Квадрат окна сутул и неприветлив,
И меркнет серый свет безликих туч.
Скрипят внизу расшатанные петли
В облупленном подъезде. Вездесущ,

Осенний ветер вымывает скоро
Из глаз усталых лета кутерьму,
И прекращает внутренние споры
В вопросах бесконечных, почему

Была мне радость жизни так желанна,
И неизбежна, как февральский грипп,
А ныне, как тряпье в пыли чулана
Она забыта. Неотвязный скрип

Двери подъезда стал уже привычным,
Как нотный стан бессмысленности дней,
Текущих в ритме сельском и столичном –
Везде одно и тоже: кто сильней,

Тот хапает, крича: «Держите вора!»,
И на горбу чужом въезжает в рай,
О "добром государстве" разговоры -
Для слабых, пусть цепляются за край,

Воротит от нормальности обмана;
Замена злость душевному огню...
Я, вопреки всему, сейчас вот встану,
Спущусь, и дверь подъезда починю.

Один человек
В комнате маленькой,
А за тёмным окошком -
Только вьюга и ночь.
Молчит человек:
У двери валенки,
Нет даже кошки.
В другом городе дочь,
Сына короток век -
Был убит на войне. Где-то там,
Где нужны были сила
И кровь. Он служил.
Вздохнул человек;
"Мне отмщение, и аз воздам..."
А она ждала и любила...
Любовь. Эх, не жил!
Не спит человек,
Вьюга за окном бесится,
Фотографий Пангея:
Тает в руках желтизна.
Память - это побег;
Снова там с нею встретиться,
Быть мудрее, сильнее...
Не вернуть тебя, дева-весна.
Бубнит человек,
Вспоминая и радуясь,
И жалея, и плача,
И веря - всё было не зря;
Нет, совсем не поблек
Лиц любимых межзвёздный вальс;
Только так, не иначе.
Не увидел - взметнулась заря,
Ослепителен снег,
В небесах светоносных
Тонет город, метели
Успокоилась злая волна...
Один человек
Умер утром морозным
В холодной постели,
Дорогие шепча имена.

Призывен флот дворцов и шапок;
Сезон крапивы на меду.
Стекаю вниз, нашарил тапок
И в тамбур покурить иду.

Куда-то в бездну абсолюта
Под «радио-маяк» Сургута
Уплыл гренландский кит-вокзал,
И, слово-за-слово, сказал
Мужик усатый полсталетний,
Что в Хантах* заперли последний
Общедоступный туалет:
- Ворьё одно, раденья нет!
Лишь баксы, не законы в силе,-
- Давно б по золоту ходили…
Прибой-желвак в граниты скул,
А то – сортир не поделили!
И сплюнул в межвагонный гул.

А я же вспомню: год от года
Пересекал простор Руси,
Что стало в облике народа?
Полегче что-нибудь спроси;
Полузнакомые все лица,
Да знать, за что бы зацепиться:
У всех свой промысел. Хотя,
Века назад, и век спустя,
Мы все одно. Забыли просто.
За суетой, в «болезнях роста»,
Что от церквушки до погоста
Нам только кажется, что мы
Не слышим гОлоса, шумы
Принявши за живое слово,
За откровенье – бред больного,
Слух напрягая от тоски.
Где голос наш? Ведь мы близки,
Как отголоски песни спетой;
Без дел больших и без войны
Разделены, как шатуны,
Не нагулявшие за лето.

Мы все отсюда. В этих рощах
Становимся добрей и проще,
И любим, день отдав труду,
Пить чай с малиной во саду,
В ладони ж после ночи сладкой
Размяв полынь и лебеду
О чём-то думаем украдкой,
С самим собою не в ладу…

Мелькают семечки околиц,
Вокзальчиков белёный хмель,
А среди улицы – колодец,
Один на всех, чей «журавель»
Вдогонку машет мне со смыслом –
До скорой встречи… я вернусь,
Запомню мостик коромыслом,
И как под ним плескался гусь,
Пружиня шею своенравно,
Овраг, в нём вроде так недавно
Молчали дружные снега,
И речки чистой берега,
Где омуты чреваты сомом,
Грунтовка стелется под домом,
Чтоб вольно убежать в поля,
Обняв седые тополя,
Что ждут в неслышимой беседе
С берёзами ветров и гроз,
Девчонка на велосипеде
В метаньи выгоревших кос
Несётся всё туда, в поля же,
Чтоб с небом глаз голубизну -
На плач… Язык коровий ляжет
Июльской ночи, и ко сну
Устало отойдут деревни;
И лунный заяц, не спеши,
Калач на звёздочки кроши
Покойней, глуше, однодневней;
Беззлобен сумрак, спите, певни,
Озёра, утки, камыши.

И я усну. И буду видеть
Как каждый русский человек,
Кого обрадовать, обидеть
Я смог за свой беспутный век,
И трав цветенье буйных, сорных
Необходимости опричь,
И красоту небес просторных,
И башенок водонапорных
Пожарно рдеющий кирпич.

*северное диалектное название Ханты-Мансийска.