За эту неделю — между двумя понедельниками — что-то происходило. Например, я распечатал ноты: сонаты Бетховена, "Layra plays the piano" Акиры Ямаока, "Andata" Сакамото, тема из Твин Пикса Бадаламенти, "Last Man" Клинта Мэнселла из Фонтана, что-то ещё. Дождь моросит всё время. Я привык к дождю. Как будто мы знакомы с ним давным-давно, с самого начала.

Что-то ещё происходило, это точно.

В общем — льёт дождь, мы клеим обои. Как будто бы ничего и не осталось в этом мире. Дождь, обои, ноты, пиано, книжки. Три чашки кофе в день или четыре чашки. Иногда кажется — я сюда и шёл. Иногда кажется, нужно отказаться от себя, чтобы я снова был я.

Любить очень тихо. Будто бы на глубине пересохшего колодца. А. Всё. Остальное. Пыль.

Лето летит

В Балтийске туманно. На набережной никого.

Чтобы добраться до Балтийска, нужно очень рано встать и минут сорок - пятьдесят идти по медленно просыпающемуся городу. В поезде, который приходит на станцию в 8:18 едут бабушки-дачницы и пляжные лежаки с надувными пончиками. Их набивается целый тамбур, в вагон они не заходят. Читаю "Вещую птицу".

Как ты и говорила, по пути в Балтийск рельсы совсем близко подходят к воде, пусть даже это не море, которое я искал, а всего лишь залив. Вода обычно сверкает, но в тот день разобрать линию горизонта можно было с большим трудом. Всё утрене-серое, прохладное, приятное. Я там был. Бродил в камышах и по пляжу.

В Балтийске сгорел дом. Не сильно сгорел, только чужая часть. В доме теперь мокро и растут грибы. Грибы прилипают к стенам и потолку. Кое-где в потолке дыры, из которые торчит небо. Корабли выходят в открытое море. С северного мола можно наблюдать, как они появляются из ниоткуда, покачивая своими бортами, и скрываются в никуда. Туман, туман. Легонько моросит. Обычный такой маршрут: вокзал, набережная, северный мол, кладбище, лесная дорожка, город.

А вчера купили фортепиано. Шли через весь город под жарящим солнцем. Сперва в банк, потом домой, потом в магазин. Пока нам всё объясняли и упаковывали, начался дождик быстро переросший в ливень. Под этим ливнем мы кое как затащили стойку и пианино в автомобиль и поехали домой. То есть — это я поехал, а Т. пришлось тащиться на трамвае. Наверное, ехать на трамвае в дождь — так себе ощущения, но я у неё не спрашивал.

"Вещая птица" дочитана и я берусь за "Птицелова". Ем вафлю. Жарко, хорошо. Лето в самом разгаре, пусть оно и останется таким.

Наверное, буду писать альбом

Сегодня снилось, что я забрёл в чужую квартиру, чтобы что-то украсть. Распахиваю шкаф – а в нём куча синтезаторов, причём все они белого или розового цвета. "Значит, тут живёт девушка", думаю я, а сам засовываю первые подвернувшиеся под руку клавишные в свой безразмерный мешок.

И тут чувствую – кто-то ещё есть дома. Кто-то крадётся ко мне. И...просыпаюсь...

Может быть все эти странные сны оттого, что жизнь вдруг стала похожа на квартсекстаккорд, который всё никак не может разрешиться в доминанту. А может, это просто какая-то тихая форма скучания.

Но как бы то ни было, наиграй что-нибудь в фа мажоре перед следующим сном. Взгляни на полную луну (если только там у тебя не моросит). Или на соседскую кошку. Или на ландыши в весеннем лесу.

До пробуждения осталось 2536 секунд

Сегодня пятое апреля
Завтра шестое.
Ричард Бротиган и Джеффри Евгенидис оставили во мне глубокие следы. Как когда-то Мураками и Булгаков.
Двадцать лет назад.

Чёрт, я не помню как выглядят твои ноги без одежды. То есть, я вдруг с чего-то начал представлять, как бы ты прекрасно смотрелась в зелёном коротком платьице погожим летним денёчком. Вот правда, ни с чего бы то ни было. Может быть, весна?!
Знаю, что ты не особо-таки любишь все эти платья или просто их носить. У меня, кажется, сохранилось несколько твоих фотоснимков. Но все они такие далёкие и я с трудом их себе представляю. Поэтому я просто сижу и размышляю. Или предаюсь грёзам. Передо мной стоит чашка с чаем. Ещё лежат какие-то книги. За окном темно. Воскресенье. Выходной. Ты в коротком зелёном платье. Лето. Например, июнь. Ветер шевелит тени деревьев и высокие травы. Посылаю этот мысленный сигнал в космос, формирую мыслеформу. И всё сложится, продолжение следует.

боль приходит внезапно, будто сразу за полосой отлива нахлынывает цунами — и не удержать. не удержать. боль сотнями иголок ввинчивается в истерзанное тело, заставляя мечтать лишь о смерти. о полёте в неминуемую бездну. боль всегда застаёт врасплох. и больше ничего нет. больше ничего...
приходит новый год и я подставляю его цифры к дате своего рождения на воображаемом куске камня. смотрю, получается ли красиво. больше ничего не остаётся делать.

с утра был туман. видел его сквозь сон. сон впервые был глубокий, а туман — нет. может быть сон был глубокий потому, что я проглотил четыре сероватые таблетки. а может быть потому, что просто общая усталость. Хотя какая же она общая — она моя.
ты мне снова приснилась, хотя, опять же, почему снова, если ты почти и не снишься мне. это был очень другой сон и таких снов почти никогда не было. а с тобой — совсем никогда. может быть, я его даже запомню. мне снилось вот что — ты сказала, что теперь мы навсегда будем вместе и мы были такие молодые и счастливые и при этом ты улыбалась так же — молодо и счастливо и ветер игрался шаловливо с твоими волосами. такой длинный-длинный сон, в котором ты всего лишь взяла меня за руку и всё сказала.

потом я открыл глаза и был туман.

потом я закрыл глаза и видел город. думалось, что берлин но внешне такой готический. потом тот домик на нахимова 15. ты его и не помнишь, наверное. я подошёл к нему. в руках у меня был фотоаппарат. а внутри люди праздновали рождество. повсюду были развешаны новогодние электрогирляны и лампочки. и я стал немножко снимать через стекло. потом камера стала барахлить. потом какой-то мальчик предложил привести новую камеру из-за границы. потом двойка троллейбус на московском проспекте. потом я проснулся разбитым, потому что было 37,1, но довольным, ни почему в общем то, а просто так

Ну, увидимся

В тишине вечера гудок поздней паровоза. Мне снится старый вокзал в Георгенсвальде, и я блуждаю по нему в поисках света или тебя. Здание преображается, превращаясь в галерею современного искусства. Только какое это время? Повсюду рождественские фонари и гирлянды и, стало быть, за окнами идёт снег. Но я никак не могу найти ни одного окна. Знаю что маг и могу любое, но нет сил или нет желаний. Вековая усталость. Под снежным покровом уже и не видать могилок. Я умею ждать — о-о-о, что-что, а вот уж ждать-то я и умею.

Давай обменяемся посылками по старой доброй памяти, ты ещё помнишь адрес? Твою я увезу в лес и закопаю под стеклом как секретик из детства. Больше ничего и нет. Стараюсь не замечать. Вечер стережёт зеленые тени. Мой друг, Сомерсет, плесни ещё немного пуэра в пузатую чашку. Я помню, что такое флакон. Монокуляр. Я им рассматривал корабли на горизонте. Маленький кит. Предощущенье дождя.

Полетели?

А может быть ты просто миф, созданный мной и все эти годы, все десятилетия укрепляющийся, возвышающийся всё выше, обрастающий новыми историями и легендами. Новой памятью, искажёнными чувствами. Будто смотришь на мир сквозь запотевшее стекло. Или лежишь на дне и через толщу воды разглядываешь солнечное небо. Я всё придумал, я наиграл эту мелодию на волшебной флейте. Знаешь, что самое интересное в Шутке? Самое интересное — как Люция рассказала бы свою историю. Но она не рассказывает. Или как брошенный камень разбивает окно, делая рокировку из разных предметов, стоящих на столе. Или лежащих на столе. В Жене керосинщика.

Если ты мой миф, то мне придётся совершить подвиг, тогда как я усталый и обессиленный лежу в сырых мхах и едва ли могу пошевелиться. Едва ли могу сжать свои пальцы в кулак и затем разжать их. Я думаю о чём-то, на это ещё хватает остатков сил. Думаю просто, ничего не анализируя, не переставляя вещи и не меняя их местами. Просто перебираю какие-то штуки в своей памяти, не более того. Прислушиваюсь к лесу. И медленно засыпаю.

Я встаю и стаскиваю с себя старые адики, убитые за это лето; отбрасываю в сторону. За ними идут носки. Пуговица за пуговицей расстёгиваю рубашку. Она летит на пол. Расстёгиваю ремень и снимаю джинсы — переступаю с ноги на ногу, вытаскивая ноги из штанин. Стягиваю трусы. Смотри на меня — это я. Кожа покрывается мурашками от прохлады наступивших дней осени. Это внешнее. Чтобы заглянуть внутрь, нам понадобится осуществить небольшой трюк. Открой вот тот ящик стола, второй снизу. Там картонная коробка, достань-ка. Надеюсь не заржавела ещё, старушка — давно не работал ею.
На дне коробки в мягких лучах солнечного света покоится электродрель.

Ладно, давай не сегодня. Посверлим как-нибудь в другой раз. Сегодня лучше поставим камеру на штатив. Ты не любишь сниматься. Ни без одежды, ни так. А я — вполне. Навернём старый двадцати восьми миллиметровый мануальник и к нему ещё какую-нибудь расширяющую насадку. Окей. Ставлю таймер на две секунды. За две секунды ничего не успевает произойти, я нажимаю на кнопку и бросаюсь на пол. Щёлк — срабатывает. Ещё раз. Щёлк. Ещё раз. Ещё. Ламинат стирает мою кожу. Внешнее становится внутренним. Как там у Франчески Вудман?! У неё был спусковой тросик. Накамерный и внутри неё самой. Она легко справлялась и с тем, и с другим. Хэм в общем-то тоже. А вы говорите блядская римская империя. Кому она на хер нужна? Хармс, кутаясь в летнее пальто в своём каменном бункере, смотрит как кружит заоконный снег. Что ещё? Ничего. Они разом взяли — и превратились в пейзаж.

Моменты которых нет между нами: ожидание рождества. Медленный снег кружит над городом. Теплая булочка, съеденная на перроне старого вокзала, где нет возможности укрыться от пронизывающего ветра в ожидании поезда. Платформа. Киоски. Я бродил по городу, искал тебе подарок. Книгу. Снеговика. Прошлогодний гидрант. Фотокарточку. Не было. Медленный утренний секс. Не сразу понятно, бьются ли солнечные лучи о стекло за шторами. Я не люблю шторы — их нет. Тогда открой глаза и впусти свет в нашу комнату. Будешь кофе — спрашивает мой голос. Я гадаю по едва заметной улыбке. Не было моря или море было. Плестись по пляжу и ждать когда ты промочишь ноги и сердиться за это. Плестись и лежать на снежном покрове запрокинув голову — где ты. Ты моя вечная весна. Соседний никогда не пересекающийся рельс. Достаю вырезку с расписанием — скоро ли поезд. Я тихо лежу. Ты спрашивала в письме — думал ли я об этом. Не помню что я ответил тебе. Я думал. Буква В. Я сижу — призраки вокруг меня. Я вижу как солнечный свет ползёт в угол комнаты. Ты удлиняешь судь-бу на ещё одну жизнь. Смотришь. Почти ангел. Я нашёл много вещей. эти вещи:
металлическая оранжевая машинка кран с оторванным башенным краном
металлический ключ старый от серванта — он запирал сервант
карта памяти, там должна храниться память
значок который умеет переливаться
твой письмо на одну нелинованную страницу
фотографические плёнки с твоими кадрами
старые монетки найденные во дворе в песочнице в детстве — им сотни лет
что-то ещё
Это мой секретик — я закопал в лесу.

Лучи заходящего солнца — вспышки света. Пыль, поднимающаяся от камней, которые ворочают большие стальные гиганты. Море раскатывается по всему пляжу. Щурясь, я сижу у самой кромки воды, подставляя ей свои ладони. Приветствую каждую набегающую ко мне волну. Сваи с кружащими над ними чайками где-то под боком. Ощущение, что сейчас и ты коснёшься моего плеча и мы так и будем сидеть здесь, в этом зареве солнечного света. Обдуваемые летними мыслями.

Как я уже и писал тебе, всё здесь исчезает. Мир рушится. Что ж, так тому и быть. Я всё же отыскал один колодец, он был завален какими-то опилками и всяким мусором. Я начал его расчищать. Иногда думаю, сколько же после меня останется всякого хлама — жуть.

Иногда думаю, сколько всего успею тебе наговорить, пусть даже у меня будет всего две минуты и пять секунд.

Не скажу ни одного слова. Буду изо всех сил сдерживать своё рвущееся из груди сердце. Но ты всё равно заметишь.

Буду ждать тебя завтра в семь вечера в Отрадном на пляже у центрального спуска. Это тот, где бетонные плиты и смотровая площадка сверху. Приходи, поглядим вместе на закат. Или на камни. Или на машины, которые эти камни ворочают.

Ну как ты там? Ходишь по кругу или не ходишь по кругу? Веришь в судьбу или не веришь в судьбу? Видишь границы вселенной или летишь за пределы её бесконечности? Прошли ли мы мимо друг друга однажды или соединились вместе? Ищешь ли ты новые детали для паззлов или комбинируешь со старыми? Влюбляешься или закрыла себя от посторонних? Ощущаешь вокруг себя время и пространство или проваливаешься в другие реальности? Видишь во снах катастрофы или больше не ложишься спать? Встретимся ли мы ещё когда-нибудь на улицах того туманного города или больше никогда не встретимся? Мне сегодня приснилось, что встретимся.