Чем стала смерть для Божией Матери и чему мы можем у Нее научиться? И можем ли, вообще, чему-то научиться, ведь Она избранница Божия, а мы кто? Но так ли сильно отличаются наши начальные возможности от возможностей Девы Марии? Размышляет священник Константин Камышанов.

День нашей смерти станет днем нашего рождения. Мы умрем в этой временной жизни, но родимся в жизнь вечную. Старое земное тяжелое тело ляжет в землю, а взамен мы получим новое небесное легкое тело. Этот день, возможно, станет самым прекрасным днем нашей жизни.

Протоиерей Константин Камышанов

Плакать и бояться смерти означает, что мы ни умом, ни сердцем не узнали ни благости Бога, ни Его замысла о нас. Иоанн Лествичник писал, что страх – это детскость ума при застарелом самолюбии. Страх смерти очень хорошо отражает и детскость ума, и самолюбие.

В самом деле – вот, умер некто близкий. Мы плачем о нем? Нет. Он с Богом. Ему с Богом лучше, чем с нами, потому что Бог добрее и щедрее нас.

Мы плачем о себе и утерянной радости общения. То есть мы плачем о себе любимых. Еще наши слезы о том, что по недалекости ума мы думаем, что наш мир лучше Царства Небесного.

Вот как умирали святые:

« Слава Богу за все. В руце Твои предаю дух мой », – сказала на одре святая Иулиания Лазаревская. Ей было совершенно ясно, что она не умирает, а рождается в новом мире и ее душа, как младенец, ложится в руки Бога.

К сожалению, у нас нет иконографии отцовства Божия – этого важнейшего события нашей жизни, за исключением икон Успения Божией Матери. Дева Мария изображается младенцем в пеленах на руках небесного Отца. На иконе содержится важная информация о нашей посмертной участи и видах на вечную жизнь.

Божия Матерь преставилась о Господе женщиной зрелых лет в этом мире, а в тот мир Она вошла маленьким ребенком. Новая форма тела рождается как бабочка из гусеницы. Существо то же, а форма разная. Как писал апостол Павел:

« Не все мы умрем, но все мы изменимся ».

Что же это за новая крылатая форма тела людей? Чем стала смерть для Божией Матери и чему мы можем у Нее научиться? И можем ли вообще чему-то научиться, ведь Она избранница Божия, а мы кто? Но так ли сильно отличаются наши начальные возможности от возможностей Девы Марии?

Бог несколько тысяч лет возделывал лозу своего народа для того, чтобы на ней смог появиться особенный плод – Дева Мария. В этом нет Ее заслуги.

Иоаким и Анна чему-то смогли научить Марию до трех лет. Но и в этом нет Ее заслуги, как и в том, что Ее трехгодовалым ребенком отвели в храм.

Часть трудов Марии есть в том, что в храме Она, уже от себя, приложила усилия к познанию Бога. И когда Ей явился Архангел Гавриил с вестью от Господа, то Она легко узнала в нем истинного посланника истинного Бога.

Не Она призвала Бога к себе, а Сам Бог пришел к Ней. И в этом нет Ее полной заслуги.

Честь и хвала Божией Матери состоит в том, что Она, приняв в себя Духа Святого, сумела не только послужить Богу в Его замысле, но и сделала нечто большее, чем то, к чему была призвана миссией Рождества – смогла уподобиться Богу в духе. В этом Ее величие и подвиг. В этом Она нам живой пример.

У нас есть несколько моментов, осложняющих движение по пути Богородицы. Мы, как народ – плод ветви привитой.

Мы, как люди, не имели таких прекрасных родителей. У большинства из нас не было возможности провести детство в храме.

И тем не менее мы милостью Божией оказались достойны внимания и милостей не меньших, чем те, что были оказаны Богородице. Нам даровано было не только сошествие Духа, не только возможность принять в себя Духа Святого, но потрясающая возможность принять в себя всего Господа! Авансы милости Божией нас уравнивают с Божией Матерью. Но дальнейшее развитие талантов нас сильно рознит.

Что именно?

В истории цивилизаций мы явили уникум, в голове которого смешаны язычество, Ветхий Завет, коммунизм и христианство. Ни одну из этих стадий мы не прошли сполна, ни в одной не вызрели и ни из одной не вынесли полновесных исторических уроков.

Вместо тысячелетий усвоения Закона, как это было у избранного народа, греков и римлян, мы, минуя стадию закона, вошли в Евангелие.

Так некоторые народы бывшего СССР попытались совершить цивилизационный прыжок через исторические формации. Советский Союз, созидая коммунизм, вырвал многие народы из первобытного или племенного строя и хотел поставить их впереди всего развитого мира. Итог известен. Теперь эти народы снова откатились в свое первоначальное состояние, обогатившись возможностями цивилизации, наложившимися на родоплеменные отношения.

Так и Россия. Не усвоив за тысячу лет Закон, она рванулась исполнить более высокие заповеди о любви к человеку. Но любви к человеку не может быть без того, чтобы не было усвоено «не убий», «не завидуй», «не пожелай чужого», «чти отца и мать», «не блуди» и «не сотвори себе бога иного».

Язычество внедрилось в Церковь животворящими тапочками, кривыми березами, лентами на деревьях, родниками, песочком, землицей и галантерейной продукцией Софрино.

Ветхий Завет не «добродил» среди людей, чтущих Устав и дела формального благочестия выше реального человека. Оказалось живо древнее заблуждение о том, что Закон, а не человек – главная драгоценность, и достоинство человека – вещь вообще пустая.

Христианства не может быть без того, чтобы язычество, в любых его видах, не воспринималось мерзостью перед Богом.

 

Христианства не может быть без того, чтобы нарушение Закона не воспринималось делом смертельно опасным, уводящим от Бога и ведущим к страданиям.

Христианства не может быть без того, чтобы человек не понимал, что мерой всех вещей является любовь к Богу и человеку и что без уважения к человеку все наши церковные подвиги – фальшь.

Но ладно – среда. Мы в силах игнорировать большую часть ее влияния, ведь у нас есть Евангелие, святые отцы и наш личный договор с Богом, принятый нами при крещении. Какие перекосы мы обнаруживаем на уровне личного служения пастырей, иноков и мирян?

Мы видим, что в Церкви стало возможно сделать карьеру, добиться богатства и положения в обществе, без тех трудов, какие сопровождают богатство в обычном бизнесе. Соблазн чина Мелхиседека, когда царь был одновременно священником, есть соблазн языческого сознания, преодоленный еще на ранней стадии формирования религии. Этот пережиток чудом стал воскрешаться у нас. Миллионы, неограниченная власть, председание в собраниях и синедрионах, роскошь, дружба с властью новым мелхиседекам кажутся благословением пастырских трудов и законной платой наемничества.

Удивительно, что и бизнесмены, и само общество ничего плохого в этом не видит. Полного безобразия эта модель достигла в головах правой фронды, ожидающей особенного русского царя-священника. Можно с печалью ожидать такого царя, имея в виду то, чем у нас оборачивается богатство и безграничная власть над душами. Смесь капитала, мирской власти и власти духовной – чрезвычайно опасная вещь, хотя бы потому, что у Христа ее не было.

Не так думала и жила Божия Матерь. Она «наивно» полагала, что восстановление в себе образа Христа с Его нестяжательностью, милосердием, благостью, доброжелательностью и миром есть настоящий смысл жизни, а посылаемая Им благодать – Его лучшая плата за понесенные труды.

 

Мы видим, как иные клирики вполне уверены в том, что их молитвенные правила, посты, служба в череде и терпение начальства есть те добродетели, которые Господь вменит им в праведность и за которые Он спасет их. Нет. Все это не имеет никакой цены, если они не служат одному – восстановлению в себе замысла Бога о человеке, пестованию в себе любви и равноангельского состояния. Так думала Божия Матерь и хранила в себе слова Бога, смирение и нелицемерную любовь.

В протомонашеском забвении себя Мария не только уподобилась ангелам, для которых высшее счастье – отражать в себе Бога, но стала выше Херувимов и Серафимов. Она стала выше потому, что не только отразила славу Божию, но приняла Бога в себе и стала Его со-работницей. Вот настоящий образец монашества.

Божия Матерь, как и мы, жила в миру и там прекрасно спаслась смирением и миролюбием.

А что мы, мирские?

Мы вместо мира находимся в состоянии борьбы всех со всеми. Мы вместо поиска воли Божией везде ищем своего. Наши отношения с Богом можно охарактеризовать как непрерывную попытку обмануть Бога своими хладными молитвами, своим внешним видом церковных людей, и главное – имитацией участия в Евхаристии – общем деле людей Церкви и Бога.

Мы, причащаясь, делаем вид, что принимаем Бога в свое сердце. Но если это так, то почему не меняемся десятилетиями? Потому, что в нас нет духа признаться в том, что мы живем фальшью. Божия Матерь, напротив, приняв Святого Духа, стала новым человеком. Мы, принимая в себя Тело и Кровь Христовы, остаемся теми, кем были до причастия – наследниками грехопадения.

Хотелось написать о том, что это третий соблазн язычества, но подумалось, что это даже не язычество. В язычестве хоть какое-то ощущение близости сил небесных, мистический страх, а тут – просто первобытный магизм и торговля с небом. Древний охотник скакал и вертелся, умоляя духов охоты даровать ему оленя. А тут даже повертеться лень. Вместо работы, порученной Богом, в наличии один стон работника о бесконечных авансах за не сделанную работу. Мирское отношение к Богу – чаще всего попытка вмешать Его в наши дела в качестве исполнителя наших проектов. Точно – хуже язычества.

Не так у Божией Матери. Она не делила жизнь и труды на свои и на те, которые Она иногда жертвовала Богу. Вся Ее жизнь была одним цельным служением и реальным предстоянием перед Богом.

В результате этих несовпадений нашего устроения с устроением Марии мы не понимаем важности ни замысла о себе Бога, ни величия Успения. Не понимая устройства Божиего мира, мы безумно боимся собственного успения и встречи с Богом. И – верх безумия – мы рыдаем о наших родных и близких оттого, что они, уходя от нас, приходят, через то, что нам кажется смертью, к Богу.

Смысл Успения, в свете нашего спасения, состоит в том, что не Бог, а уже простой человек, идя по стопам Христа, оказался способным победить смерть, как ее победил Иисус. Вдумаемся. Мы имеем возможность не только не бояться смерти, но и победить ее, как это сделала Мария. Но смысл нашей жизни даже не в личной победе над смертью. Важно то, что, преодолевая смерть, человек стал способен прийти к Богу, минуя ад – и в этой встрече смысл нашей жизни.

Богородица, избегнув гроба, показала не только то, что смерть не финал нашей жизни, но и то, что смерти, какую мы знаем, вообще нет. То, что мы называем смертью – это только мгновение, за которым начинается самое главное в нашей жизни – жизнь с Богом, что, собственно, и изображено на иконе Успения. Божия Матерь своей жизнью и смертью показала, что не только Ее, но и наша смерть должна стать днем светлого рождения в новом мире.

Внимание к Успению, его честь и слава состоит в том, что в нем лучше всего раскрывается глубина слов апостола Павла о вере, выраженных в удивительно глубокой формуле:

– Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.

Уверенность в невидимом – это состояние души, которая непрерывно видит себя перед Богом. Это слагаемое веры задает нам пространство и наше место в нем – перед Богом, и является условием нашего безошибочного движения к Богу.

Второе слагаемое описывает наше состояние движения в этом пространстве к Богу. Человек, не понимающий Бога, считает, что Его поступки – это всегда чудо, которое происходит редко. Человек, живущий с Богом в унисон, двигающийся к Нему, желает того, что желает Господь. Поэтому то, что такой человек ожидает, всегда обязательно исполняется. И жизнь с Богом – чудо – для него обыденность.

Богородица однажды увидела себя перед Богом, согласовала свою жизнь и волю с Его жизнью и волей и осуществила то главное, к чему стремится всякая душа – к обладанию абсолютным Благом, то есть жизнью в Раю рядом с Господом. Она стала живым примером веры.

Успенские соборы русских городов и чествование Успения – это торжество веры и обозначение нашего пути к Богу. Он есть опытное раскрытие существа веры.

Успенские соборы России украшают наши лучшие города не просто так. Народ увидел в Успении величие своего человеческого призвания и возможность его осуществления. И мы, часть нашего древнего народа, имеем право приобщиться к этому духу и знанию и уяснять себе значение Успения, как этапа жизни обновленного человека.

Возможно, что день смерти станет для нас личным успением, и мы будем праздновать его еще лучше, радостней и шире, чем мы праздновали свои земные дни рождения. Очень может быть, что новые торжества теперь будут проходить среди новых друзей – святых, Божией Матери и Самого Бога, посреди Рая сладости, в чем и помоги нам Господи!

источник