" - Я всегда был один. Всю сознательную жизнь, всю несознательную жизнь. Все, кто кругом, кого я каждый день вижу в этой каменной дыре, перед кем склоняю голову, кому разгрызаю горло - все чужие, все не такие. Слава полумесяцу, что у них есть свои дела и свои заморочки, что кроме внешней оболочки никого из них ничто не интересует. Да, внешняя оболочка, защитная броня, в ней хорошо лелеять свое одиночество. Еще бы дикий ветер в ушах и убийцу на пути - больше не нужно ничего. Разве не это прекрасно: существовать одному, чтобы в последние мнгновенья, уже дыша гнилью смерти, обрести то, чего никогда у тебя не было?Каждой клеточкой тела, до самого мозга костей ощутить колкое удовольствие от приобретения и лишиться всего, пока оно не успело даже самую малость приесться. Уйти счастливым и опустошенным. Всегда один. До такой степени, что слышишь как дышит твой зампакто, кусок стали. Ровно, медленно. Мне иногда кажется, что у него есть крылья и нелепые круглые глаза. Если смотреть при луне и очень долго. Один. Слишком неповторимый. Слишком непохожий. Этот мир никогда не сможет породить что-либо подобное."
Нноитра утешал себя как только был способен. Ему не нравились последние двадцать четыре часа его существования, он ощущал глухую беспричинную тревогу, злился и не находил себе места. Охота и тренировки шли из рук вон плохо: то и дело мешкался, задевал алебардой стены и колонны, не мог сосредоточиться на поставленой цели, шумел, спотыкался. И нигде не было Неллиел, чьи нравоучительные монологи Джируга готов был принять за манну небесную, если они отвлекут его разум. Он пытался найти причины своего бесполезного состояния, но безуспешно. Арранкару от безысходности едва ли не мерещилось, что он болен клаустрофобией.
А началось все немногим более двух суток назад при встрече с Ичимару, которой Нноитра, совсем молодой и глупый, не предал особого значение, посчитав, что серебрянный лис фантазирует и придумывает небылицы, чтобы проверить доверчивость и наивность Эспады и повеселиться самому. Еще октава на то время был уверен, что ошибаться в своем мнении он не может, а ведь ошибался, как никогда в жизни. Ах, если бы он мог предвидеть, если бы мог знать заранее, что к меду речей Гина прислушиваться хоть иногда стоит и мотать на ус, запоминать, брать на вооружение. Новый фраксьон, говорил тогда Ичимару, в помощь бедному крошечному Тесле, страдающему от тяжелого характера совего господина. Он обещал, что фраксьон будет особенным, что фраксьон только для Джируги и никому больше не подойдет. Восьмой не верил и не слушал. А теперь испытывал тихий, робкий и непростительно постыдный страх, не позволявший уже несколько часов вернуться в эспадовские покои. Дважды он хотел зайти на территорию, всецело принадлежащую только ему, на территорию, где он безраздельный хозяин. Хотел, но не мог. Из-за тяжелой каменной двери тонко, мягко пахло им, Нноитрой Джиругой, но запах был вместе с тем чужим.
" - И я, и не я." Арранкар боялся невозможного, что навязчиво и крепко засело в его голове, боялся, что открыв дверь обнаружит в комнате второго себя. А это невыносимо, это слишком для него, немыслимо пережить. Он же один такой, единственный, втрой не имеет права на существование. Только убить себя собственоручно сил не хватит, Святая Тереза не поднимется.
" - Слабак. Размазня. Жалкий бесхребетный трус. Давай же, это ведь всего лишь какая-то дверь. Ты уничтожал и стирал с лица пустыни жутких противников, едва мог двигаться, но выживал. Тебе ли чего-то бояться? Оставь в покое свое чертово воображение, оно врет не хуже наглой лисы. Второго такого не может быть, не дури. И в комнате будет как обычно пусто и темно. Открывай."
Толкнул плечом, едва не лишившись дыхания от волнения, убеждая себя, в глупости своих страхов. Дверь поддалась легко, бесшумно и плавно. Но выдоха облегчения не последовало: в личных покоях Нноитры слабо горел свет, и присутствовал некто. Женщина. Девчонка, тоненькая и хрупкая, но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы по спине октавы побежали ледяные мурашки. Взглянуть грозно и страшно, как же это тяжело. Собрать всю волю в кулак, это он здесь хозяин, а она всго лишь незванная гостья. Арранкар заговорил хрипло:
- Ты еще кто такая? И какого дьявола здесь забыла? - нет, даже собственный голос не добавляет уверенности, а пальцы холодеют. Эта девчонка - ужаснейшее исчадие ада, это именно ее запах неотличим и совершенно различен с запахом Джируги.

" - Когда ты хочешь задушить, ты должен поднять жертву к небесам, чтобы дух ее унесло вместе с ветром, или же вжать в землю, с силой, сразу обрекая плоть на гниение, на то, что она станет гумусом и будет кормить червей. Возможно тогда, ты, бог, сможешь породить в ней нечто иное помимо пламени гордости, что была ущимлена твоим нелепым движением. Разве марионетки должны слушаться не кукловода, а своих желаний? Да что там марионетки? Слишком громкое название для меня в твоих глазах. Бог. Хм. Если подумать, я всегда был атеистом."
Бархатный голос звучал всегда рядом, где бы Айзен не находился: в нескольких метрах или за самой спиной, так близко, что от ласкового взгляда жгло между лопаток, словно на кожу капали кипятком. Медленно, мучительно. Джируга никогда не любил змей, и никогда не понимал, как кто-то из их племени сумел склонить перед собой столько мангустов.
" Еще и требует что-то. "Куда пошел Гин". Я тебе не ищейка и не нянька Ичимару, чтобы все о нем знать. Это его дело, куда пошел он, а не мое. Мое дело здесь и сейчас. Не для многих я сделаю то, что они просят, да и то, если только будет выгода мне. Ты же предлагаешь мне мою жизнь, верно? Какой же ты бог, если не знаешь, что предложение это не будет иметь спроса."
Тихие чужие шаги. Джируга почти не помнил этого шинигами, не помнил и причину, по которой тот остался среди стаи гиен, а не ушел за своими, что было бы гораздо более естественно и правильно. Что может быть верного в желании отречься от жизни среди себеподобных? Одни вопросы, и так мало времени на то, чтобы дать на них ответы. А воздух полон птичьих криков, он порождает птиц с острыми клювами и до страха большими крыльями, их перья блестят всеми цветами от бардово-лилового, до лимонного зеленого, а яркие глазки выбирают будущую свою цель.
" Айзен? Этот шинигами с нами?" Как бы ни была бредова эта мысль, Санте Терезе нравятся два огромных ятагана, а это главное. И раз этот странный тип с неизменно печальным взглядом приследует с квинтой одни и те же цели, пятый не може не присоедениться, чтобы облегчить обоим задачу. Особенно задачу такую святую, как убийство божества. Что же касается честности... Нноитра никогда не знал смысл этого глупого слова.
" - Надеюсь, что и Заэль не сбежит, поджав куцый хвост. Хотя... какая к дьяволу разница? Биться так с улыбкой, умирать так с блеском."
- Молись, Санта Тереза, - тихим шепотом сквозь зубы, чтобы только пылающая алебарда и услышала. Как же долго ей пришлось томиться в ожидании этого момента, чтобы всю свою мощь огромной массой выплеснуть в воздух. Шинигами танцуют первые па в шинпо, а Джируга слышит как трещат и разрываются ребра, когда из-под кожи, как из кокона вырываются руки, и носовые хрящи похрустывают, вставая на место. И даже если сонидо его недостаточно быстрое, чтобы тягаться в скорости с двумя бывшими капитанами Готей 13, то шкура прочнее, чем у них, а стремление выживать не сможет заставить подняться только тогда, когда туловище лишится головы.
" - Эг-эй, шинигами, не тратил бы ты свои силы раньше времени. Ты же покрепче меня сейчас будешь, мышцы не измотаны, а кости не стонут под собственным же рейацу. Боюсь ли я впасть в безумие? Да я уже стал ненормальным! Пекусь за гребанного шинигами!" Локтей достаточно, чтобы хоть один да угодил под бок Кьеракку, заставляя его сдвинуться с пути, чтобы когти богомола оказалиь совсем близко от его божества, чтобы увидеть еще одни глаза, за которыми туман да и только. Два столба в пятки, два столба в запястья, один столб в шею, да так, что кости едва не переломились под удушающим грузом. Да только что это заклинание в сравнении с рейацу Айзена? Пустой звук. И плевать, что упал на колени, согнувшись в три погибели, почти касаясь острым плечом белейших одежд повелителя.
" - Здесь столько пыли, что я его почти не вижу. И он меня тоже. Надеюсь."
Еще две руки со скоростью кобр выгибаются из тела и тянутся к жесткой ткани одеяний, ближе к незащищеной шее. Хоть как-то схватить, удержать хотябы на мнгновения, чтобы не успел вовремя уйти. Несдавленная столбами и вооруженная косами пара рук, сводит оружия вместе, как огромные жвала.
" - Вы только не оплошайте, два идиота, зря я здесь чтоли горбачусь? Хоть вместе со мной режьте. Пусть бог и самозванен, но умереть вместе с ним будет все равно интересно."

***
Шею сводило, и позвонки ныли от оглушающей тяжести, слепящей глаз. Весь бронзовый рой, каждый ошметок безтелесной ржавчины въедался в каменные столбы подобно стае изголодавших термитов. Они грызли мрамор магии с остервенением, отчаяно, потому что на большее сил не хватало. Или высвободиться, чтобы вернуть возможность двигаться и сражаться дальше, или предпринять атаку заведомо безуспешную и тут же надломиться пополам, глазами черной богомолихи увидеть, как зачарованая колонна разнесет в ошметки твой череп. Смерть слишком жалкая для Джируги - испустить дух на коленях, пав ниц перед добычей. Более того у него еще осталась жизненая энергия и жажда сопротивляться. Балансируя на такой тонкой грани между жизнью и смертью, нельзя отказывать себе в прихотях и маленьких удовольствиях.
" - Следующего раза может и не случится. Правда, Святая Тереза? А сегодня ведь не просто день, а целый праздник, которого ждешь круглый год. Вон какая ты нарядная, распушившаяся. Да и гости словно на подбор, каждому хочется уделить внимание, каждого хочется убить по-особенному, чтобы никогда потом не забыли. Мы же с тобой одни из главных виновников торжества, и валяемся почти что на полу как контуженые. Честное слово, старой клячей буду, если не окажу им должный прием. Хотя бы на минутку. Хотя бы на мнгновенье."
Зрение слепило, и Нноитра не рассмотрел, как что-то скользнуло перед ним, отделяя от заветной цели, от бога. Он только и успел, что почуствовать неожиданную боль в запястьях, от которой заскрипели друг о друга зубы, да что-то неожидано теплое и мягкое, во что уперлись две еще уцелевшие ладони, так и не достигнувшие грудины Айзена. Кончики пальцев зацепились за тканный туго натянутый край.
" - Халибел?" Что за глупый вопрос, ее то точно не с кем не спутаешь, даже с Нелл, и особенно вот так, наощупь. И в любой другой раз квинта остался бы крайне доволен столь неожиданным и близким знакомством с терсеро, которым наврятли кто-то еще сможет когда-либо похвастаться. Но сейчас Джируга видел в этой женщине лишь преграду, которую надо преодолеть, камень, выросший на его пути, когда цель была близка как никогда. Отняли законную добычу, что он никогда бы и проглотить-то не смог, но с упорством истощенного зимой волка, возможно в последний раз в жизни вышедшего на охоту, гнался за могучим молодым оленем. Он никогда не терпел стороних вмешательств в свои дела и всегда уничтожал любые препятствия на своем пути. Средства не важны, важен результат. Владыка все равно расстаял в вихре танца с печальным шинигами, а значит, воспламеневшая с новой силой ярость найдет себе новую жертву, уже попавшую в когтистые лапы.
" - Убью. Еще одна третья, еще одна женщина, холоднее подземелий Лас Ночес. Почему мне на вас так везет? Откуда вы только такие беретесь? Преданые собаки, безликие сфинксы. Жаль ты не Нелл, она очень смешно пугалась, она так старательно пряталась от самой себя. А вот ты не прячешься, одна из тех увереных и решительных убийц, что могут ждать вечность. Святая Тереза хотела, чтобы я тоже ушел в засады, тоже караулил, зачем-то терпел неподвижность. Женщины. Убью."
Нноитра раскусил себе в кровь язык, выгибая горбом спину, покуда ржавое рейацу медленно проедало магию богов смерти. Слишком медленно, слишком долго приходится терпеть на коленях уже не перед богом, а перед какой-то жалкой излишне самоувереной самкой. Только и может пятый, что схватить утомленными пальцами ее за воротник, чтобы не смела уйти. Да куда ей уходить? Никакого зрения не нужно, чтобы слышать омерзительный стальной голос, чуствовать как осыпаются крылья Форникараса, будто бы они принадлежат тебе самому. А совсем рядом что-то жуткое и черное-фиолетовое ощетинивается острыми кольями из демонического колдовства. Колонны рассыпались сами собой.
"- Я не сержусь." Словно отпустили сжатую пружину. Джируга с небывалой легкостью, от которой закружилась голова, вскочил на ноги, опуская освобожденые косы на плечи Халибел и распахивая пасть. С кончика длинного языка скользнула алая капля, вспыхнув бронзовым огненым шаром и раздувшись.
" - Не сердишься, ублюдок? Хочешь сказать, я зря ломал спину за какого-то шинигами? Я зря лишил себя возможности прокусить твою шею, чертов божок? Теперь надеешься, что я кинусь тебе в ножки, благословляя за доброту душевную? За то, что ты лишаешь драку самого ее источника, самого сердца - ненависти? О, не беспокойся, моей хватит на всех вас. Даже если не убью, даже если сам сгорю, то изуродую до неузнаваемости, что никто никогда не сможет вернуть прежний облик. Тебя, Халибел, уже не спасет один только воротник." Гранд Рэй Серо сорвалось с языка.

***
Святая Тереза сорвалась первой, забившись от ужаса в онемевших пальцах, задрожав всем черным телом и отчаяно хлопая оборванными крыльми. Первобытный и далекий инстинкт выживания велел ей спрятаться, сбежать, заползти тараканом в крохотную щель между мраморными плитами полов, и никогда, никогда не покидать этого убежища. Впервые с тех пор, когда в ней оказалась запечатаной часть души Джируги, богомолиха не могла и не хотела понимать своего хозяина, сплевывавшего на пол потемневшую слюну и щурившего глаз от заливающей его крови. Оба ослеплены собственным же Серо, оба измотаны и измучены едва ли не до потери сознания. Чужие голоса звучат глухо и похожи на пение шаманов из далеких земель, что кружат в безумных плясках вокруг черных с багряным костров, а костры взмывают в небеса хищными ястребами из одних костей да перьев.
"- Куда ты лезешь? Куда? Заткнись. Не хныч, как старая дева над утонувшим ухажером. Бха! Думаешь, несчастная трусиха, мы не одолеем эту женщину? Не сможем разорвать эту темную кожу? А она, черт подери, нежная, ее почти что жалко. Ты только представь какое покрывало можно сшить, если распороть ее аккуратно, через грудину и живот. Век спать и не видеть ни одного кошмара. Целый век..."
Движение ресниц, на мнгновенье освободившее зрение от туманной красноты, только чтобы увидеть распутившуюся перед самым лицом хризантему цвета меда и янтаря. А за смертоносным цветком, расправляющим последние крошечные лепестки, - улыбка, от которой вдоль по хребту пробегает холодок ужаса, улыбка столь же неожиданная и невозможная, как слезы отчаянья на щеках Владыки пустых. Ее не может существовать в природе, даже столь уродливой как природа арранкаров. И Нноитра вскидывает обрубки рук, закрывая ими лицо и голову, и сам не зная зачем на самом деле: чтобы защититься от Серо, или же чтобы спрятаться от этих тонких губ и никогда их больше не видеть. Вся сохранившаяся в теле рейацу запечатывается в кожу, в слабые и тонкие как лед поздней весной пластины защиты. Алебарда заходится в болезненном беззвучном крике, от которого разлетаются в дребезги несколько колб. Среди них и та, что со страшным эмбрионом-мусором внутри. Не слыша за гулом света голосов, Джируга ясно различает, как с омерзительным чавканьем скрюченое тельце неудавшегося эксперимента Заэля ударяется о полки и соскальзывает на пол.
Хватаясь в отчаяньи и страхе за собственные опаленные космы, пятый суетно пытается удержать рассыпающееся сознание. Еще слишком рано. Слишком. Почему так много оказывается несделаным? Почему так необходимо это все сделать, и не умирать, отказаться от мечты и смысла жизни? Он уже не чувствует, что от кос остался лишь лимонный едкий дым, тяжело оседающий на пол. Тело стало неожиданно слабым, тонким, мягким, поддатливым как масло для раскаленного ножа, и первыми вместе с хваленной защитой Нноитры, под душераздирающий скрипящий визг лопающихся голосовых связок, ломаются в коленях ноги. Лишеную опоры легкую фигуру последними вспышками Серо вминает в стену, перебивая позвоночник о полки, голова под неестественным углом склоняется к груди. Все застывает так же внезапно, как и пришло в движение. Несколько мнгновений чудом уцелевший, но уже совершенно слепой глаз смотрит сквозь пространство, куда-то мимо правого плеча Халибел. Нноитра Джируга, пятый Эспада с молчаливым и могильным беззвучием бледно-зеленым песком взвивается в воздух и бесцветно в нем тает, оставив на раскореженом полу рваные лоскуты некогда белоснежных одеяний.

Пришла весна - пора любви,
Кого поймал, того люби.

Быть ласковым и нежным, чутким и заботливым ребенок учится еще в утробе, окруженный материнским теплом и пьющий из крови ее безграничную любовь. Далекий неразборчивый шепот греет крошечное сердечко и не позволяет ему черстветь. Каким же вырастет человек, не знавший материнского тепла, вылупившийся из умело сотканого жестокими руками и жадными глазами кокона?
" - У меня над головой раскалывается небо." Слабый и немощный эмбрион обнимает конечностями полужидкое тело, касается лицом коленных чашечек. Ему сухо и безветренно, и темно, как никогда раньше в жизни. Он видит хуже едва выродившегося щенка и слышит дыхание где-то за своей темнотой. Чужое дыхание. Запоздалые мышцы еще вздымаются и обтягиваю крепче хрящи, которые вскоре станут костями. Он врастил себе под кожу и плоть панцирь-скелет, и тот трется о нежные, ненадежные как мыльные пузыри внутренности.
" - Оно похоже на мохнатого паука." Пустые - твари вечной ночи, и тяга к свету им не свойствена. Тело из одних прямых и углов подрагивает и жмется к гладким бинтам своего жилища. Стараясь отстраниться от сияющей паутины перед лицом, он сам же ломает собственое убежище, разрезая его острыми локтями и неловкими движениями. С едва ощутимым ветром доносится запах ландышей, их листья острее мечей шинигами и царпаю нещадно горло, густо мажа горьким соком.
" - Если я не успею выбраться, оно меня раздавит." Текущая сквозь организм густая бронза закипает, упирается в скорлупу и торопит события. Детеныш чувствует острый страх перед замкнутым пространством и рвется прочь, из одной бездушной теплоты в другую. А когда тело нежданно лишается надежной белоснежной опоры, когда его уже ничто не поддерживает, он теряет равновесие и неуклюже упирается в пол перед собой ладонями. Пальцы поджимаются в кулаки, а локти подрагивают. Какая тонкая и прозрачная кожа. Она кажется невыносимо уязвимой под цепкими чужими взглядами, улитка, оставшаяся без защиты ракушки. Нескладное тело неловко покачивается, выискивая новый центр равновесия. Где смертоносность лап-кос? Где такие удобные для опоры тончайшие ножки? Где тяжелое брюшко, оттягивающее тело назад и не позволяющее упасть лицом? Он хочет расправить тонкие крылышки, раздуться, чтобы не казаться беспомощным, застрекотать всей яростью. Но крылышек нет.
Чужое прикосновение, чужое дыхание слишком близко по чувствительной коже вызывают едкий ужас, зажимающийся под сердцем. Раньше всегда касались только, если били, если хотели убить. Плохо владеющий новым телом, он подчиняется безмолвному приказу, но все еще слишком привязаный к зверинным инстинктам, дергается от пальцев и весь от этого вздрагивает. Разбитая мозаика зрения впервые собирается в цельную картину, и новорожденный испытывает легкое облегчение: тошнотворно-мягкая улыбка глубоко отпечаталась в его памяти. К ней он пришел и из-за нее лишился своих рук и ног.
- Нн... - сложная мимика лица подчиняется не сразу, богомол неумело скалится и морщит нос, вспоминая как люди движут губами при разговоре. Со жвалами было гораздо проще. - Нноитра Джируга, - не зная какое выражение лица было бы наиболее уместным, пустой улыбается широко и хищно.
" - Звери показывают зубы, когда угрожают и скалятся. Люди, кажется, когда радуются. Он же сможет сообразить." Не желая стоять на коленях, непривыкших к жестким поверхностям и оттого саднящих, арранкар бегло оглядывает шинигами силится понять и запомнить, а потом и сам выпрямиться. Но ноги подкашиваются еще до того, как он садится на корточки - Джируга неверно вычислил новый центр тяжести и шлепнулся на зад. Обидно и стыдно перед самим собой.
- Неудобное тело, - не жалуется, но недовольства не скрывает, снизу вверх глядя на своего Владыку так, будто бы это он виноват в неспособности своего детища даже подняться с пола.
" - Хочу обратно свои ноги."

Хвататься руками за снег, горстями загребать его в холодные пальцы, чтобы поймать эти тонкие и волокнистые цветные нити. Они теплые, но тают, стоит только к ним прикоснуться, оставляя на коже знакомые до скрежета зубов запахи и навевая мысли дурные и неприличные. Захваченый в плен эмоций Джируга, бывало, мог сильно преувеличивать, забывая о простой логике. И он забылся, не помня ни о Зараки, ни о вайзарде, ни о Айзене, когда весь мир уменьшился до размеров дрожащих на ветру следов рейацу.
"- Неллиел. Она ведь тепличная, она теплая, она не любит холода. Никогда раньше не любила. А этот чертов джентельмен? Кха! Наверняка предложит обогреть несчастную, сволочь. Неллиел за вежливые слова согласится, да и зачем ей лишний раз прозябать. Старррррррк. Хоть пальцем ты ее коснулся, и я тебя убью. Особенно медленно, особенно мучительно. Прирежу твою девченку и наряжу в твою кожу. Если ты хоть один раз на Неллиел выдохнул. Свои же кишки глотать будешь. Еще никто. Никогда. Ни разу в жизни не смел без моего ведома прикасаться к моей собственности." Поглощенный ревнительной яростью и чувством унижения, что выбрали кого-то другого, а не его, Нноитра не задумывался, что потом будет клясть себя за подобные мысли. Кинулся за самкой - стыдобища несусветная! Вот только сейчас она не самка, сейчас она собственность. Пятый решил это для себя еще очень давно, но узнал о своем решении впервые.
- Ссссзаааааткниссссь! - горло сжимало от злости, и никаких человеческих звуков оно породить не могло. Кенсей был удостоен взгляда, полного такой искренней ненависти, словно это он, вайзард, был виноват в соовместной прогулке Старка и Неллиел, словно он наблюдал за ними, но не помешал. Более того, Мугурума был ниже Джируги ростом, светловолос, коротко стрижен и неочень болтлив, что несознательно приводило арранкара к ассоциациям с Теслой, который вынес бы любые нападки начальства. - Я ему рррррруки оторрррррвууу.
И не дав вайзарду каких-либо объяснений, Квинта, едва поднялся с корточек, почти бегом, ловко переступая на длинных ногах через незначительные препятствия, заспешил по следу, скалясь толи ветру в лицо, толи ветру внутри. Принадлежность к первому месту в Эспаде Старка беспокоила богомола в последнюю очередь, он сотрет его в порошок одним только своим гневом. Но к сожалению, кровавый план мести не удалось воплотить в жизни - лента из рейацу оборвалась: ни цветных крапинок, ни растаявшего запаха в снегу. Ничего. Словно и не было. Бегло заозиравшись, но так и не обнаружив места, где могли бы бесследно пропасть два взрослых арранкара, Нноитра взвыл дурным голосом, едва ли не перекричав метель.
- Куда они провалилисссь? Кудааа?! - очень нехватало верного фраксьона, который понял бы даже без слов и нашел бы способ отвлечь пятого от ненужных сейчас мыслей. Был только Кенсей. - Надо... Надо осмотреть все вокруг. Они не могли просто так дойти до пустыря, а потом сразу вернуться в крепость.

Больше всего, стоя посреди одной из бесчисленных комнат лаборатории Заэля, Нноитра мечтал не о грядущей битве с Кенпачи, не о мягких волосах Неллиел, за которые он все еще мечтал подвесить голову этой женщины на стене в своей комнате, и даже не о сладкой крови самозванного божества, что он жаждал испить прямиком из горла шинигами, чтобы ощущать, как жизненное тепло покидает тело того, кто осмелился навязывать свободным пустым свои правила и законы. Нет, мечты его занимал холодный и жесткий футон, на котором можно свернуться калачиком, подобно этому эмбриону, что недовыращивал Гранц, и отдать тело покою, а разум пустым, но таким приятным грезам. И когда Джируга намеревался сообщить о своем уходе, возмутиться и огрызнуться на предложение еще и мусор чужой вынести, надежды оказались развеяны, словно замки из облаков, прибытием не абы-кого, а самого ками-самы, личной персоной. Помяни черта... Как всегда этот взгляд, по сравнению с которым Одершванк глядит как отпетая хулиганка и кровожадная убийца. У основания черепа пробежал неприятный холодок от бархата голоса, что отдавал в свое время приказы по уничтожению тысяч и тысяч живых душ, приказы об уничтожении миров. Нноитра ничего не имел против бойни и разрушения, но почему-то он был уверен, что к оружию призывают громкими бравыми криками, а не томным змеиным шипением, когда кольца питона почти тебя задушили. Не зная куда деть себя и неказистую Санту Терезу, покоившуюся в лапе хозяина, пятый глянул на коллегу по заговору, который в самом своем зачатке уже летел в тартарары, словно надеясь на какую-то помощь от него, но тут же уставился на загнутый носок собственного сапога и как-то сжался, ссутулив плечи и склонив вперед голову. Как провинившийся десятилетний мальчишка перед строгим учителем.
-Ничего интересного, что вы бы не знали. Шинигами только много повыползало на поверхность, - пробубнил Джируга, хмуря бровь и пытаясь прдумать, как бы выкрутиться, чтобы уйти с наименьшим вредом. Слишком мало времени прошло с момента напоминания о тяжести божественой рейацу, и квинте ой как не хотелось повторять этот неприятный опыт в ближайшие дни. Тело хоть и пылало энергией, словно внутри его щедро полили нефтью, но не удержалось бы от второй кары повелителя пустых. Ноги обещались подломиться.
Сейчас он здесь... совсем один... без оружия... Без оружия ли? Как сильный лев рядом с двумя гиеновыми собаками. Огромные клыки, толстая грива, что защитит надежней любой брони. Это уже не хищник и даже не падальщик. Даже мы, канибалы, невинны рядом с ним, какие-то жалкие мальки под боком огромной акулы. Одно телодвижение - и оба трупы. Ха-ха. А я, идиот, столько понаобещать успел. Нет прощенья мне от Зараки, если я загнусь под ногтем этой гадины. А если и сдохну, то хоть палец отгрызу, все равно попью твоей кровушки. Как комар. Малярийный. Побегаешь потом без врача. Да и что ты будешь делать с нами, а, бог? Каким зверским наказаниям придашь тех, у кого наглости хватило окрысится на руку дающую? Убьешь? Задушишь под рейацу? Жалко помирать, как последней псине, но кроме жизней, у нас нет ничего, что принадлежало бы нам, и что можно было бы отнять. Не знаю как Заэль, что он там думать может по этому поводу, как к этому относиться, но мне жизнь не ценна. Унизить, причинить физические мучения - все это в твоей власти. Да только если не забьешь сам свое творение, я смою позор своей же кровью. Благо есть еще в этом чертовом мире те, кто может помочь в этом. Нноитра кусал себя за нижнюю губу, и взгляд его пылал почти праведным гневом и яростью, как если бы непростительно оскорбили его отношение к этому миру, вытряхнули все самые глубокие и страшные тайны его перепачканой кровью души и показали их всему миру и самому квинте, кто до самоувечений боялся собственных слабостей. Он злился, готовый рычать и бросаться голыми руками на врага и повелителя, но ласковый взгляд бездонных ореховых глаз лишал воли двигаться и сопротивляться. Умудреный опытом коллекционер приколол к белому картону еще одну высушеную бабочку.

Колыбельная для Гранца-младшего.
Поскольку исполнялась в моем лице, то содержит тонкие намеки на неприличные толстые обстоятельства.

Спи, Крошка Гранци, усни, в Лас Ночес погасли огни.
Фраксьоны уснули в пустыне, Айзен-сама храпит на перине.
Привароны уснули в подвале, а Эспада - в зале собраний.
Дрыхнет с Мэносом Гин Ичимару, с Комамурою Тоусен по-пьяну.
И свернувшись в калачик, бычок уполз к Гриммджоу спать под бочек.
Огурцами измазав лицо, Шиффер Улька спать улегсО.
И шумя как раздолбаный танк, на подушках спит сволочь - Старк,
Только Холля ночами не спит, отхентаить его (в смысле Старка) норовит.
Нноитора в фикУса кусте Неллиел караулит во сне.
А в далеких ласночевских недрах развращает пробирка двух негров.
Спи, крошка Гранци, усни. В Лас Ночес погасли огни.

Общепризнаным фактом в Лас Ночес были каблуки Джируги. Факт этот был зубодробительный и костеломательный, и успешно спорить с ним могли только вышестоящие по званию Эспады, тройка беглых капитанов и Неллиел. К сожалению, тяжелые двери в этот короткий список не входили и всегда очень громко и жалобно ударялись о стены, когда им приходилось встречаться с каблуками. В этот раз грохот камня о камень сопровождался позвякиванием тончайшего фарфорового чайничка, чашечки и тарелки риса с какой-то неизвестной науке рыбой. Все эти в несомненной степени творения искусства были крайне аккуратно составлены на подносике, который не менее неаккуратно сжимал в костлявых пальцах пятый Эспада. Естественная для тощей морды кривая широкая улыбка была заменена на недовольную полу-осклабившуюся гриммасу.
-Йо, - без какого-либо энтузиазизма поприветствовал Нноитра Орихиме, которая испуганно прижалась к подлокотнику дивана и смотрела на нежданного гостя круглыми глазами. - Что вылупила... - Джируга вспомнил, что Ичимару настоятельно велел ему вести себя вежливо с дамой и при этом недвусмысленно поблескивал Шинсо из-под кимоно, - ... очи свои прекрасные? - Наконец выдал он после секундных мучений. Что-то подобное он как-то вычитал в одном из любовных романчиков, которые с определенной периодичностью поставлялись из Каракуры прямиком к Неллиел. Одершванк с Халибел очень горячо однажды этот романчик обсуждали, вот Нноитре и стало любопытно, что же их так могло заинтересовать. С тех пор он регулярно, раз в неделю, втихоря таскал тоненькие книжонки от бывшей третьей и изучал их от корки до корки под падушкой. Так или иначе молчание затянулось. Шокированная подменной Улькиорры Орихиме не знала, что сказать незнакомому ей типу, а незнакомый тип не знал как надо бы разговаривать с девушками.
-Ну... - пятый переступил с ноги на ногу и почесал острым носом сапога свою голень. - Я тебе, типа, ужин принес, - пробормотал он неразборчиво, с громким лязгом поставив подносик на стекляный столик и убийственно посмотрев на рыжую. Ты неуверенно поерзала и робко поинтересовалась.
-А куда подевался Улькиорра-сан?
-Я тебе не справочное бюро, чтобы все знать! - рявкнул арранкар, но тут же поумерил свой пыл, заметив выражение лица пленицы и небольшие скопления влаги в уголках огромных глаз. Щас, сцука, заревет. Нноитра натянуто улыбнулся, но, похоже, положение это не спасло. И тогда пустой решил, что пора действовать более сурово. - Нечего тут нюни развешивать! Я не слезы твои утирать пришел, а кормить тебя. Разом взяла и съела все! - потребовалось не мало усилий, чтобы не треснуть кулаком по столику, который, без сомнений, развалился бы вместе с подносом, фарфором и ужином. Но последовавшая реакция девушки оказалась весьма неожиданной. Слезы исчезли, и она посуровела.
-Скажите, вам нравятся бабочки? - спросила Иноэ таким тоном, словно речь шла о делении ядра атома.
-Э... Ну... - Джируга в глубокой задумчивости почесал затылок, не зная что бы ему ответить. Вживую он видел только одну бабочку и относился к ней весьма отрицательно. Причем этот представитель чешуйчатокрылых был размером больше полутора метров, носил очки и состоял в родстве с быком. Связи между этими двумя животными пятый не улавливал, но предпочитал данный вопрос не поднимать. - Да? - рискнул соврать.
-А вы знаете... - и понеслось. Не прошло и полуминуты, как Нноитра сидел на полу и, понимающе кивая головой, слушал безостоновочную болтовню Орихиме о бабочках и прочих представителях семейства членистоногих. При этом принцесса успевала лопать рис и обильно запивать его чаем. Когда речь зашла о каких-то мушках, питающихся трупным мясом, Джируга прочно утвердился во мнении, что пора сместить Шиффера с должности следящего за рыжей дамочкой и занять эту должность самому.

Ужаснейший день моей тихой жизни среди песков Уэко Мундо настал. Моя великолепная, неповторимая, идеальная белоснежная улыбка больше таковой не является. А все Гриммджоу со своим "Хочешь свеженького хлебушка?"

Я готов был согласиться на Теслу и Заэля Апорро. Я готов был согласиться даже на Неллиел. И мог согласиться на Зараки, если меня очень хорошо попросить. Даже Аарониеро не казался чем-то слишком безумным. Но потом я встретил последнего квинси. Мелкого и наглого. И я понял, как глубоко заблуждался в жизни, когда это создание с радостным писком умиления кинулось на мои натруженные плечи...

Тесла...
Белобрысый дурак. Сперва посмел меня ослушаться, решил сыграть в героя. Куда тебе тягаться с капитаном, Тесла? Что ты о себе возомнил? Ты всего лишь жалкая ничтожная фракция. У тебя кровь мэносов гранде на губах не обсохла, а ты уже строишь из себя могучего арранкара. Слабый, беспомощный, маленький Тесла. Никогда ты меня не слушаешься, все стараешься делать как лучше. А в итоге получается как обычно. Какие глупые стремления помочь своему хозяину. Я не безрукий, Тесла, у меня целых шесть рук, чтобы вырвать ими первое место и право на жизнь. Я могу и сам справиться со своими делами, без твоей бессмысленной помощи.
Или тебя нравиться лежать в крови и глотать песок? Нравиться ли тебе это синее искуственное небо, которое придумал Повелитель в нашем мире, где отродясь не было и луча солнца? Оно такое же яркое, как и та дурацкая полоска у тебя на щеке. Сотри ее и перестань быть ребенком. Если хочешь стать толковым арранкаром, то вырасти сперва.
Да, сперва ты меня ослушался, Тесла. А теперь рыдаешь. Смотришь на меня и рыдаешь, словно твоя соль может чем-то помочь. Плакса. Как только я взял тебя себе во фракции? Такую мямлю. Самое бесполезное создание во всем Уэко Мундо. Ну что, что ты ревешь? Тесла? Пракрати, это приказ. Я здесь. Совсем рядом. То, что я вспорот пополам, это все мелочи жизни, не стоит обращать на них внимания. Успокойся, моя фракция... твой хозяин никуда не уйдет...
Как я тебя такого беспомощного брошу одного?

Как известно наверняка очень многим, во время спаривания богомолов самка в 98 случаях из 100 поедает самца (с головы), чтобы обеспечить необходимыми веществами своих будущих детенышей.

И после этого кто-то еще удивляетя, почему я ненавижу женщин. Особенно сильных женщин.
Природный инстинкт самосохранения.

О несправедливая карма!
Считается, что раз ты брутальный, одноглазый тип с зубастой улыбкой от уха до уха, отсутствием вкуса и внешне похож на гибрид фонарного столба и вешалки, то сразу в глазах окружающих ты становишься аморальным уродом с полным отсутствием нравственности. И никто даже не задумается на мнгновенье, что под этой жуткой внешностью скрывается хрупкая и ранимая душа, душа творца и поэта, требующая самовыражения и понимания. (Вспомнить хотябы как Нелл меня ранила своей холодностью. Ох как ранила! Чуть не пришиб с горя дуру. Самовыразился, называется.)
Так вот, людей и пустых, да и шинигами в принципе, таких нет. Никто не верит в девственную чистоту моего Я, вынужденного скрываться в этом ужасном мире под маской жестокости и безразличия...

За что мне остается только людей этих поздравить и пожать их мужественные руки и лапы. А потом выдрать их по самый позвоночник!

А на стене висел плакат два на два мерта, потрепанный, истыканный дротиками и измазанный кровищей. Сквозь эти декораторские элементы едва различался портрет Неллиел Ту Одершванк и подпись в правом нижнем углу корявеньким подчерком: "Нел - Коза." Он превносил яркость и разнообразие в монотонную и бедную обстановку комнатушки, в которой, судя по толстому слою пылищи в углах, или обитали очень редко, или ленились наводить порядок последние пару десятелетий.
Да и разве эти четыре голые (хорошо, почти голые) стены можно назвать уютным домом? Нееет. Это так, для временного пользования, когда рана в пол-брюха и на песке ее заращивать неприятно. А вот пустыня - это другое дело. Дом именно там - под низким черным небом и наглым вечным месяцем, который из зависти повторяет форму моих рогов.