Реабилитация.

Не хвастаясь, могу сказать,  что,  когда Володя ударил  меня  по уху  и
плюнул мне в лоб, я так  его схватил, что он этого не  забудет. Уже потом  я
бил его  примусом,  а утюгом  я бил его вечером. Так что  умер  он совсем не
сразу. Это не доказательство, что ногу я оторвал ему ещЈ днем. Тогда он  был
еще  жив. А  Андрюшу  я убил  просто по  инерции, и  в этом я себя  не  могу
обвинить. Зачем  Андрюша с Елизаветой Антоновной попались  мне под руку?  Им
было ни к чему  выскакивать  из-за  двери. Меня  обвиняют  в  кровожадности,
говорят, что я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные лужи и пятна
-- это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя  бы и
пустяшного, преступления.  А  также  я  не  насиловал  Елизавету  Антоновну.
Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей
жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я
и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж
не моя вина.  Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он
был создан не для жизни сей. Это верно, что я  сапогом  размазал по полу  их
собачку. Но это уж  цинизм обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом,
можно сказать, уничтожены три  человеческие жизни. Ребенка я  не  считаю. Ну
хорошо:  во  всем  этом  (я  могу  согласиться)  можно  усмотреть  некоторую
жестокость  с  моей  стороны.  Но  считать  преступлением  то,  что  я сел и
испражнился  на свои жертвы,-- это уже,  извините, абсурд.  Испражняться  --
потребность естественная, а, следовательно,  и отнюдь  не преступная.  Таким
образом, я  понимаю опасения  моего защитника, но все же  надеюсь на  полное
оправдание.

             <1940>