Наткнулась на дневник своего первого парня...ну почти первого...ну первого серьзного в смысле и вот што пишет:)
ПАразительна умный человек:)))
с обращением к гуманойдам: Патапум в светлом межгалактическом Пиздец...(е).
15:43 про космонавтов
В общем, я тут случайно выяснил, что коляски для детенышей теперь совсем не нужны: в маршрутке молодое семейство перевозило своего отпрыска (я почему-то абсолютно уверен, что это пацан) в некой конструкции, напоминающей не то пластиковый гробик с ручками от хозяйственной сумки, отделанный всякими рюшечками и тряпочками с веселыми медвежонками (чтоб волна ужаса не захлестывала), не то коляску с отодранными колесами. Короче я, лапоть крестьянский, первый раз видел, чтоб мелких в таких авоськах таскали. В рюкзачках – да, а вот так чтоб - хвать за ручки, и как барыжную сумку попер – такое первый раз.
Но речь, в общем-то, не о том.
Я подумал, что у такого мальчишки будет отменный вестибулярный аппарат – там же качка – ого-го!!!
Вот если б меня так в детстве в авоськах носили, то сразу б сдали в школу летчиков-космонавтов.
Там ведь как? Перед вступительными экзаменами всех салаг по очереди в центрифугу засовывают. Вместе с тазиком для проблева на месте. Ну и как процесс пошел, устройство тормозят, и отмечают – кто сколько продержался. А там уж участь решена – хоть на все пятерки математику с литературой сдай, но если и пол-минуты не продержишься, таскать тебе всю жизнь фураж для гужевого транспорта, мести веником взлетку и бомбы подтаскивать – с таким вестибулярным не то что на МиГ, даже до кукурузника не допустят, раз уж так укачивает.
Тут бы моя очередь как раз подошла.
- Патапум Патапумов! – громко и четко произнес бы мою фамилию из списка строгий сержант в пилотке, одного взгляда на которого сразу бы хватило, чтобы понять, какая у него была сложная, и одновременно богатая на исторические факты биография: боевых вылетов у него было больше, чем ниток в бахроме полкового знамени, и что бороздил он воздушные пространства и над Камбоджой, и над Кубой, и крылом махнул северному побережью Африки, прежде чем полетел смотреть сквозь иллюминатор на ледяные торосы Арктики. И дослужился он не меньше, чем до подполковника, но какая-то нелепая и одновременно трагическая случайность, непременно связанная с диалектикой выполнения приказа (конечно же мудрого, но в определенной ситуации слишком страшного) и белой костью благородства, и конечно же он не запятнал ни свою совесть, ни честь мундира, но вот так все для него печально закончилось с разжалдованием в сержанты.
И я бы без страха шагнул в центрифугу. И меня бы и так там вертели, и так, и еще вот даже вот так. А через двадцать минут у комиссии уже от удивления поползли бы вверх брови, кто-то шепнул: «увеличить скорость». И меня бы вертели еще полчаса на максимальой вертелке-крутилке. Наконец, председатель – полковник c мужественным лицом, на котором не дрогнет ни один мускул перед опасностью, поправив фуражку, кашлянет и громко скажет: «Достаточно!». А потом незаметно улыбнется в свои седые усы, и тихо скажет на ухо дежурному офицеру – «этого – в космос».
И вот так я попаду в космонавты. Многому меня там конечно научат – и парашюты штопать, кактусы в невесомости поливать, мышей скрещивать, английскому и монгольскому языкам, ну и многому чего еще.
А потом я в Космос полечу выполнять свою сложную космонавтскую работу. Там много чего делать надо: станцию «Мир», например, чинить – у нее ведь постоянно что-то отвинчивается-откручиваеся-отклеивается. Такая вот космическая среда агрессивная – все время на посту. Чуть что – сразу прыг в скафандр, и в открытый космос – ловить отвалившуюся хрень, чтоб потом ее гвоздями обратно к станции приколотить. Или вот еще, например, тряпочкой солнечные батареи протирать, а то электричество перестанет вырабатываться – ни телевизор посмотреть, ни магнитофон послушать. А то и совсем система жизнеобеспечения откажет – сиди в темноте на печенье и тушенке, дыши только через баллон с кислородом – даже в тетрис не поиграешь, да и кубик Рубика не покрутишь. Много таких в космическом корабле очень важных элементов, которые ломаются, и их сразу чинить надо.
А когда все работает, тут ученые наседают – им как в ЦУПе скажут, что все – мол космонавт Патапум доложил – такая-то неполадка устранена – они сразу наперебой начинают задания раздавать. Одному нужно в микроскоп на голубого карлика посмотреть, другому сгонять на космическом мотоцикле в окрестности чОрной дыры с хронометром парадоксы там всякие поисследовать, третьему ситуацию с озоновыми дырами осветить, а четвертый уже в сто пятидесятый раз спросит: «Фобос не пролетал?» - как проебали десять лет назад спутник, так всё успокоиться не могут. (А может его вообще не запускали? Так и лежит, наверное, в сарайчике под брезентом на даче какого-нибудь прапорщика). Много, в общем, работы. А с другой стороны, никто тебе мозги не ебет, не то что здесь, на Земле, например. Не знаю уж как там на Марсе дела обстоят.
Ну а я бы время от времени махал вам из межгалактического пространства мужественной рукой в перчатке из секретных материалов, караулил Космический Пиздец, принимал душ под метеоритным дождем, собирал доказательства существования магнетаров среди пульсаров, сплевывал в шипящую плазму и бухал сомнительный шнапс с гуманоидами.
Космонавты – они самые отважные.
