Объявленная всеми дипломатами Европы самой красивой принцессой, она могла стать французской королевой – ее отец, Петр I, не шутя, сватал ее юному королю Людовику XV. Но надменный Версаль отверг «дочь прачки», предпочтя ей старую деву – дочь свергнутого польского короля - Марию Лещинскую. А жаль. Именно роль французской королевы была бы для Елизаветы самой подходящей – балы, маскарады, куртуазные забавы, прославленная роскошь французского двора… Увы!

 

Она могла бы стать супругой блистательного Мориса Саксонского - побочного сына польского короля Августа II. Но этот брак был слишком уж авантюрным с точки зрения Петра: отдать цесаревну за бастарда, пусть и королевского... Интересная позиция, если учесть, что сама Елизавета родилась до того, как ее родители сочетались законным браком.
Петр скончался и акции Елизаветы на брачном рынке Европы резко упали. Посватался к ней принц Голштинский Карл-Август, младший брат правящего герцога. Партия эта была более чем скромная, но… в июне 1727 года жених умер, так и не дойдя до алтаря. А вскоре скончалась и мать Елизаветы, после чего судьба Елизаветы стала вообще непредсказуемой.

Замуж она вышла много позже, но об этом никто не знал. Официально Елизавета оставалась девицей – как и ее знаменитая английская тезка-королева. Зато поднялась на такие высоты, о которых никто для нее и не мечтал. Она и сама даже подумать о таком не смела…

Пятый ребенок Петра Первого и Екатерины Василевской (бывшей Марты Скавронской), Елизавета родилась в декабре 1709 года в подмосковном селе Коломенском. Как раз в этот день Петр I торжественно въехал в Москву после победы в битве под Полтавой. Ему доложили о рождении дочери.

-Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с восшествием в мир мою дочь, - сказал он.

Петр нашел новорожденного младенца здоровым и на радостях устроил пир в честь дочери, а не военной победы. Это было настолько непохоже на прежнее спокойное удовольствие, с которым царь воспринял известие о рождении старшей дочери – Екатерины и следующей за ней Анны, что его окружение пришло в недоумение, а потом наперебой стали прочить новорожденной блистательное будущее.

Девочке дали редкое на Руси имя - Елизавета (тогда оно писалось «Елисавет»). Петр, уже потерявший двух сыновей от Екатерины и дочь, названную в честь матери, по-видимому, решил таким оригинальным образом оберечь новорожденную от всего дурного. После Елизаветы у Петра и Екатерины уже в законном браке родилось еще шестеро детей, но ни один из них не дожил до четырехлетнего возраста. «Лизанька» так и осталась младшей и любимой.

Может быть, это произошло еще и потому, что внешностью Елизавета была не в мать и не в отца, а в деда, царя Алексея Михайловича. Про него современники вспоминали, что «сама наружность царя сразу говорила в его пользу и влекла к нему. В его живых голубых глазах светилась редкая доброта; взгляд этих глаз ободрял и обнадеживал. Лицо государя, полное и румяное, было благодушно-приветливо и в то же время серьезно и важно, а фигура его сохраняла величавую и чинную осанку».

Все остальные в этой семье были брюнетами с темными глазами. Белокурая с рыжим оттенком, голубоглазая и белолицая Лизанька выделялась еще и ровным, веселым характером: она почти никогда не плакала и улыбалась каждому, кто подходил к ней.

Ее родители тайно обвенчались лишь в феврале 1712 года, после чего и Анна, и Елизавета стали считаться законными детьми. Но – лишь формально: родовитое российское дворянство считало обеих цесаревен «привенчанными» к подолу матери-простолюдинки. Но возражать открыто Петру, характер которого с годами отнюдь не улучшился, никто не осмеливался: себе дороже.

Детство и юность Елизавета провела в подмосковных селах Преображенском и Измайловском, благодаря чему Москва и ее окрестности остались ей близкими на всю жизнь. Уже в восьмилетнем возрасте она привлекала внимание своей красотой и изяществом. Французский посланник Леви замечал тогда же, что Елизавета «могла бы назваться совершенной красавицей, если бы у нее волосы не были рыжеваты».

Странно, что посланник не заметил куда более серьезного изъяна во внешности цесаревны: в профиль она походила на обыкновенную чухонскую девку, каких немало было в тогдашней Лифляндии. Зато это со временем заметила сама Елизавета и старалась никогда и никому не демонстрировать свой профиль.

Воспитание Елизавета получила довольно своеобразное: она прекрасно говорила по-французски и восхитительно танцевала, но грамоту, историю и географию так никогда и не постигла. Уже будучи императрицей, страшно удивилась тому, что Англия – это остров. Никогда ничего не читала, писать не любила, зато обожала верховую езду, охоту и очень много времени уделяла уходу за собой. Повторюсь: для Франции это была бы идеальная королева, на остальные роли она годилась куда меньше.

После кончины матери, императрицы Екатерины I, и восшествия на престол племянника Елизаветы – юного Петра II возник план брачного союза дочери и внука Петра Великого. Жениху, правда, шел только тринадцатый год, но он довольно рано созрел физически, подобно своему великому деду. Увы, созрел лишь для плотских утех и развлечений, государственные дела его волновали мало. В этом они с Елизаветой были похожи, но… Елизавете не нужен был супруг-ребенок, даже с императорской короной в придачу. К тому же православная церковь резко воспротивилась этому «брачному прожекту», а Елизавета была чрезвычайно набожна.

Впрочем, основным препятствием на пути к этому союза стала даже не церковь, а всесильный тогда Александр Меньшиков. Он предпочитал видеть императрицей собственную дочь, а не дочь бывшей любовницы. Петра обручили с Марией Меньшиковой, а Елизавета… серьезно увлеклась сержантом гвардии Александром Бутурлиным и забыла обо всем на свете.

Зато Петр II не забыл свою любимую тетушку и в 1729 году отослал бравого сержанта на Украину. Елизавета поплакала и… нашла утешение в объятиях Семена Нарышкина, обергофмейстера двора. В Москве заговорили о возможном браке: Нарышкин был достаточно знатного рода. Но опять вмешался царственный племянник (обрученный к тому времени уже с Екатериной Долгоруковой) и обергофмейстеру пришлось срочно эмигрировать во Францию.

До самой смерти император ревновал свою тетку к другим мужчинам и изрядно попортил ей личную жизнь. Когда прусский посол предложил устроить брак Елизаветы с брандербургским курфюрстом Карлом, Петр отказал, даже не посоветовавшись с царевной. Он все еще мечтал освободиться от навязанной ему невесты и сделать императрицей свою любимую тетку.

Тем не менее, дружба Елизаветы и Петра II была очень тесной: цесаревна отличалась добродушием и незлопамятностью. Тетка с племянником много времени проводили в совместных прогулках верхом и на охоте. Тут уж вмешались Долгоруковы, которые боялись, что легкомысленная цесаревна разрушит их собственные планы породниться с царем. Любимец Петра, Иван Долгоруков, познакомил Елизавету с красавцем-гренадером Шубиным и Лизонька в очередной раз потеряла голову. Шубина тогда от ссылки спасло то, что Петр II скоропостижно скончался в 1730 году, так и не женившись ни на ком.

По завещанию Екатерины I, престол должна была наследовать Елизавета, но Верховный тайный совет проигнорировал волю покойной императрицы, ссылаясь на то, что как раз в это время Елизавета ждала ребенка от Шубина. На российский престол (и на свою голову) «верховники» пригласили Анну Иоанновну, одну из племянниц Петра Великого. Десять лет этого правления стали для Елизаветы настоящим кошмаром.

Она почти безвыездно жила в Александровской слободе и была очень далека от политической жизни. Безропотно присягнула своей двоюродной сестре, которую почтительно звала «тетинькой». Утешалась Алёшенькой Шубиным и вполне простонародными забавами с немногими близкими подругами. Но властная и подозрительная Анна Иоанновна сослала Шубина на Камчатку и стала делать вид, что подыскивает Елизавете подходящую партию.

Полное равнодушие к политике и неспособность к интригам, при существовании к тому же за границей внука Петра II, принца Голштинского, спасли Елизавету от пострижения в монастырь. А всех женихов Анна Иоанновна под тем или иным предлогом отвергала. Все попытки придворных выдать Елизавету замуж и удалить от двора не увенчались успехом. Так и осталась она официально девицею. При этом регулярно беременела от случайных любовников, но о судьбе ее детей ничего не известно.

Двор переехал в Петербург. Пришлось и Елизавете покинуть милую ее сердцу Москву и следовать за «тетинькой». Правда, и в Петербурге она поселилась подальше от нее – в деревеньке Смольной, лишь изредка появляясь на придворных балах и куртагах. Она обожала эти развлечения, но панически боялась гнева императрицы, который мог разразиться в любую минуту: как на грех, Елизавета становилась все красивее и обольстительнее. К тому же фаворит Анны Эрнст Иоганн Бирон благоволил к Елизавете, мечтая женить на ней своего старшего сына. Этого брака «дщерь Петрова» боялась еще больше, чем гнева императрицы: дети Бирона были им прижиты от императрицы Анны, а не от законной жены.

Зато гвардия Елизавету просто обожала, видя в ней несправедливо обойденную дочь великого императора. Елизавета, как и ее отец, не гнушалась быть крестной у детей простых солдат, частенько устраивала скромные пирушки для офицеров, а в личной жизни нашла долгое и прочное счастье в лице простого украинского певчего – Алексея Разумовского.

Мало кому известен интересный факт: вероятней всего, именно Елизавета Петровна стала у нас родоначальницей жанра романса! Она отлично музицировала и слагала вирши, – крайне несовершенные, но искренние и, естественно, о любви. Причем обычно веселая «Елисавет» слагала песни печальные. Однажды она вышла на крыльцо своего маленького дворца и запела песню о разбитой любви, о злой судьбе-разлучнице.

Стоявший на часах солдат рассказал своему другу о том, что государыня-цесаревна петь изволили.
«А о чем пела-то?» – Солдат изложил. – «Дура баба, дурье бабье и поет!» – ответил друг.

Наверно, это была первая рецензия на один из первых русских романсов…И заодно на женскую поэзию. Но, оказавшись в объятиях веселого и доброго красавца Разумовского, Елизавета романсы слагать перестала и увлеклась украинской кухней, которая бесповоротно испортила ее фигуру: красавица «поехала вширь». Это, впрочем, мало заботило и ее, и ее любовника. Оба любили хороший стол, удобную постель и были совершенно равнодушны к политике.

Императрица Анна Иоанновна, желая закрепить престол за потомками своего папеньки – царя Иоанна V – в очередной раз подготовила почву для дворцового переворота в России. За неимением потомства мужского пола (дети от Бирона, естественно, не считались), она сделала свою единственную племянницу Анну, дочь герцогини Мекленбургской, своего рода «переходным звеном»: выдала ее замуж за принца Антона Брауншвейгского и повелела именным указом, что ребенок, родившийся от этого союза, станет императором (или императрицей) России. И велела всем немедленно присягнуть еще не зачатому младенцу.

Присягнули – ночью, окруженные вооруженной гвардией, не понимающие толком, кому или чему присягают. Но когда спустя положенное время Анна Леопольдовна родила сына, крещенного Иоанном в честь деда, положение несколько прояснилось. Императором предстояло стать именно этому младенцу, его мать получала звание «правительницы», а регентом императрица почти перед самой своей кончиной назначила своего фаворита Бирона, честно предупредив его:
- Вот то, чего ты хотел. Но лучше бы ты отъехал герцогом на Митаву и жил там тишайше. Ибо предвижу великие беды от твоего регентства.

Как в воду глядела. Но проглядела появление при дворе нового французского посланника маркиза де Шетарди, который мгновенно пленился красотой Елизаветы. Между ними вспыхнул тайный роман: безумный, авантюрный, опасный. Опасный потому, что маркиз прибыл в Россию с целью возвести на трон «дщерь Петрову», всегда тяготевшую к Франции. Слишком прочные связи России с Австрией, установившиеся при Анне Иоанновне, уже стояли французскому двору поперек горла и путали все политические карты.

Маркиз быстро убедился в том, что его любовница неподражаема в постели и… совершенно не годится на роль, приготовленную для нее Версалем. Но если умело руководить этой русской Венерой… Заговор в пользу Елизаветы набирал обороты, хотя сама она пребывала в святом неведении и радовалась тому, что Алёшенька Разумовский, как всегда добрый и покладистый, ни капельки не мешал ее новому увлечению. Чувства ревности и зависти «щирому хохлу» было неведомо, да и свою подругу он не просто любил – боготворил. Царевна ведь…

Кончина Анны Иоанновны в октябре 1740 года ничего не изменила к лучшему в судьбе «дщери Петровой». Разве что исчез страх перед гневом «тетеньки», зато приходилось избегать домогательств ее фаворита Бирона, забравшего полную власть при новой правительнице России, Анне Леопольдовне. Зато встрепенулись заговорщики: настал их час. Анну Леопольдовну волновало только одно: любовь к саксонскому посланнику Морису Линару, об остальном она даже и не думала.

И напрасно. После смерти Анны Иоанновны началось сильнейшее брожение умов. Засилье немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Антона Брауншвейгского презирали, Анну Леопольдовну не уважали. В этих обстоятельствах само собой приходило на ум имя Елизаветы. Спрашивали, с какой стати принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная дочь Петра Великого. То, что она родилась до брака и считалась незаконной, уже никого не смущало.

Возвести на трон Елизавету вознамерились, как это ни парадоксально, две самые в то время враждебные России державы – Франция и Швеция (последняя вообще находилась в состоянии войны с Россией). Дипломаты обоих государств не жалели для этого ни сил, ни денег, а посредником был лейб-медик Елизаветы Жан Лесток. Но положение сильно затрудняло то, что богобоязненная «Елисавет» все же не делала решительного шага к престолу.

Тем временем враги Бирона устроили против него заговор, арестовали регента всего через сорок дней после смерти его августейшей покровительницы и отправили со всем семейством в Сибирь. Анна Леопольдовна была провозглашена регентшей, хотя оставалась чисто декоративной фигурой: все решали по-прежнему канцлер Остерман, давно продавшийся Австрии, и фельдмаршал Миних, обладавший непомерным тщеславием и властолюбием.

Заговор, который все никак не получался, сложился и осуществился внезапно. Слухи о том, что Елизавета что-то затевает, носились в воздухе и достигали ушей правительницы, но та лишь отмахивалась: ее в то время занимало исключительно затеянное ею бракосочетание любовника Мориса Линара с фавориткой Юлианной Менгден: этот фиктивный брак должен был защитить репутацию правительницы.

Но 23 ноября на очередном куртаге Анна Леопольдовна отозвала Елизавету в отдаленную комнату и сказала:
- Что это, матушка, слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать Лестока; я всем этим слухам не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат.

Елизавета похолодела, но нашла в себе силы спокойно ответить:
- Я с неприятелем отечества моего никаких алианцев и корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам объявлю.

После этого она непритворно зарыдала (от страха), и Анна Леопольдовна, женщина добродушная и мягкая, заключила ее в объятия и заплакала сама – за компанию. Тем дело и кончилось.

Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но она почувствовала реальную угрозу. Но еще больше беседа двух женщин взволновала Лестока, который более чем трезво оценивал ситуацию. На следующее утро он снова завел с Елизаветой разговор о перевороте и для наглядности показал ей два рисунка: Елизавета в монастыре и Елизавета вступающая на престол. Цесаревна, наконец, решилась.

В ночь на 25 ноября 1741 года Лесток разослал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зимнему дворцу. Все было спокойно. Елизавета больше часа провела на коленях в молитвах перед образами. Помимо всего прочего, она поклялась не подписывать никому смертных приговоров, буде Господь поможет ей взойти на трон. Потом взяла крест, вышла к гренадерам, ожидавшим ее решения и привела их к присяге, сказав:
- Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей, а теперь ступайте, соберите роту во всей готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду.

Был уже второй час ночи, когда 32-летняя цесаревна Елизавета Петровна в санях вместе с Лестоком, Воронцовым и братьями Шуваловыми понеслась по пустынным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях.

Приехав в казармы, стали собирать гренадер. Здесь были только солдаты, офицеры жили в городе, лишь один из них дежурил в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и спросила:
- Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить?
- Готовы, матушка, - закричали гвардейцы, - всех их перебьем!
- Не говорите про убийства, - возразила Елизавета, - а то я уйду. Клянусь в том, что сама, если понадобится, умру за вас. Целуйте и мне крест на этом.
Дважды преображенцев просить не пришлось.

После присяги Елизавета опять села в сани, а солдаты двинулись за ней. Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Левенвольде и Остермана. У Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Но цесаревна увязала в глубоком снегу и ее спутники попеняли ей:
- Матушка, так нельзя. Надобно спешить, дозволь тебя на руках отнести.

И Елизавета вступила в Зимний Дворец на плечах гренадеров в буквальном смысле этого слова. Она отправилась прямо в караульню, где солдаты спросонку ничего не понимали. Но цесаревна быстро внесла ясность в происходящее:
- Не бойтесь, друзья мои. Хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей.
- Матушка, - услышала она в ответ, - давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем.

Елизавета беспрепятственно прошла во дворец: часовые, завидев «душеньку-цесаревну», тут же складывали оружие, а она одаривала их своей пленительной улыбкой. Так и добралась до спальни правительницы, которая, как обычно, спала в одной постели со своей любимицей – Юлианной. Обожаемый Морис очень вовремя уехал в Саксонию за свадебными подарками, увозя с собой и деньги, и неограненные драгоценные камни.
- Сестрица, довольно почивать, вставать пора, - сказала Елизавета ничего не понимавшей правительнице. – А муж твой где ныне ночует?

Увидев за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна все поняла. Супругов Брауншвейгских и не пожелавшую расстаться со своей госпожой Юлианну отправили в крепость. А шестимесячного императора Иоанна Антоновича Елизавета в порыве умиления принялась тетешкать, приговаривая:
- Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты.

Впрочем, ребенок ей быстро прискучил и она передала его кому-то из близких. К семи часам утра 25 ноября 1741 года переворот завершился. Во дворце стали собираться ничего не понимавшие и растерянные петербургские вельможи. Многим из них было чего опасаться – «Елисаветку» мало кто принимал всерьёз, а она теперь – страшно сказать! – императрица.

Но Елизавета с самого начала желала продемонстрировать пример своей гуманности и великодушия. Суд определил Остерману, Миниху, Левенвольду и Головкину смертную казнь, однако, уже возведенные на эшафот, они были помилованы и сосланы в Сибирь. Парадоксально, но факт: милосердие императрицы вызвало взрыв народного негодования! Собравшаяся посмотреть на казнь «злодеев» толпа чуть не линчевала их. Солдаты с превеликим трудом спасли помилованных.

Вообще этот переворот породил в обществе настоящий взрыв национального чувства. Дома многих иностранцев в Петербурге подверглись разгрому, а в армии едва не произошло поголовного истребления иноземных офицеров. Пришлось вмешаться Елизавете, которая 28 ноября издала манифест, где доказывала незаконность прав на престол Ивана VI и выставляла целый ряд обвинений против немецких временщиков и их русских друзей, но защищала невинных.

Несчастный младенец-император был вместе со своими родителями сослан в Холмогоры, но содержался отдельно от семьи и никогда больше не видел ни мать, ни отца. Позже его перевели в Шлиссельбургскую крепость: Елизавета до самой смерти опасалась заговора и переворота в пользу Иоанна. Историки впоследствии назовут несчастного «русской Железной маской».

А потом посыпались награды. Роту Преображенского полка, фактически совершившую переворот, наименовали «Лейб-компанией». Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями; капралы, сержанты и офицеры повышены в чинах. Все они, кроме того, были пожалованы землями. Правда, через некоторое время Елизавета разогнала эту теплую компанию по новообретенным поместьям: уж очень они возгордились своей ролью.

Жан Лесток получил титул графа. Братья Шуваловы и Михаил Воронцов, которые до переворота были просто гвардейскими офицерами, стали заметными политическими фигурами, равно как Разумовский, тоже ставший графом, и Михаил Бестужев-Рюмин. К слову сказать, за исключением Разумовского, в царствование Елизаветы не появилось ни одного государственного деятеля, вышедшего из низших слоев общества.

Уже в ноябре 1741 года Сенату, упраздненному предыдущими правлениями, были возвращены все его полномочия. Вице-канцлером вместо Остермана стал Алексей Бестужев-Рюмин. 23 февраля 1742 года императрица выехала в Москву, где и состоялись коронационные торжества – в апреле, сразу после празднования Пасхи. До конца года проходили балы, маскарады, приемы, празднества, на которых порой собиралось до тысячи человек.

В конце 1742 года Елизавета вернулась в Петербург – и продолжила свое так весело начавшееся царствование. Впоследствии двадцать лет правления «дщери Петровой» историки окрестят «самым веселым временем на Руси».

Елизавета любила говорить, что русский чиновник для нее куда любезнее немца. Однако те наивные люди, которые думали, что Россией после низложения немцев будут управлять исключительно русские министры, ошибались. То есть русскими-то они были, и фамилии носили звучные, древние, прославленные, однако все фактически были на содержании иностранных дворов или по крайности получали разнообразные подношения – не в меньших размерах, чем свергнутые ими немцы.

Были у императрицы и огорчения, особенно в первые годы, когда то и дело открывались новые заговоры, вызванные противоборством и интригами приближенных к престолу лиц. Елизавета, стремясь во что бы то ни стало закрепить престол за потомками Петра Великого, вызвала в Россию сына своей покойной старшей сестры Анны, герцогини Голштинской, который к тому времени остался круглым сиротой. Герцога Карла-Петра-Ульриха перекрестили в православие под именем Петра Федоровича и торжественно объявили наследником престола. Оставалось только подыскать ему достойную пару – и за будущее дома Романовых можно было не волноваться.

Первым делом Елизавета обратила взор на столь милую ее сердцу Францию: вознамерилась женить племянника на одной из дочерей короля Людовика XV. Ее сватовство вежливо отклонили, но предложили… самой императрице выйти замуж за одного из принцев крови. Больше всего об осуществлении этого проекта хлопотал граф Лесток, тайно получавший пенсион от французского двора. Массу усилий приложил и французский посол, маркиз де Шетарди, с которым Елизавета виделась практически ежедневно. Но этот брак так и не был заключен, потому что… императрица уже была замужем.

В конце 1742 года в подмосковном селе Перове она тайно обвенчалась с Алексеем Разумовским. Об этом мало кто знал, но почему-то никто не удивлялся тому, что бывший свинопас поселился во дворце, в апартаментах, смежных с покоями государыни, сделался признанным участником всех удовольствий, всех поездок Ее Величества, со всеми признаками почета, принадлежащими принцу-супругу. Он получил крупные пожалования, стал фельдмаршалом и кавалером всех орденов, однако непосредственно в политику не вмешивался и продержался в милости императрицы до последнего дня ее жизни, с величайшим добродушием относясь к многочисленным любовным увлечениям своей царственной подруги.

Так что брак с французским принцем был решительно невозможен, хотя монархи несколько раз в год обменивались учтивыми письмами, а Людовик XV по просьбе Елизаветы прислал ей свой парадный портрет, получив взамен изображение императрицы во всем блеске молодости и красоты.

Все было очень мило и галантно, полностью во французском духе, но… невесту наследнику престола все равно следовало искать среди европейских принцесс. Прусский король любезно предложил свое посредничество и даже соизволил назвать наиболее подходящую с его точки зрения кандидатуру: принцессу Ангальт-Цербстскую Софию-Августу-Фредерику. Некоторые придворные во главе с Бестужевым-Рюминым интриговали в пользу саксонской принцессы Марианны, но, по свидетельству одного из современников, «…употребили даже духовных лиц для внушения, что принцесса-католичка будет опаснее для православия, чем протестантка».

Это убедило Елизавету, и принцесса с матерью (двоюродной тёткой жениха) в 1744 году «инкогнито» прибыла в Россию. Принцесса сумела понравиться императрице прежде всего, тем, что не блистала красотой (чего императрица в своем окружении не терпела), а также тем, что с энтузиазмом принялась готовиться к принятию новой веры. Помимо всего прочего, она приходилась племянницей покойному жениху Елизаветы принцу Голштинскому Карлу-Августу о котором она сохранила нежнейшие воспоминания.

Окончательно же немецкая «принцесса Фике» завоевала сердце Елизаветы тем, что, тяжело заболев воспалением лёгких, потребовала к себе не лютеранского пастора, а православного священника. Как только она выздоровела, то 28 июня перешла из лютеранства в православие, получила имя Екатерины Алексеевны (то же имя и отчество, что и у матери Елизаветы), а на следующий день была обручена с будущим императором.

Сохранился даже специальный Указ Елизаветы об этих событиях:

«Ее высококняжеская светлость принцесса, будучи по сие время ежедневно наставляема от некоторого архимандрита в православном исповедании греческой веры, сего дня перед полуднем в здешней придворной церкви приняла публично исповедание православного греческого закона, после чего от преосвященного архиепископа новгородского святым миром помазана и именована Екатерина Алексеевна».

Достигнув совершеннолетия, 7 мая 1745 года великий князь Петр Федорович стал правящим герцогом Шлезвиг-Гольштейнским, а 25 августа вступил в брак с принцессой Ангальт-Цербстской Софией-Фредерикой-Августой, которая стала Великой княгиней. Елизавета вздохнула с облегчением и принялась ждать внуков или хотя бы внука.

Она и не догадывалась, что благодаря именно ей, Россия обрела впоследствии величайшую свою правительницу - Екатерину II. Да и никто об этом тогда даже и не думал. Думали о том, как бы угодить императрице, унаследовавшей некоторые не самые приятные черты своего великого батюшки: гневливость и тяжелую руку.
Елизавету отчаянно баловали в детстве, запугивали и презирали в молодости. Отсюда - любовь к наслаждениям, лень, капризность, мстительность, мелочность… И глубочайший невроз, сформированный страхом за свое незаконное воцарение. Елизавета никогда не спала по ночам.

Да, в начале своего правления Елизавета была очень озабочена тем, чтобы не посрамить имени и наследия отца. Она настолько была привержена этой идее, что даже пыталась заниматься делами, но с годами лень и нерадение все более брали над ней вверх. Среди развлечений государыня с трудом находила время для чтения бумаг и слушания докладов. Важнейшие документы неделями лежали, ожидая подписи Елизаветы.

По Европе ходил анекдот про осу, севшую на перо императрицы в ту минуту, когда она подписывала первые буквы своего имени под трактатом 1746 года, заключаемым с Австрией. Оса отсрочила подписание трактата на шесть недель.

Основной заботой Елизаветы было то, что у великокняжеской четы никак не появлялось потомство. А сама она, словно бы в насмешку, то и дело беременела. Правда, к своим незаконным отпрыскам относилась с тем же безразличием, что и ее покойный батюшка: сбывала их с рук и забывала об их существовании. Потом это аукнулось появлением знаменитой «княжны Таракановой», но Елизаветы уже не было в живых.

Через шесть лет после «осупруживания» племянника венценосная тетка обеспокоилась не на шутку. Первым делом повелела докторам обследовать невестку – и ежели выяснится, что неплодна… Но начать поиски новой жены наследнику Елизавета не успела: медики почтительнейше доложили, что Великая княгиня… девственна. Вот это была новость! Господи боже, что скажут в Европах?

Дабы пресечь зловредные слухи, Елизавета повелела невестке забеременеть немедленно - хоть от кого, мелочи ее не заботили. Заодно обследовали и Петра Федоровича, от чего произошел второй конфуз: вследствие некоего физического дефекта Великий князь был вообще не способен вступить в интимные отношения с женщиной. Дефект устранили путем небольшой операции, Екатерину окружили приятными во всех отношениях молодыми людьми благородного происхождения. Но прошло еще долгих четыре года, пока великая княгиня не доложила своей августейшей тетке-свекрови об «интересном положении».

Родившегося наконец-то в 1754 году Павла, императрица немедленно забрала к себе и до самой своей смерти бдела над ним, «как орлица над орленком». Даже мечтала передать внуку престол в обход племянника, но ее останавливало опасение, что беззащитный ребенок может повторить судьбу Иоанна Антоновича.

Внутренняя политика Елизаветы Петровны в целом отличалась стабильностью. Сенат стал высшим органом управления в государстве: к административно-судебной стороне правления Сената прибавилась и законодательная. С восстановлением прокуратуры, главного магистрата и Берг- и Мануфактур-коллегий правительство ужесточало режим централизации управления.

При Елизавете осуществлялась активная поддержка промышленных и торговых начинаний, что выражалось в предоставлении монополий и всяческих льгот. В 1754 году по предложению П.И. Шувалова, ставшего фактическим руководителем правительства, Сенатом были отменены внутренняя таможня и заставы, что уничтожило удельное деление, и дало толчок развитию всероссийского рынка.

Кроме того, учитывая заинтересованность дворянства в вывозе и продаже за границей хлеба, правительство разрешило свободный вывоз хлеба за рубеж. Были основаны первые русские банки - Дворянский, Купеческий и Медный. Значение Синода и духовенства при набожной императрице возросло, усиленно преследовались раскольники.

Алексей Бестужев-Рюмин сумел так вести внешнеполитические дела, что с Россией стали искать союза все европейские державы. После вступления Елизаветы на престол по Абоскому миру 1743 года Швеция уступила России часть Южной Финляндии.

Появление русских войск на Рейне в помощь Австрии поставило точку и в войне за австрийский престол между прусским королем Фридрихом II и Марией Терезией - был подписан Ахенский мир (1748).

Но политикой занимались министры, Елизавета же, в основном, занималась своей драгоценной персоной. Страсть к нарядам и к уходу за своей красотой у нее граничила с манией. Она слыла первой красавицей, никогда не надевала одно платье дважды (после смерти императрицы в ее гардеробе было найдено около 15 тыс. платьев) и строго следила, чтобы никто из придворных дам не был одет или причесан красивее ее или даже появился в платье такой же материи. За подобный неосторожный поступок вполне можно было отправиться в Сибирь.

Плюс - полные сундуки туфель, шелковых чулок, сотни кусков французских тканей. Привозимые из-за границы в Петербург модные новинки доверенные лица Елизаветы придирчиво проверяли и приобретали все, стоящее внимания. Никто не должен был иметь то, что было у Елизаветы.

Нрав у императрицы вообще был непростой. Не только горничных – знатных придворных дам хлестала по лицу и бранилась не хуже гренадера. И все это каким-то волшебным образом сочеталось с необыкновенной набожностью: Елизавета отстаивала многочасовые службы в церкви, иногда - до обморока.

Любившая всласть поесть Елизавета строжайше соблюдала посты, в которые на ее столе были только варенье и квас: не самая, кстати, полезная пища для здоровья. Есть в пост овощи и фрукты она почитала грехом. Зато и разговлялась так, что от стола ее лакеи на руках относили в опочивальню, куда тут же сбегались придворные медики.

Особой статьей были ее знаменитые хождения на богомолье – обычно из Москвы в Троицко-Сергиевскую лавру. Шестьдесят верст императрица проходила пешком за полтора-два месяца. Ибо, утомившись, приказывала сыскать (а то и построить) подходящий дом и отдыхала в нем несколько дней. При этом до дома она добиралась в карете, а после отдыха приказывала везти себя к тому месту, где было прервано пешее хождение. Никто, ни Разумовский, ни последовавший за ним любимейший фаворит Иван Шувалов, не могли убедить императрицу доехать за несколько верст до лавры и проделать остаток пути пешком за пару часов.

Иван Шувалов, бывший много моложе императрицы, стал ее последней сердечной привязанностью – на десять оставшихся ей лет жизни. Сердце Елизаветы он покорил не только внешней красотой, но и – совершеннейший шок для придворных! – своим интеллектом и образованностью. Именно Шувалов представил императрице Михаила Ломоносова. Именно Шувалов при покровительстве Елизаветы проводил в жизнь просветительские идеи.

Но и до появления в ее жизни молодого фаворита Елизавета Петровна заботилась, как могла, о просвещении России. При ней были реорганизованы военно-учебные заведения. В 1744 году вышел указ о расширении сети начальных школ. Открыты 1-ые гимназии: в Москве (1755 г.) и Казани (1758 г.).

В 1755 году открылся Московский университет, в 1758 году - Академия художеств. В 1756 году указом Елизаветы в Петербурге учреждается публичный русский театр, директором которого назначается известный поэт и драматург Александр Сумароков много сил отдавший созданию в Петербурге национального театра. Он же начал издавать в 1759 году первый русский частный журнал «Трудолюбивая пчела». В 1755 года стала выходить газета «Московские ведомости», а с 1760 года - первый московский журнал «Полезное увеселение».

Наконец, Шувалов активно способствовал приближению ко двору архитектора Растрелли, благодаря которому в Петербурге и его пригородах появились дворцы в стиле пышного, так называемого «русского барокко». По высочайшему указу великим зодчим был возведен «для славы всероссийской» непревзойденный шедевр – Зимний дворец, в котором Елизавета, увы, пожить не успела. Дворец был закончен осенью 1761 года, императрица осмотрела его, одобрила, по-царски вознаградила архитектора, но… переезд так и не состоялся.

Однако в журнале «Московские увеселения» почти не писали об увеселениях придворных – и напрасно. Елизавета обожала развлечения и для этого при дворе создавалась особая атмосфера театрального праздника, в центре которого всегда была сама императрица. Многие современники отмечали необыкновенную длину и красоту ног императрицы. Потому-то она и любила наряжаться в мужские костюмы.

Эту любовь к маскараду подметил приехавший из Германии портретист Георг Гроот, который стал певцом расцвета ее общепризнанной красоты. Она любила позировать, а художники писали ее с особым усердием, так как по воспоминанию современника, «она такая красавица, как редко можно видеть... У нее удивительный цвет лица, прекрасные глаза и рот, превосходная шея и несравненный стан. Она высокого роста, чрезвычайно жива, хорошо танцует и ездит верхом без малейшего страха. Она не лишена ума, грациозна, и очень кокетлива...»

Красоту Елизавета сохраняла до сорока с лишним лет – вопреки всем излишествам, ненормальному образу жизни и бесчисленным огорчениям. Французский посланник маркиз Брейтейль доносил своему двору:

«Нельзя лучше чувствовать себя и соединять в ее возрасте более свежий цвет с жизнью, созданной для того, чтобы его лишиться; обыкновенно она ужинает в два-три часа ночи и ложится спать в семь часов утра. Впрочем, эта свежесть достигается с каждым днем все с большим трудом. Четырех, пяти часов времени и всего русского искусства едва достаточно ежедневно для того, чтобы придать ее лицу желаемую обольстительность!»

Иноземные газеты были менее снисходительны к русской императрице, чем дипломаты. Елизавета отлично знала, что в них частенько появляются пасквили на нее. Стоило обостриться отношениям России с каким-нибудь государством, как писаки той или иной страны принимались изощряться насчет русской императрицы:

«То нечестивая, то страстная, на редкость недоверчивая, суеверная, к тому же святоша, она часы напролет проводит на коленях перед образом Девы Марии, говорит с ней, страстно вопрошает ее, в каком гвардейском полку взять ей любовника на этот день: в Преображенском, Измайловском, Семеновском? А быть может, калмыка, казака? Все зависит лишь от ее капризов и фантазий».

Елизавета, конечно, обижалась, но вида не показывала. К тому же иностранцы ошибались, уверяя, что Елизавета не умеет согласовать свою страсть к удовольствиям с обязанностями царицы. Она все же была дочерью своего отца. И историк С.М. Соловьев был абсолютно прав, когда писал:

«При правлении Елизаветы Россия пришла в себя. На высших местах управления снова явились русские люди, и когда на место второстепенное назначали иностранца, то Елизавета спрашивала: разве нет русского? Иностранца можно назначить только тогда, когда нет способного русского. Наследовав от отца уменье выбирать и сохранять способных людей, она призвала к деятельности новое поколение русских людей, знаменитых при ней и после нее и умела примирять их деятельность...».

С 1757 года Елизавету стали преследовать тяжелые истерические припадки, ее мучила астма и эпилепсия, тоже доставшаяся ей от отца. Она то и дело лишалась чувств, а после очень тяжело приходила в себя и в течение нескольких дней чувствовала себя такой слабой, что не могла внятно говорить.

В довершение несчастья на ногах у нее открылись незаживающие раны. За зиму 1760-1761 года Елизавета только раз была на большом выходе. Всегда непоседливая и общительная, она теперь пребывала в глубочайшей депрессии, запершись в своей спальне в Царскосельском дворце. Красота ее быстро разрушалась, и это более всего удручало больную.

Последние годы ее правления были омрачены Семилетней войной с Пруссией, в которой гибли «вверенные ей Богом человеческие души», и это приводило ее в отчаяние. Осенью 1760 года русские войска взяли Берлин. Этот город заплатил победителям 200 тысяч талеров на содержание войска и 1,5 млн. руб. в виде контрибуции. Вся Европа, кроме Англии, поздравила Россию с блистательной победой. Но даже это не радовало, ибо Елизавета понимала: ее не станет, все пойдет прахом.

12 декабря 1761 года у нее явился упорный кашель и кровохарканье. Через десять дней, после нового сильного кровотечения врачи объявили, что положение императрицы безнадежно. Она исповедовалась и причастилась. Но агония продолжалась еще несколько дней.

Смерть наступила 25 декабря 1761 (5 января 1762) года на 53 году ее жизни. Тело Елизаветы еще не успело остыть, как ее наследник - Петр III Федорович заключил с Пруссией мир, хотя русские войска уже взяли Берлин и до полной победы было – рукой подать. Только смерть русской государыни спасла Фридриха II от полного разгрома. Наследник российского престола благоговел перед прусским королем Фридрихом и ненавидел ту страну, которой теперь должен был править. Сбылись худшие предчувствия Елизаветы.

Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете; она оставила после себя полтора десятка тысяч платьев, два сундука шелковых чулок, кучу неоплаченных счетов и недостроенный Зимний дворец...

Хоронили Елизавету в Петропавловском соборе уже в новом, 1762 году. Даже в гробу Елизавета оставалась кокеткой.

Как писала Екатерина II, «в гробу государыня лежала, одетая в серебряной робе с кружевными рукавами, имея на голове императорскую корону».

Историк В. О. Ключевский назвал Е. П. «... умной и доброй, но беспорядочной и своенравной русской барыней...» соединявшей «... новые европейские веяния...» с «... благочестивой отечественной стариной».

Что ж, пожалуй, это самое меткое определение «дщери Петровой».

Светлана Бестужева-Лада, 2011
Трагедия семьи Брауншвейгов
Неизвестный император России.
Пётр-Ульрих или Ульрих-Пётр? Парадокс Петра III
Княжна Елизавета Тараканова
ПЕРЕВОРОТ ЕКАТЕРИНЫ II
Коронация императрицы Екатерины Второй.
Последняя женщина на российском престоле
Она любила жизнь и Россию...
 Не распутства ради