Она с отвращением глядит на собственное отражение. Моргает спросонок, щурится близоруко, но и без того все очень хорошо видно. Слишком хорошо.
"Ужас, - думает. - Нет, ну действительно ужас! Мешки под глазами, хуже, чем у мамы. Побродок - да, я давно подозревала, что он двойной, но он же тройной на самом деле! Жирная стала свинья, тошно-то как! А цвет лица... Нет, это не цвет лица уже, это цвет мочи Химеры - в лучшем случае. Ничего удивительного: когда я в последний раз спала по-человечески? То-то же... А волосы, волосы как свалялись! Это уже не просто космы, это же змеи натуральные. Того гляди зашипят..."
"Все бы ничего, - думает она, - но юноша этот красивый, совершенно в моем вкусе, он же тоже меня видит. Такой, какая есть, а есть - хуже не бывает. Он зачем-то ведь шел сюда, на край света - специально ко мне, так, что ли? Наслушался историй о моей былой красоте, собрался, да и пошел, так бывает с юношами. Ну вот, пришел, поглядел. Бедный. А я-то, я-то какая бедная!"
Лицо юноши, вполне бесстрастное и сосредоточенное, если приглядеться повнимательнее, все же выражает не то страх, не то отвращение. "Скорее второе, - говорит себе она. - С чего бы ему меня бояться? Просто противно, да. Мне бы тоже было противно на его месте... да мне и на своем месте противно. А стыдно, стыдно-то как! В таком виде предстать перед незнакомцем... А он же еще, небось, видел, как я сплю. На земле, враскоряку, раскинув дряблые ноги... Умереть от стыда можно! И, честно говоря, нужно. Что мне еще теперь остается?"
И она умирает от стыда. Сказано - сделано.
Персей так толком и не понял, почему зеркальный щит произвел на Медузу столь сокрушительное воздействие. Но на войне важен результат, а понимание - дело десятое. Так он тогда, по молодости, думал.
"Красивая какая, - с сожалением вздыхал Персей, отделяя все еще полезную голову Медузы от ненужного больше туловища. - Жалко ее."