Я встретил Жанну у фонтана
Одним погожим летним днём.
Лишь только взгляд – на сердце рана.
Вокруг толпа, но мы вдвоём –

Я позабыл про всё на свете
И утонул в копне волос,
Попал мальчишкой в её сети –
Спасите наши души, СОС!

А Жанна, стоя на фонтане
Всё тем же жарким летним днём
Звонила с сотового маме:
«Сдала-сдала, подружку ждём…»

О, что за голос, что за нимфа!
Её за век мне не забыть –
Аж закипает в жилах лимфа!
Я весь горю, мне не остыть!

И Жанна, стоя у фонтана
Вдруг посмотрела на меня…
Но тут же отвернулась Жанна,
Мол, не хватало и тебя…

И я упал, как оглушённый,
Разорвалось что-то в груди!
Распотрошенный и никчемный…
Уйди! Уйди и не нуди!

…Стояла Жанна у фонтана
Уж слишком знойным летним днём,
На сердце трепетала рана…
Ах, почему мы не вдвоём?!

Ворон

Как-то в полночь, в час угрюмый,
полный тягостною думой,
Над старинными томами
я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, -
вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался –
постучался в дверь ко мне.
"Это, верно, - прошептал я, -
гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне".

Ясно помню... Ожиданье...
Поздней осени рыданья...
И в камине очертанья
тускло тлеющих углей...
О, как жаждал я рассвета,
как я тщетно ждал ответа
На страданье без привета,
на вопрос о ней, о ней –
О Леноре, что блистала
ярче всех земных огней, -
О светиле прежних дней.

И завес пурпурных трепет
издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший
темным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя,
встал я с места, повторяя:
"Это только гость, блуждая,
постучался в дверь ко мне,
Поздний гость приюта просит
в полуночной тишине –
Гость стучится в дверь ко мне".

"Подавив свои сомненья,
победивши опасенья,
Я сказал: "Не осудите
замедленья моего!
Этой полночью ненастной
я вздремнул, - и стук неясный
Слишком тих был, стук неясный, -
и не слышал я его,
Я не слышал..." Тут раскрыл я
дверь жилища моего:
Тьма - и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный,
и стоял я изумленный,
Снам отдавшись, недоступным
на земле ни для кого;
Но как прежде ночь молчала,
тьма душе не отвечала,
Лишь - "Ленора!" – прозвучало
имя солнца моего, -
Это я шепнул, и эхо
повторило вновь его, -
Эхо - больше ничего.


Вновь я в комнату вернулся –
обернулся - содрогнулся, -
Стук раздался, но слышнее,
чем звучал он до того.
"Верно, что-нибудь сломилось,
что-нибудь пошевелилось,
Там, за ставнями, забилось
у окошка моего,
Это - ветер, - усмирю я
трепет сердца моего, -
Ветер - больше ничего".

Я толкнул окно с решеткой, -
тотчас важною походкой
Из-за ставней вышел Ворон,
гордый Ворон старых дней,
Не склонился он учтиво,
но, как лорд, вошел спесиво
И, взмахнув крылом лениво,
в пышной важности своей
Он взлетел на бюст Паллады,
что над дверью был моей,
Он взлетел - и сел над ней.

От печали я очнулся
и невольно усмехнулся,
Видя важность этой птицы,
жившей долгие года.
"Твой хохол ощипан славно,
и глядишь ты презабавно, -
Я промолвил, - но скажи мне:
в царстве тьмы, где ночь всегда,
Как ты звался, гордый Ворон,
там, где ночь царит всегда?"
Молвил Ворон: "Никогда".

Птица ясно отвечала,
и хоть смысла было мало.
Подивился я всем сердцем
на ответ ее тогда.
Да и кто не подивится,
кто с такой мечтой сроднится,
Кто поверить согласится,
чтобы где-нибудь, когда –
Сел над дверью говорящий
без запинки, без труда
Ворон с кличкой: "Никогда".

И взирая так сурово,
лишь одно твердил он слово,
Точно всю он душу вылил
в этом слове "Никогда",
И крылами не взмахнул он,
и пером не шевельнул он, -
Я шепнул: "Друзья сокрылись
вот уж многие года,
Завтра он меня покинет,
как надежды, навсегда".
Ворон молвил: "Никогда".


Услыхав ответ удачный,
вздрогнул я в тревоге мрачной.
"Верно, был он, - я подумал, -
у того, чья жизнь - Беда,
У страдальца, чьи мученья
возрастали, как теченье
Рек весной, чье отреченье
от Надежды навсегда
В песне вылилось о счастьи,
что, погибнув навсегда,
Вновь не вспыхнет никогда".

Но, от скорби отдыхая,
улыбаясь и вздыхая,
Кресло я свое придвинул
против Ворона тогда,
И, склонясь на бархат нежный,
я фантазии безбрежной
Отдался душой мятежной:
"Это - Ворон, Ворон, да.
Но о чем твердит зловещий
этим черным "Никогда",
Страшным криком: "Никогда".

Я сидел, догадок полный
и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мне сердце,
как огнистая звезда,
И с печалью запоздалой
головой своей усталой
Я прильнул к подушке алой,
и подумал я тогда:
Я - один, на бархат алый –
та, кого любил всегда,
Не прильнет уж никогда.

Но постой: вокруг темнеет,
и как будто кто-то веет, -
То с кадильницей небесной
серафим пришел сюда?
В миг неясный упоенья
я вскричал: "Прости, мученье,
Это бог послал забвенье
о Леноре навсегда, -
Пей, о, пей скорей забвенье
о Леноре навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И вскричал я в скорби страстной:
"Птица ты - иль дух ужасный,
Искусителем ли послан,
иль грозой прибит сюда, -
Ты пророк неустрашимый!
В край печальный, нелюдимый,
В край, Тоскою одержимый,
ты пришел ко мне сюда!
О, скажи, найду ль забвенье, -
я молю, скажи, когда?"
Каркнул Ворон: "Никогда".



"Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "
Птица ты - иль дух зловещий,
Этим небом, что над нами, -
богом, скрытым навсегда, -
Заклинаю, умоляя,
мне сказать - в пределах Рая
Мне откроется ль святая,
что средь ангелов всегда,
Та, которую Ленорой
в небесах зовут всегда?"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И воскликнул я, вставая:
"Прочь отсюда, птица злая!
Ты из царства тьмы и бури, -
уходи опять туда,
Не хочу я лжи позорной,
лжи, как эти перья, черной,
Удались же, дух упорный!
Быть хочу - один всегда!
Вынь свой жесткий клюв из сердца
моего, где скорбь - всегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И сидит, сидит зловещий
Ворон черный, Ворон вещий,
С бюста бледного Паллады
не умчится никуда.
Он глядит, уединенный,
точно Демон полусонный,
Свет струится, тень ложится, -
на полу дрожит всегда.
И душа моя из тени,
что волнуется всегда.
Не восстанет - никогда!

А вы не слыхали про Серёгу Ежелева? Это довольно странная история и, возможно, просто выдумка, но многие считают, что так и было на самом деле. Дело было несколько лет назад. Хороший был парень, жизнь которого только начиналась – он закончил институт, причём очень даже не плохо, на работе ему пророчили большое будущее, да и жениться собирался в скором времени. Но вот взял и вдруг просто исчез – без следа, просто пропал. Родные его, конечно, искали, долго, но всё без толку. А произошло вот что…
Незадолго до своего исчезновения Серёга съездил к берегам Амазонки. Он вообще любил всякие походы - частенько пропадал на всевозможных раскопках, фестивалях, да и просто подмосковные леса были им обхожены вдоль и поперёк. Но самой большой его мечтой были дикие экзотические леса – разбить лагерь посреди древних американских джунглей, провести ночь среди их странных обитателей и , так сказать, прикоснуться к вечности, взобравшись на какую-нибудь «зиккуратину» - одно время его голова была занята только этим и ни чем больше. И вот его мечта сбылась – поход в области бразильского Манауса по берегам Амазонки. Мечта этого прирождённого бродяги наконец исполнилась: пёстрые американские джунгли, диковинные животные и древние тайны похороненные в развалинах индейских городов.
Когда он вернулся, то, задыхаясь от восторга, взахлёб, рассказывал про душные леса, пугающие своими обитателями по ночам и поражающие воображение красотами днём. А любимой его историей была про то, как где-то в устье Мадейры, он, оторвавшись от группы, бродил среди поросших лианами и «прочей местной флорой» развалин какой-то древней пирамиды, или храма, и откуда ни возьмись вылез какой-то дед, по-видимому желая прогнать непрошенного гостя.
- Дед был, судя по внешности, такой же древний – рассказывал он – как и те развали. Видели бы вы, как забавно он что-то орал и размахивал какой-то клюкой! Я даже не сразу понял, что ему надо. Потом он начал тыкать меня своей палкой и смешно шипеть – еле сдерживая себя от хохота, я поспешил убраться.
В общем, поездочка удалась. Также Серёга ,как ни странно, был несказанно рад, когда, вскоре, слёг с большой температурой – даже бредил. Тогда врачи сказали, что это тропическая лихорадка и бояться нечего. Вообще, это не редкость – европейцу особенно легко подцепить в экваториальных широтах что-то подобное. Он утверждал, что это делает его настоящим путешественником! Почему-то Серёга так считал. Совсем скоро он «встал на ноги», как говориться.
Но спустя где-то с неделю после болезни, друзья и близкие слышали от него, что этот лихорадочный бред всё ещё продолжается.
- Ну, как бред? – говорил Серёга – Точнее, сон…Мне постоянно сниться один и тот же сон, который снился во время болезни…тревожный такой…будто я иду по джунглям, и вдруг на меня откуда ни возьмись напрыгивает огромный паук, а дальше по-разному – иногда он медленно обматывает меня паутиной, иногда начинает пожирать прям так, но обычно я просыпаюсь раньше, когда его гадкая морда капает на меня слюнями…прям на лицо…
И хотя сон Серёге снился довольно часто, он не предавал ему особого значения, говорил, что это последствия лихорадки. А чуть позже снова слёг с огромной температурой. Все посчитали, что он просто ещё не до конца вылечился. Но странная получилась лихорадка – через какое-то время у него стал раздуваться живот. Районный врач установил, что это скорее всего какая-то аллергическая реакция. По крайней мере, при пальпации особых болей не возникало.
Так в бреду пролежал он где-то недели две, жар всё не спадал. Иногда становилось легче, и казалось, что он идёт на поправку, но вскоре его вновь накрывало…и всё время снился этот сон. Говорят, Серёга уже всё время им бредил. И вот, в одно утро всё прекратилось – температура спала, бред прошёл. Серёга уже мог сам передвигаться по дому, хотя ещё был очень слаб. Его мать, не отходившая последнее время от его постели, постоянно будучи наготове, если что, решилась оставить сына на какое-то время и уехала на работу. Может стоило ещё побыть с сыном, но Сергей убедил её, что всё в порядке и, если что, он позвонит.
Оставшись один, он спокойно позавтракал и улёгся на диване смотреть телевизор, как вдруг его скрутил острый приступ боли в животе.
Боль была на столько сильная, что спёрло дыхание и он не мог и звука издать. Внезапно, он испытал сильнейшее чувство тошноты. К горлу подкатывало резко, рывками. Эти спазмы отдавали сильнейшей острой болью в желудке. Кружилась голова, в ушах звенело. Бедолагу охватил жуткий озноб. Кое-как добравшись до уборной, Серёга бухнулся на колени перед ванной и подставил голову под струю воды. Ничего не помогало – дикая боль, безудержная дрожь и головокружение. У парня помутнело в глазах, и он потерял сознание…
Ещё мгновение, и он вновь пришёл в себя, но лишь только от того, что дышать стало не чем. Серёга из последних сил резко выдавил из себя остатки воздуха и жадно вдохнул, скрючившись на полу. Боль в животе значительно усилилась и теперь жгла всё тело. Остатки измождённого адскими муками сознания ощутили мерзкий зуд по всему телу. Серёга приоткрыл глаза и сам не заметил, как вскочил на колени, шокированный невообразимым ужасом – его тело было охвачено сотнями мелких паучков, копошившихся в складках одежды, разбегающихся по его коже и полу ванной комнаты в разные стороны. Особо крупные впивались своими жвалами в его кожу. Он попытался смахнуть насекомых, совершая судорожные движения руками, но внезапно подступило к горлу, и он опёрся руками в пол. Жгучий спазм в желудке – и изо рта посыпались пауки. Охваченный ужасом Сергей попытался закричать, но тут его живот лопнул, не выдержав давления изнутри – и по полу разбежались пауки. Испуская дух он сходил с ума от ужаса, наблюдая как полчище мелких членистоногих копошиться в луже его крови и всё прибывает и прибывает из него на этот свет. Он умер, глядя на видевшиеся ему мерзкие жевала огромного паука, который так часто ему снился.
Вернувшись домой родные не обнаружили никаких следов своего сына – это полчище голодных тварей сожрали даже одежду, в которой был Серёга, даже следы крови подчистили, а затем разбежались по вентиляционным шахтам и водопроводным трубам, переваривая его останки…

Произведение Аннушки Ласки - мне очень понравилось)

"А – антимонопольная антикризисная кошка агрессивно атакует Австралию – акулы, акулы! – активно алкает ативы.
Б – бузит, будоражит бревно кошкино, бритый бок болит, бродит баклажка блаженно. Будда, Будда! Буду Буддой в будущем – кошка бредит бодростью и будоражит, про буждаясь.
В – волна за волной – кошка валит в Ватикан! Вальяжно и важно влачит внутренности и внешности. Валаам! Волам – внимание! Ври: волны вертикальны!
Г – Гребет гондола по Гвадалквивиру. Главное – гадать: где, где? Кошка говорит: «Грядет Гаутама!» Голова гудит по Геспериду…
Д – дхьяна - дыхание кошкино. Довольно дирижировать! Кошка, доблесть в драке! Дао и дзен – достоверная доблесть!
Е – ерши, ежи – есть или ересь? Кошкина епархия еле-еле елеем естествует. Естественно, ежи егозят.
Ё – ёлы-палы, ёлки кошкины ёкнули. Кошка ёжится.
Ж – живота жирного жало. Не кошка – жаба. Жмурится, жмется. Живется жарко кошке, жалуется на жито.
З – зима. Злая кошка к звонкому зимородку золовку засылает. Золовка – ни зола, ни золото. Зовешь зорю – зоркие звери зыркают.
И – иволгой игривой кошка ибиса интригует. «Игра, игра!» - ипостась Икара. Иркутск изобилует ивами. Кошка истово испрашивает избавления.
Й – Йошкар-Ола, йод, йота – икота. Кошка, йоххохори!
К – Киев – королевской кошки клетка. Колымаги, колбасы и колбы, кожи и ковры… Коварно Киевское княжество – крематории и кабинеты кругом.
Л – лень, лев, лань… Кошка лелеет лапку – ловчая левая. Любит ловить ласточек и личинок. Ласточки – листочки ловкие, личинки – лучше ловятся.
М – муть и мусор. Мнение кошки – мало, мало! Мы можем многое! Миры и маски – мотивы и мнимости! Мять кошку, может и муркнет.
Н – Нижний Новгород – наряды и небеса! Нравится кошке Нижний. «Норы норкой настелю», - намечает. Ан нет, нары! Нерпа нырнула наверняка.
О – оживает кошка, оглядывается. Оказалась в Омске. Орава омулей! Кошка охотится, оголодала.
П – парковка парадная. Патрол и Петродворец. Парад, а кошка – предводитель! Получает подарки и плюет на правила.
Р – рост кошки рядный. Ровно и радостно, рывком реет. Ржет Рыжий, кошка рысью, рысью на Рыжем.
С – степень страдания и сопротивления соизмерима. Кошка – соперница столицы. Соловьи солят суп и на суку стелют солому. Страсть! Совесть кошке советует: «Слезь, а то - слезы».
Т – творит кошка трапезу в Твери. Таверна – та еще. Талант у кошки – топит траулер. Товар кошкин - торий и торичелева топь.
У – ушла кошка, уши успели уведомить. Усмань уже. Указал удобно удод: уить, уить. Улет, уезд, успех: уехать и успеть.
Ф – факир в факел – фууу! Кошка фиолетовая. Фломастеры – формы формальные, а фисташки – феерия.
Х – характер у кошки, да. Харьков хорош. Хромой хорек хитрый: хвать кошку и хавать.
Ц – «Цыц!» Кошкины царапки – цык! Цацки цапнули. Цыганская цапля – эта кошка. Ценит царица цацу цырковую.
Ч – членство в частях чеснЫх – часть чувства кошкиного. Чваниться кошка, чинИтся. Чудо чапараля!
Ш – шестая - шустрая. Шебуршит шиншилловым шабашем. Шумно, шоколадно кошка шепчет: «Ах, Шеба, Шеба… Шишки шей и шашки»
Щ – щупленька кошка щиплет щегла для щец.
Э – Элиста – это этажи и экипажи. Элегия кошкина эротична и экономна. Экология? Экая этика.
Ю – Юг, юрта, ют. Кошкина юность юркнула с юмором к юннатам.
Я – ясное, январское явление… Яркая кошка с Язоном в ялике. Yax… yandex… "

Толик и Вадим вышли из подъезда и оба поморщились от резко ударившего в глаза весеннего солнца. Вадим закурил, и они быстрым шагом направились к автобусной остановке. Это были типичные футбольные болельщики лет двадцати, не пропускавшие ни одного матча московского «Спартака» – ни домашнего, ни выездного. Сегодня как раз «красно-белые» играли с «Локомотивом» на Черкизовской. Туда-то сейчас и лежал путь.
- На чём поедем? – спросил Толик.
- На автобусе. Или ты у нас в мажоры подался?
- Не, ну на маршрутке быстрее, а нам ещё Лысого подхватить надо.
- В топку Лысого – подытожил Вадим – Сам доберётся…лошара мелкая.
Автобус уже ждал у остановки. Пока бабки неторопливо набивались в салон через переднюю дверь, Толик посредством грубой физической силы раздвинул дверцы автобуса, и парни ловко заскочили внутрь. Водила проорал им что-то из кабины, на что Вадим продемонстрировал в его сторону средний палец.
- В горы! – добавил к жесту друга Толик. Что Толик, что Вадим, знали, что он не станет выступать по ряду причин: водительский график, «не та» национальность и просто здравый смысл.
Вадим уселся на свободное место, а Толик встал рядом и достал банку пива. До матча оставалось ещё два часа.
- Чё, сегодня буза будет какая, незнаешь?
- Ща приедем, у Лося спросим…или у Кирилла.
- Чё-то Кирюху давно не было видно…
- А он, говорят, к себе в Чуркистан съёбывал, к бабке. Сегодня должен присутствовать.
Вскоре, автобус подкатил к метро. Парни сошли и встали у лестницы в переход покурить.
- Бля, какие же они ушлёпки – сказал Толик, кивнув в сторону трёх «хачей», которые шли к метро и просто-таки мозолили глазами двух, наряженных в «хулиганские розы», друзей. – Как по одному, так язык в жопу, а как толпой, так борзые…
- Чё вылупился?! – выпалил Вадим, когда те подошёл ближе.
- Эээ, давно в ебала не палучал? – ответил, видимо, самый смелый.
Вадим, не долго думая, со всего маху и заехал ему по физиономии, чего тот явно не ожидал и надеялся хотя бы поговорить для начала.
- По коням! – крикнул Толик, и оба скрылись в стенах московского метрополитена, пока другие двое не опомнились.
Они ловко перемахнули через турникеты, презрев свист назойливой, но безобидной контролёрши и влетели в вагон. Ментов в метро было много – крупный матч, всё-таки – но на них никто не обратил внимания. Оба было довольны этим проишествием.
- Вот тебе обязательно было? – тяжело дыша, с восторгом спросил Толик друга.
- Кто-мы-кто-мы-кто-мы?! – крикнул в ответ Вадим
- Мясо! Мясо! Мясо! – подхватил Толик, а потом дружелюбно сбил кепку с его бритой наголо головы – Придурок…
Они мигом долетели до кольцевой. Перейдя на Таганскую им повстречалось крупное сборище враждебно настроеных «паравозников». Со своими эти двое собирались на комсомольской, так что сейчас могли огрести по полной программе ещё до матча. Решив не рисковать целостностью организма, Вадим предложил «поехать на следующем» - так и сделали. До места встречи добрались без проблем.
- Опа-опа-опа! – подскочил к одному из своих Толик, шутливо пиная его в бока кулаками – Как она, Кирюха?!
- Норма-ально…
- Нужен-нужен-нужен! – приветствовал всех Вадим.
- Гол! Гол! Гол! – ответила ему пара уже изрядно выжравших здоровяков.
Ещё минут пятнадцать все трясли Вадиму и Толику руки, а потом дружной гурьбой компания направилась в город. Первым делом нужно было посетить кассы. Нет, билеты-то были у всех – Бомбовоз позаботился и приобрел на всю компанию – но у касс могли околачивать те, кто не успел отовариться. В этом случае фанат фанату всегда поможет билетиком. Избавившись от лишнего, все стали ждать Вадима и Кирилла, которые ринулись за пивом. Затем пошли на стадион.
Там уже творилось чёрт знает что: летели сиденья в ОМОН, взрывались петарды, сотни людей хором горланили «кричалки» - хотя игра ещё не началась. И вот на поле выбежали футболисты – понеслась. За всё время ни одна глотка не смолкала ни на минуту, и ободрительные возгласы каждого сливались в один дружный гул, в котором с трудом можно было разобрать отдельные слова, так живительно действующие на каждого футболиста. А кто воочию мог наблюдать то буйство красок переполненного стадиона, те сойдутся во мнении, что это зрелище неописуемо. И не менее поражает разум то единение болельщиков в момент игры - каким образом, к примеру, объединяются души и мысли каждого отдельного фаната, чтобы создать столь потрясающее действие, как «волна»? Бесспорно, в эти моменты люди сливаются в одну жизнерадостную массу, и, абсолютно точно, любой способен это почувствовать.
Игра прошла, как по маслу. Московский «Спартак» выиграл со счётом 2:1, и, естественно, радость Вадима, Толика и иже с ними не знала предела. Но «мясных», возможно, ждала стачка с «оскорблёнными» проигрышем фанатами «Локомотива» - одним нужно было «излить» свою горе, другим выплеснуть радость. И несмотря на препоны доблестной милиции драка состоялась прямо у стадиона – молниеносная, но вполне красноречиво выразившая позицию оппонента «Спартака». По иронии судьбы Толику и Вадиму не удалось в ней поучаствовать. Они наблюдали из далека, ограждённые «буфером» толпы от места действия, и сетовали:
- Блядская муха! – кричал Толик – Кому бы сунуть в морду?!
- Менты-суки, весь кайф обломали.
- Видал-видал?! – радостно наскочил на спину другу Толик, тыча пальцем в сторону заварушки.
На сцене вскоре показался ОМОН и отряд милиции, оснащённый поводками с лающими чудищами на их концах. Вскоре кого надо погрузили в «бобики» и сформировался коридор от стадиона до метро.
Перемещаясь в толпе Толик, Вадим и Кирилл живо обсуждали матч. Уже на походе к стеклянным дверям перехода Кирилла укусила милицейская лошадь – все, кроме лошади, дружно «поржали». На такой весёлой ноте Кирилл распрощался с друзьями.
Вадим и Толик качались в переполненном вагоне, подъезжая к «Таганской», где собирались перейти на «Калининскую линию:
- Отлично сегодня сыграли – сказал Толик.
Вагон качнуло, и Вадима кинуло на Толика – он не преминул воспользоваться моментом и крепко сжал ягодицы друга:
- Я хочу тебя – шепнул он ему на ухо.
- Потерпи, любимый – ответил тот шопотом – сейчас ко мне приедем…
- Только чур сначала я! – прокричал радостно Вадим, когда толпа выносила их из вагона…

Это написала Эрна Неизвестная.Мне почему-то ОЧЕНЬ понравилось)

" У Стакана было двадцать граней, утолщённая подошва, а вверху стакан опоясывал бортик, отчего Стакан был крепким, выносливым и устойчивым. Стакан был очень демократичным: - из него пили все и всё, что дала природа, и придумало человечество для утоления жажды. К своим собратьям из тончайшего и благородного баккара не испытывал зависти. Стоят себе в буфете, ну, и пусть! Зато всегда пустые, а какая от этого радость? Ха! Ни себе, ни людям! А он всегда был в гуще человеческих событий и страстей. Поэтому он был счастлив.

А Жизнь у Стакана действительно удалась. Хозяин никогда не держал Стакан пустым. Иногда в Стакане искрилась влага янтарного, теплого цвета, в другой раз - изумрудного, как будто в него плеснули пригоршню моря. Часто в Стакан наливали питьё тёмно-кровавого цвета, такого тёмного, что лучи света даже не пытались пробиться через её толщу. А когда в Стакан наливали прозрачную водку, то грани Стакана празднично отражали свет. Его блики рассыпалсь дрожащими искорками по столу, стенам, тёплыми веснушками украшали руки хозяина.

Стакан мог слушать хозяина сутками. Он стойко выдерживал длиннющие монологи и невнятное бормотанье. Смирно стоял, когда хозяин плакал или громко и неудержимо хохотал, терпеливо выслушивал жалобы и сетования. Не пугался, когда хозяин стучал кулаком по столу, или просто падал на пол, иногда вместе с ним.

От частого падения подошва у Стакана скололась с одной стороны, и теперь он не был уже таким устойчивым. Пустой он мог стоять, а когда он бывал доверху налит, то хозяин держал его в руке. Они нуждались друг в друге, поэтому всегда были вместе.

... Метель бесновалась всю ночь. Седой рассвет пришёл не один. Он привёл старуху-смерть. Стакан вынули из уже холодной руки и поставили на верхнюю полку кухонного шкафчика. На его дне мерцало несколько капель янтаря. Непривычно долго стоял Стакан пустой, но он верил, что о нём обязательно вспомнят.

Он обрадовался, когда на сороковины по хозяину его поставили на стол. В него налили до краёв водки, а сверху положили кусок чёрного хлеба. Но Стакан не устоял на сколотой подошве, покатился по столу и упал на пол. Он разбился вдребезги. Вместе с водкой и осколками стекла, по полу рассыпались одиночество, печаль, забвение, разочарование, обида и скорбь.


Осколки Стакана, и останки души человека, родственники смели на совок и выбросили в мусорное ведро…

Зима опять выдалась тёплая. Погода, стоявшая в тот воскресный день, была мерзкая – слякоть, что-то похожее на моросящий дождь – характерная для марта месяца, но уж никак не для середины февраля. Такие климатические метаморфозы продолжались уже несколько лет. Некоторые винили глобальное потепление, некоторые лишь отмахивались периодическими колебаниями климата и утверждали, что это нормально. Но большинству было всё равно. И не то, что бы кто-то во что-то не верил, а просто все в основном живут своей жизнью, в своём личном мирке. И даже стоящий рядом на автобусной остановке человек воспринимается как что-то «инопланетное», как другой далёкий мир. Если даже стоящий рядом никак не воспринимается, что уж тогда говорить о целом мире, о котором человек знает лишь понаслышке, да и только.
Кстати, тот день по православному календарю был праздничным – «сретение господне». Кто-то уже с утра молился в церкви, кто-то только проснулся к обеду и многозначительно покачал головой, узнав из телевизора об этом. Также этот день был объявлен днём «Православной молодёжи» - наверное, кто-то, посчитав это модным на столько, на сколько может быть модно любое другое молодёжное движение, тоже решил посетить церковь. Лишний прихожанин не помешает…
Помогло бы миру то, что кто-то действительно верил, или то, что кто-то видит в человеке человека, а не далёкий «остров» за семью морями, не известно. Но в тот воскресный день это было, может быть, важно. На автобусной остановке, поздно вечером – часов в двенадцать – стояли несколько человек. Молодой парень, на вид лет восемнадцати-двадцати, довольно простой внешности,– судя по лицу, парень был довольно добродушен и тих, наверняка увлекался чем-то в роде компьютерных игр и ещё пребывал в детстве. Он увлечённо слушал плеер. В паре метров от него стоял сановник в рясе и напряжённо вглядывался в даль, надеясь высмотреть там подъезжающий автобус. Нельзя сказать, что он прям уж так сильно куда-то опаздывал, но ему явно очень хотелось поскорей оказаться дома. Лет священнику было около тридцати на вид, а внешность его выдавала начинающего специалиста своего дела – эдакого - полу профессионала-полу стажёра, которые достаточно компетентны для самостоятельный действий на избранном поприще, но ещё находятся под началом старшего. Такие люди берутся за дело с неподдельным энтузиазмом и доводят его до конца. Также на скамейке, спасаясь от неприятной мороси под навесом, сидела пожилая женщина, полностью погруженная в себя. По её внешности вряд ли можно было выявить какие-либо особенности личности – таких дам можно встретить повсеместно, и они ничем друг от друга не отличаются ни в мыслях, ни в поведении.
Автобус всё не шёл. Парень закурил и стал прохаживаться от фонарного столба до батюшки и обратно самой медлительной походкой, какую только можно вообразить. В это время мимо остановки проходили довольно быстрым шагом какой-то амбал под ручку с девушкой. Судя по всему, это был один из тех индивидуумов, в которых так и рвётся наружу стремление выяснить с кем-нибудь отношения – то ли спортсмен, то ли «держатель» ларька, а может просто «отморозок». И как раз, когда парень с плеером делал очередной разворот, они столкнулись плечами. Причём удар был на столько сильный, что оба остановились. Первой отреагировала девушка:
- Смотри куда прёшь, придурок.
- Глаза разуй – добавил бугай.
Пара ожидала, что такой малохольный парнишка промолчит в тряпочку или извиниться, оценив явное физическое превосходство оппонента, но тот ответил:
- Сам глаза разуй, у меня на спине их нет.
- Чего сказал?! – вытаращив глаза, крикнул бугай.
- Да он нарывается! – подытожила девушка таким снисходительным тоном, каким обычно делают вызов.
Бугай толкнул парня в плечо, девушка сделала то же самое…
…покачнувшись парень широко улыбнулся – казалось это улыбается охотник, наблюдающий за зверем, который вот-вот попадётся в силок.
Он сделал движение рукой наотмашь – и девушка отлетела метра на четыре в сторону. Он даже не коснулся её. Женщина на лавочке чуть не выронила вставную челюсть изо рта, увидев такое. Затем парень медленно выдвинул другую руку перед собой и вверх, и бугай приподнялся над землёй на пару метров так, как будто его схватили за горло. В это время батюшка, услышав шум за спиной, обернулся и, оценив зрелище барахтающегося в воздухе человека, так и шлёпнулся на асфальт. Трудно понять то, что сейчас происходило – никто никогда не видел подобного и не знает, как реагировать. Но священник на то и священник – ещё не до конца осознавая увиденное, совершенно машинально он начал молиться и крестить перед собой.
Парень отшвырнул лёгким движением руки бугая в сторону, как бы потеряв к нему всякий интерес, и направился к батюшке, ловя крайне заинтересованным взглядом каждое движение его незатейливого обряда. Страх возобладал над священником и он стал судорожно отползать, но парень настиг его одним движением и припечатал ступней к тротуару.
- Ссышь, борода? – произнёс парень, нагнувшись к батюшке так, что практически оказался с ним нос к носу. Его голос звучал так не естественно низко, что всё ещё наблюдавшая со стороны женщина оказалась без чувств, заслышав эти звуки. Батюшка лишь трясся, как на электрическом стуле, и не смог ничего произнести в ответ.
Парень сорвал с его груди нательный крест, сжал в руке и произнёс:
- Вера ваша не стоит того золота, из которого её созидали пращуры. Глядя на тебя, я вижу достаточно, чтобы обвинять, когда Всевышний призовёт великий суд.
В это время к остановке подъехал автобус. Парень, как ни в чём не бывало подошёл к его дверям, достал проездной и скрылся внутри. Имя ему было – Гур-щенок, он был кем-то, вроде главного прокурора «судного дня», а здесь просто присматривался к будущим жертвам…

Евгений Сергеевич Кривенков очень волновался, сидя в приёмной генерального директора корпорации «First Step». Дело в том, что сейчас он должен был выступить в роли представителя всей научно-исследовательской группы и максимально успешно представить господину Эдгарову новейшую разработку, над которой множество инженеров билось годами. Евгений Сергеевич понимал, на сколько сильно их с профессором Подольским изобретение повлияет на состояние человечества, какую революцию произведёт «вещица», которую они так долго и кропотливо созидали на благо обществу, поэтому он не мог недооценивать всю важность этой беседы с человеком, от «вердикта» которого сейчас зависело буквально будущее всего человечества.
Прошло уже пол часа с того момента, как Евгения Сергеевича усадили здесь на стул, но, казалось, миновала целая вечность. Наконец в приёмную вошла миловидная девушка.
- Евгений Сергеевич? Александр Львович ваш ждёт – произнесла она и жестом пригласила войти.
Профессор Кривенков миновал смежный с кабинетом Эдгарова офис, где сидела его секретарша, ещё немного помялся у дверей и вошёл внутрь. Там уже находился начальник «Отдела внедрения передовых технологий» фирмы Пояцыка Сергей Васильевич – с ним Кривенков уже виделся неделей раньше. Пояцыка был первым представителем корпорации, которому было продемонстрирована «вещица» Кривенкова-Подольского. Перспективы, сулившие шедевром научной мысли лично Сергею Васильевичу колоссальные «барыши», заставили всю его невозмутимую натуру заметно дрожать. Евгению Сергеевичу на миг показалось, он эта дрожь с того момента и до сих пор не унялась.
- Прошу вас, присаживайтесь, профессор – сказал Эдгаров и указал на кресло возле своего стола – чай, кофе?
- Нет, спасибо, Александр Львович…
- Евгений Сергеевич, мой коллега в общих чертах ознакомил меня с вашим изобретением, и, знаете, скажу вам, что это довольно интересно. Безусловно, мы готовы сотрудничать с вами и с вашей научно-исследовательской группой, но хотелось бы по подробней узнать о вашем – тут Эдгаров заглянул в бумаги – «Программере»…
В принципе, Эдгаров уже услышал всё неоходимое, чтобы заключить всю важность преобретения прав на данное чудо технической мысли. Также Пояцыка представил ему опытный образец, оставленный Кривенковым. Пока что неказистый на вид, выполненный в виде обода для головы со множеством всяких транзисторов и лампочек, он впечатлял своей простотой.
- Ну, изобретение не только моё. Мы с Дмитрием Андреевичем Подольским вместе трудились над…
- Евгений Сергеевич, - Пояцыке не терпелось приступить к делу, о финансовых возможностях которого он так патетично рассказывал своему боссу – попрошу вас ближе к сути. Поверьте, заслуги ваших коллег никто не пытался умалить.
- Да-да, конечно…Итак, пять лет назад мне пришла в голову идея прибора, который смог бы максимально расширить возможности человека на профессиональном поприще, тем самым возвысить продуктивность любого дела до небывалых высот… Сам я по образованию математик и всю жизнь занимался электроникой, поэтому мне одному с этим делом было бы не справиться…Кхм…Я скооперировался со своим добрым другом Дмитрием Подольским – практикующим нейрохирургом, академиком медицинских наук…
Алксандру Львовичу Эдгарову не очень-то уж хотелось слушать «историю становления союза двух учёных мужей», и он попросил Кривенкова приступить к самому принципу работы «Программера».
- Да-да, конечно.…Видите ли, дело в том, что поведение человека основано на желании или не желании что-то делать. Эти желания и не желания мотивируют работу мозга на выполнение какой-либо задачи. То есть я хочу сказать, настроение человека становиться причиной сосредоточения особого внимания на тех или иных вещах. Воздействия слабым электромагнитным направленным полем на мозг человека, прибор внедряет закодированную программу…
- Евгений Сергеевич, - вновь встрял Пояцыка – мы люди, далёкие от науки…
- Да-да, понимаю, простите…Короче говоря, прибор даёт ненавязчивую установку человеку испытать интерес к конкретно взятому делу…Ну, например, при испытаниях первого образца, одним очень талантливым программистом Сашей Билановым, которому мы благодарны за решение вопроса программирования, была создана установка, ориентировавшая мой мозг – именно я был подопытным – на усовершенствования имевшегося прибора. Испытания прошли успешно и мы смогли дополнить наш «Программер» ещё несколькими полезными функциями.
Эдгаров внимательно слушал профессора, демонстрируя не поддельный интерес к прибору.
- Скажите, профессор, - сказал он – я так понимаю, ваша «вещица»…Кривенкова-Подольского…позволяет активизировать потенциалы мозга…что-то в этом роде?
- Не совсем, Александр Львович. «Программер» помогает, подчёркиваю – помогает, человеку сконцентрировать внимание на определённой задаче. А дополнение прибора теми несколькими полезными функциями, о которых я упомянул, как раз активизирует по необходимости потенциалы мозга, что так ловко подметили вы, что позволяет сосредоточить не только внимание и все возможные усилия мозга на подавление задачи.
Эдгаров задумался. Он явно был крайне впечатлён возможностями современной науки, хотя пока и не понимал до конца всех масштабов изобретения, и беспредельно счастлив, что столь нужная в бизнесе вещица попала в руки именно ему. А Кривенков тем временем продолжал:
- Короче говоря, программистом, по созданному нами же алгоритму, пишется внедряемая в голову человека прибором программа, которая ориентирует работу мозга на решение конкретно взятой задачи…например, раскрутить новую марку автомобиля, или найти лекарство от СПИДа…да мало ли что ещё! Я уверен, что прибор отлично зарекомендует себя в быту студента, деятеля искусств, в науке, в медицине – ведь с его помощью можно будет даже лечит психические заболевания! И я уже не говорю о бизнесе, что безусловно вам наиболее интересно. Пока работает прибор – например, с 8:30 до 17:30, пять дней в неделю – человек будет испытывать желание решать поставленную задачу. Причём это будет настолько естественно для самого субъекта, что он не заметит абсолютно никакого «давления».
- То есть – решил подытожить Эдгаров – это фактически можно назвать зомбированием? Нет. Как бы сильно нам с вами этого не хотелось, но реализовать такое устройство будет очень сложно и практически невозможно…разве что в тюрьмах…или в военном деле..
- А что?! Прекрасная мысль! – прокомментировал альтернативные находки Пояцыка – Вы, профессор, думаю согласитесь?
- Да-да, конечно, Сергей Васильевич…Только, Александр Львович, вы всё не так поняли. Мы с профессором Подольским считаем себя гуманистами и ни за что бы не пошли на такой шаг, как зомбирование человека, подавление его воли и фактическое принуждение к рабству. Я бы лично в таком случае уничтожил любое упоминание о таком чудовищном агрегате! А сама мысль применения прибора для кодирования солдат…Поймите, что «Программер» может иметь только мирное применение, и никак уж точно не годится для зомбирования. Он лишь вызывает желание у человека работать, а не бездельничать - пользователь по-прежнему находиться в своём уме и трезвой памяти. А сама программа быстро нейтрализуется под силой естественной работы мозга. Человек по-прежнему способен принимать альтернативные решения и свободен выключить прибор в любой момент, чтобы вернуться к повседневной жизни, быту.…Если у человека есть желание завязать с выпивкой или курением, он ему в этом поможет, но только если у человека есть желание…Само применение прибора предполагает понимание субъекта выгоды его использования. А выгода безусловная – например, ваши сотрудники смогут повысить производительность собственного труда, что представляет их в выгодном свете перед начальством….Кроме того, я знаю у вас есть отдел «передовых технологий», где людям также приходиться заниматься умственным трудом, принимая технические решения – так вот, наш прибор позволит им делать это быстрее и легче…
- Ладно, – начал Эдгаров – о плюсах вашего чудо-машинки я услышал достаточно, вы меня впечатлили, и я готов финансировать этот проект. Но хотелось также узнать о побочных последствиях…психических, или физических.…Хотелось бы знать, проводились ли какие-либо исследования по этому вопросу?
- Ну, что касается физиологии – прибор создавался под чутким надзором моего коллеги – опытного врача. Дмитрий Андреевич провёл все необходимые, по его мнению, исследования и заключил, что работа с «Программером», проще говоря, не вреднее поездки в трамвае. Все необходимые материалы по поводу результатов его экспериментов я готов вам предоставить…
Евгений Сергеевич достал из портфеля папку, бегло пролистал хранящиеся в ней бумаги и вручил их Эдгарову.
- А что касается проблем психического характера, - продолжил Кривенков, пока его будущий благодетель просматривал бумаги - тут судить не представляется возможным. Понимаете, необходимо проводить долгие и масштабные исследования на людях различного типа характера, моделировать различные стрессовые ситуации…
- Александр Львович, - вмешался Сергей Васильевич – я думаю, мы сможем предоставить профессору провести подобные исследования в офисах наших филиалов. И даже если окажется, что прибор не пригоден для столь долговременного применения, как в течение рабочего дня, его можно будет использовать кратковременно с той же продуктивностью в необходимых случаях.
- В случае неудачи, я берусь доработать его! – воодушевлённый поддержкой Сергея Васильевича выпалил Кривенков.
- Да-да, вы правы, господа – принял решение Эдгаров – Мы готовы заключить с вами контракт на внедрение этой технологии в моей фирме. Условия будут следующими: вы создадите необходимое количество экземпляров «Программера» и проводите исследования, мы, в свою очередь, финансируем ваши начинания. С появление результатов мы заключим с вами новый контракт, на новых условиях. Вопрос «Программера» я доверяю Сергею Васильевичу – теперь вы будете работать вместе. Все вопросы, уважаемы Евгений Сергеевич, теперь вы решаете с ним.
После непродолжительного прощания с новоиспечёнными благодетелями науки Кривенков покинул кабинет Эдгарова и поспешил в институт сообщить добрые вести Подольскому. Первый шаг к светлому будущему прибора Кривенкова-Подольского, именуемого просто «Программер» был сделан. Профессор «парил» над этим миром и ему виделись жизнерадостные картины беззаботного существования человечества, а душу грело осознание того, что именно он стал этому причиной.

В одном подмосковном городе, каких имеется великое множество, абсолютно схожих друг с другом по внешнему виду и образу мышления населения, проживал гражданин Василий Апполонович Воротников. Человек с некогда большими возможностями, но печальной судьбой.
Детство Василия было ничем не примечательным и даже обыкновенным. Родители его не баловали, общество не портило, а лишь закладывало в эту детскую головку, на удивление, праведные устои. В совсем юном возрасте он посещал музыкальный кружок, играл на флейте. Лето он проводил на даче, находившейся неподалёку от городка, с бабушкой. Всё остальное время – местный кинотеатр, футбол в «коробке», рыбалка с отцом по выходным. С возрастом досуг пополнился дискотекой в местном клубе. В школе учился средненько – перебивался с тройки на четвёрку, но демонстрировал явные склонности к естественным наукам, ввиду чего было решено поступать в технический ВУЗ. Его отец в своё время закончил Московский Энергетический институт, куда и решил определить сына. Окончив школу, Василий отправился покорять столицу. Поступил и был беспредельно счастлив – уже тогда он осознавал, что ему не место в этом «захолустье», и это событие давало ему шанс на исполнение своих грёз. Чистый и открытый разум был готов покинуть свою «клетку», чтобы вдоволь насладиться обилием необходимой ему пищи.
Атмосфера института, студенческого быта заставляла проникаться духом свободомыслия и высокими идеями. Наука, искусство, головы – всё дышало нечто большим, чем так нелюбимая Василием рутина родимого сонного городка. Он вспоминал своих старых друзей, которые довольствовались малым и были рады, которых, возможно, пугало что-то новое и живое, находящееся в порядке вещей здесь, в большой городе. Может быть, поэтому в институте он так рьяно взялся за те возмутительные и порой даже излишне кипящие максимализмом идеи, которые в своё время порождали революционеров и бунтарей. Но Воротникову, исключительно по складу личности, никак не суждено было стать таковым – заложенные в нём с детства почтение к старшим и врождённая вежливость, не позволили бы ему попирать авторитеты, что просто необходимо в данном деле. Практически сразу в этом ему соблаговолил случай – знакомство с парой свободных во всех отношениях, но, тем не менее, довольно тихими и воспитанными, молодыми людьми. Александр и Михаил были литературой, живописью и кино, что без условно было гораздо ближе Василию всякой «бузы». Он довольно быстро с ними сдружился, и они организовали поэтический кружок. Собираясь вместе, они зачитывали друг другу свои философские стихи, рассказы и просто мысли. Ну и конечно, выпивали. Не слабо выпивали, даже дебоширили, подогретые очередным из собственных творений – порой их посиделки заканчивались в местном отделении милиции. Но это всё было довольно безобидно.
Многим сокурсникам эта не без основания циничная компания, расхаживающая тут и там с видом глубокого презрения ко всему окружающему, казалась одним из тех знаменитых студенческих братств, куда некоторые так сильно хотят попасть, что готовы на всё. Их стихи, рассказы и очерки печатались в студенческих газетах, для них быстро нашлись места в студенческом профсоюзе - они были желанными гостями всегда и везде. Короче говоря, Василий имел славу, лицо и успех, в том числе и у представительниц слабого пола…
Несмотря на всё это нельзя было сказать, что в институте преподаватели на него молились – учился он так себе, и даже плохо. Зачёты редко получал своевременно, каждую сессию обязательно что-то пересдавал, и даже пару раз висела угроза отчисления. Возможно, всему виной как раз являлось чрезмерное преобладание литературы и философии перед лицом поугасшей тяги к естественным наукам. Но ему всегда удавалось «выйти сухим из воды» в любой ситуации, во многом благодаря врождённой смекалке, которую он часто, и даже слишком, применял вместо тех знаний, которые ему необходимо было применить. И хотя он со всеми проблемами справлялся сам, руку помощи ему готов был протянуть любой.
Как бы то ни было, институт он закончил – как говорят, «с грехом пополам». По окончанию довольно остро встала проблема занятости, и не потому, что в Москве нет работы, а потому что жить Василию Воротникову было негде – из университетского общежития выселили, а среди работодателей мало, кто предоставляет жильё приезжим. Как бы сильно его не любили и не уважали за его образ, идеи и таланты друзья и соратники, в этом ему никто уже помочь не мог. Как правило, за всей патетичность студенческой жизни, за той феерией перспектив и амбиций столичного студента, скрывается зависимость от родителей и страх перед жизнью в целом. И нужно приложить столь огромное количество сил такому выпускнику, как вновь испечённому человечку, что на помощь друзьям сил уже не остаётся. И выходит так, что все те идеи, которые казались целью жизни, меркнут перед необходимостью обычной «прожитвухи», столь ненавистной Воротникову. Вот и пришлось ему вернуться в родной «уездный» городишко.
По прибытию, он быстро устроился на работу к отцу «под крылышко» на местную подстанцию дежурным электромонтёром. Должность может и не большая, да и перспективы карьерного роста невелики, но в этом месте на большее рассчитывать не приходилось. А чего-то большего Воротникову и не требовалось – особенности профессии оставляли довольно много свободного времени для творчества, а тех денег, которые он зарабатывал хватало. Казалось бы, всё складывалось как нельзя хорошо – квартира, работа, старые друзья, но Василию «отчий дом» был каким-то чужим. Не такого он ждал от жизни – он стремился быть равным среди великих, а был вынужден ограничится положением великого среди ничтожества. Именно так он предпочитал называть людей хоть и живущих правильно, промышляющих честным трудом и возвышающих извечные ценности, но не представляющих чего-то большего в жизни, чем «пролетарская судьбина на работе, рыбалка по выходным и десяток спиногрызов дома». И тут дело заключалось не в должности и не в величине заработка – ему грезились лавры великого ума, а тут его ум не могли оценить по достоинству. Именно такой цинизм привлёк тогда довольно милую девушку к его персоне. У них закрутился красивый роман, результатом которого стала пышная свадьба…
Через пять лет семейной жизни, насыщенной скандалами и слезами, они развелись. Тому было много причин – жена хотела детей, требовала внимания и вообще, чтоб было «как у всех». Но Воротников называл её естественное желание завести детей «каббалой», утверждал, что дети остановят стремление его духа к высокому. Вместо положенного внимания жене напивался – так можно было хоть как-то развеять скуку в этом «захолустье». На слова «как у всех» парировал словами «банальность» и «мещанство». Короче говоря, бедной девушке пришлось оставить горячо любимого мужа…
Воротников тосковал без женской опеки, пил всё больше и постепенно погрязал в ненависти и нетерпимости ко всему окружающему миру. Человеку, с целой уймой не реализованных идей, привыкшему к особого рода развлечениям, которых он тут не находил, и к общению с особого рода людьми, которых тут также практически не имелось, было невероятно тяжело так жить. Люди, по его мнению, были здесь непроходимо тупы и невероятно невежественны. Приглашая гостей, он включал «воистину прекрасную музыку», а гости требовали «какой-то шансон», он желал наслаждаться благородными напитками, а все упивались водкой. Раз он отправился на выходных в столицу, побродить по музеям, посетить театр, увидеться с Александром и Михаилом и вообще, всячески культурно отдохнуть, а по возвращению его расспрашивали о совершенно никчемных вещах - не о весомости постановки Виктюка, или мастерстве Пиранези, что в конец вогнало Василия в тоску. Тогда, чтоб не спиться, Воротников принял решение всё повторить. В смысле, вновь испытать то состояние величия перед миром, которое испытывает студент – он решил поступить в институт. И на этот раз им был избран Литературный Институт имени Горького – место, где по его мнению можно было реализовать любые литературные стремления. Всё более погружаясь в свои чаяния о славе великого писателя и мыслителя, подогретый былой институтской популярностью своих творений, Воротников был просто уверен в успехе.
Амбиции не позволяли даже предположить, что его отсеют ещё до экзаменов, на творческом конкурсе. Но так и случилось. Довольно долгое время Василий просто не мог поверить в то, что его творчество чем-то пришлось не по душе признанным мастерам этого поприща. А формулировка одной фразы из присланного ему письма, которое он первое время часто перечитывал: «…к сожалению, вы нам не подходите…» - порождала порой в нём параноидальные мысли о том, что он, возможно, слишком хорош для них. Оскорблённый до глубины души такой неспособностью комиссии оценить истинное мастерство писателя, Василий был готов испепелить целый мир силой своего гнева. Его и так уже развитое до нельзя презрение к окружающему, разрослось до просто опасных размеров.
Чтобы хоть как-то заглушить ярость и обиду, подогретые уже болезненными амбициями, он замкнулся в себе и начал пить. Но не так, как обычно пьют люди, страдающие алкоголизмом, он не испытывал той жажды, какая разрушает сознание – ему это было просто необходимо, чтобы «не жить». Он выпивал рюмку водки так, как самоубийца опустошает фиал с ядом – в надежде умереть от содержимого, умереть быстро и безболезненно. Полностью убедившись в несостоятельности своих желаний и осознающий своё презрение к альтернативным путям жизни, Василий Воротников осознал то глубокое горе, которое будет его сопровождать в этом мире при любом варианте развития его дальнейшей судьбы. Этот мир не принимал его со всеми теми стремлениями, которые всегда им двигали. На создание своего личного мира у него не было сил – не так он был воспитан. А ведь воспитание и натура играет огромную роль в способности человека созидать вокруг себя. Он осознавал, что нет в нём тех задатков, которые помогли бы сплотить вокруг себя нужных ему людей, с нужными ему интересами, за что ещё больше корил свой злой рок. Жить по примеру родителей, да и многих тех, кто знал его с детства, он просто был не в состоянии, ведомый жаждой к высокому. А покончить с собой ему не хватало духа…
Так однажды, очнувшись после ночи безостановочного потребления своих «ядов», Воротников испытал своё несчастье особо остро. Он вспомнил институт и вдруг осознал, что его увлечение литературой не позволило ему стать первоклассным специалистом, а «не тот» профиль университета не дал возможности достичь хоть каких-то ощутимых высот на творческом поприще – в результате он не приобрёл абсолютно ничего и был никем. Он вспомнил своих столичных друзей, их развлечения и свой излишне серьёзный энтузиазм к фактически никчемным идеям – стало ясно, что те заблуждения стали причиной того, что он снова лишил себя шанса стать, хоть кем-то, а лишь питал свои иллюзии. Вспомнил жену, о которой он не слышал ничего уже несколько лет, и понял, что и тут лишил себя хоть такого, но шанса сделать хоть что-то в этой жизни. Василий понял, что он ничего не оставил после себя, что не сделал вообще ничего за жизнь, что его никто не вспомнит. А самое страшное заключалось в том, что ему не хотелось хоть что-то изменить, хотя было ещё не поздно…
Единственным последствием такого инсайда стала вновь пробудившаяся злость, и чтоб хоть как-то погасить этот огонь в груди, Воротников отправился в ближайший магазин за водкой. При выходе из подъезда он спотыкнулся о брошенную дворником метлу и самыми страшными проклятьями клеймил этого «бездельника». Затем его гневная длань простёрлась на семейную пару, коротая гуляла с коляской во дворе и выглядела очень счастливой. Он завидовал – «чернь» счастлива в воплощении своих примитивных желаний, в отличие от него. Затем он презрительно фыркнул на кучку алкоголиков, стоявших у магазина – он считал, что эти люди могли бы стать счастливыми. Но они предпочли разрушить свою жизнь, несмотря на то, что у них не было на то столь веских причин, как у него.
Приобретя желанный напиток, Василий отправился в парк - летняя пора позволяла. К тому же, как он сам выражался, «провонявшие неудачником» стены его дома «давили» посильнее самой жизни. Практически махом осушив пол литра, Воротников охмелел на столько, что заснул. Проснулся он, когда уже стемнело. Домой идти не хотелось, и он решил прогуляться по парку. Так, неся на плечах совершенно пустую голову где-то с час, он забрёл в самую глушь парка, к озеру. Захотелось домой… Вдруг, где-то на другом берегу озера, он услышал слабые крики – кто-то звал на помощь. Долго не раздумывая, он сорвался и побежал на голос, сам не понимая зачем. Вскоре перед ним предстала ужасная картина: трое, явно в стельку пьяных, молодых людей били девушку, кричали на неё и рвали на ней одежду. Дикий приступ гнева охватил тогда Василия - он что-то кричал, пытался вырвать девушку из лап этих мерзавцев, махал кулаками в разные стороны…Успокоился он лишь тогда, когда был уверен, что девушка убежала достаточно далеко, чтобы они её не настигли вновь…Тогда же он понял, что его уже пару раз пырнули ножом в живот…Здесь, в грязи на берегу озера, и закончилась его бесславная жизнь.
А эта девушка до сих пор в день того происшествия вот уже много лет кладёт цветы на могилу этого бесполезного человека.

Эта история произошла, когда я ещё был студентом. Я заканчивал Московский Гуманитарный Университет по специальности «социолог». Не знаю, как живут студенты сейчас, но тогда было принято подрабатывать где-нибудь на пол ставки. И все мы где-то, то там, то тут… Я лично решил трудиться непосредственно на благо обществу и с третьего курса являлся социальным работником. Работёнка, конечно, не из лёгких, да и заработок не из самых, зато общественно полезная деятельность. И видит Бог, что я не жалел и точно никогда не пожалею, что имел такой опыт в жизни. Для тех, кто не имеет представления об обязанностях этих людей, коротко поясняю: это граждане, всячески помогающие одиноким пенсионерам и инвалидам – пенсию там забрать или получить полагающиеся лекарства в поликлинике, платить по счетам…
Работа, конечно, замечательная, по крайней мере лично по мне, но на то, что платили нельзя было ни семью прокормить, а она у меня уже намечалась, ни себя прилично одеть. Поэтому мне пришлось, ближе ко времени окончания института, начать думать о более прибыльном деле. Но всё же я решил ещё там поработать, пока ещё учусь.
И вот, под занавес этой моей деятельности, досталась мне одна старушка, Скворцова Ангелина Вячеславовна. Забегая вперед, скажу, человек невероятно живой и веселый, несмотря на инвалидное кресло. Скажу больше, о возрасте и немощности этого человека напоминала лишь моя деятельность.
Так вот, тогда мне лишь предстояло с ней познакомиться. Я взял адрес и направился к ней… ул. 1-й Панковский проезд, д. 1, кв. 39… Никогда не забуду этот адрес. Дом тот, мягко говоря, требовал если уж не сноса, то порядочного капремонта. Оконные рамы квартир облетели, обнажив древнюю древесину, бетооные крыльца подъездов разрушались, а потускневший цвет всего фасада здания навевал тоску. Немного подосадовав на условия, в которых приходить жить некоторым согражданам и на наплевательское отношение властей, я вошел. Что удивительно, домофон имелся – будто это наиглавнейшая вещь современного быта. Ангелина Вячеславовна не говоря ни слова сразу открыла мне дверь– видимо, ждала. Подъезд был весьма ухожен, и даже лифты имелись, хотя можно было сказать, что они были более почтенного возраста, чем сам дом. Несмотря на это, я решил ими воспользоваться – на свой страх и риск – всё же этаж был пятый. Наверное, стоило бы пожалеть об этом решении,… Короче говоря, застрял ваш покорный слуга там между третьим и четвертым. Особо-то я не расстроился, потому что, видимо, чего-то подобного и ожидал, уповая на то, что этого не случиться. Хотя было как-то совестно, ведь меня ждал пожилой человек. В надежде быстрого разрешения ситуации, я связался с диспетчером. Помнится, тогда меня несколько смутили её слова: «…эх, это уже третий раз за сегодня. Ждите!». Это, конечно, вселяло надежду на скорое освобождение, но как-то смущало, уж и не знаю, почему. Скашивая ожидание какими-то мыслями о насущном, я закурил.
Неожиданно раздался стук, будто кто-то стучал то ли по дверям, то ли по стенам лифта. Я тогда решил, что какому-нибудь товарищу никак не терпится воспользоваться лифтом – заждался – и как-то молча продолжил курить. Стук продолжался и с каждым разом всё сильнее, яростнее и чаще. Когда это уже было не выносимо воспринимать хладнокровно, я воскликнул что-то, типа: «Эй, там! Поспокойнее. Лифт застрял, идите пешком!». В ответ послышался лишь какой-то стон… вроде как сквозь слёзы - казалось, в соседнем лифте застряла девушка. Стук всё продолжался, но теперь это была настоящая истерика! Девушка барабанила по стенам лифта, плакала и кричала – звала на помощь. Я пытался её успокоить, говорил, что скоро придёт лифтер, что всё будет хорошо, но в ответ слышалось лишь: «Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь!». Девушка была в ужасе, у неё была настоящая паника! И я ничего не мог с этим поделать, как-то её успокоить… В один миг всё прекратилось – шарахнула подъездная дверь, и наступила гробовая тишина. Спустя пару минут, меня уже выковыривал лифтер. Тогда я подумал, что он освободил девушку раньше меня. Мне хотелось расспросить его о ней, всё ли с ней хорошо, но глядя в его, удручённые похмельем, глаза, я не стал терзать его никчёмными расспросами. Лишь понадеялся, что с девушкой всё в порядке. Я поднялся на пятый, оставив монтера сражаться с испорченным лифтом, и позвонил в дверь.
Ангелина Вячеславовна встретила меня очень добродушно, хлебом-солью, как говориться, а если быть точнее, чаем-пирогами…Мы очень тепло с ней побеседовали: обо мне, о ней, о жизни в целом…в общем, знакомство состоялось. В тот день ей не требовались мои услуги, и я уже было хотел с ней распрощаться, но тут она задала мне один вопрос:
- А что это ты так долго на пятый поднимался? – спросила она и посмотрела на меня с таким хитрым, но всё же добрым прищуром.
- Да в лифте застрял. – ответил я.
- Значит, и с Маруськой успел познакомиться?
- …с кем?
И тут она поведала мне историю, в которую я бы ни за что б не поверил, если б не тот злополучный лифт.
«Не так давно – рассказывала бабуля – жила в нашем подъезде девушка одна, Машей звали…хорошая такая девчушка, примерно твоего возраста, – говорит – красавица была…И жених у неё был.Да-а…Да нашли её однажды в лифте мёртвую…Говорят, фобия у неё была какая-то…это когда в комнате закрытой или в лифте ей страшно было сидеть…А ещё астмой она мучилась, ага…И вот ехала она в лифте, - на учёбу, что ль собиралась - а там вдруг сгорело что-то в нём – лифты-то старые. Застряла она, да дым ещё повалил. Тут-то у нёе всё сразу всё и случилось. Задыхалась бедняжка, звала на помощь, а никто не слышал – время-то рабочее было, нет никого…да ещё и фобия эта…В общем, сердечко у неё и не выдержало…померла…Ох, и убивались родные тогда! С тех пор душенька её никак и не упокоится – до сих пор кричит-надрывается…Стоит кому закурить в лифте, или застрять – она и появляется…».
Короче говоря, вот такая история. Правда, больше я Машку так и не встречал. Может потому, что не курил в лифте…и пешком ходил…

Вашему вниманию предоставляется рассказ одного "вертуоза слова",присланный на конкурс фантастов. Представлен с оригинальными
грамматическими ошибками.Коментарии редактора прилагаются)


"Зовут меня, Лобанов Александр мне 14 лет. Сначала может быть скучно, но вы дочитайте до конца (пост скриптум написано, плизз). (опус у нас называется) Жестокая Голактика.

Год 3132. Система Солнце. Планета земля.
Меня Зовут Джон Кавер. Мне 30 лет. В 3072 году когда на нашу голактику напала Махпела (хмм...махпела), мои отец был пиратом (пишет нам Лобанов Александр). Когда же все рейнджеры сражались с махпелой мой отец грабил и уничтожал мирные корабли, залетал (отец понимает у него, залетал) на планеты, грабил банки, убивал мирных граждан и здешних пиратов (его кстати не махпела звали? Отца то твоего? ) Этим он конечно же прославился (Кооонешно же он прославился) и нажил себе много врагов. В один прекрастный день, когда отец был на пиратской базе, пил напитки (мог бы написать ещё ел еду) и думал как ограбить банк, внезапно ворвались трое молоков (хм...трое молоков...ворвались...Лобанов Александр, молока это вобше-то рыбья сперма к вашему сведению, ворвались значитсо трое молоков) подошли к моему отцу, и спрашивают как его зовут. Когда отец ответил они достали пушки и убили его (действительно прекрасный день). После этого прошло много лет. Мать нашла себе нового мужа. Они поженились (Внимание) и родился я (...наверное от молоков). Когда мне исполнилось 28 лет я улетел на марс (ну что сказать? правильно сделал что улетел).

(глава следующяя)

Дата: 3132 год. 7 апреля. Время: 13:08
В этот день я поехал записываться рейнджером потому что чувствовал, что скоро будет новая война (ну правильно, конечно, да, чёж не записаться? ) Когда я приехал в центр рейнджеров, мне сразу же дали много бумаг которые я должен заполнить. После двух часов я наконец заполнил их (удивительно). Меня записали в атряд JS-32.

Дата: 3133 год. 28 апреля. Время: 11:23
Я сидел и смотрел телевизор (это он что? полтора года выходит телевизор смотрел? ха-ха.значит так, полтора года смотрел телевизор) как вдруг на экране появились специальный выпуск новастей. В них говорилось о том как из под контроля вышел завод протоплазменных машин и они терроризируют голактику (боже ты мой...). Через 15 мин мне пришло письмо о повестки на военную базу. Через 24 мин я был на базе (шустрый мальчик). Меня посадили на корабль где меня ждал мой отряд. Командир мне сразу рассказал план задания. Мы должны были прорваться сквозь обарону кольца, сесть на планету (логично предположить), найти завод и уничтожить матку (хм...матку...уничтожить матку...у роботов...а то правда-матка понимаешь глаза колит)
И вот мы взлетаем. С нами летят (записываем): 50 военных кароблей, 4 эсминца, и 7 кароблей техпомощи. И вот наступил этот момент... Мы двинулись в бой. Начали мосированую атаку на середину, но они дали нам отпор (ха, ещё бы, середина она такая знаеш ли, чуть зазевался такой отпор даст мало непокажется...нда, атаку на середину начали). Мы потеряли много кароблей включая и 5 транспортов (5 транспортов...так...с нами летят 50 военных, 4 эсминца... эсминец не военный чтоли?, и 7 кароблей техпомощи... потерял и 5 транспортов... наверно при вылете потеряли, так ну ладно) Но всё таки мы прорвались. «Вот она эта планета» прокричал камондир.



Она была темно серая, мрачная, как будто была домом роботов. И наконец высадились. Неподалёку от нас воевал отряд альфа и браво. Мы присоединились к ним. Браво говорит нам уничтожить бронебойного робота слева. Гранатомётчик выполнять приказ. Он зарежает потрон. Встаёт. Прицеливается. И выстреливает. В этот момент робот успевает выстрелить. Пуля летит ему в голову (роботу чтоли? ). Он не успевает пригнуться. И падает на землю. Робот пал - и человек пал. (и откуда столько пафоса в 14 лет? ) сказал капитан (ну хоть бы как то я не знаю, как-то для разнообразия например...ну...робот пал например, а человек секам...всётаки как вот повеселее было б). "Ребята мы уже близко" - кричит пулемётчик из отряда дельта (он то откуда вылез? Только альфа и браво воевали рядом то? ). И тут случилось непредвиденное. У всех заканчиваются потроны и гранаты (от это я понимаю...от это непредвиденное...дааа...завтра война я устал и гранаты закончились). «Нам этого не хватит» кричит капитан (ну конечно, того что закончилось не хватит). Все сели и начали думать что нам теперь делать (а роботы видно рядом собрались в кружок покурить, чтоб не мешать им думать). И вот кто-то из солдат услышал рёв турбин. Это был каробль техпомощи (наш телефон 22 33 22 45, круг-ло-су-то-чно). Каробль техпомощи летел из огромной чёрной тучи словно ангел из тьмы (ооо.. .литература попёрла).
Каробль был продырявлен пулями, экипаж был унечтожен, и только тежело раненный лётчик вёл каробль. Он пасодил каробль. Двое солдат с носилками взяли и понесли его к санитару скорой помощи (кто-нибудь мне объяснит что делает скорая помощь на поле боя за серую и безжизненную планету роботов? ). Я и камандир взяли взрывчатку и побежали закладывать матку (матку закладывать побежали...хха...побежали откладывать личинку). Мы установили таймер на 2 минуты. Камандир бежал впереди а я с таймером (видать таймер установили но из-за врожденной клептомании забрали его с собой) за ним. И вдруг из-за угла вышел робот страж. Он схватил капитана и начал ломать кости. Он прокричал (робот чтоли?) «беги!» (ааа, ну в принципе да) и я побежал (с таймером под мышкой).

После этого взрыва я оказался в больнице бес сознания (дааа... ). Когда я очнулся, в палате (номер 6 видимо), стоял президент (и шесть санитаров). И вручил мне звезду героя. А через неделю по новостям сообщили что ещё одна матка уцелела (вот зараза какая матка). Но это уже другая история, (ту би написано континиум.. .континиум то би)


(даа...вот так нам и пишут...это значит на конкурс? я поздравляю всех с днём дураков и автора этого опуса особенно, желаю автору поскорее выписаться из больницы, сверкать дальше звездой героя и делать то самое континиум которое ту би...ор нот ту би...вот в чём вопрос... ) "

Всем начинающим писателям посвящается)))

Геннадий Николаевич Штофин проживал в городе Наро-Фоминске, здесь он родился и вырос. Город славился тем, что в его окрестностях остановили немцев в 43-м. Местные жители очень гордились такой славой, оставленной для них героическими предками, и, в общем, это было единственным, чем они могли гордиться. Город не разрастался, его жители прозябали в невежестве и являли собой образчик той прослойки общества, которую не скупые на слова языки называли быдлом. Так, к примеру, приезжие из столицы рисковали «схлопотать» по лицу, прогуливаясь вечером по улице и повстречав компанию в подпитие, если только раскроется, что они прибыли из столь славного мегаполиса, а местные представительницы слабого пола делили между собой территорию районов не хуже парней. В общем, в этих краях считалось нормой бить жену, напиваться ,каждый второй отсидел за хулиганство и профессия дворника, грубо говоря, была в почёте. А единственной формой досуга являлись пьянки по подвалам - что было популярным среди молодёжи, пьянки на квартирах – для тех, кто постарше и пьянки во дворе – для тех, у кого уже семейное положение не позволяло пить дома с компанией.
Геннадий родился в 1958 году в обыкновенной российской семье простого рабочего и учительницы. Несмотря на профессию своей матери в школе учился плохо. В силу тех же обстоятельств, часто подвергался нападкам сверстников, но всегда мог дать с дачи. Иллюзия того, что он всегда под присмотром, стала причиной раннего знакомства Геннадия с алкоголем и куревом. Отучившись 8 классов, по примеру отца, как часто бывает, он оставил школу и продолжил обучение в ПТУ, где получил профессию слесаря-сантехника. Потом, естественно, армия и год «дембельского отпуска».
В 20 лет Штофин познакомился и стал встречаться с девушкой Лизой. Отношения их складывались более, чем стремительно, но лишь только по причине жизненного уклада подобных городков. Познакомились они на каком-то очередном коллективном возлиянии, в ту же ночь и переспав, исключив с того момента и впредь всяческие романтичные прелюдии общения. Иногда кажется, что в таком обществе считается дикостью элементарные понятия осторожности интимных отношений, что всегда приводит к беременности. О всевозможных заболеваниях тут практически не может быть и речи, поскольку, как правило, в столь маленьких городках ими никто не страдает. С беременностью Елизаветы пришлось сыграть свадьбу.
Елизавета Васильевна Сидорова, а ныне Штофина, была на год моложе Геннадия. Воспитывалась только матерью, поскольку отец умер от рака желудка, когда та была ещё маленькой. Мать работала часто выпивала и не менее часто приводила в дом мужиков, что вполне свойственно женщинам в её положении и с её воспитанием. Работала она моляром и дочь пустила по своим стопам.
Вскоре у вновь испечённой четы Штофиных родился сын, которого назвали Олегом в честь отца Елизаветы. Сам Геннадий был человеком более, чем никудышным со всех сторон личности, хотя сына он любил. Они проводили много времени вместе, и Олег Геннадиевич сумел в полном объёме перенять черты своего отца. Он бы и повторил его судьбу, но помешало случайное стечение обстоятельств и новые веяния времени. В возрасте семнадцати лет Олег попался милиции с наркотиками и получил условную судимость. Как уже было сказано ранее, судимость в тех краях была нормой вещей, поэтому Олега никто не осуждал, и даже некоторые посчитали данное событие каким-то посвящением в мужчину. Ни для кого не стало особым сюрпризом, когда он в скором времени получил настоящий срок, по статье за хулиганство.
Чета Штофиных не сильно горевала по этому поводу. Как водится, выпили для приличия на всякий случай, потом выпили ещё и ещё. Оставшись на несколько лет вдвоём, они решили, что те деньги, которые у них уходили на содержание сына, позволят им жить с несколько большим размахом. Естественно, в частности для тех мест, где основным средством отдыха является алкоголь, слово «размах» могло означать лишь очередную пьянку.
Регулярное возлияние горячительного переросло в каждодневное. Семья активными темпами деградировала, обрисовалась постоянная компания собутыльников. Среди частых посетителей их апартаментов был одинокий пенсионер, живший по соседству, и коллега Елизаветы довольно преклонных лет, но ещё не созревшая для заслуженного отдыха – общество в целом спокойное и не создававшее угрозы пьяного дебоша и, как следствие, «бытовухи».
Ввиду частого непотребного состояния, Геннадия Николаевича уволили с работы за профнепригодность. Тогда-то, чтоб иметь хоть какие-то средства, помимо жениной скудной получки, на водку, он приобрёл свой первый лотерейный билет. Вполне возможно, он бы предпочёл игровые автоматы, и тогда бы бездомная братия довольно скоро пополнилась бы новыми членами, но в Наро-Фоминске таковых никогда не имелось. Короче говоря, бедная на события жизнь Геннадия Штофина пополнилась новой страстью. При каждом удобном случае он приобретал лотерейный билет. Специально для этого он даже откладывал деньги.
Для многих семей подобное увлечение одним из её членов совсем не сказывается на общем бюджете, но для Штофиных каждый червонец являлся потенциальным вкладом в бутылку, а прибыли увлечение Геннадия не приносило. По этой причине, Елизавета Васильевна запретила мужу тратить таким образом деньги. Результатом лёгкой семейной ссоры стала покупка последнего в жизни Геннадия Николаевича билета, который смог бы перевернуть жизнь многих семей в нашей стране. Но этот выигрышный билет достался ему. У провидения свои причины на тот, или иной счёт – не нам судить, как должно быть и с кем. Так Геннадий Николаевич Штофин выиграл пятьсот тысяч рублей в государственную лотерею…
После уплаты налогов с выигрыша в кармане счастливчика оставалось ещё около четырёхсот тысяч, которые сулили ему и его семье чудесные перспективы в коренных переменах. Счастливая чета Штофиных строила планы и всё отмечала привалившее счастье. В старой компании собутыльников Геннадий Николаевич торжественно заявлял, что приобретёт иномарку и «махал» из старой водочной рюмки дорогой коньяк из элитного шкафа супермаркета.
Ликование, в виде потребления всяких спиртных напитков, тем временем всё затягивалось и затягивалось. Всякие знакомые алкоголики и выпивохи местного пошиба стягивались в квартиру Штофиных поглазеть на счастливца и отведать какой-нибудь диковинный «Блю Лэйбл» или «Джин Бомбей», коими потчевал себя и гостей хозяин. Штофин приобрёл, по его мнению, тонкое эстетическое чувство, которое, впрочем, распространялось лишь на алкогольную продукцию. Он закупил множество различных фужеров, бокалов и стаканов для дегустации очередного «горячительного открытия». Он часто демонстрировал гостям бомжеватого вида как нужно употреблять какой-нибудь дорогой голландский портвейн, важно прикрывая глаза и болтая напиток в бокале, при этом, он не забывал похвастать собравшимся, каким образом он распорядиться имевшимся состоянием.
Спустя какое-то время и, соответственно, средства, Штофин пришёл к выводу, что нужно поддерживать отечественного производителя, и лучше купить какую-нибудь «нашу» модель автомобиля. Таким же образом он вскоре предпочёл относительно дешёвый «вискарь», не преминув старым образом жизни.
Некоторые из его новых собутыльников любили бывать в квартире Штофиных, так как там можно было «нажару выпить», но самого Геннадия Николаевича не очень. Возможно, тут сыграла свою роль гордыня, которую приобрёл вместе с выигрышем Геннадий – как обычно возбраняемая и гонимая в подобном обществе.
Какое-то время погодя, Штофин стал говорить, что машина ему не нужна, что лучше он положит деньги в банк, и будет жить на проценты.
- А зачем мне машина? – прилюдно задавался вопросом он – Жил я без неё, и ещё, дай бог, сто лет проживу! Куда тут ездить?!
Вполне возможно, что именно угрозы положить все деньги в банк стали причиной, подтолкнувшей одного из гостей дома Штофиных на преступление. Однажды, далеко за пол ночь, после длительных и обильных возлияний полюбившимся в последнее время Геннадием Николаевичем виски «Глен Клайд», многие гости разошлись по домам. В гостях остался лишь сосед-пенсионер и некий Мишка, чью фамилию никто не знал. Убедившись, что старик уснул, он ударил Геннадия молотком по голове, затем соседа, потом прошёл в комнату и ударил Елизавету. Где Штофины держат свой выигрыш он знал, так как хозяин дома не раз показывал избранным ящичек с наличными, бережно похлопывая его рукой, и Михаил так же становился не раз избранным, как и все остальные гости. Открыв этот ящик, Михаил с удивлением обнаружил, что денег оставалось у его жертв лишь тысяч двадцать – не больше, несмотря на слова Штофина. Но Мишка и этим был более, чем доволен.
Чуть позже из тюрьмы вышел Олег Геннадиевич. Для приличия оплакав убиенных родителей и посетовав на судьбу, которая не позволила ему приложиться к отцовскому выигрышу, Олег въехал в пустой дом, где ещё недавно Штофины закатывали пьянки. Ему предстояло жить дальше, и возможно только для того, чтобы повторить судьбу отца…или того Миши – другое вряд ли могло выпасть на его долю...