная полемика необходима Китаю для достижения истинных целей в Арктике, а они лежат в экономической сфере. Прежде всего, это диверсификация основных транспортных путей. Как известно, основной канал поставок в Китай — Малаккский пролив — ненадежен по причине пиратства и является потенциальной мишенью для террористов. В этой связи Арктический морской путь позволит Китаю, во-первых, сократить расходы на перевозку, во-вторых, получить дополнительный торговый маршрут, в-третьих, уменьшить риски закрытия пролива ВМС США в случае потенциального конфликта. Осознавал уязвимость китайских поставок уже бывший председатель КНР Ху Цзиньтао. По оценкам китайских аналитиков, к 2020 году через Севморпуть будет проходить от 5 до 15 процентов китайского внешнеторгового оборота. По данным норвежской транспортной компании Tschudi Shipping Company, транспортировка грузов через Арктику из Киркенеса или Мурманска в Шанхай позволит сократить путь на 16 дней.

 

Растущее потребление заставляет китайские компании инвестировать огромные средства в добычу и транспортировку нефти, например, из Африки и Бразилии. В этой связи прогнозы относительно залежей природных ископаемых в Арктике побуждают Китай активно действовать в данном вопросе, чтобы не оказаться на периферии большой политики. Так, Китайская национальная нефтегазовая корпорация (CNPC) стала третьим партнером «Роснефти» (наряду с итальянской Eni и норвежской Statoil) в освоении месторождений Западно-Приновоземельское (Баренцево море), Южно-Русское и Медынско-Варандейское (Печорское море). Очевидно, помимо доступа к новым месторождениям и поставкам нефти, Китай будет стараться получить и современные технологии бурения, которых у него на данный момент нет.

Вторым стратегическим ресурсом по значимости после нефти и газа является железная руда. Китай уже договорился с Гренландией, что начиная с 2015 года London Mining совместно с Sinosteel и China Communication Corporation будут добывать 15 миллионов тонн железной руды с шахты Исуа, а в случае получения контракта на разработку месторождения Кванефьельд (Kvanefjeld) КНР в лице госкомпании Inner Mongolia Baotou Steel Rare Earth только укрепит свое положение на рынке в качестве лидера.

Третьим элементом в экономической стратегии Пекина в Арктике станет стремление получить часть морских ресурсов региона, в частности, рыбы. Пока что основными эксплуатантами акваторий вылова являются Гренландия, 90 процентов экспорта которой приходится на рыбу, и Исландия (33 процента). В то же время торговля морепродуктами приносит Норвегии и России всего шесть и один процент соответственно. Но и эти объемы являются значительными в абсолютном денежном выражении. Например, в 2011 году Норвегия получила 1,8 миллиарда долларов от продажи трески и 4,8 миллиарда долларов — от продажи лосося.

Китай активно налаживает двусторонние экономические связи с небольшими странами-членами Арктического совета, чтобы гарантировать себе поддержку при голосовании на место постоянного члена. Эта тактика эффективно работала в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где Китай лоббировал зону свободной торговли с АСЕАН не в рамках организации, а строя стабильные инвестиционные отношения с отдельными государствами, что в 2010 году привело к желаемому результату.

Что касается Арктики, то в мае 2010 года Дания и Китай заключили соглашения на сумму 740 миллионов долларов в сферах энергетики, «зеленой экономики», сельского хозяйства и продовольственной безопасности. В 2008 году Китай предоставил Исландии валютный своп на 406 миллионов евро для поддержки банковской системы.

 

В результате в 2011 году датский посол в Китае высказался в поддержку предоставления КНР статуса постоянного наблюдателя. С аналогичным заявлением выступили премьер-министры Гренландии и Исландии. В январе 2013 года на заседании Арктического совета в Тромсе представители Швеции и даже Норвегии (несмотря на скандал с присуждением Нобелевской премии мира диссиденту Лю Сяобо) также заявили о желании обсудить роль Китая в этой организации. Эти усилия увенчались успехом. 15 мая Китай получил статус наблюдателя, правда, вместе с потенциальными конкурентами: Индией, Италией, Японией, Южной Кореей и Сингапуром.

Дополнительно следует отметить, что политика КНР в рамках финансовой помощи небольшим странам региона позволит Пекину участвовать и в развитии инфраструктуры, которая крайне необходима в случае круглогодичного функционирования морского пути через Арктику. Речь идет о создании портов, судоремонтных мастерских, транспортных хабов (например, Исафьордюр в Исландии), спасательных центров.

На ближне- и среднесрочную перспективу китайская внешнеполитическая стратегия в Арктике будет преследовать исключительно прагматичные цели, поскольку на кону стоит не только экономическое благополучие страны, но и имидж КНР как потенциального мирового лидера. В то время как полемика будет касаться исключительно вопросов влияния потепления на китайскую окружающую среду и продовольственную безопасность, а также открытости Арктики всему миру, Пекин методично и целенаправленно продолжит развивать экономическую зависимость от КНР небольших приарктических стран (пример чему — подписание соглашения о зоне свободной торговли с Исландией) с целью обмена на полноправное место в Арктическом совете.

Кроме того, дорогостоящие проекты по освоению новых месторождений нефти в Арктике означают необходимость привлечения инвесторов, что открывает Китаю возможности присутствия в регионе и гарантирует поставки энергоресурсов. Однако помимо этого Пекину придется договариваться с Москвой о выгодных для него тарифах за транзит судов и не забывать про конкурентов. В последнее время активизировали усилия по изучению инвестиционной привлекательности Арктического морского пути Япония и Сингапур — мощнейший игрок в области строительства портов.

Николай Бухарин

Надежда Лукина. Фото из книги А.М. Лариной-Бухариной «Незабываемое». М., «Вагриус», 2003

Однопартийцы: (слева направо) Сталин, Каменев, Зиновьев, Бухарин

Надежда Михайловна Лукина родилась в 1887 году. Женой Бухарина стала в 1911 году. Вместе они пробыли больше десяти лет. «Перестав быть женой Бухарина, — записывает следователь ее показания, — я сохраняла с ним дружеские отношения до момента его ареста и проживала в занимаемой им квартире». Она страдала тяжелым заболеванием позвоночника. Носила из-за этого специальный гипсовый корсет. Из дома почти не выходила. Работала лежа, за особым столиком, приставленным к кровати. Наверное, за этим столиком и написала она те три письма Сталину.

Из протокола допроса:

Вопрос следователя. Вы писали заявления в защиту Бухарина?

Ответ. Да, я писала три письма на имя Сталина, в которых защищала Бухарина, так как считала его невиновным. Первое письмо написала во время процесса Зиновьева, Каменева и других… Я писала, что я ни на одну минуту не сомневаюсь в том, что Бухарин ни к какой террористической деятельности отношения не имеет. Второе письмо я написала во время Пленума ЦК ВКП (б) в 1936 г. Третье письмо я написала после того, как Бухарин рассказал мне о показаниях Цетлина, Радека, кажется, в конце декабря 1936 г. или в начале января 1937 г. В этом письме я, в общем, повторяла вновь свои сомнения…

Есть версия, будто, протестуя против обвинений, предъявленных Бухарину, Надежда Михайловна ото-слала Сталину свой партийный билет. Документальных подтверждений этому я не нашел. В жизни, возможно, все было сложнее и трагичнее. Оставаясь убежденным членом партии, Надежда Михайловна не могла принять линию ЦК, линию Сталина.

19 апреля 1937 года Надежда Михайловна пишет заявление в партийную организацию Государственного института «Советская энциклопедия», где состояла на учете: «Подчиняясь решениям Пленума ЦК по делу Бухарина и Рыкова, я не могу скрыть от партийной организации, что мне исключительно трудно убедить себя в том, что Николай Иванович Бухарин принадлежал к раскрытой преступной бандитской террористической организации правых или знал о ее существовании… Мне трудно убедить себя в этом, потому что я близко знала Бухарина, имела возможность весьма часто его наблюдать и слышать его, так сказать, повседневные высказывания… С коммунистическим приветом Н. Лукина-Бухарина».

Через несколько дней, в конце апреля, Надежду Михайловну исключили из партии. Рассказывают, что каждый день она ждала ареста. Однако целый год еще ее не трогали. Прочла в газетах материалы судебного процесса над Бухариным, его обвиняли в том, что был изменником, собирался опрокинуть советскую власть, расчленить страну, отдать капиталистам Украину, Приморье, Белоруссию. Прочла приговор военной коллегии, передовицу в «Правде»: «Свора фашистских псов уничтожена». Бурное ликование по этому поводу советского народа. Все это она еще успела прочесть. Арестовали Надежду Михайловну лишь в ночь на 1 мая 1938 года, под самый праздник.

Из рассказа Вильгельмины Германовны Славутской, бывшего работника Коминтерна:

— …Точно время назвать не могу. В камере время терялось, не знаешь, какой сейчас месяц, какой день. Помню только: открывается дверь, и двое конвоиров втаскивают женщину. Сама передвигаться она не могла. Бросили ее на пол и ушли. Мы к ней подбежали. Видим: глаза, полные ужаса, отчаяния, и она нам кричит: «Они разбили мой корсет». Я не поняла, спросила: «Какой корсет?» «Гипсовый, — кричит, — я не могу без него двигаться». Скоро мы узнали: женщину зовут Надежда Михайловна Лукина-Бухарина. В тот же день она объявила голодовку. Ее стали кормить насильно. Приходили два раза в день, скручивали руки, вставляли в ноздри по шлангу и кормили. Она билась, вырывалась, смотреть было невозможно… Дней через десять из камеры ее выволокли. Мы пытались узнать, что с ней, где она, но так ничего и не узнали… На многое я нагляделась в те годы, но Надежда Михайловна — моя особая боль…

Вот это дело. На обложке номер — 18856.

О том, в каком состоянии увели Надежду Михайловну, свидетельствует карандашная пометка на «Анкете арестованного»: «Заполнять не может». Позже, 30 ноября, следователь, ведущий дело Лукиной-Бухариной, старший помощник начальника отдела Главного управления госбезопасности лейтенант госбезопасности Щербаков, оправдываясь перед начальством в том, что никак не укладывается в отведенные ему сроки, докладывал: Н.М. Лукина-Бухарина, содержащаяся в Бутырской тюрьме, «после ареста была больна, и вызов ее на допрос по заключению врача нельзя было производить совершенно». Однако порядок есть порядок, и больной Надежде Михайловне приносят на подпись постановление Щербакова об избрании ей меры пресечения и предъявлении обвинения: «Достаточно изобличается в том, что…» Подписать это постановление она отказалась.

Судя по документам, первый допрос ее состоялся только через семь месяцев после ареста — 26 ноября 1938 года.

К тому времени в деле Н.М. Лукиной-Бухариной было собрано уже 63 листа уличающих ее показаний.

Первыми среди тех 63 листов, подшитых в строго хронологическом порядке, как того требовала напечатанная на обложке инструкция, идут собственноручные показания младшего брата Надежды Михайловны — Михаила Михайловича Лукина. Допрашивали его 2 и 23 апреля 1938 года (Надежда Михайловна была еще на свободе) и 15 мая 1938 года (она содержалась уже в Бутырской тюрьме). М.М. Лукин сознался следователю в том, что о готовящемся Бухариным покушении на Сталина он узнал от своей старшей сестры Надежды Михайловны, с ней он вел разговор об этом покушении, а впоследствии ей же и сообщил, что, будучи военным врачом, он, М.М. Лукин, «ведет подрывную работу по санитарной службе РККА, направленную к срыву ее готовности на военное время». Указания об этой «подрывной, изменческой работе» он неоднократно «получал от самого Бухарина».

Из рассказа В.Г. Славутской:

—…Как брат мог давать показания на сестру? Я вам скажу. В камере вместе со мной сидела немка, раньше я работала с ней в Коминтерне. Почти каждую ночь ее выводили на допрос. Как-то утром возвратилась она в камеру, подсела ко мне, назвала фамилию одного нашего коминтерновского работника и говорит: «Знаешь, я бы задушила его собственными руками. Мне прочли его показания, ты не представляешь, что он наговорил!» Но проходит еще некоторое время, приводят ее снова после ночного допроса, и я вижу, на ней лица нет. «Как я могла! — говорит она. — Как я могла! Сегодня у меня была с ним очная ставка, и я увидела не человека, а живое сырое мясо»… Я вам скажу: тогда любой брат мог дать на свою любимую сестру самые страшные, самые чудовищные показания.

Чтобы попытаться понять, что испытывали тогда эти люди, нужно прочесть все их показания. Подробно, слово за словом, ничего не упуская. Нет, памяти их мы этим не оскорбим. Глухотой своей, стыдливым умолчанием о том, что было — было ведь! — облегченным объяснением того, что было, готовностью не доискиваться ответа до конца, остановиться на полпути — память их оскорбить можно. А вот узнаванием и состраданием — нет, нельзя. Средств обезболивания, облегчающих изучение нашей отечественной истории, не существует и существовать не может.

…26 ноября 1938 года Надежду Михайловну вывели наконец на первый допрос. Как она передвигалась без корсета, как доволокли ее до кабинета следователя — неизвестно. Рассказывают, на допросы ее носили на носилках.

Судя по документам, первый допрос начался в час дня.

Следователь интересуется прежде всего, какие причины заставили ее написать заявления в защиту Бухарина.

— В виновности Бухарина я сильно сомневалась, — отвечает она.

— Но разве Бухарин не рассказывал вам о допросах в НКВД, которым он подвергался еще до своего ареста? — спрашивает следователь.

— Да, — отвечает она, — Бухарин рассказывал мне, что на допросах в НКВД ему было предъявлено обвинение в организации террористической деятельности, что ему была дана очная ставка с Пятаковым, с Сосновским, Радеком, Астровым, а также предъявлены письменные показания многочисленного ряда лиц…

— И, тем не менее, вы заявляли, что в виновность Бухарина не верите?

— Да, это так, — отвечает она. — В виновности Бухарина я сильно сомневалась.

— Что вы предприняли, чтобы рассеять свои сомнения? — спрашивает следователь.

— Я никаких мер к тому, чтобы рассеять свои сомнения, предпринять не могла, — отвечает она, — так как следствие велось негласно.

Протокол выполнен четким каллиграфическим почерком следователя Щербакова. Некоторые фразы, однако, исправлены ее собственной рукой. Значит, прежде чем поставить свою подпись, она внимательно перечитывает протокол.

Следователь. Вы указали, что у вас с Бухариным вплоть до его ареста были дружеские отношения. Уточните, на какой базе сохранились у вас эти отношения?

Ответ. Я знала Бухарина с детства. Позднее, в молодости, вступив в РСДРП, имела с Бухариным общие политические убеждения, работала с ним в одной партии. В последнее время была убеждена, что он отказался от своих теоретических и тактических ошибок.

— Вы говорите неправду, — взрывается следователь. — Вы являетесь соучастницей Бухарина в его злодеяниях перед советским народом. Хотите это скрыть от следствия? Вам это сделать не удастся, мы вас разоблачим. Предлагаем не увиливать от правдивых показаний, а говорить всю правду до конца.

— Я говорю правду… — отвечает она.

Заканчивается протокол записью: «Допрос прерывается 26 ноября в 6 часов». Продолжался он, стало быть, пять часов.

Почти два месяца на допросы ее опять не выводят. К следователю Щербакову доставляют ее уже в ночь с 21 на 22 января 1939 года. «Допрос начался в 24 часа 00 минут», — отмечено в протоколе.

Речь заходит снова о следствии, которое проводилось в отношении Бухарина в 1936 году. На прошлом допросе она созналась в том, что Бухарин делился с ней подробностями этого следствия.

— Значит, — спрашивает Щербаков, — вам известно было об антисоветской деятельности Бухарина в тех пределах, как он показывал на предварительном следствии в НКВД до его ареста?

— Нет, — возражает она. — Во время допросов Бухарина в НКВД в присутствии членов Политбюро ВКП (б) он показывал, как я слышала с его слов, об антипартийной, а не об антисоветской деятельности…

— Вы говорите неправду, — взрывается следователь. — Разве в 1928 году правые не собирались на свои подпольные совещания, где обсуждался вопрос о борьбе против сталинского ЦК ВКП (б)? Какими приемами мыслилась эта борьба?

— Эта борьба мыслилась, как мне известно от Бухарина, как завоевания большинства партии на сторону правых… — отвечает она.

Заканчивается допрос уже под самое утро, 22 января, в 4 часа 45 минут.

Такая вот подробность: вслед за протоколом каждого допроса в дело подшивается второй экземпляр его машинописной копии. А где ее первый экземпляр? Кому-то направлялся для сведения? Кому?

Полгода ее опять не допрашивают. Третий допрос — снова ночью. Начинается 15 июня 1939 года в 23 часа 30 минут.

Следователь. Следствие располагает материалами, что вы участвовали в антисоветской организации правых, знали об антисоветских сборищах у вашего бывшего мужа Бухарина и принимали участие в антисоветских делах Бухарина. Признаете себя в этом виновной?

Ответ. Нет, не признаю…

Следователь. На протяжении длительного времени вы не желаете давать откровенные показания… Муж вашей сестры Мертц А.А. показал: «Я был неоднократным участником антисоветских сборищ на квартире Бухарина…» А вы не хочете (так в протоколе. — А. Б.) признать того, что доказано. Когда вы прекратите запирательства?

Ответ. Мертц показывает неправду. Я никогда не знала об антипартийных и антисоветских взглядах Мертца. Я также не знала, что Мертц присутствовал на каких-то антисоветских сборищах у Бухарина… Категорически отрицаю показания Мертца…

Мертца к этому времени уже не было в живых: 17 сентября прошлого, 1938 года он был приговорен к расстрелу.

Вероятно, разговор об «антисоветских сборищах» на квартире Бухарина не давал Надежде Михайловне покоя, и через десять дней, 26 июня, из своей камеры она передает следователю Щербакову заявление: «Прошу приобщить к протоколу допроса от 16 июня 1939 года… Все посещавшие Бухарина на квартире в Кремле проходили регистрацию и получали пропуск в будке пропусков при комендатуре Кремля… Будка пропусков обслуживалась работниками ОГПУ, позднее НКВД.

Проверьте, все в ваших руках».

14 августа 1939 года Михаил Михайлович Лукин, младший брат Надежды Михайловны, предпринял было попытку отказаться от своих прежних показаний. Назвал их вымышленными. Что этому предшествовало и какие последовали затем меры, мы не знаем. Однако уже через 22 дня, 5 сентября, перед Щербаковым сидел опять совершенно растоптанный, сломленный человек.

Следователь. На допросе от 14 августа вы показали, что в отношении своей сестры Надежды давали показания вымышленные, за исключением двух фактов, о которых намерены дать показания. Что это за факты?

М.М. Лукин их назвал.

Через десять дней, в ночь с 14 на 15 сентября, он повторил свои показания. Наверное, это была одна из самых страшных ночей в жизни Надежды Михайловны.

К Щербакову привели ее в 24 часа. Кроме следователя в кабинете присутствовали лейтенант госбезопасности Дуньков и прокурор.

Щербаков спросил:

— Бухарин рассказывал вам о своих антисоветских разговорах с Зиновьевым?

Она ответила:

— Нет, не рассказывал.

Дальше привожу протокол.

Следователь. Вы говорите неправду, желая скрыть от следствия свои преступления. Мы будем вас уличать очными ставками.

Вводится брат Лукиной-Бухариной Н.М. арестованный Лукин М.М.

Следователь. Знаете ли вы друг друга и нет ли между вами личных счетов?

Н.М. Лукина-Бухарина. Я знаю своего брата Михаила Михайловича, который сидит напротив меня. Личных счетов у меня с ним не было.

М.М. Лукин. С сестрой Надеждой я находился в хороших отношениях.

Вопрос М.М. Лукину. Вы подтверждаете свои показания от 5 сентября 1939 года?

М.М. Лукин. Да, подтверждаю.

Следователь. Изложите, что вам рассказывала сестра Надежда в связи с фактом ночевки Зиновьева у Бухарина.

М.М. Лукин. Моя сестра Надежда сообщила, что после посещения Зиновьевым Бухарина последний, то есть Бухарин, заявил моей сестре Надежде: «Лучше 10 раз Зиновьев, чем 1 раз Сталин». Эту фразу, которую ей сказал Бухарин, моя сестра Надежда опасалась высказать вслух, боясь, что нас могут подслушать, и написала мне эту фразу на клочке бумаги… В 1929—30 годах, когда Бухарин был разбит Сталиным, выступившим против платформы Бухарина, на квартиру к Бухарину пришли Рыков и, по-моему, Ефим Цетлин. Они вели разговор в отдельной комнате, и туда уходила сестра Надежда. Она мне сказала тогда, что переворот произошел. Она это передала с употреблением французского слова, которое я привел в своих показаниях… В семейном кругу моя сестра Надежда непозволительно высказывалась в отношении Молотова, называя его прозвищем, которое выдумал Бухарин…

И опять я спрашиваю себя: остановиться? отложить перо? закрыть папку с делом? Принести цветы к подножию мемориала жертвам сталинских репрессий, знать, что они жертвы, и ничего больше о них не знать? Мертвые сраму не имут. Замученные — не имут тем паче. Вечная им память! Нет, знать надо все. Всю степень их боли. Все стадии их унижения. Все попытки их сохранить свое человеческое лицо. И все крушения этих попыток.

Следователь спросил Надежду Михайловну:

— Вы подтверждаете показания своего брата Лукина Михаила Михайловича?

— Нет, не подтверждаю, — ответила она.

— Какие вопросы вы имеете к своему брату Михаилу? — спросил он.

— У меня к Лукину Михаилу вопросов нет, — ответила она.

Очная ставка закончилась в 3 часа 30 минут утра.

Очная ставка, санкция на арест, санкция на обыск, понятые при обыске — все, что в иных условиях и при иных задачах призвано охранять права человека, защищать его от произвола, тогда, при несуществующем правосудии, сделалось, наоборот, формой неограниченного произвола, орудием расправы над человеком.

Уголовный процесс не был отменен. Он был превращен в ритуал убийств.

25 сентября 1939 года в деле появляется подпись нового наркома внутренних дел СССР, комиссара госбезопасности 1-го ранга Л. Берии. Следователь Щербаков пишет постановление об изъятии личного дневника и переписки Н.М. Лукиной-Бухариной, хранящихся у ее тетки А.В. Плехановой, и нарком лично утверждает это постановление.

26 ноября выписан ордер № 3397 на производство у А.В. Плехановой обыска. Тем же числом помечен протокол обыска. «Изъяты, — говорится в нем, — письма разные, 17 штук».

Письма эти тоже приобщены к делу.

25 марта 1930 г. Гульрипш. Анна Михайловна Лукина — своей сестре Надежде Михайловне. «Надюша, моя родная! У нас, кажется, наступает весна… Вчера, наконец, приехал Лакоба и обещал устроить меня как-нибудь на частной квартире в Сухуми… Он предлагал меня устроить в дом отдыха имени Орджоникидзе, но я туда переезжать не хочу, так как там собрана вся грузинская знать и прочие жены. А я теперь имею некоторое представление о них. Хвала Сосо с его простенькой Надеждой Сергеевной. Твое письмо + Стивино + стихи Лиса драгоценного получила. В стиле выдержанности гекзаметра он несомненно совершенствуется. Расцелуй его за меня… Прошу Лисаньку черкнуть Лакобе. Целую крепко». (В справке следователя Щербакова пояснено: Лакоба — председатель ЦИК Абхазии, Стива — А.В. Плеханова, Лис — семейное прозвище Бухарина. «Далее в письме упоминается тов. Сталин — Сосо и Надежда Сергеевна Аллилуева».)

Оставленные на вечное хранение, разрывающие нашу душу живые человеческие голоса. Здесь, в этом деле, они — улика.

Через месяц, в начале октября 1939 года, М.М. Лукин снова сделал попытку отказаться от своих показаний. В протоколе записано об этом так: «Вы, Лукин, отказались от своих показаний. Зачем вы крутите и путаете следствие? Вас, как заговорщика, уличают ваши сообщники. И вам придется говорить настоящую правду. Говорите правду, Лукин, о вашей заговорческой (так! — А. Б.) работе». «Я сознаюсь, — записано в протоколе, — что в своих предыдущих показаниях вместе с правдой я показывал также ложь. Я твердо решил во всем раскаяться и показывать на следствии только правду». Среди «вопросов, которые являются лживыми», М.М. Лукин называет, в частности, «террор на Ежова». На календаре — октябрь 1939 года. Необходимость в «терроре на Ежова» уже отпала. Следователь напоминает Лукину о Надежде Михайловне, и Лукин признается, что «сестра Надежда мне заявляла, что «в случае чего», подразумевая свой возможный арест, она намерена держаться до конца».

Такое признание ее родного брата должно подтвердить, что упорство сестры лишь доказывает ее причастность к антисоветской вредительской работе.

А допросы между тем продолжались. Продолжалось невероятное, почти немыслимое сопротивление тяжелобольной, еле передвигавшейся женщины следователю Щербакову.

18 октября 1938 г.

Следователь. Какие ваши знакомые посещали вашу квартиру в последнее время?

Ответ. Посещал доктор Вишневский. Но после сентября или октября 1936 г. он отказался бывать на квартире у Бухарина. Посещала Мария Ильинична Ульянова…

Следователь. Вас уличают ваши родные… а вы упорно сопротивляетесь… Когда вы будете давать показания о своих преступлениях перед советской властью?

Ответ. Я в антисоветской организации не участвовала… В 1929 году, когда начались «загибы» при коллективизации, я действительно сомневалась в возможности осуществления коллективизации такими темпами, которые проводились на местах.

1 декабря 1939 г. Допрос начался в 22 часа 30 минут. Закончился в 3 часа утра.

Следователь. Вы присутствовали при разговорах, которые Бухарин вел с Рыковым и Томским?

Ответ. Да, иногда присутствовала.

Следователь. Какие разговоры вы слышали при этом?

Ответ. Они при встречах вели разговоры в духе тех правоуклонистских взглядов, которые официально защищали. Одновременно Рыков и Томский, насколько я знаю, Бухарина не посещали…

Следователь. Они вели при вас разговоры о подпольной работе против партии?

Ответ. Нет, никогда не вели. Наоборот, при мне они высказывались в том духе, что никакой подпольной работы они вести не желают.

Следователь. Назывался ли кто-либо из военных как единомышленник Бухарина?

Ответ. Нет, при мне никогда не назывался.

Следователь. Несмотря на ряд улик против вас, вы упорно отрицаете свою принадлежность к антисоветской организации правых. Когда вы будете говорить правду?

Ответ. Показания против меня являются ложными.

Следователь. Почему вы в 38-м году отказались подписать, что вам объявлено постановление о предъявлении обвинения?

Ответ. Я считала, что обвинение… не имело ко мне отношения… Я такого же мнения держусь сейчас и этого постановления подписывать не буду…

9 декабря 1939 г.

Следователь. По имеющимся данным, вам известны связи жены Ежова, Евгении Ежовой, с троцкистами… Что вам известно о троцкистских связях Евгении Ежовой?

Ответ. Ежову Евгению я видела один раз в жизни, возвращаясь с курорта осенью 31 г. Мы ехали в поезде в Москву, в одном купе… Когда позднее, по приезде в Москву, Ежова два раза мне звонила по телефону, желая, по-видимому, продолжить со мной знакомство, я этого знакомства не поддержала…

В тот же день, 9 декабря 1939 года, следствие по делу Надежды Михайловны было закончено.

Сломить ее так и не удалось. Но это уже ничего не меняло. Суд дело примет и проштампует.

Однако произошла осечка.

На бланке Военной коллегии Верховного суда СССР:

«20 февраля 1940 г. № 0022320. Совершенно секретно. Отпечатать 2 экземпляра. Начальнику 1-го спецотдела НКВД СССР.

Возвращается следственное дело № 18856 по обвинению Н.М. Лукиной-Бухариной по ст.ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР, которое прошу передать начальнику особого отдела НКВД СССР ст. майору госбезопасности Т. Бочкову для перепредъявления обвинения Лукиной-Бухариной Н.М.». (Подпись неразборчива.)

Что же произошло? Почему предъявленное Лукиной-Бухариной обвинение не устраивало Военную коллегию? Зачем понадобилось его «перепредъявить»?

Надежда Михайловна подлежала суду по закону от 1 декабря 1934 года «О расследовании и рассмотрении дел о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти». Дела эти слушались без участия сторон, кассационное обжалование и ходатайство о помиловании не допускались, приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Навешанная на Н.М. Лукину-Бухарину ст. 58-11 УК РСФСР (участие в контрреволюционной организации) формально позволяла расправиться с обвиняемой упрощенными методами этого закона. Однако существовало еще специальное разъяснение, по которому ст. 58-11 УК применяться должна была не самостоятельно, «а только в связи с тем преступлением, осуществление которого входило в преступный замысел контрреволюционной организации». Скажем, если замышлялся какой-нибудь террористический акт (ст. 58-8 УК). А вот недостаточно бдительный или не слишком поднаторевший следователь Щербаков из виду это упустил, статью 58-8 в обвинении не указал. Вышла промашка.

Ничто тогда не мешало убить невиновного, убить миллионы невиновных. Но делать это полагалось юридически грамотно. Для нас, для будущих поколений, закладывался прочнейший фундамент «строжайшей социалистической законности».

Через неделю, 26 февраля, Надежде Михайловне было предъявлено новое обвинение: «…Приняв во внимание, что Лукина-Бухарина Н.М. достаточно изобличается в том, что она является участницей антисоветской террористической организации правых, знала о злодейских замыслах Бухарина в отношении вождей Октябрьской социалистической революции Ленина и Сталина… привлечь Лукину-Бухарину Н.М. в качестве обвиняемой по… ст. 58-8 УК РСФСР…» Вот теперь все было как надо. Теперь — по закону.

Заседание Военной коллегии состоялось 8 марта 1940 года. Председательствовал В.В. Ульрих, члены суда — Л.Д. Дмитриев и А.Г. Суслин.

Протокол. «Совершенно секретно. Отпечатать 1 экземпляр… Председательствующий удостоверился в самоличности подсудимой и спрашивает ее, получила ли она копию обвинительного заключения и ознакомилась ли с ним. Подсудимая отвечает, что копия обвинительного заключения ею получена и она с ней ознакомилась… Отводов составу суда не заявлено, ходатайств не поступило… Подсудимая… виновной себя не признает ни по одному пункту обвинительного заключения… Она себя абсолютно ни в чем не считает виновной. Бухарину она верила…»

Приговор короткий, всего полторы написанных от руки страницы. «Именем СССР… Установлено, что Лукина-Бухарина, будучи единомышленницей врага народа Н.И. Бухарина, принимала участие… Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Лукину-Бухарину Н.М. к высшей мере уголовного наказания — расстрелу…»

Расстреляли ее назавтра, 9 марта 1940 года.

Я не знаю, как ее, тяжелобольную, выводили на расстрел. Волокли, выносили на руках? Молчала она или успела что-то сказать? Было это ранним утром или глубокой ночью? Где было? Кто распоряжался? Ничего не известно.

Но уж сделали, надо думать, как положено. Без отсебятины. По акту.

«Справка. Приговор о расстреле Лукиной-Бухариной Н.М. приведен в исполнение в городе Москве 9 марта 1940 года. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в архиве Первого спецотдела НКВД СССР, том 19, лист 315…»

Хранится акт. В назидание нам, потомкам. И, наверное, будет храниться вечно. Чтобы знали мы, какие аккуратные делопроизводители, какие законопослушные палачи вершили тогда несуществующее правосудие. Чтобы всегда помнили мы об этом, никогда не забывали.

Топор в руке уголовника-убийцы — это, конечно, страшно. Но еще страшнее, когда в руке у него закон, стопка кодексов, правила, утвержденные государством. Когда преступление совершается громко, при всех, открыто, именем твоей страны, твоим именем.

Листы архивного дела № 18856 возвращают нас в те времена силой и точностью самого документа. Возвращают — чтобы никогда больше туда не возвратиться.

В сентябре 1988 г. постановлением Пленума Верховного суда СССР Н.М. Лукина-Бухарина реабилитирована.

Александр БОРИН

Грицяк Евгений Степанович

Малевич Ядвига Викентьевна, узница Горлага и участница сопротивления

Шамаев Борис Александрович, глава повстанческого комитета 3-го л/о

Указом Путина 2013-й объявлен Годом окружающей среды. Еще это Год Китая в России, Год голландской культуры, Год Германии и т.д. Нынешнее российское государство не планирует никаких значимых массовых мероприятий к юбилею крупнейшего и самого продолжительного народного восстания против сталинизма: 60 лет назад над Горным лагерем (Особлагом № 2) МВД СССР — Норильским спецлагерем для «особо опасных преступников» — взметнулись черные флаги. Нынешнее государство, по-видимому, не хочет напоминать об опыте ненасильственного сопротивления режиму: несмотря на провокации органов, политзаключенные отказывались от попыток вооружить их и как могли предотвращали запланированные властями побоища, поджоги и взрывы на территории Горлага.

Один из руководителей сопротивления — Евгений Грицяк свидетельствует о многочисленных эпизодах презрения к насилию и самопожертвования политзэков: при штурме зоны один каторжанин, отняв у срочника автомат, разрядил магазинную коробку и бросил ее в одну сторону, автомат — в другую. В эти же минуты погиб бывший капитан румынской армии, ставший советским з/к: его вызвали для оформления документов на освобождение, когда восстание уже началось. На проходной он заявил: так как его срок заключения закончился, он не принимает участия в этой борьбе. Но до ее окончания не может выйти из зоны, поскольку не хочет нарушить установленного его друзьями принципа неповиновения. Имени того офицера, поплатившегося за благородство жизнью, мы уже не узнаем никогда. Как и имена многих других з/к, на протяжении нескольких недель пикетировавших проходные, чтобы не допустить в зоны надзирателей и конвоиров. Не сходя с места, з/к стояли в 20 метрах от направленных на них пулеметных стволов.

Это была акция гражданского неповиновения, коллективного протеста и непротивления злу насилием. Нынешний режим не прочь напоминать о кровавых революционных/контрреволюционных ужасах: дескать, возмущение режимом только в них, только в террор и насилие и могут выливаться — в наших-то палестинах. Государственники молчат о юбилейных датах, составляющих славу народов бывшего СССР и ясно свидетельствующих, что одной крепостью духа горы можно если и не сворачивать, то подтачивать. Пусть не за час, не за день.

Впрочем, самим нам говорить об этом пока не мешают.

Солженицын в «Архипелаге» о норильском бунте 1953-го сказал: «Была бы отдельная глава, если бы хоть какой-нибудь был у нас материал». За последние десятилетия «Мемориал» собрал немало свидетельств о тех событиях. Это, конечно, не первое восстание (еще летом 36-го взбунтовался порт Нагаево на Колыме) и, быть может, даже не самое массовое. Однако его характер уникален: это была беспрецедентная эпическая история гражданского невооруженного давления на власти, ненасильственной оппозиции режиму — и лагерному, и государственному. Политзэки требовали либерализации советского строя.

Исследователи говорят, что называть события в Горлаге «антисоветским мятежом», «забастовкой», «анархией», как это делали лагерные начальники, прокуроры и суд, — неверно. Да, узники пошли и на забастовки, и на голодовки, выдвигали и политические требования, однако их протест перерос в нечто большее. Это были несколько недель демократии. З/к быстро сформировали во всех шести лаготделениях (л/о) — в каждом от 3,5 до 6 тысяч человек — руководящие органы (комитеты), куда вошли представители национальных групп и землячеств. В 1-м л/о обстановку контролировало «представительство»: в него вошли делегаты не только нацгрупп, но и бригад, бараков. Органы лагерного самоуправления следили за соблюдением демократических процедур в жизни зэковской республики. Комитеты вырабатывали список требований к московской комиссии — ее ждали с надеждой; готовились к переговорам. Нормальную жизнь удалось поддерживать благодаря 1 тысяче (или чуть больше) активистов. Всего в восстании в той или иной мере участвовало более 20 тысяч человек: к Горлагу присоединились и несколько л/о Норильлага — Норильских исправительно-трудовых лагерей.

Некоторые штрихи — из массива свидетельств и архивных документов, собранных и обнародованных Норильским, Красноярским, Новосибирским обществами «Мемориала»; из воспоминаний Е. Грицяка — он, бывший лидер молодежной патриотической организации запада Украины, руководил сопротивлением в 4-м л/о. И, конечно, из материалов, собранных главным, самым кропотливым и дотошным исследователем восстания в Горлаге — норильчанкой Аллой Макаровой. Именно ее мы должны благодарить за найденные крупицы того времени и за восстановленную по этим крупицам правду.

В сентябре 1952-го в Горлаг прибывает этап из 1200 политзэков, участников недавних протестов в Экибастузе. Вновь прибывших раскидывают по различным отделениям, и они становятся своеобразным катализатором дальнейших событий, накаляя лагерную атмосферу. Воздуха неповиновения уже глотнули и переведенные в том же 52-м з/к Ухтижемлага, строители «мертвой» железной дороги Салехард — Игарка, Омскстроя: всех их бросают в Норильск после массовых беспорядков, голодовок. Это были качественно иные души, чем в лагерях 30-х. У многих за плечами были фронт, партизанство, участие в национальных повстанческих движениях Прибалтики и Западной Украины.

В норильских лагерях вообще собрали Вавилон —  68 национальностей: депортированные чеченцы, греки, крымские татары, немцы Поволжья, интернированные японцы, пленные китайцы, венгры, участники зарубежного сопротивления — из Польши, Чехословакии, Югославии, Франции. Но костяк восстания образует именно карагандинский этап, непокоренные души западных украинцев.

Первой попыткой найти общий язык и взаимное доверие с ними для русских становится подготовка фантастического — в условиях Арктики — и потому не состоявшегося побега трех з/к на Запад ради информирования мира о порядках в ГУЛАГе и в СССР. От украинцев-самостийников этим проектом занимался Грицяк, от русских — бывший старший офицер Петр Дикарев.

Вот как вспоминал о лагере А. Байло (записал А. Бабий, Красноярский «Мемориал»): «К весне 53-го гайки закрутили — дальше некуда. Письмо — раз в год, свидания вообще запретили. На окнах решетки, в десять вечера барак закрывают, а туалет — на улице, параш у нас не было. Ну я уж не говорю о номерах: номера — самое обидное. Сначала номера пришивали, а потом отпороли, стали прямо на бушлате краской писать. А нашу бригаду как раз перевели в ночную смену, мы строили город, Норильск. Ночная смена хуже дневной, хоть и за Полярным кругом: придешь с работы, там то шмон, то что-нибудь еще, так и не спишь. И никакой надежды: Пахан, Сталин то есть, подох — а ничего не меняется».

Как водится, смерть хозяина приводит к крысиной возне, из Москвы ползут слухи о грядущих реформах в органах и ГУЛАГе. Часть страны ждет перемен, однако их не получает: амнистия от 27 марта не касается «политических» (а в Горлаге на 01.02.1953 всего лишь 63 «бытовика» на 20 082 политзэка). Еще одной части страны — той, что караулит другую, в лагерях, — перемены вовсе не нужны: она их боится, и органы для доказательства своей незаменимости поступают так, как делали всегда и везде. Они берутся продемонстрировать, что жрут хлеб не зря и без них все рухнет.

В первой половине мая 1953-го работники оперчастей Горлага начинают готовить группы из уголовников с большими сроками для провоцирования бунта. Макарова нашла документальные тому подтверждения, о том же вспоминают очевидцы. В конце мая проинструктированных оперотделом бандитов выпускают или позволяют им бежать из ШИЗО и БУРов Горлага, где их прятали и откармливали, дабы эта озлобленная и завербованная масса, которой опера лично передают завернутые в полотенца ножи, — начала беспорядки. В то же время, например, в жилую зону 1-го л/о заносят и прячут 200 ломов и топоров, изготовленные пики (среди з/к и в других л/о появляются люди, предлагающие пистолеты и гранаты). А вокруг зоны выставляют дополнительных караульных и пулеметы: солдаты стояли на расстоянии 10 метров, чтобы во время запрограммированной резни з/к не могли выскочить за зону. Лагадминистрация заранее, без каких-либо угроз со стороны з/к покидает рабочие места, собрав папки с бумагами и уничтожив те, что следует, прихватив бухгалтерские счеты, мундштуки от оркестровых инструментов, ключи от шкафов с лекарствами, сейфов и кладовых.

З/к предотвращают резню своими силами. 1 июня шестеро в бушлатах с номерами пытаются взорвать главный трансформатор рудника «Медвежий ручей». З/к не допускают эту диверсию, гонятся за неизвестными. Часовые на вышках пропускают провокаторов через колючую проволоку, огня не открыв (меж тем учащаются случаи стрельбы по з/к — и в пути следования в промзоны, и в жилых зонах). 4 июня урки поджигают стационар больницы с находящимися там больными. 6 июня ночью прорезают проволоку, и один из офицеров пытается зайти в зону задом наперед, оставляя следы на свежевыпавшем снегу таким образом, чтобы создать видимость чьего-то побега.

Отговорки — на случай, если что-то пойдет не так, — тоже из традиционного арсенала: от стукачей ведь известно, что какие-то акции протеста действительно готовятся, вот для выявления зачинщиков и нужно было устроить провокацию, закинуть наживку. Проблема кукловодов была в непонимании, что у них в руках уже не нитки и не тряпки.

Воззвание одного из лаготделений Горлага

Несмотря на все провокации оперчастей, первыми нервы сдают не у з/к, а у конвоиров — рядового состава. Их стрельба в последней декаде мая в разных зонах только кажется беспричинной. Так, сохранилось письмо сержанта В. Цыганкова, убивающего без повода з/к Ф-630 — немца Э. Софроника. Спустя полтора года он напишет: «Нас информировали, что з/к 4-го л/о готовят план разоружения нашего батальона, планируют развивать свои действия до захвата Норильска и Дудинки в свои руки, после чего связаться по радио с США».

На следующий день, 26 мая, в 5-м л/о еще одному сержанту, разводящему караул, кажется вызывающим поведение группы з/к: они то ли разговаривают через проволоку с колонной женщин, то ли затевают игру в футбол (по воспоминаниям Байло), то ли поют под аккордеон народную украинскую песню (об этом вспоминали многие). Сержант дает очередь из автомата, убив троих и ранив семерых.

Именно это становится последней крупинкой: протест кристаллизуется. Друг за другом 4-е и 5-е л/о объявляют забастовку, администрации зоны покидают. Мужчин поддерживает 3015 женщин 6-го л/о. Узнав, что бастующим вдвое уменьшается норма питания, они объявляют и голодовку: баланду выливают на землю, кухню забивают досками крест-накрест. Так же поступают мужчины. Голодают 4 дня, женщины — 7 дней, по другим данным, — даже 11. С генералом Панюковым, прилетевшим из Красноярска с комиссией, з/к разговаривать отказываются.

Втягиваются в восстание и другие отделения: эта неодномоментность и различия в требованиях разных л/о доказывают, что никакого плана «антисоветского мятежа» не было. Напротив, срежиссированность провокаций во всех л/о очевидна.

Последними 4 июня поднимается 3-е л/о (каторжное). К тому времени вооруженных урок, имеющих гигантские «срока», прикрываемых и руководимых оперативниками, — каторжане уже изгоняют, кого-то из них запирают и охраняют от возможной мести солагерников. Однако мира не случается, случается расстрел охраной з/к в жилой зоне: 4 убито, 17 ранено. Лагадминистрация тут же покидает зону, обесточив ее, в том числе больницу, где вскоре умрут двое из раненых.

5 июня прибывает московская комиссия МВД СССР. К ее приезду бастуют уже все л/о, кроме 2-го: там забастовка после резни, устроенной урками-беспредельщиками, продолжается всего 5 дней. З/к, создав комитет, не додумались до самоохраны, и солдаты с двух сторон, разрезав проволоку, входят в лагерь и беспрепятственно проводят зачистку. 50 активистов отправляют на Колыму.

По-разному вспыхнув, восстание и продолжается в каждом л/о по-своему. Где стачка длится только две недели; где — в трех л/о — бастуют в два этапа, начав в конце мая и возобновив стачку после двухнедельного перерыва с 22-го по 24 июня. А в каторжанском 3-м л/о забастовка продолжается два месяца, до 4 августа, не прекращаясь ни на день.

З/к вывешивают на башенных кранах и зданиях флаги своей республики: черные — из матрасовок, черные с узкой горизонтальной красной полосой. Спецорганы запускают слух, рассчитанный на солдат МВД и вольнонаемное население Норильска, что это опознавательные знаки для иностранных самолетов, прилета которых ожидают восставшие.

Все лаготделения формулируют свои требования, передают администрации. Поскольку л/о изолированы друг от друга, лозунги, под которыми развивается сопротивление, и списки требований — несколько различаются. Но основа в них одна: пересмотреть дела политзаключенных («пересмотреть существующие законоположения о режиме и содержании лиц, осужденных за борьбу против Советского государства; пересмотреть дела з/к и применить к ним амнистию, поскольку они честным трудом искупили свою вину перед Родиной»); наказать виновных и ответственных в МВД-МГБ за беспорядки и расстрелы; отменить кандалы, пытки, ношение номеров, снять решетки и замки с бараков; не ограничивать переписку с родными, отправить на «материк» инвалидов (их в 3-м л/о более 400 из 3,6 тысячи каторжан), больных, женщин и стариков; вывезти на родину иностранцев. Уважать права человека.

Помимо того 4-е л/о требует сменить руководство Горлага; отменить решения Особого совещания как неконституционного органа; прекратить практику закрытых судебных процессов, освободить и реабилитировать з/к — участников или жертв Великой Отечественной; освободить осужденных за происхождение (дворян, детей кулаков и т.п.), тех, кто до 1939 года не имел советского подданства, осужденных за намерения, а не за действия; отменить 25-летние сроки заключения.

В 5-м л/о предлагают разрешить пользоваться книгами из городской библиотеки и общаться с женщинами соседней зоны. Лозунги 3-го л/о: «Долой тюрьмы и лагеря!», «Требуем возвратить нас к нашим семьям!»; 6-го: «Свободу — народам и Человеку!»; 1-го: «Слава Коммунистической партии!», «Да здравствуют мир и дружба всех народов!»

Столичная комиссия во главе с начальником тюремного Управления МВД СССР полковником М. Кузнецовым (три генерала, 6 полковников и еще три старших офицера) ничего принципиального решить на месте не в состоянии. Узникам дают лишь некоторые послабления: разрешают снять номера с одежды и решетки с окон, отправлять родным по письму в месяц. Вводятся 9-часовой рабочий день, наличные деньги.

З/к ждут Ворошилова, но он в Норильск не полетел. Коллективные письма, адресованные правительству, руководству партии, и личные — Ворошилову, Маленкову и др. — из Норильска в Москву не попадут.

Байло вспоминал: «Киселев, первый секретарь ЦК Белоруссии, кажется, давай нас стыдить да увещевать, а сосед мой говорит ему: «Я, — говорит, — от Сталинграда до Берлина на животе прополз, а меня за это на 20 лет, и ты меня еще стыдишь?!»

После ареста в Москве Берии столичную комиссию отзывают, з/к пишут листовки: «Берия будет навеки проклят нами и нашими семьями! Мы верим в то, что Советское Правительство до конца ликвидирует последствия преступной деятельности, жертвами которой являемся и мы. Каторжане Горлага». Листовки распространяют с помощью воздушных змеев: пачки прокламаций скручивали и перевязывали ниткой, к ней шел ватный фитиль, конец его запаливали, он перегорал, когда змей уже поднимался над Норильском. Конвоиры пробуют палить по змеям — но что толку, ветер разносит листовки. Обращаются з/к к людям по ту сторону проволоки (тогда 4/5 работников комбината были з/к, 1/5 — вольнонаемными), солдатам: «Солдаты войск МВД! Не допускайте пролития братской крови. Да здравствует мир, демократия и дружба народов!»

Первые листовки выпускают 27 июня: «Нас расстреливают и морят голодом. Мы добиваемся правительственной комиссии. Просим советских граждан сообщить правительству о произволе над заключенными в Норильске». Иногда листовки пишут в стихах. Помимо того з/к вывешивают на высоких зданиях транспаранты. Пропаганда дает плоды: некоторые л/о Норильлага тоже присоединяются к забастовке.

Идет агитработа и внутри зон: в бараках разъясняют решения комитетов. А еще — ставят концерты (на 40 дней смерти товарищей), проводят спортивные соревнования, репетиции кружков, спевки хора. С аншлагом 6 раз на сцене лагерного клуба показывают спектакль «Назар Стодоля» Тараса Шевченко, прежде запрещенный офицерами за перебор в украинском патриотизме. Все это — в обесточенных зонах, при сокращенном вдвое пайке.

Органы самоуправления решают все вопросы жизнеобеспечения, самообороны и самоохраны (з/к несут караульную службу — естественно, патрули безоружны и лишь поднимают тревогу в моменты опасности), внешних сношений, администрации лагеря з/к не доверяют, но, если ее представители появляются в зоне, их охраняют. Один из лозунгов восстания: «Товарищи! Будьте вежливы в обращении с лагадминистрацией и солдатами!»

З/к ремонтируют бараки, проводят их санобработку, убирают территорию; работают сапожная и ремонтно-пошивочная мастерские, баня; ежедневно з/к передают справки и сводки для лагадминистрации.

Свобода, известно, приходит нагая, и эта нагота вовсе не обязана быть прекрасной. Устав от провокаций сексотов, попыток устроить резню между чеченцами и кубанскими казаками, а затем между украинцами и поляками, — в 4 л/о создают комиссию и вскрывают сейф оперотдела. Выясняется: каждый пятый в л/о — сексот. Понятно, что приписки, что многие лишь числятся, и все же — 620 доносчиков. Тем не менее расправ с ними не допускают. Комитет вызывает стукачей на общее собрание з/к и решает судьбу каждого. Троих выводят за зону, кто-то пишет покаянные письма, кого-то помещают на несколько часов в изолятор и потом ставят перед выбором: или выходить за вахту, или оставаться, но отказываться от сотрудничества с администрацией (таких охраняли потом от мести солагерников).

В комитетах тушат порывы товарищей, предлагающих идти на прорыв зоны бульдозером, освобождать весь Норильск. Глава повстанческого комитета 3-го л/о Борис Шамаев (офицер, который проведет в целом в лагерях 28 лет: в сталинские он попал из гитлеровских) исключает из комитета своего заместителя И. Воробьева за подпольное изготовление пик и ножей; кузницу закрывают и опечатывают. Это не трусость, Шамаев вскоре предлагает выступить всем 3600 з/к с коллективной просьбой к правительству и ЦК: в случае приезда вновь некомпетентной и не обладающей правами комиссии заменить каторгу высшей мерой наказания.

Оперативники снова формируют группы работающих на них з/к во главе с уголовниками — для того чтобы чинить самосуд в ходе подавления восстания. А комитеты стремятся предотвратить массовые расстрелы з/к, но не везде получается. В 1-м и 4-м л/о, выполняя последний приказ комитетов, з/к выходят из жилых зон, и обходится без большого кровопролития. В 6-м л/о против женщин пускают пожарные машины с брандспойтами. По свидетельству Л. Толкунова, «солдат было много, они хватали женщин, заламывали им руки и выводили из зоны в тундру, где строили в колонну».

А в 5-м и 3-м л/о с восставшими расправляются автоматным и пулеметным огнем. На штурм каторжанского л/о за цепями солдат следом идет партийно-комсомольский актив. Последний оплот восставших падет в ночь на 4 августа, в 23 часа 45 минут.

По данным зампрокурора Норильлага Павловского, участвовавшего в расследовании обстоятельств восстания, в его ходе было убито около 100 человек и ранено более 200. По другим сведениям, убито около 200 человек, ранено 400. Согласно записи в кладбищенской книге Норильска за 1953 год, летом в общей могиле захоронены безымянными 150 человек. Оставшихся в живых руководителей сопротивления и активистов лагерного самоуправления кидают в центральный ШИЗО, прозванный з/к «мясокомбинатом». Уголовники и офицеры избивают и пытают повстанцев. После их ждут дополнительные сроки. 27 августа большой этап активистов отправляют в Красноярск. Затем их разбросают по тюрьмам и лагерям всего СССР — во Владимирский централ и Александровский (это в Иркутской области), в Курганскую тюрьму и в Кенгир (Джезказган), в Мордовию и Береговой лагерь Магадана.

Восстание подавили, но восставшие одержали победу. Их экономические требования выполняют сразу. Политические частично тоже начинают выполнять: через полгода ликвидируют Особое совещание, приступают к долгому процессу пересмотра дел политзэков — теперь прокуратуры и суды принимают от них заявления, обжалующие приговоры, сроки скашивают наполовину и более (а ведь у некоторых з/к на табличках в бараках датой окончания срока значился 1975 год), собирают для отправки за границу иностранцев, вывозят инвалидов. С бараков снимают замки и решетки. Горлаг лишают особого статуса, тем самым возвращая его узникам права других з/к, а в 1954-м Горлаг, влив в Норильлаг, ликвидируют вовсе, как и фактически всю систему особых лагерей. Еще 15 июля 53-го Норильск получает статус города. После отъезда столичной комиссии, пересматривавшей дела политзэков, создают ликвидком и Норильлаг. Город перейдет из ведома МВД под гражданское управление. Потом будет ХХ съезд.

Владимир Биргер (Красноярский «Мемориал») записал свидетельство Ядвиги Малевич: «Мы делали забастовку в 53-м, июнь-июль. Голодали, голодовка была ужасная, пищу не принимали 12 дней, требовали, чтобы приехало московское начальство. Вся зона держала. Нам прислали с Красноярска, мы опять отказались с ними разговаривать. Они нам сказали, что мы все равно сделаем для вас лучшее и все прочее. Все время, всю жизнь обещали нам, это все кончилось. Потом вторично была забастовка. Потому что нам обещали много делать и ничего не сделали. Вывесили флаги черные и написали: «Смерть или свобода». Там мы ничего не боялись: делали все, что возможно. Правда, мою бригаду как раз выпустили, утром пришли на работу, а нас уже не впустили. Нас уже держали там, где мы работали, огородили, и все это было, знаете, с месяц последний, там был такой бой, ужас. На этот месяц мы с бригадой остались в промзоне. Водою разливали пожарные, взялись все за руки, а мужчин-то и стреляли, и убивали, и все на свете. И потом как закончилась эта забастовка, надо кого-то наказывать: 700 человек у нас отняли. Это с нашей женской зоны сняли, а про мужчин и говорить нечего — их расстреливали прямо на месте. Увезли, расстреляли — ничего не знаем. Вот так. Потом нам восьмичасовой день сделали, решетки сняли с бараков и открыли, можешь по лагерю ходить свободно, сделали столовую, начали платить деньги. В первый раз я получила 100 рублей, вы знаете — это было чудо, хлеба булку взяли, повидло, чаю вскипятили. Мы не помнили, как съели это все, потому как мы никогда не видели этого хлеба. И тогда начали уже сроки сбавлять, освобождали. Меня в марте 55-го освободили. Я сразу уехала. Только в 57-м я получила паспорт, еще никого не реабилитировали, а мне уже реабилитация пришла, я никому не писала».

Байло: «Слышим: в пятом лагере ночью стрельба. Войска окружили лагерь, кого постреляли, кого избили. На другую ночь в женском лагере то же самое. Ну теперь жди у нас. И точно, на третью ночь окружили нас, пошли на штурм. Наш лагерь уже готов был: кто с лопатой, кто с доской. Одному полковнику голову кирпичом разбили, он кричит часовому: «Стреляй!» —  часовой говорит: «Не могу!» Не знаю, что потом с часовым было. Остальные стреляли. А нас взяли, отвели в тундру, положили на землю (а земля-то в Заполярье — одно болото, мокро. К тому же мошка). Лежим. По одному выдергивают, стол стоит, на нем дела лежат (видно, сексоты поработали за это время). Кого — обратно в барак, а кого — за щиты снегозадержания, и оттуда крики слышатся: бьют. Вот так и кончилось восстание. Вторая комиссия приезжала. Решетки сняли, письма и свидания разрешили. Потом и номера сняли. Но дело даже не в том. Главное — мы в это время людьми себя чувствовали, и охрана нас боялась. А я ведь до 39-го года в Польше жил, и мне сразу в советскую жизнь было — как в холодную воду окунуться. Это в России 20 лет от свободы помаленьку отучали, а нас, да молдаван, да прибалтов — сразу! И для нас хлебнуть свободы — хотя бы такой».

…Нынешнему режиму, судя по работе его пропагандистских рупоров, комфортнее по-прежнему излагать нашу новейшую историю как результат кремлевских решений; отцом «оттепели» и демонтажа ГУЛАГа у нас проходит Никита Хрущев, а не тысячи узников Горлага и Кенгира (там восстание поднимут через год), не Евгений Грицяк и Борис Шамаев. Однако именно восстания в лагерях вынудили Кремль начать слом всей системы гостеррора, к тому времени существовавшей 36 лет. Суть в том, что в 1953-м историю России вершил народ. Он, а не Кремль, творит ее и сейчас — это отчетливо видно, если не зацикливаться на фактах и цифрах сегодняшнего безвременья, а быть внимательным к тенденциям. Безвременье — из них ясно — завершилось.

Впрочем, вот что говорят сами герои. Процитирую фрагменты из «Обращения к соотечественникам» международной конференции чудом выживших участников Норильского восстания.

«В последние годы стали модны утверждения об органичности сталинского деспотизма в нашей стране, даже о глубокой народной любви россиян к тирании, к ее «величию и порядку». Нет заблуждения более лживого и опасного для будущего России, чем это. Ностальгия по сталинской эпохе вскормлена искусной пропагандой, она жива благодаря душевной лени общества, не желающего дать анализ своему трагическому прошлому.

…Даже в нечеловеческих условиях сталинско-бериевских лагерей люди самых разных национальностей, выходцы из различных социальных слоев умели организовать совместную борьбу.

…Судьба нашей страны не была игрушкой в руках вождей, медленное освобождение от крайностей тоталитаризма не было даром великодушных правителей. Наша забастовка, другие лагерные выступления подорвали основу коммунистического режима — гигантскую империю ГУЛАГа. Народ начал сам свое освобождение, толкая в спину партийных реформаторов.

…Кроме правды о терроре у нас есть право знать также правду о своем Сопротивлении — сколько было восстаний, сколько мужественных сынов и дочерей страны пали, сопротивляясь с героизмом обреченных. Мы знаем, какое огромное значение для национального сознания народов имеют страницы героической борьбы — восстания в вильнюсском и варшавском гетто в 1943 году, парижское, варшавское и словацкое восстания 1944 года, пражское восстание 1945-го. Мы верим, что память о восстаниях узников ГУЛАГа станет примером стойкости и свободолюбия для поколений россиян в XXI веке».

Эти слова сказаны на 50-летии событий в Горлаге. За минувшие 10 лет эти слова в актуальности не потеряли — приобрели.

Фото – из серии книг «О времени, о Норильске, о себе...», редактируемой, составляемой и издаваемой Галиной Ивановной Касабовой, и из архива Красноярского общества «Мемориал»

• May. 28th, 2013 at 11:40 PM

Грицяк Евгений Степанович

Малевич Ядвига Викентьевна, узница Горлага и участница сопротивления

Шамаев Борис Александрович, глава повстанческого комитета 3-го л/о

Указом Путина 2013-й объявлен Годом окружающей среды. Еще это Год Китая в России, Год голландской культуры, Год Германии и т.д. Нынешнее российское государство не планирует никаких значимых массовых мероприятий к юбилею крупнейшего и самого продолжительного народного восстания против сталинизма: 60 лет назад над Горным лагерем (Особлагом № 2) МВД СССР — Норильским спецлагерем для «особо опасных преступников» — взметнулись черные флаги. Нынешнее государство, по-видимому, не хочет напоминать об опыте ненасильственного сопротивления режиму: несмотря на провокации органов, политзаключенные отказывались от попыток вооружить их и как могли предотвращали запланированные властями побоища, поджоги и взрывы на территории Горлага.

Один из руководителей сопротивления — Евгений Грицяк свидетельствует о многочисленных эпизодах презрения к насилию и самопожертвования политзэков: при штурме зоны один каторжанин, отняв у срочника автомат, разрядил магазинную коробку и бросил ее в одну сторону, автомат — в другую. В эти же минуты погиб бывший капитан румынской армии, ставший советским з/к: его вызвали для оформления документов на освобождение, когда восстание уже началось. На проходной он заявил: так как его срок заключения закончился, он не принимает участия в этой борьбе. Но до ее окончания не может выйти из зоны, поскольку не хочет нарушить установленного его друзьями принципа неповиновения. Имени того офицера, поплатившегося за благородство жизнью, мы уже не узнаем никогда. Как и имена многих других з/к, на протяжении нескольких недель пикетировавших проходные, чтобы не допустить в зоны надзирателей и конвоиров. Не сходя с места, з/к стояли в 20 метрах от направленных на них пулеметных стволов.

Это была акция гражданского неповиновения, коллективного протеста и непротивления злу насилием. Нынешний режим не прочь напоминать о кровавых революционных/контрреволюционных ужасах: дескать, возмущение режимом только в них, только в террор и насилие и могут выливаться — в наших-то палестинах. Государственники молчат о юбилейных датах, составляющих славу народов бывшего СССР и ясно свидетельствующих, что одной крепостью духа горы можно если и не сворачивать, то подтачивать. Пусть не за час, не за день.

Впрочем, самим нам говорить об этом пока не мешают.

Солженицын в «Архипелаге» о норильском бунте 1953-го сказал: «Была бы отдельная глава, если бы хоть какой-нибудь был у нас материал». За последние десятилетия «Мемориал» собрал немало свидетельств о тех событиях. Это, конечно, не первое восстание (еще летом 36-го взбунтовался порт Нагаево на Колыме) и, быть может, даже не самое массовое. Однако его характер уникален: это была беспрецедентная эпическая история гражданского невооруженного давления на власти, ненасильственной оппозиции режиму — и лагерному, и государственному. Политзэки требовали либерализации советского строя.

Исследователи говорят, что называть события в Горлаге «антисоветским мятежом», «забастовкой», «анархией», как это делали лагерные начальники, прокуроры и суд, — неверно. Да, узники пошли и на забастовки, и на голодовки, выдвигали и политические требования, однако их протест перерос в нечто большее. Это были несколько недель демократии. З/к быстро сформировали во всех шести лаготделениях (л/о) — в каждом от 3,5 до 6 тысяч человек — руководящие органы (комитеты), куда вошли представители национальных групп и землячеств. В 1-м л/о обстановку контролировало «представительство»: в него вошли делегаты не только нацгрупп, но и бригад, бараков. Органы лагерного самоуправления следили за соблюдением демократических процедур в жизни зэковской республики. Комитеты вырабатывали список требований к московской комиссии — ее ждали с надеждой; готовились к переговорам. Нормальную жизнь удалось поддерживать благодаря 1 тысяче (или чуть больше) активистов. Всего в восстании в той или иной мере участвовало более 20 тысяч человек: к Горлагу присоединились и несколько л/о Норильлага — Норильских исправительно-трудовых лагерей.

Некоторые штрихи — из массива свидетельств и архивных документов, собранных и обнародованных Норильским, Красноярским, Новосибирским обществами «Мемориала»; из воспоминаний Е. Грицяка — он, бывший лидер молодежной патриотической организации запада Украины, руководил сопротивлением в 4-м л/о. И, конечно, из материалов, собранных главным, самым кропотливым и дотошным исследователем восстания в Горлаге — норильчанкой Аллой Макаровой. Именно ее мы должны благодарить за найденные крупицы того времени и за восстановленную по этим крупицам правду.

В сентябре 1952-го в Горлаг прибывает этап из 1200 политзэков, участников недавних протестов в Экибастузе. Вновь прибывших раскидывают по различным отделениям, и они становятся своеобразным катализатором дальнейших событий, накаляя лагерную атмосферу. Воздуха неповиновения уже глотнули и переведенные в том же 52-м з/к Ухтижемлага, строители «мертвой» железной дороги Салехард — Игарка, Омскстроя: всех их бросают в Норильск после массовых беспорядков, голодовок. Это были качественно иные души, чем в лагерях 30-х. У многих за плечами были фронт, партизанство, участие в национальных повстанческих движениях Прибалтики и Западной Украины.

В норильских лагерях вообще собрали Вавилон — 68 национальностей: депортированные чеченцы, греки, крымские татары, немцы Поволжья, интернированные японцы, пленные китайцы, венгры, участники зарубежного сопротивления — из Польши, Чехословакии, Югославии, Франции. Но костяк восстания образует именно карагандинский этап, непокоренные души западных украинцев.

Первой попыткой найти общий язык и взаимное доверие с ними для русских становится подготовка фантастического — в условиях Арктики — и потому не состоявшегося побега трех з/к на Запад ради информирования мира о порядках в ГУЛАГе и в СССР. От украинцев-самостийников этим проектом занимался Грицяк, от русских — бывший старший офицер Петр Дикарев.

Вот как вспоминал о лагере А. Байло (записал А. Бабий, Красноярский «Мемориал»): «К весне 53-го гайки закрутили — дальше некуда. Письмо — раз в год, свидания вообще запретили. На окнах решетки, в десять вечера барак закрывают, а туалет — на улице, параш у нас не было. Ну я уж не говорю о номерах: номера — самое обидное. Сначала номера пришивали, а потом отпороли, стали прямо на бушлате краской писать. А нашу бригаду как раз перевели в ночную смену, мы строили город, Норильск. Ночная смена хуже дневной, хоть и за Полярным кругом: придешь с работы, там то шмон, то что-нибудь еще, так и не спишь. И никакой надежды: Пахан, Сталин то есть, подох — а ничего не меняется».

Как водится, смерть хозяина приводит к крысиной возне, из Москвы ползут слухи о грядущих реформах в органах и ГУЛАГе. Часть страны ждет перемен, однако их не получает: амнистия от 27 марта не касается «политических» (а в Горлаге на 01.02.1953 всего лишь 63 «бытовика» на 20 082 политзэка). Еще одной части страны — той, что караулит другую, в лагерях, — перемены вовсе не нужны: она их боится, и органы для доказательства своей незаменимости поступают так, как делали всегда и везде. Они берутся продемонстрировать, что жрут хлеб не зря и без них все рухнет.

В первой половине мая 1953-го работники оперчастей Горлага начинают готовить группы из уголовников с большими сроками для провоцирования бунта. Макарова нашла документальные тому подтверждения, о том же вспоминают очевидцы. В конце мая проинструктированных оперотделом бандитов выпускают или позволяют им бежать из ШИЗО и БУРов Горлага, где их прятали и откармливали, дабы эта озлобленная и завербованная масса, которой опера лично передают завернутые в полотенца ножи, — начала беспорядки. В то же время, например, в жилую зону 1-го л/о заносят и прячут 200 ломов и топоров, изготовленные пики (среди з/к и в других л/о появляются люди, предлагающие пистолеты и гранаты). А вокруг зоны выставляют дополнительных караульных и пулеметы: солдаты стояли на расстоянии 10 метров, чтобы во время запрограммированной резни з/к не могли выскочить за зону. Лагадминистрация заранее, без каких-либо угроз со стороны з/к покидает рабочие места, собрав папки с бумагами и уничтожив те, что следует, прихватив бухгалтерские счеты, мундштуки от оркестровых инструментов, ключи от шкафов с лекарствами, сейфов и кладовых.

З/к предотвращают резню своими силами. 1 июня шестеро в бушлатах с номерами пытаются взорвать главный трансформатор рудника «Медвежий ручей». З/к не допускают эту диверсию, гонятся за неизвестными. Часовые на вышках пропускают провокаторов через колючую проволоку, огня не открыв (меж тем учащаются случаи стрельбы по з/к — и в пути следования в промзоны, и в жилых зонах). 4 июня урки поджигают стационар больницы с находящимися там больными. 6 июня ночью прорезают проволоку, и один из офицеров пытается зайти в зону задом наперед, оставляя следы на свежевыпавшем снегу таким образом, чтобы создать видимость чьего-то побега.

Отговорки — на случай, если что-то пойдет не так, — тоже из традиционного арсенала: от стукачей ведь известно, что какие-то акции протеста действительно готовятся, вот для выявления зачинщиков и нужно было устроить провокацию, закинуть наживку. Проблема кукловодов была в непонимании, что у них в руках уже не нитки и не тряпки.

Воззвание одного из лаготделений Горлага

Несмотря на все провокации оперчастей, первыми нервы сдают не у з/к, а у конвоиров — рядового состава. Их стрельба в последней декаде мая в разных зонах только кажется беспричинной. Так, сохранилось письмо сержанта В. Цыганкова, убивающего без повода з/к Ф-630 — немца Э. Софроника. Спустя полтора года он напишет: «Нас информировали, что з/к 4-го л/о готовят план разоружения нашего батальона, планируют развивать свои действия до захвата Норильска и Дудинки в свои руки, после чего связаться по радио с США».

На следующий день, 26 мая, в 5-м л/о еще одному сержанту, разводящему караул, кажется вызывающим поведение группы з/к: они то ли разговаривают через проволоку с колонной женщин, то ли затевают игру в футбол (по воспоминаниям Байло), то ли поют под аккордеон народную украинскую песню (об этом вспоминали многие). Сержант дает очередь из автомата, убив троих и ранив семерых.

Именно это становится последней крупинкой: протест кристаллизуется. Друг за другом 4-е и 5-е л/о объявляют забастовку, администрации зоны покидают. Мужчин поддерживает 3015 женщин 6-го л/о. Узнав, что бастующим вдвое уменьшается норма питания, они объявляют и голодовку: баланду выливают на землю, кухню забивают досками крест-накрест. Так же поступают мужчины. Голодают 4 дня, женщины — 7 дней, по другим данным, — даже 11. С генералом Панюковым, прилетевшим из Красноярска с комиссией, з/к разговаривать отказываются.

Втягиваются в восстание и другие отделения: эта неодномоментность и различия в требованиях разных л/о доказывают, что никакого плана «антисоветского мятежа» не было. Напротив, срежиссированность провокаций во всех л/о очевидна.

Последними 4 июня поднимается 3-е л/о (каторжное). К тому времени вооруженных урок, имеющих гигантские «срока», прикрываемых и руководимых оперативниками, — каторжане уже изгоняют, кого-то из них запирают и охраняют от возможной мести солагерников. Однако мира не случается, случается расстрел охраной з/к в жилой зоне: 4 убито, 17 ранено. Лагадминистрация тут же покидает зону, обесточив ее, в том числе больницу, где вскоре умрут двое из раненых.

5 июня прибывает московская комиссия МВД СССР. К ее приезду бастуют уже все л/о, кроме 2-го: там забастовка после резни, устроенной урками-беспредельщиками, продолжается всего 5 дней. З/к, создав комитет, не додумались до самоохраны, и солдаты с двух сторон, разрезав проволоку, входят в лагерь и беспрепятственно проводят зачистку. 50 активистов отправляют на Колыму.

По-разному вспыхнув, восстание и продолжается в каждом л/о по-своему. Где стачка длится только две недели; где — в трех л/о — бастуют в два этапа, начав в конце мая и возобновив стачку после двухнедельного перерыва с 22-го по 24 июня. А в каторжанском 3-м л/о забастовка продолжается два месяца, до 4 августа, не прекращаясь ни на день.

З/к вывешивают на башенных кранах и зданиях флаги своей республики: черные — из матрасовок, черные с узкой горизонтальной красной полосой. Спецорганы запускают слух, рассчитанный на солдат МВД и вольнонаемное население Норильска, что это опознавательные знаки для иностранных самолетов, прилета которых ожидают восставшие.

Все лаготделения формулируют свои требования, передают администрации. Поскольку л/о изолированы друг от друга, лозунги, под которыми развивается сопротивление, и списки требований — несколько различаются. Но основа в них одна: пересмотреть дела политзаключенных («пересмотреть существующие законоположения о режиме и содержании лиц, осужденных за борьбу против Советского государства; пересмотреть дела з/к и применить к ним амнистию, поскольку они честным трудом искупили свою вину перед Родиной»); наказать виновных и ответственных в МВД-МГБ за беспорядки и расстрелы; отменить кандалы, пытки, ношение номеров, снять решетки и замки с бараков; не ограничивать переписку с родными, отправить на «материк» инвалидов (их в 3-м л/о более 400 из 3,6 тысячи каторжан), больных, женщин и стариков; вывезти на родину иностранцев. Уважать права человека.

Помимо того 4-е л/о требует сменить руководство Горлага; отменить решения Особого совещания как неконституционного органа; прекратить практику закрытых судебных процессов, освободить и реабилитировать з/к — участников или жертв Великой Отечественной; освободить осужденных за происхождение (дворян, детей кулаков и т.п.), тех, кто до 1939 года не имел советского подданства, осужденных за намерения, а не за действия; отменить 25-летние сроки заключения.

В 5-м л/о предлагают разрешить пользоваться книгами из городской библиотеки и общаться с женщинами соседней зоны. Лозунги 3-го л/о: «Долой тюрьмы и лагеря!», «Требуем возвратить нас к нашим семьям!»; 6-го: «Свободу — народам и Человеку!»; 1-го: «Слава Коммунистической партии!», «Да здравствуют мир и дружба всех народов!»

Столичная комиссия во главе с начальником тюремного Управления МВД СССР полковником М. Кузнецовым (три генерала, 6 полковников и еще три старших офицера) ничего принципиального решить на месте не в состоянии. Узникам дают лишь некоторые послабления: разрешают снять номера с одежды и решетки с окон, отправлять родным по письму в месяц. Вводятся 9-часовой рабочий день, наличные деньги.

З/к ждут Ворошилова, но он в Норильск не полетел. Коллективные письма, адресованные правительству, руководству партии, и личные — Ворошилову, Маленкову и др. — из Норильска в Москву не попадут.

Байло вспоминал: «Киселев, первый секретарь ЦК Белоруссии, кажется, давай нас стыдить да увещевать, а сосед мой говорит ему: «Я, — говорит, — от Сталинграда до Берлина на животе прополз, а меня за это на 20 лет, и ты меня еще стыдишь?!»

После ареста в Москве Берии столичную комиссию отзывают, з/к пишут листовки: «Берия будет навеки проклят нами и нашими семьями! Мы верим в то, что Советское Правительство до конца ликвидирует последствия преступной деятельности, жертвами которой являемся и мы. Каторжане Горлага». Листовки распространяют с помощью воздушных змеев: пачки прокламаций скручивали и перевязывали ниткой, к ней шел ватный фитиль, конец его запаливали, он перегорал, когда змей уже поднимался над Норильском. Конвоиры пробуют палить по змеям — но что толку, ветер разносит листовки. Обращаются з/к к людям по ту сторону проволоки (тогда 4/5 работников комбината были з/к, 1/5 — вольнонаемными), солдатам: «Солдаты войск МВД! Не допускайте пролития братской крови. Да здравствует мир, демократия и дружба народов!»

Первые листовки выпускают 27 июня: «Нас расстреливают и морят голодом. Мы добиваемся правительственной комиссии. Просим советских граждан сообщить правительству о произволе над заключенными в Норильске». Иногда листовки пишут в стихах. Помимо того з/к вывешивают на высоких зданиях транспаранты. Пропаганда дает плоды: некоторые л/о Норильлага тоже присоединяются к забастовке.

Идет агитработа и внутри зон: в бараках разъясняют решения комитетов. А еще — ставят концерты (на 40 дней смерти товарищей), проводят спортивные соревнования, репетиции кружков, спевки хора. С аншлагом 6 раз на сцене лагерного клуба показывают спектакль «Назар Стодоля» Тараса Шевченко, прежде запрещенный офицерами за перебор в украинском патриотизме. Все это — в обесточенных зонах, при сокращенном вдвое пайке.

Органы самоуправления решают все вопросы жизнеобеспечения, самообороны и самоохраны (з/к несут караульную службу — естественно, патрули безоружны и лишь поднимают тревогу в моменты опасности), внешних сношений, администрации лагеря з/к не доверяют, но, если ее представители появляются в зоне, их охраняют. Один из лозунгов восстания: «Товарищи! Будьте вежливы в обращении с лагадминистрацией и солдатами!»

З/к ремонтируют бараки, проводят их санобработку, убирают территорию; работают сапожная и ремонтно-пошивочная мастерские, баня; ежедневно з/к передают справки и сводки для лагадминистрации.

Свобода, известно, приходит нагая, и эта нагота вовсе не обязана быть прекрасной. Устав от провокаций сексотов, попыток устроить резню между чеченцами и кубанскими казаками, а затем между украинцами и поляками, — в 4 л/о создают комиссию и вскрывают сейф оперотдела. Выясняется: каждый пятый в л/о — сексот. Понятно, что приписки, что многие лишь числятся, и все же — 620 доносчиков. Тем не менее расправ с ними не допускают. Комитет вызывает стукачей на общее собрание з/к и решает судьбу каждого. Троих выводят за зону, кто-то пишет покаянные письма, кого-то помещают на несколько часов в изолятор и потом ставят перед выбором: или выходить за вахту, или оставаться, но отказываться от сотрудничества с администрацией (таких охраняли потом от мести солагерников).

В комитетах тушат порывы товарищей, предлагающих идти на прорыв зоны бульдозером, освобождать весь Норильск. Глава повстанческого комитета 3-го л/о Борис Шамаев (офицер, который проведет в целом в лагерях 28 лет: в сталинские он попал из гитлеровских) исключает из комитета своего заместителя И. Воробьева за подпольное изготовление пик и ножей; кузницу закрывают и опечатывают. Это не трусость, Шамаев вскоре предлагает выступить всем 3600 з/к с коллективной просьбой к правительству и ЦК: в случае приезда вновь некомпетентной и не обладающей правами комиссии заменить каторгу высшей мерой наказания.

Оперативники снова формируют группы работающих на них з/к во главе с уголовниками — для того чтобы чинить самосуд в ходе подавления восстания. А комитеты стремятся предотвратить массовые расстрелы з/к, но не везде получается. В 1-м и 4-м л/о, выполняя последний приказ комитетов, з/к выходят из жилых зон, и обходится без большого кровопролития. В 6-м л/о против женщин пускают пожарные машины с брандспойтами. По свидетельству Л. Толкунова, «солдат было много, они хватали женщин, заламывали им руки и выводили из зоны в тундру, где строили в колонну».

А в 5-м и 3-м л/о с восставшими расправляются автоматным и пулеметным огнем. На штурм каторжанского л/о за цепями солдат следом идет партийно-комсомольский актив. Последний оплот восставших падет в ночь на 4 августа, в 23 часа 45 минут.

По данным зампрокурора Норильлага Павловского, участвовавшего в расследовании обстоятельств восстания, в его ходе было убито около 100 человек и ранено более 200. По другим сведениям, убито около 200 человек, ранено 400. Согласно записи в кладбищенской книге Норильска за 1953 год, летом в общей могиле захоронены безымянными 150 человек. Оставшихся в живых руководителей сопротивления и активистов лагерного самоуправления кидают в центральный ШИЗО, прозванный з/к «мясокомбинатом». Уголовники и офицеры избивают и пытают повстанцев. После их ждут дополнительные сроки. 27 августа большой этап активистов отправляют в Красноярск. Затем их разбросают по тюрьмам и лагерям всего СССР — во Владимирский централ и Александровский (это в Иркутской области), в Курганскую тюрьму и в Кенгир (Джезказган), в Мордовию и Береговой лагерь Магадана.

Восстание подавили, но восставшие одержали победу. Их экономические требования выполняют сразу. Политические частично тоже начинают выполнять: через полгода ликвидируют Особое совещание, приступают к долгому процессу пересмотра дел политзэков — теперь прокуратуры и суды принимают от них заявления, обжалующие приговоры, сроки скашивают наполовину и более (а ведь у некоторых з/к на табличках в бараках датой окончания срока значился 1975 год), собирают для отправки за границу иностранцев, вывозят инвалидов. С бараков снимают замки и решетки. Горлаг лишают особого статуса, тем самым возвращая его узникам права других з/к, а в 1954-м Горлаг, влив в Норильлаг, ликвидируют вовсе, как и фактически всю систему особых лагерей. Еще 15 июля 53-го Норильск получает статус города. После отъезда столичной комиссии, пересматривавшей дела политзэков, создают ликвидком и Норильлаг. Город перейдет из ведома МВД под гражданское управление. Потом будет ХХ съезд.

Владимир Биргер (Красноярский «Мемориал») записал свидетельство Ядвиги Малевич: «Мы делали забастовку в 53-м, июнь-июль. Голодали, голодовка была ужасная, пищу не принимали 12 дней, требовали, чтобы приехало московское начальство. Вся зона держала. Нам прислали с Красноярска, мы опять отказались с ними разговаривать. Они нам сказали, что мы все равно сделаем для вас лучшее и все прочее. Все время, всю жизнь обещали нам, это все кончилось. Потом вторично была забастовка. Потому что нам обещали много делать и ничего не сделали. Вывесили флаги черные и написали: «Смерть или свобода». Там мы ничего не боялись: делали все, что возможно. Правда, мою бригаду как раз выпустили, утром пришли на работу, а нас уже не впустили. Нас уже держали там, где мы работали, огородили, и все это было, знаете, с месяц последний, там был такой бой, ужас. На этот месяц мы с бригадой остались в промзоне. Водою разливали пожарные, взялись все за руки, а мужчин-то и стреляли, и убивали, и все на свете. И потом как закончилась эта забастовка, надо кого-то наказывать: 700 человек у нас отняли. Это с нашей женской зоны сняли, а про мужчин и говорить нечего — их расстреливали прямо на месте. Увезли, расстреляли — ничего не знаем. Вот так. Потом нам восьмичасовой день сделали, решетки сняли с бараков и открыли, можешь по лагерю ходить свободно, сделали столовую, начали платить деньги. В первый раз я получила 100 рублей, вы знаете — это было чудо, хлеба булку взяли, повидло, чаю вскипятили. Мы не помнили, как съели это все, потому как мы никогда не видели этого хлеба. И тогда начали уже сроки сбавлять, освобождали. Меня в марте 55-го освободили. Я сразу уехала. Только в 57-м я получила паспорт, еще никого не реабилитировали, а мне уже реабилитация пришла, я никому не писала».

Байло: «Слышим: в пятом лагере ночью стрельба. Войска окружили лагерь, кого постреляли, кого избили. На другую ночь в женском лагере то же самое. Ну теперь жди у нас. И точно, на третью ночь окружили нас, пошли на штурм. Наш лагерь уже готов был: кто с лопатой, кто с доской. Одному полковнику голову кирпичом разбили, он кричит часовому: «Стреляй!» — часовой говорит: «Не могу!» Не знаю, что потом с часовым было. Остальные стреляли. А нас взяли, отвели в тундру, положили на землю (а земля-то в Заполярье — одно болото, мокро. К тому же мошка). Лежим. По одному выдергивают, стол стоит, на нем дела лежат (видно, сексоты поработали за это время). Кого — обратно в барак, а кого — за щиты снегозадержания, и оттуда крики слышатся: бьют. Вот так и кончилось восстание. Вторая комиссия приезжала. Решетки сняли, письма и свидания разрешили. Потом и номера сняли. Но дело даже не в том. Главное — мы в это время людьми себя чувствовали, и охрана нас боялась. А я ведь до 39-го года в Польше жил, и мне сразу в советскую жизнь было — как в холодную воду окунуться. Это в России 20 лет от свободы помаленьку отучали, а нас, да молдаван, да прибалтов — сразу! И для нас хлебнуть свободы — хотя бы такой».

…Нынешнему режиму, судя по работе его пропагандистских рупоров, комфортнее по-прежнему излагать нашу новейшую историю как результат кремлевских решений; отцом «оттепели» и демонтажа ГУЛАГа у нас проходит Никита Хрущев, а не тысячи узников Горлага и Кенгира (там восстание поднимут через год), не Евгений Грицяк и Борис Шамаев. Однако именно восстания в лагерях вынудили Кремль начать слом всей системы гостеррора, к тому времени существовавшей 36 лет. Суть в том, что в 1953-м историю России вершил народ. Он, а не Кремль, творит ее и сейчас — это отчетливо видно, если не зацикливаться на фактах и цифрах сегодняшнего безвременья, а быть внимательным к тенденциям. Безвременье — из них ясно — завершилось.

Впрочем, вот что говорят сами герои. Процитирую фрагменты из «Обращения к соотечественникам» международной конференции чудом выживших участников Норильского восстания.

«В последние годы стали модны утверждения об органичности сталинского деспотизма в нашей стране, даже о глубокой народной любви россиян к тирании, к ее «величию и порядку». Нет заблуждения более лживого и опасного для будущего России, чем это. Ностальгия по сталинской эпохе вскормлена искусной пропагандой, она жива благодаря душевной лени общества, не желающего дать анализ своему трагическому прошлому.

…Даже в нечеловеческих условиях сталинско-бериевских лагерей люди самых разных национальностей, выходцы из различных социальных слоев умели организовать совместную борьбу.

…Судьба нашей страны не была игрушкой в руках вождей, медленное освобождение от крайностей тоталитаризма не было даром великодушных правителей. Наша забастовка, другие лагерные выступления подорвали основу коммунистического режима — гигантскую империю ГУЛАГа. Народ начал сам свое освобождение, толкая в спину партийных реформаторов.

…Кроме правды о терроре у нас есть право знать также правду о своем Сопротивлении — сколько было восстаний, сколько мужественных сынов и дочерей страны пали, сопротивляясь с героизмом обреченных. Мы знаем, какое огромное значение для национального сознания народов имеют страницы героической борьбы — восстания в вильнюсском и варшавском гетто в 1943 году, парижское, варшавское и словацкое восстания 1944 года, пражское восстание 1945-го. Мы верим, что память о восстаниях узников ГУЛАГа станет примером стойкости и свободолюбия для поколений россиян в XXI веке».

Эти слова сказаны на 50-летии событий в Горлаге. За минувшие 10 лет эти слова в актуальности не потеряли — приобрели.

Фото – из серии книг «О времени, о Норильске, о себе...», редактируемой, составляемой и издаваемой Галиной Ивановной Касабовой, и из архива Красноярского общества «Мемориал»

Николай Антипов, Сталин, Киров, Шверник, Николай Комаров после разгрома «ленинградской оппозиции». 1926 год

На другом отпечатке этой фотографии отсутствуют Николай Комаров, один из руководителей Ленсовета, расстрелянный в 1937 году, и Николай Антипов, в 1930 году один из заместителей Молотова, расстрелян в 1938 году

Татарские делегаты Второго всесоюзного съезда передовиков-колхозников — со Сталиным, Калининым, Молотовым, в феврале 1935 года. Обратите внимание на след, оставшийся после удаления ближайшей к Сталину фигуры. Близость к вождю не гарантировала долгой жизни

«Исчезают люди из жизни, из истории, исчезают со снимков. Лаконичными средствами автору идеи удается рассказать о трагедии, которая развернулась на просторах Советского Союза», — это одна из записей в книге отзывов в Музее истории ГУЛАГа.

Третьего апреля здесь открылась фотовыставка с интригующим названием «Комиссар исчезает» и, несмотря на предварительные планы, не закрылась до сих пор. Это более ста пятидесяти работ, рассказывающих о том, как исчезали люди в эпоху Большого террора: сначала из жизни, потом с фотографий.

В тридцатые-сороковые годы человеческая жизнь в СССР, по сути, ничего не стоила: количество арестованных, сосланных, посаженных и расстрелянных (а еще и заморенных голодом) исчислялось миллионами. Даже упоминание имен репрессированных приравнивалось к преступлению. А те, кто попал в категорию «врагов народа», не имели права остаться не только в истории, но и в людской памяти.

Так, постепенно с фотографий начинают исчезать лица тех, кого воспринимали раньше в качестве вождей революции и столпов советского режима: Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова, Сокольникова, Радека…

— Это были мрачные времена, — говорит Сара, студентка из Франции. Ей не по себе от развешанных по стенам иллюстраций сталинской эпохи. — Выставка пугает, но это правильно, что есть такие музеи.

Сара приехала в Москву на неделю, на Музей истории ГУЛАГа наткнулась случайно, когда листала путеводитель.

Самого автора выставки — английского фотографа, дизайнера и коллекционера Дэвида Кинга — с Россией мало что связывает, разве что, как и французскую студентку, интерес к ней и ее истории. О выставке он говорит как о своем любимом детище. Ответив на мой звонок, спрашивает с легким беспокойством в голосе: «А сами-то вы там были? Вам понравилось?»

Дэвид Кинг начал увлекаться снимками советской эпохи уже давно — в 1970 году, когда впервые посетил СССР:

— Я нашел огромное количество фотографий, но многие были странным образом отредактированы. Было очевидно, что некоторые люди просто исчезли с них: вместо фигур были размытые пятна. Меня особенно заинтересовала судьба Льва Троцкого, но на фотографиях его почти нигде не было. Когда я вернулся обратно, то решил обязательно найти оригиналы, не тронутые ретушью.

С Троцкого все и началось. На то, чтобы собрать коллекцию его фотографий, у Дэвида Кинга ушло немало времени и сил: пришлось обойти десятки книжных лавок и магазинов Лондона, Парижа, Амстердама, Нью-Йорка. Повезло с одним: в 70-е годы на Западе спрос на такого рода снимки был невелик. Большинство историков интересовалось документами, а фотографы были далеки от политики — Дэвид Кинг стал первым, кому пришло в голову совместить два в одном.

— Я начал собирать различные снимки и нашел огромное количество фотографий Троцкого — по ним я, по сути, смог проследить всю его биографию, — вспоминает Кинг. — Этой коллекции не было ни у кого больше, и я решил издать про Троцкого книгу. В нее, конечно, вошли и отретушированные фотографии. Самая известная, пожалуй, — та, на которой Ленин обращается с деревянной трибуны к солдатам Красной армии. Троцкий все это время стоял рядом, но с фотографии его просто убрали. Позже мне удалось найти фотографии Троцкого, выступающего на том же самом митинге.

Даже на Западе книга произвела своего рода фурор, разойдясь моментально тиражом 35 тысяч. Причина, по мнению автора, проста: альбом фотографий — это способ говорить о политике на языке, доступном очень широкому кругу читателей. Книг об истории СССР и сталинизме в то время в Европе публиковалось немало, но все они были рассчитаны на тех, кому действительно интересно советское прошлое, а это весьма узкая группа людей. Пролистать альбом куда проще, да и визуальные образы подчас производят более сильное впечатление, чем тексты.

После успеха с Троцким Дэвид Кинг решил основательно изучить фотографические свидетельства сталинской эпохи. Благо, найти их было несложно. После революции силами Коминтерна агитационные материалы — фотографии, альбомы, листовки — тоннами отправлялись на Запад. Разумеется, там они сохранились в своем изначальном виде, без ретуши и редактуры. Тем временем в Советском Союзе таких снимков оставалось все меньше. Кинг решил отследить эту эволюцию:

— Я заинтересовался судьбами советских лидеров, которые исчезали с фотографий. Таких оказалось огромное множество: масштабы фальсификаций поражают. Для многих советских граждан это было вопросом личной безопасности: если у тебя хранится фотография человека, который подвергся репрессиям, необходимо избавиться от этой фотографии или убрать с нее человека. Многие просто отскабливали чье-то изображение, вырезали ножницами или закрашивали поверх краской.

Все эти снимки были собраны в коллекцию «Комиссар исчезает», а в 1997 году появился фотоальбом с аналогичным названием. Выставки фотографий прошли в Милане, Вене, Берлине. До нас коллекция дошла лишь в апреле этого года, и приютить ее у себя вызвался Музей истории ГУЛАГа. По словам организаторов, люди идут охотно: с 3 апреля выставку посетило более шести тысяч человек — с учетом сезона каникул и отпусков цифра хорошая. Большинство — студенты, но много и пожилых людей, нередко заходят иностранцы. Изначально выставка должна была завершиться 3 июля, но потом решили продлить ее до конца года.

Снимки, собранные здесь, часто не представляют особой художественной ценности, зато насыщенны политически. Это подтверждает сам Дэвид Кинг:

— Обычно в выборе фотографии для меня одинаково важны ее содержание и профессионализм исполнения. Однако если говорить о работах, собранных на выставке «Комиссар исчезает», качество для меня не очень важно, будь то любительская или профессиональная работа. Гораздо важнее политический смысл и разница между тем, какой фотография была, и тем, какой стала после ретуширования.

Находятся, правда, и недовольные выставкой — а вернее, попыткой британского фотографа «осудить» советскую историю. Мол, не понять ему русскую душу и русских людей, так что нечего и пытаться. Среди прочих отзывов встречается патриотическое: «Слава русскому народу — народу-освободителю! При Сталине страна встала с колен и прошла путь от аграрной страны до индустриальной. Слава великому Сталину!»

Но таких комментариев немного. То ли сталинисты в Музей ГУЛАГа не захаживают, то ли не решаются признаваться в любви к тирану открыто. Зато остальные уходят под впечатлением.

— Сделать бы эту выставку постоянной, — покачала головой пожилая женщина, разглядывая очередной улыбающийся портрет Сталина. — Может, хоть дети историю учить начнут.

Адрес Музея истории ГУЛАГа — Петровка, 16. Ближайшие ст. метро — «Кузнецкий Мост», «Лубянка», «Охотный Ряд», «Театральная».