Помнить не только о смерти, но и о том,
Что жизнь бесконечна пусть даже в мерцанье минутном.
Выше зари возвышается ясно очерченный дом,
Ясно очерченный дом в некрасивом и мутном

Воздухе слов и асфальта, и едет трамвай,
В нём всего два пассажира, водитель и сонный кондуктор.
Азбука длинного воздуха, я тебя не понимай,
Я тебя не понимаю. Всё было как будто,

Будто бы всё. Дребезжанье. Сиденье. Стекло.
Криво оторванный и несчастливый билетик.
Хоть бы негромкое счастье всё так же цвело,
Хоть бы жена, и зарплата, и кошка на свете.

Высится здание выше московской зари,
Выше тугих дирижаблей и детского взгляда,
Только мне кажется, в нём (а я не был внутри)
Лестниц не надо, и лифта, пожалуй, не надо.

В нём (я уверен) толстый усатый вахтер
Вяло листает вечную липкую книжку,
Но (я уверен) взгляд деловит и остёр,
Чуть что не то: опознает, запомнит, запишет,

И не проскочишь. Ни лестниц, ни лифта, одна
Ясно очерченная на повороте громада.
Всё, повернули. Башня уже не видна.
Помни о смерти. Большего здесь и не надо.

(Андрей Гришаев)