для tory_forever, с днём рождения! (:

У скрипача была скрипка синего дерева и нить жемчужных бус. Он жил на последнем этаже небольшого домика с большим балконом и по вечерам любил сидеть на скамейке, которая неведомо откуда там взялась, будто бы ветер принёс. Там были горшки с цветами, каменный пол, как на улице, и в довершение всего стоял обыкновенный уличный фонарь со светом цвета жёлтого леденца. Скрипачу нравилось думать, что когда-то этот балкон был частью какой-нибудь старой улицы, где прохаживались важные господа и семенили на премьеру очередного спектакля великосветские барышни... да нет же. Никуда они не семенили, потому что по этой улице курсировала самая настоящая карета с запряжёнными в неё лошадьми цвета орехов. По этой самой улице когда-то давным-давно разносился шорох вечерних платьев, стук копыт и цоканье туфель, по камушкам мостовой некогда стучали капли дождя, натягиваясь, словно струны, и если взять в руки смычок...

У музыканта жил большой пушистый рыжий кот, почти чеширский, только разговаривать не умел. Кота звали Роберто, и он любил лакать подслащенное молоко из блюдца и сидеть на перилах балкона, жмурясь от солнечных лучей по утрам и щурясь от света фонаря вечером и ночью. Как каждый уважающий себя кот, Роберто признавал только дневной сон, к чему и приучил своего хозяина, скрипача.
В спальне стоял старый чёрный рояль. Если не приглядываться, его вряд ли можно было бы разглядеть под кучей всяких побрякушек, обрывков газет и гофрированной бумаги; раз в неделю, когда зажигался фонарь и первые звёзды озаряли своим сиянием чернильно-синее небо, музыкант садился на потрёпанный пуфик у рояля, открывал крышку, делал какой-то совершенно неуловимый и оттого кажущийся волшебным жест, и тихая сначала музыка наполняла комнату, выливалась из окон, вытекала через замочную скважину на балкон, на улицу, на новые мостовые, окутывала мягким сиянием деревья, заставляя каждый листик светиться изнутри, и превращала обычных спешащих по своим серым делам горожан в жителей прошлого века, когда балкон был ещё частью улицы... Музыка кружила их, уносила печальные мысли прочь.
К полночи Роберто, нарочито неуклюже передвигая лапы, спускался на улицу, садился у входной двери и наблюдал за пританцовывающими в такт музыке людьми. Его ярко и неожиданно голубые глаза мерцали в темноте, а тихое урчание сопровождало каждого прошедшего мимо, пока он не достигал конца улицы. Тогда музыкант закрывал крышку рояля, нашаривал в кипе газет нить жемчужных бус и выходил на балкон. Резким движением он разрывал нить и бусины, вопреки всем известным законам мира, взмывали вверх, цепляясь за ветви высоких деревьев, мерцая в леденцовом свете фонаря, утопали в тёплом вязком ночном небе...

Ближе к вечеру музыкант и кот любили пить чуть остывший чай: скрипач медленно потягивал его из небольшой пиалы, а кот лакал из бирюзового блюдца, довольно мурлыча. Если день выдавался жарким, цветы в горшках чуть подсыхали, а фонарь не хотел загораться, скрипач немного хмурился и перешёптывался с Роберто, который сидел у него на коленях, в кресло-качалке. Тогда музыкант задумывался, рассеяно выводил в воздухе длинными тонкими пальцами замысловатые узоры, вставал с кресла, почти не обращая внимания на кота, быстрыми резкими движениями брал в руки смычок, стоящий в одном из углов комнаты, раскрывал нараспашку дверь комнаты и выходил на балкон. Там он продолжал рисовать в воздухе смычком и руками, пока первые капли стремительного дождя не застучат по камешкам старой мостовой, пока цветы не закроют свои бутоны, чтобы защититься от ливня, пока пара капель не упадёт прямо в его широко открытые глаза...
Струи дождя превращались в крепкие прозрачные струны, натягиваясь от солнечного света, который пробивался из-за туч. Скрипкой служило само небо, и, немного поразмыслив, скрипач проводил по дождевым струнам смычком, извлекая невероятной красоты звуки, звуки небесной скрипки...