Общепринятое обычное, нормальное, правильное нередко ставит меня в тупик своей загадочностью. Чем меньше обычный человек страдает, тем счастливее считает свою жизнь. Но в чем тогда смысл его судьбы? Зачем человеку земная жизнь, если можно сразу в рай, не теряя попусту времени? Если страдание отличает наш мир от небесного, то та жизнь значима, которая не пытается пролезть в рай поперек смерти. Счастливчик, везунчик – пустышка, глупая безмятежная душа.

Часто вспоминается вопрос, заданный мне когда-то виртуальным знакомцем: не в рождении ли детей смысл жизни? Нееет. Смысл человеческой жизни не равен смыслу животного. Жизнь моего мужа оправданнее жизней всех полупьяных обитателей нашей улицы вместе с их предками и потомками. Ну и я так рядом – примазалась. Ибо что бы со мной ни происходило до встречи с Андрюшкой, могло быть каким угодно захватывающим, веселым, насыщенным и радостью, и тоской, и трудом, и покоем, и всяческими псевдодостижениями, встречами с людьми, которых буду помнить и любить до самого маразма, - все равно всегда где-то в глубине приходилось подавлять ощущение неоправданности, неполноценности своего существования.

Кажется, сегодня нам был устроен экзамен. Андрюшка чуть не умер. В одну секунду сник, укутался в одеяло и в полном недоумении констатировал, что ему очень холодно. Дрожь и жажда нарастали со страшной силой, он просто подпрыгивал на месте. Я сидела в майке и мучилась от жары. Вколола две ампулы дексаметазона, нагрели чаю. Бесполезно. Упал в кровать и не мог пошевелиться. Не обращая внимания на протесты, я вызвала скорую, причем попросила захватить с собой глюкозу, чтоб ввести внутривенно.

Приехала вареная курица и предложила вколоть магнезию. Я вежливыми словами попросила колоть то, что сказала я. Тогда сестричка ответила, что в случае смерти виновата я. Я согласилась. Не тут-то было – она исколола всю руку, но вены не нашла. На стол складировались десятикубовые шприцы, Андрюша с выпученными, как у казненного на электрическом стуле, глазами орал (все больше матом), что ему больно и он сейчас умрет. И в сотый раз завещал похоронить себя под орехом. Вид у него был настолько жуткий, что сейчас не припомню, чтобы видела что-то подобное даже в кино. Какзалось, что ужас его был настолько материальным, плотным, что можно было наматывать его на пальцы. Я все это видела и ловила себя на мысли, что не могу ни заплакать, ни впасть в истерику, ни испугаться. Только злилась на тупую медсестру и не желающего бороться мужа, пыталась одновременно собрать вещи для больницы, отыскать последние деньги, внушить волю к жизни Андрюшке, поить его, молиться и звонить московской сменщице на радио предупредить, что бросаю сайт.

Медсестра нашла у себя в сундуке гликоген и вколола в мышцу, мальчишки, работающие во дворе, помогли вынести Андрюшку на носилках.

В больнице он быстро пришел в себя, хотя там и не знали, что с ним делать. Напугал бедный персонал Скорой помощи своими непарламентскими выражениями, в итоге врачи сочувствовли не ему, а мне. Сейчас вот уже скачет, как зайчик, блины жрет с мясом, а я начинаю потихоньку ощущать жар.

Между делом так удивило, москвичка-новостница, услышав, что муж при смерти, начала ныть, что ее дома нет и сайт она не может пристроить. Вот тут я уже оторопела. Но она согласилась сесть пораньше по возвращении, а когда все утряслось и я села за комп, попросила отработать за нее лишний переработанный час. Вот такие они, московские редакторы.

Написано в октябре 2006 года

Часть 1

Желтая тетрадь в клетку, лежащая на больничной тумбочке, и уйма свободного времени, выпавшего мне впервые за год, настроили на полузабытый лад: как школьница, неторопливо пишу сочинение. Только назвать его можно не "Как я провела каникулы", а "Как я провела отпуск".

Молодость и в сабельный водила, и на кронштадский бросала, но странное дело: в глуши мне всегда интереснее, чем в столицах; и отпуск в григориопольской больнице набит впечатлениями так, что не могу не рассказать о них.

Это очень увлекательно – сменить в одночасье свою родину и привыкать, привыкать, привыкать. Нам не привыкать… Читать далее