Встречи еще продолжаются, чаще всего на охоте, тем более что по новому указу императрицы (по моему, указов на счет моды, костюмов, причесок, кому и во что одеться, а вернее – не одеваться было значительно больше, чем касаемых дел государственных, но это мое личное замечание)  -  все охотничьи костюмы должны быть одинаковы «верх серый, остальное – синее, ворот из черного бархата», теперь невозможно отличить кто и с кем где уединился.

Но отношения стали охладевать, если быть точной – то в одностороннем порядке, со стороны Салтыкова. Екатерина просто стала надоедать ему: « Он стал рассеян, порою самодоволен и даже чванлив, что меня огорчало».

Прошла осень, наступила зима. В половине декабря была назначена поездка в Москву. Екатерина выехала из Петербурга « с легкими признаками беременности », на которые по молодости не обратила внимания. « Мы ехали очень скоро, ехали день и ночь. На последней станции перед Москвой обнаружилась сильная резь в животе и признаки беременности исчезли. Я приехала в Москву больная». Вскорости Великая Княжна поправилась.  В феврале 1753 года прибыла в Москву Чоглокова, позже появился и Салтыков, еще чуть позже Левушка Нарышкин. Опять составился прежний интимный кружок, с тою, однако, разницей, что после петербургских толков, Салтыков  стал реже являться ко двору, что « меня очень огорчало», прибавляла Екатерина. В Москве Екатерина сблизилась с Бестужевым, так как оба нуждались друг в друге. Посредником  для взаимных сношений, которые осторожность требовала скрывать от подозрительных глаз, был Салтыков.

Салтыков Сергей Васильевич, граф (гравюра, Бине)

  Именно в Москве, приблизительно в марте, произошла известная сцена с Чоглоковым, получившей недавно выговор за неисполнение второго пункта инструкции.

Екатерина так описывает эту сцену:

« Чоглокова, всегда занятая своими заботами о престолонаследии, сказала мне: «Послушайте, я хочу поговорить  с вами совершенно откровенно. Я, понятно, вся обратилась в слух. Она начала длинным разглагольствованием о своей привязанности к мужу, о своем благоразумии, о том, что нужно и чего не нужно для взаимной любви и для облегчения супружеских уз и потом ограничилась заявлением, что бывают иногда положения высшего порядка, допускающая исключения из правила. Я дала ей говорить все, что она желает, не прерывала ее и не понимала куда она клонит, я была несколько  удивлена  и не знала, ставит ли она мне ловушку или говорит искренно. Пока я внутренне размышляла об этом, она сказала мне « Вы увидите, люблю - ли я свое отечество и насколько я искренна  - не может быть, что бы кое-кто вам не нравился; представляю вам выбирать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если я не ошибаюсь, то избранник Нарышкин » Я невольно вскричала: « Нет, вовсе нет ». – « Ну, если не Нарышкин, то уж конечно Салтыков». На это я промолчала, а она продолжала « Вы увидите, что от меня не будет вам затруднений ».

Граф Алексей петрович Бестужев -Рюмин.  Токке Луи

Так эта сцена записана самою Екатериной, которая могла изменить подробности, запамятовать частности, но общий смысл передан ею верно. Эта сцена 1753 года логически вытекает из инструкции 1746 года. Бестужеву, как составителю инструкции, лучше чем кому либо была известны ее цели, и незадолго до того, как Чоглокова разговаривала с Екатериной, Бестужев говорил с Салтыковым: « В благодарность за доброе расположение, которое Великая Княгиня изволит мне оказывать, я сделаю ей услугу, которую я полагаю, она вполне оценит. Владиславова (фрейлина Екатерины) станет кротка как агнец и будет готова на все услуги». Разным языком, но и Бестужев и Чоглокова говорили одно и тоже.

Шло время, Екатерина опять была в положении, развлечения  продолжались, была намечена поездка в Люберцы, в этом селе, принадлежавшем Великому Князю не было даже дома и Великая Княгиня должна была жить в палатке, разбитой на дворе строившегося дома, где шум и крики рабочих никому не давали покоя. Продолжались танцы, гулянья. Екатерина даже принимает участие в охоте. Такое невнимание к положению Великой Княгини не замедлило сказаться. 29 июня, в день именин своего супруга, Екатерина « нарядилась », присутствовала на богослужении, обедала за большим столом, танцевала на балу, была за ужином, а на другой день выкинула.

Осень 1753 года Великокняжеский двор опять провел в Люберцах, в только что отстроенном дворце, очень красивом и довольно вместительном.  « Каждый вечер устраивались танцы» и по видимому в Люберцах теперь жилось весело. На одном из таких вечером Великий Князь долго шептался с Чоглоковым, все еще разыгрывавшим роль влюбленного в Великую Княгиню, после чего Чоглоков насупился, стал задумчив и как-то холодно относился к Салтыкову.  Фаворитка Великого Князя, девица Марфа Шафирова выдала своего обожателя, сообщив, что Петр Федорович несколько раз уже говорил ей «Салтыков и моя жена обманывают Чоглокова и потом смеются над ним. Он влюблен В Великую Княгиню, а она терпеть его не может. Чоглоков полагается на Салтыкова, потому что ей с ним весело и она пользуется им, чтобы делать из Чоглокова что ей угодно; на самом же деле она смеется над ними обоими. Я должен разуверить беднягу Чоглокова, которого мне жаль, я должен сказать ему правду, тогда он увидит, кто истинный друг ему – я, или моя жена». Салтыкову об этом доложил  француз-лакей Великого Князя Брессан.

Затем в своем сообщении Шампо рассказывает о разных очень сложных интригах. Императрица и великий князь несколько раз меняли мнение и в конце концов оправдали счастливого любовника. Одно время в дело втягивается Екатерина.

"В первые минуты своего неудовольствия на Салтыкова, вместо того, чтобы поберечь великую княгиню, императрица сказала в присутствии нескольких лиц, что она знала, что происходило до тех пор, и что, когда великий князь выздоровеет и будет в состоянии иметь общение с женой, она желает получить доказательства того положения, в каком великая княгиня должна была остаться до этого времени".

Предупрежденная бдительными друзьями, Екатерина протестовала с негодованием и убедила Елизавету. Впоследствии великий князь довершил оправдание своей супруги, представив неопровержимые доказательства ее правоты.

"Между тем наступило время, когда великий князь мог вступить в общение с великой княгиней. Уязвленный словами императрицы, он решил удовлетворить ее любознательность насчет подробностей, которые она желала знать, и на утро той ночи, когда брак был фактически осуществлен, он послал императрице в запечатанной собственноручно шкатулке то доказательство добродетели великой княгини, которое она желала иметь... Связь великой княгини с Салтыковым не нарушилась этим событием, и она продолжалась еще восемь лет, отличаясь прежней пылкостью..."  - это Шампо, Ж. Кастера  более приземлено смотрит на вещи: « По-видимому, Елизавета поверила в подлинность свидетельства. Наверное, несколько посвященных посмеялись про себя, но все поспешили поздравить князя с его победой и счастьем».

Записка Шампо была послана в ноябре 1758 г. из Версаля в Петербург, в качестве дополнительной инструкции маркизу Лопиталю, оценившему ее следующим образом:

"Я внимательно и с удовольствием прочел первый том трагикомической истории или романа замужества и приключений великой княгини. Содержание его заключает некоторую долю истины, приукрашенной слогом; но при ближайшем рассмотрении герой и героиня уменьшают интерес, который их имена придают этим приключениям. Салтыков - человек пустой и русский petit-maitre, т.е. человек невежественный и недостойный. Великая княгиня его терпеть не может, и все, что говорят об ее переписке с Салтыковым, - лишь хвастовство и ложь".

Правда, в то время Екатерина уже познакомилась с Понятовским и, как утверждает опять-таки Лопиталь, "познала разницу между ними".

        Но вернемся к тому времени, где мы оставили нашего героя. Как я уже говорила, после успешной операции Петра, поведение Салтыкова несколько изменилось, если не сказать больше. Временами он просто начал игнорировать внимание Великой Княгини, что впрочем было свойственно таким ветреным натурам, как Салтыков и Екатерина вскоре  получит очень жестокий, но необходимый урок. Она опять беременна и Сергей уже сам хочет этого ребенка, но истоки этого желания иные – он прекрасно понимал, пока не выполнит свою «миссию», его никто от Великой Княгини не отпустит. А  эта затянувшаяся почти официальная связь его гнетет. Екатерина все подмечает, понятно, что особой радости ей это не добавляет. В мае 1754 год двор переезжает из Москвы в Санкт-Петербург. Опасения Екатерины, что Салтыков не поедет – не оправдываются, он едет, но радости от этого она не ощущает. К тому же на месте сменившихся в качестве надзирателей Чоглоковых, оказывается граф Александр Шувалов – а это уже серьезно. Дядюшка фаворита Елизаветы, глава государственной инквизиции – тайной канцелярии, это не какой то там хлипенький Чоглоков. Екатерина прекрасно это понимает: " У меня все время глаза были на мокром месте, а в голове рождались бесчисленные подозрения; одним словом, из головы не выходила мысль, что скоро разлучат меня с Сергеем Салтыковым »

После двух выкидышей, Екатерина наконец то в сентябре 1754 года успешно рожает наследника, нареченного при крещении Павлом.

Портрет Великого князя Павла Петровича. Неизвестный художник последней четверти XVIII в. копия с работы Ж.Л. Вуаля

      Когда Екатерина родила, Бестужев доложил Елизавете, « что начертанное по премудрому соображению Вашего Величества восприняло благое и желанное начало, - присутствие исполнителя высочайшей воли Вашего Величества теперь не только здесь не нужно, но даже к достижению всесовершенного исполнения и сокровению на вечные времена тайны было бы вредно! По уважении сих соображений благоволите, всемилостивейшая государыня, повелеть камергеру Салтыкову быть послом Вашего Величества  в Стокгольме, при короле шведском».

Она «узнала в это время до какой степени Салтыков, по выражению Екатерины, этот  «демон в делах интриг »,  вел неумеренную жизнь и как он волочился за всеми дамами, которые ему попадались».

Однажды назначив ей свидание, он попросту не пришел, она прождала почти всю ночь. На  естественный вопрос-укор, Екатерина получила жестокий ответ – извини, голова болела.

« Мне стало ясно, как день, что он не пришел, так как не питал ко мне ни уважения, ни любви, хотя я так давно страдала без него, любя его бескорыстно… признаюсь, мне было очень обидно ».

 « Ну что ж. Надо испытать и самое тяжкое для любящей женщины – да, следует знать, как ее бросают… безжалостно!»

7 октября, на  17 день после родов, Екатерине сообщают две новости, первая – Салтыкова она долго не увидит, вторая – свадьба княжны Гагариной состоится на следующей неделе. Екатерина понимала – ее лишили двух близких ей людей, которых она наиболее любила, и хотя они очень недолюбливали друг друга, но оба были преданы ей.

После этого он, если бы и остался в Петербурге, не мог бы удержатся в милости у Великой Княгини.

Салтыков уезжает в Швецию для сообщения королю Адольфу-Фридриху о радостном для всей России событии – рождении наследника русского престола. Однако послом он не был, а только был послан с этим известием.

После его отъезда, при дворе пошли кривотолки, поскольку графа удалили на необычайно долгий для его миссии срок – более чем на полгода.

К концу масленицы Салтыков возвратился из Стокгольма. Во время его отсутствия великий канцлер граф Бестужев присылал Екатерине все известия, полученные от Салтыкова и депеши Панина, в то время русского посланника в Швеции. Екатерина получала эти бумаги через Владиславову, которая получала их через своего зятя – первого секретаря великого канцлера и отсылала их тем же путем. От этих же лиц Екатерина узнала, что было решено отправить Сергея Салтыкова, как только он вернется из Швеции, резидентом в Гамбург, в качестве русского представителя, на место князя Александра Голицина, которого перемещают в армию.

Вернувшись из Швеции,  весной 1755 года, Салтыкова действительно отправляют в Гамбург, главой русской дипломатической миссии, куда он прибыл 2 июля 1755 года. Примечательно, что по дороге к месту назначения Салтыкова чествовали в Варшаве,  тепло и радушно встречали на родине Екатерины в Цербсте, правда это радушие было подкреплено рекомендациями самой Екатерины. По этой причине слухи  об его отцовстве окрепли и распространились по всей Европе.  В Гамбурге он близко сошёлся с французским резидентом Марком Шампо и рассказал ему о своих якобы имевших место любовных похождениях при дворе и связи с великой княгиней Екатериной Алексеевной. Кроме того, он сообщил, что Пётр Фёдорович долгое время не мог иметь отношений с женой по физиологическим причинам, по устранении каковых приступил к исполнению супружеских обязанностей. Со слов Салтыкова в сентябре 1758 года Шампо составил специальную депешу, которую отправил французскому послу в Петербурге маркизу Лопиталю.

22 июня 1762 года через две недели после прихода Екатерины  к власти, она назначает Салтыкова послом в Париже,и это тоже было отмечено при дворе и не только. Высочайшим указом сенату повелевается выдать Сергею Салтыкову 10000 руб. для выезда его из Петербурга в Париж. Париж есть Париж и там Салтыков незамедлил запутаться в долгах, с которыми не смог расплатиться до конца дней. Задержка его вследствие наделанных долгов в Париже французским правительством возбудила целую переписку между русским и французским двором.

            В августе 1763 г. состоялось назначение Салтыкова в Регенсбург на место бывшего там И. Симолина, отправлявшегося в Дрезден. «Для меня особливо теперь все равно, Салтыков ли или Симулин, понеже с саксонским двором ныне менее дел будет, как прежде ожидать надлежало, а кто умнее, тому книги в руки». Такую собственноручную резолюцию положила Екатерина 29 декабря 1763 г. О дальнейшей судьбе Салтыкова не встречается печатных известий.  Екатерина повелевает Симолину выехать из Регенсбурга в Дрезден, не дожидаясь Салтыкова: "понеже его медленность известна". И действительно, он провел в Париже еще почти целый год, несмотря на присланные ему от императрицы для умиротворения заимодавцев и выкупа из заклада ордена св. Екатерины деньги, за что Сергей Васильевич благодарит императрицу письмом из Парижа от 4 (15) апреля 1764 г. Но, как видно из записки имп. Екатерины к Н. И. Панину, деньги не были употреблены по назначению, и пришлось выкупать Екатерининский крест на казенный счет. Панин снова предложил послать его в Дрезден, Екатерина собственноручно приписала: "Разве он еще недовольно шалости наделал? Но если вы за него поручаетесь, то отправьте его, только он везде будет пятое колесо у кареты"

Жена его, Матрена Павловна Балк, скончалась 24 апреля 1813 г. в Москве, в собственном доме, на углу Большой Дмитровки. Переулок возле этого дома получил название Салтыковского. Матрена Павловна известна своими богатыми вкладами в Успенский собор. Детей после них не осталось

Сам Салтыков умер в Москве в чине генерал-майора в конце 1784 или начале 1785 года.

Салтыков был ничем не выдающимся придворным кавалеров: красота и другие внешние достоинства, независимо от умственных и нравственных качеств, дали ему возможность сыграть видную роль в истории жизни Екатерины. Легкомысленный, склонный к мотовству и любовной интриге, он по самолюбивому отзыву Екатерины всегда скорее преувеличивавшей достоинства своих избранников, был « довольно умен », тем не менее, по ее же собственному сознанию Салтыков всегда и везде мог быть только «пятым колесом у кареты».

Как фаворит, Салтыков оказался фигурой весьма нетипичной, обычно она надолго сохраняла дружеские чувства к своим бывшим. Здесь же все произошло по пословице:       « С глаз долой – из сердца вон ».

 Можно еще добавить, что в череде ее последующих фаворитов он единственный « ушел ни с чем » - ну это и понятно, чем тогда она, всего лишь Великая Княгиня, сама оказавшаяся в долгах, могла одарить,  и единственный был старше по возрасту своей возлюбленной.