Вот. Я слегка болею. Поэтому разрешаю себе филонить и сидеть с ноутом в кроватке. Бессовестно сидю и нифига не делаю. Только читаю и думаю. Совершенствуюсь, типа.
У меня на плече спит крыса. Это замена нашей Чуфе, которая недавно умерла от рака. Оперировать мы не стали, не эффективно и зверек мучается. Теперь у нас снова 7 крыс-прекрасное число. Новенькая удивительная личность. Ей 4 месяца, но она уже бабушка, спасеныш из зоомага. Обыкновенный альбинос с необыновенным характером. Предчувствуя уход Чуфы я уже договаривалась, что возьму альбиноску. Через день Чуфа не проснулась. А новая девочка оказалась Бусей - представляете, да, что это для нас значит...
Она удивительно ручная, больше любит людей, чем соплеменников. Лежит на ручках, жмурит глазки, прижимает ушки и балдеет. СЕйчас лежит у меня на плече под волосами, и свернувшись в клубочек греет меня. Шуршит зубами-рассказывает что-то...
Это совсем не страшно и не печально, что Чуфа ушла. Любая жизнь кончается смертью, это нормально, это часть жизни. Она прожила не долго, но хорошую жизнь. Она ушла тихо, болея, но без мучений, скорее всего от сердца. Она прожила неплохую жизнь, многое поняла и многому наичилась. А это главное. Чтобы было преображение за эту жизнь. И вот она окуклилась и улетела на прекрасных крылышках к свету, на радугу. Не правда ли, это прекрасно?

Навестила свой дневничок...
По случаю весны решила смахнуть пыль и проветрить.
Ну, дела у нас такие (приготовьтесь к стодвадцатьпятой серии нашего увлекательного повествования):

В середине января мой СЧ уехал в Питер на лечение.
Перед этим, я пару раз приезжала к нему, помочь с уборкой комнаты и со зверушками. Дома была тетенька, которая подсматривала за нами через стеклянную дверь из-за угла.
Что было потом....
Семейные разборки, когда все промывают мозги серьезно больному человеку, что а) он любить не может, б)его любить не могут, в) все это чушь, кака-така любовь в 39 лет при таких обстоятельствах...
Ну, вы понимаете....
Далее, при последующих встречах, добрая тетка, не приминула отмечать, что в его состоянии он никто и ничто, и будущего нет никакого.
Когда он уезжал в Питер, она проходя мимо, схватила за куртку и сказала в лицо "Ты не можешь никого любить, и тебя любить не могут. Она поиграет тобой и бросит. Куда тогда приползешь?".

На следующий день я подала документы в суд на развод.

В начале февраля мы переехали на съемную квартиру. Жилище было убогое до безобразия, и недешевое. Но, ощущение необходимости перемен припекало.
Бывший супруг ссудил сумму для первого взноса. Это было очень великодушно с его стороны.
Однако через день, когда мы пришли за вещами, он слегка передумал.
В результате, мы типа махнулись. Ему - две квартиры, машины с гаражом, дом в деревне. Мне дочь. Никаких алиментов и квартиру я снимаю сама.
Умерла, так умерла...
с 7 февраля мы живем все вместе. Мы вдвоем сделали ремонт в квартире. Хозяин офигел, что такое возможно за такие деньги. У нас скромно, но уютно и светло. В нашем доме хочется жить. Потому что здесь есть любовь. Любовь, в которую так трудно поверить другим.
Конечно, наши отношения изменились.
Не помню кто писал, что в любви самое прекрасное - ожидание любви. Тот путь, который мы прошли: знакомство, прирастание друг к другу душами, разлука, его отчужденность, уход в себя (что свойственно онкобольным), моя борьба за него с ним же самим, с собой, чтобы верить, любить и ждать (это было самое трудное) - был незабываем. Такие трудности либо отстраняют людей друг от друга, либо сближают. Что нас не убивает, то делает сильнее. Да, я тогда воспринимала его по-другому. Он был невероятно недосягаем. А теперь лежит рядом и сладко посапывает на подушке.
Но ощущение, что это - МОЙ человек только усилилось.
Он единственный, кто может быть моим.
И поэтому, или он, или ничего и никого.
С некоторых пор я стала максималистом.

Эта последняя глава Бусиной истории была написана давно, но у меня никак не хватло сил ее оформить и опубликовать. Нужно было подобрать фото для текста.
А это слезы и грустные тени прошлого.
Но каждая история должна иметь свое завершение.

8. "Дорогая Буся!
Пишет тебе, твоя Винни.



Сначала о главном. Детишки твои, воспитание которых ты мне доверила, живы и здоровы, хвала пресвятым розовым свинкам.



Мы с мамой старались как могли, кормили их по очереди и мыли им попки.


Теперь ими занимается Ёшиг. Ему отдали клетку Гранта с домиком, чтобы детишкам было уютнее. Ёшиг зловредно хихикал, когда Гранта выселяли, но честно отдал детям норку, а сам переселился в гамак. Теперь у него улучшилось настроение - есть чем заняться, но это совершенно не улучшило его характер, он из вредности учит детей плохому. После нескольких дней общения Крош стал писать в миску с кормом, Лосяш решил круглосуточно жить с овсянкой в одной кормушке, а Бяшик – это невинное кроткое дитя, непристойно тарахтит на прогулках и пристает.


Я надеюсь, Мама присмотрит за нашими малышами, но чем дальше, тем больше склоняюсь к мысли передать их на воспитание Гранту, и вернуть ему домик, чему он будет несказанно рад.
Мои девчонки совсем выросли, Мама обещала оставить одну агутьку, так похожую на тебя.


Я вспоминаю, как мы встретились в последний раз, и как нам было хорошо и спокойно вместе. Я так обрадовалась, что могу с тобой поболтать, посекретничать, покопаться вместе в сене и поваляться рядышком! Свины – это все прекрасно, но о чем с ними говорить? Помнишь, как я расцеловала тебя в пухлые щечки, облизала ушки, и заснула такая счастливая, не сводя с тебя глаз.


И были чудесные дни, когда мы тихо и мирно болтали за перекусом сена и свистели кто-кого-громче, чтобы Мама принесла нам тыквы или яблок.
А потом что-то случилось. Казалось бы, радостное событие – у нас должны были появиться малыши, но тебе вдруг резко стало хуже.


Я очень беспокоилась, помогала тебе как могла, вылизывала малышей, и чтобы ты отдохнула, забрала их к себе погреть. Не успели они обсохнуть, как малышей стало в два раза больше – три моих девочки присоединились к твоим трем мальчишкам.


Вот парадокс! У тебя родились два лимонных агути, а у меня два золотых!
Я была так счастлива, что наконец-то под моим пузиком лежит лимонный агутик, что не сразу поняла, что с тобой что-то происходит. Мама часто забирала тебя из клетки, но всегда возвращала, и мы с детьми приходили тебя проведать.



Однажды ты не вернулась, и я не знала что и думать, куда ты могла исчезнуть? Через день я не выдержала, забралась на бортик клетки и стала тебя звать. Но никто не отозвался, только Смешная девочка расплакалась и взяла меня на руки. Она долго меня гладила и что-то шептала, но я ничего не разобрала. Я только поняла, что нужно ждать. И каждый день я прислушивалась, не вспрыгнут ли в клетку знакомые лапки, не зашуршит ли в сене знакомый нос.

Однажды кто –то тяжелый плюхнулся на наши опилки и я с надеждой быстро спрыгнула с гамака. Но, увы, там стояла совершенно незнакомая толстая свинка и с явным одобрением, по-хозяйски озиралась вокруг.


- Таак, а что у нас здесь? Ага, здесь сухари будем прятать. А это гамак, значит, - тоже хорошо, в хорошем хозяйстве все сгодится. Там, значит, сено положим, тут вот, потеряшки складировать будем на черный день….- она прошла мимо меня и двинула огромной попой так, что я отступила в сторону.
- Аборигены имеются, в размере одной штуки, - как бы между прочим сказала она, затем пересчитала прыгающих детей, недовольно поморщилась – ну это мы со временем повыведем, значится.
Я была в шоке от такой наглости, а больше даже в растерянности, потому что совсем не того, ожидала увидеть.
- Клетка занята, - мрачно сказала я, - здесь живут две большие, зубастые, кусачие агути, - и, пригнув мордочку, застучала зубами.
- Ой-вой-вой-вой, я прямо испугалась вся, сижу, дрожу, - сказала наглая свинка, плюхнулась рядом с миской и стала запихивать за щеки самые вкусные семечки, - пока я вижу только одну мелкую серую агути. И не надо пугать меня, деточка – она угрожающе поцокала зубами – я умею считать до двух, и вторая в этой клетке я, а поскольку я больше, значит и главнее.

Я прямо вскипела от злости:
-Да я…..да ты….вот вернется Буся, мы тебе покажем! Никого нет, больше Буси! Она самая толстая, красивая и смелая свинка! Вот! – и я застучала зубами около ее огромного зада, круглого и желтого, как тыква.
- Ну и где эта супер-пупер-свинка? – лениво развалясь, свинья почесывала за ухом, очевидно зная ответ на свой вопрос, - где эта воинствующая справедливость, когда она низойдет до нас, простых смертных? Ась? Я к вам обращаюсь, мадам!

Ничто не могло задеть меня больше, чем этот вопрос. Я сама задавала его себе сотни раз. Весь пыл мой пропал, шерсть опустилась на загривке. Никогда не чувствовала себя я такой усталой. Все стало безразличным. Пусть, пусть занимает клетку. Пусть валяется в сене и писает в мой гамак. Пусть считает себя главной. Мне совсем не интересно разбираться с ней. Я буду ждать Бусю, и вот тогда…

Так что, дорогая Буся! Если ты найдешь возможность посетить нас, пожалуйста, загляни под второй гамак, что справа. Там я теперь и живу, в ожидании твоего возвращения. На все остальное место раскинулась широко мадам Плюшенция, как она себя называет. Правда, совсем недавно у нас еще появилась Шуша, и немного ее потеснила. Она хоть и маленькая, но тоже где-то золотая агути, хотя и похожа на ватный шарик. Думаю, мы с ней договоримся, как сообща отвоевать сенной угол, и уж конечно, втроем нам будет еще веселее, когда ты вернешься.

Жду тебя, и люблю, как Грант морковку.
П.с. Нет, пожалуй, даже больше."

П.С. Вчера, рано утром, около четырех, Винни ,наконец, встретилась со своей подружкой. Я никогда не встречала такой верной дружбы у маленьких животных. До конца своих дней Винни ждала Бусинку и больше ни с кем не заводила дружбы. Я думаю, они нашли друг друга, и сейчас им хорошо вдвоем.
Девочки, простите меня. Я очень вас люблю - в прошедшем, настоящем и будущем. Мы встретимся, обязательно встретимся...

Как интересно. Случаются всякие события в твоей жизни, наблюдения, и забываюся как-то за повседневным. А потом вдруг вслывают и придают смысл реальности. Увидела фото синички, и вдруг вспомнилось.
Когда Дашка была маленькой, к нам на застекленный балкон залетела синичка лазоревка. Были сильные морозы, они, видимо грелись у дырки вентиляции, и самая любопытная залезла глянуть на теплый скворешник.
Она прыгала по балкону, пытаясь найти выход, а снаружи рядом с ней зависали в воздухе другие синички и что-то ей отчаянно кричали. Наверное, меня увидели. И вели ее к дырочке, мол лети туда, оттуда выберешься. Но она в страхе шарахалась и не могла вспрыгнуть и зацепиться. Пришлось нам ее поймать.
Она была очень красивая и яркая - молодая, видимо. Дашке очень хотелось птичку, мне лазоревки всегда очень нравились, и оправдываясь суровой зимой, мы ее оставили.
Она прожила у нас до весны. Клетка стояла на окне, и птичка все время видела все то, что составляло раньше ее жизнь, но была в стороне от нее. Довольно часто, на подоконник прилетали синички, и прыгали, пищали с той стороны окна. Наша поглядывала на них искоса, но как будто не слышала. Наверное, это были те самые, с которыми она жила раньше, и они прилетали ее проведать - так я объясняла ребенку. Но вы же понимаете, я давала себе отчет что все эти трогательные отношения - надуманы мной, а в сущности, большей частью, это совпадения.
Пришла весна и мы, как собирались, решили выпустить птичку. В один из дней, когда уже ощутимо пригревало солнышко, и можно было найти прокорм в виде просыпающихся жучков, я открыла окно, а напротив поставила клетку и открыла дверцу. Но синичка вела себя спокойно, и не торопилась улетать. Будто и не она прыгала всю зиму по стенкам и клевала прутья. То ли желание вырваться на свободу у нее поутратилось, то ли вера в возможность возвращения на волю. Она прыгала по жердочкам, но не садилась на край дверцы. Я была в замешательстве, я-то думала, она обрадуется и стрелой вылетит в окно.
Пока я раздумывала, как ее вытряхнуть из клетки, мое внимание привлек птиц, который громко щебетал что- то с ближайшей ветки. Он был очень похож на синицу которая прилетала на подоконник всю зиму и пыталась привлечь внимание нашей пленницы. Он прыгал туда-сюда, громко выкрикивал и высматривал что-то в моем окне.
Я сделала шаг от клетки. Синиц слетел на подоконник и запрыгал вдоль окна, неумолкая ни на секунду. Пленница пискнула в ответ и прыгнула на решетку. Синиц вскочил на раму окна и заглянул в комнату. Я потеряла дар речи, дикая синица сама шла в ловушку! А потом он, продолжая уговаривать, слетел на клетку и сел на пороге дверцы. Господибоже, это надо было видеть, как преобразилась пленница! Она вспомнила, что она вольная птица, и вот он, шанс, которого она так ждала, и в коем разуверилась! Через секунду они вдвоем выпорхнули из комнаты и обалдевшие уселись на ближайшее дерево, порадоваться воссоединению, солнышку и свободе.
Мораль: что же есть выдумка - очеловечивание поведения животных или принижение человеком их чувств и интелекта до примитива?
А теперь о глубине человеческих чувств -в комментах.

Я вздрагиваю – маленький теплый язычок быстро облизывает пальцы. Потом юркое гибкое тельце быстро пробегает вдоль руки и устраивается на груди под подбородком. Знакомое тепло от шелковистой, мягкой шубки согревает мое сердце, даря краткий миг успокоения. Как и всегда, ты знаешь, когда я нуждаюсь в твоем тепле и приходишь, но теперь только во сне.

Если я напишу, что я очень печалюсь о твоем уходе – это будет неправдой. Не ты ушла, а я осталась. Тебя изъяли из глубины меня, и все рассыпалось, раскрошилось . Меня разрушили, и хотя я живу, двигаюсь, но где-то в глубине моего сердца обрубили корни растущего дерева. И мне слышится его скрип треснутого ствола и печальный шелест опадающих листьев под осенним дождем. Моя привязанность к тебе оказалась глубже, чем я ожидала. Я думаю, я полюбила тебя ребенком, который живет в каждом из нас, несмотря на череду прожитых лет.

Когда молоденький саженец моей души еще только пускал корни, укреплялся и осознавал эту жизнь, в мир, созданный фантазией ребенка приходили различные образы. Они, как легкие тени пронизывали пространство, какие-то оставались на время, какие-то навсегда. Потребность в маленьком друге, который всегда тебя понимает, прощает, утешает, создала маленькую душу – дружочка, временно воплотившуюся в плюшевом мишке. Этот теплый, мягкий, успокаивающий друг был создан из добра, света, как самый близкий друг. Мой мишка был и смешной и безгранично добрый и всепрощающий, утешающий в горе и болезни и терпеливо ожидающий моего внимания.

Шли годы, менялись игрушки, но каждый раз я узнавала своего дружочка то в одном образе, то в другом. За слоями прожитого мне все реже припоминался тот ребенок, который когда-то играл под молодым деревцом со своим маленьким другом. Но видимо, ничто не исчезает вникуда. Однажды созданное, оно существует, просто не всегда заметное для нас самих.

Когда у нас появился маленький зверек – пугливый, недоверчивый, смешной, я не пыталась его приручить. Мы просто существовали параллельно. Но волей-неволей начала присматриваться к нему , чтобы понять. Я не очеловечивала тебя, я просто переводила на свой язык твое поведение. А потом, вдруг, в твоем характере начали проглядывать стертые временем знакомые черты. И чем больше я узнавала тебя, чем больше мы дружили, тем сильнее я понимала, что когда-то созданная мной душа-дружочек неожиданно для меня открылась в реально существующем маленьком зверьке. Природная пугливость и недоверчивость сменились уверенностью в близких людях, спокойствием. Ты начала проявлять свой характер, твоя индивидуальность стала очевидной. Как истинная дама, ты была немного капризна, самоуверенная и вместе с тем открыта, доверчива и добра. Никогда не забуду, как твой быстрый, настороженный взгляд сменился спокойным, внимательным, приобрел выразительность. На мордочке легко читались эмоции. Свинки плохо видят, но ты смотрела людям именно в глаза, долго и неотрывно и было понятно без слов , о чем ты думаешь, чего хочешь.

Помню, как ты, превознесясь до уровня всеми обожаемой Воистину Золотой Агути, обиделась за неуважение к твоей попе, которой так гордилась. Я впервые сделала тебе укол – прививку, ты страшно возмущалась и взвизгивала, но когда оказалась свободна, не убежала со всех лап, как другие свинки. Ты обернулась и долго-долго смотрела мне в глаза осуждающе, а потом неторопливо спрыгнула и ушла. С этого момента ты отдавала предпочтение дочке, только к ней ты обращалась, когда тебя нужно было перенести в клетку, или просто хотелось понежится на ручках.

Однажды я застала вас в крепких объятьях – ты утешала плачущую девочку. При странных звуках ты прибежала к ней и стала лизать руки, потом лицо, целовать в губы, а потом забралась на плечо, прижалась теплым пузиком и тихонько ворковала на ушко, прижмурив глазки.

Ты и меня часто утешала, проявляя особое внимание, когда я была чем-то расстроена. Нам было хорошо вместе, и я даже не осознавала тогда, как глубоко эта привязанность гнездится в моей душе.

Ты болела тяжело и безнадежно. Но ты очень хотела жить, ты боролась до самого конца. Я делала все, что могла и надеялась на чудо, но судьба решила не баловать меня чудесами. Тринадцатого вечером я покормила тебя и положила в клетку отдохнуть. Но ты не зарылась в сено, не свернулась клубочком. Ты из последних сил подползла к бортику и стала смотреть на меня умоляюще – не оставляй меня, возьми на ручки! И я поняла, что надежды больше нет. Через восемь часов тебя не стало. Ты боролась за каждый вздох, но я ничем не могла тебе помочь. Твой взгляд уже видел какую-то иную реальность. Это очень страшно смотреть в глаза, в которых отражается засасывающая бездна. В последний миг ты резко вздохнула, сжалась в комочек и резко выставила ручки, сжатые в кулачки, словно защищаясь от чего-то. А может, протягивая их мне.
И все. Твоя маленькая, чистая душа, как яркой звездочкой взметнулась и в вихре унеслась в рассветное серое небо. Исстрадавшееся тельце обмякло. Нелепо и странно было ощущать его тепло, спокойствие и понимать, что все это уже – не живое. Черные пальчики разжались, лапки вытянулись, глаза смотрели спокойно. Я так желала увидеть это спокойствие пока ты болела, но оно пришло только со смертью.
Не стало не просто живого существа, вырвали и унесли кусочек фундамента моей души, корень у моего дерева, растущего с самого детства. Моего дружочка, созданного моей душой, а значит и часть меня. Никогда прежде я не чувствовала такого тотального разрушения, такой пустоты и одиночества.

Прости меня, мой дружочек, что не смогла тебе помочь. Возможно это было или невозможно – это неважно. Ты жила в моем мире, я заботилась о тебе, и я должна была вылечить тебя. Я всегда буду чувствовать себя виноватой, вспоминая твой взгляд. Я мучила тебя едой, а ты подползала и клала мордочку на руку и просила только одного – утешения. Обнять, любить и нежить. А вышло – не жить…

Я знаю, ты не оставишь меня. Иногда я чувствую твое присутствие, во сне мне кажется, я целую твой толстый, сладко пахнущий животик, а ты смеешься и похрюкиваешь от удовольствия. И тогда возвращается потерянная частичка моего детства - мгновение теплого лета, пахнущего полевыми цветами и медом. На поляне растет дерево, у корней играет с другом маленький ребенок. И мир снова становится целым, а я обретаю спокойствие.

Все ветра на вкус разные.

В июле, ветер горячий, томный, обволакивающий загорелую кожу сладковатым запахом трав. А иногда он влажный, с запахом набухшей мокрой земли и пыльной, уставшей от зноя листвы. Неспешно и устало перебирает он, замершие от иссушающей пытки солнцем, горячие травы, приглаживает колючие шерстинки ржаных полей, разморенных горячим земляным паром, колыхающимся у корней.

Горячо и страстно ласкает он раскаленный песок, и только прохлада темных речных вод, покрытых глянцевыми зелеными листьями, приносит облегчение.

Но однажды утром поднимаешься на холм – и понимаешь, ветер изменился, пришел август. Разгульно и свободно скользит он по холмам, взлетает в небеса и разгоняет клубящиеся купы облаков. Как гибкая и сильная кошка, в плавном и стремительном прыжке несется он с вершин долин, пробегает по череде серебрящихся ив, кружится вокруг перелесков, прокатывается по лугам. Он свободен, он торжествующе мурлыкает и радуется простору. И в его запахе – вкус спелой, убранной пшеницы, сухого, сыпучего зерна, расстающегося в его дыхании с легкой, золотистой шелухой. Вкус обнажившейся земли, вздохнувшей легко, освобожденной от бремени.

День и ночь легкий машинный гул приносит изменения в цветах. Еще недавно, охристые поля, превращаются в ярко-золотые соломенные заплатки и покрывала вдоль высоких зеленых полос перелесков. Сладкий, сухой вкус спелой соломы скоро дополнится горьковатым и немного грустным запахом дыма. Как в огромной, вулканической, курящейся котловине полупрозрачные вихри дыма застилают солнце- еще летнее, жаркое и пронзительное.
Картина яркого летнего дня сменяется затмением – пронизанные лучами и дымом стоят тонко вырисованная череда деревьев на краю поля. Мрак окутывает это фантастическое, пугающее раздолье, тени дымных столбов танцуют на земле, и, освещая эту пугающую мглу, раскинувшуюся на фоне выжженного летнем солнцем голубого льняного неба, по кромке чернеющей травы ползут ярко – оранжевые лепестки пламени.
Солнечные лучи, еще сами такие жаркие, с удивлением взирают на своего младшего брата, освещающего землю там, внизу, под колыхающимся серым облаком дыма.

А ветер! Ветер восторженно рвет, закручивает туманные, расплывающиеся клубы, разметывает последние преграды для своего плавного, свободного бега. Свобода! – поет он и ликует от перемен. Ввысь, дальше, быстрее, кувыркаясь и звеня от восторга! – слышатся ноты ликования в его невидимом, сильном течении.

И эта легкость, это всемогущность и радость освобождения передается птицам. Птенцы выросли, их крылья окрепли и необходимость привязанности к гнездам стала лишней. Словно освобожденные от притяжения этой зеленой земли, стремятся они ввысь, в голубое небо – такое высокое и прозрачное, как никогда. С восторгом проносятся они маленькой стайкой, ловко лавируя, ловя ветряные потоки, и гордо посматривают на нас, оставшихся внизу.
Ветер гудит в их перьях, а они щебечут от радости и поднимаются все выше и выше, будто высматривают далекую цель для своего будущего перелета.

И я, глядя на них, словно становлюсь выше, свободнее и сильнее. Словно этот ветер перемен возможен и для меня. Однажды он сдует знойный утомительный жар с моей души и дарует высокое, свободное, чистое небо.
И тогда я обрету крылья….

Усталость, вечерняя усталость. Беспокойный день.

В руку тыкается черная мордочка, сердито подкидывает ее вверх, замирает под ласкающим движением. Я машинально глажу, чешу твой лобик, думаю о своем.

Ты вытягиваешься, внимательно обнюхиваешь пальцы, щекотно шевелишь усами. Глазки такие сосредоточенные, внимательные.
Нет, все хорошо.

Ты жмуришься, розовый язычок трогательно облизывает руку. Чешу пушистую пеструю спинку – ты довольно урчишь и распластываешься на коленях, одобрительно подмигиваешь, жмуришь глазки в неге.

Хорошо. Просто хорошо. Здесь и сейчас. Ты есть. Я есть. Нам хорошо.

Пушистый пестрый клубок сворачивается и пытается заснуть.
Уходишь? Возьми меня с собой! – ты ловко карабкаешься на плечо и замираешь, уткнувшись в занавес волос, щекочешь, обнюхивая ухо.

На диване ты спрыгиваешь, и представляя себя первооткрывателем, быстро скрываешься в подушках. Строишь норку, выглядываешь наружу, и воображая опасность, вновь убегаешь.

Враг обманут? От собственной хитрости и ловкости ты приходишь в восторг – резво прыгаешь и взвизгиваешь, как маленький жеребенок. Скачешь, как белка, вправо, влево, брык вверх, ииих! – озорно повизгиваешь и вскидываешь головой.

Ну, хватит, иди сюда – я зову тебя. И ты замираешь, шевелишь носом и безошибочно бежишь ко мне, смешно топоча лапками. Они у тебя как у человека – розовые, голенькие пяточки, как у малыша.

Мне приятно гладить твой мех, держать в руках твое маленькое, теплое, юркое тельце, чувствовать, как часто бьется крохотное сердечко. А тебе почему-то нравится, когда я прихожу, и беру тебя на руки. Ты свистишь и встаешь на задние лапки, еще только заслышав шаги.

Ты бесконечно меня удивляешь. Маленький зверек, предназначенный для пищи многим- многим другим - из-за краткости жизни природа не сочла нужным наделить тебя памятью. Тебя невозможно надрессировать, ты не собака. У тебя нет такой сообразительности, как у кошки. Главное твое чувство – страх. Страх, что схватят сверху кривые, острые когти хищной птицы, что тебя догонят, и с хрустом переломят хребет острые зубы, чавкая хрупкими косточками, давясь теплой кровью, мгновенно прекратят твою жизнь. Будто и не было никогда.

Ты и меня сначала боялся. Ты прятался, и хотел жить один. Память предков говорила тебе, что единственно правильная жизнь – глубокая норка на склоне гор. Не доверять никому, охранять свою территорию, защищать свое мягкое уязвимое тельце. И ты защищал себя, как мог. Вырывался, царапался, от отчаянья кусался.
А потом была боль. И жар. И тусклый взгляд. И тебе не хотелось жить, потому что природа наделила тебя даром легко прощаться с жизнью.

Но я думала по-другому. Ты плакал, а я гладила тебе животик. Ты отворачивался, а я кормила тебя насильно. Поила из пипетки. Разжевывала зерна, перемалывала траву, заставляла есть сено. Ночами ты сидел согнувшись, и к утру слезы засыхали на черной колючей мордочке, а облегчения не наступало. Из тебя словно уходило тепло, а явь превращалась в вечный сон про зеленые предгорья и моря шелковистой, зеленой травы, колыхающейся на теплом ветру.

Однажды вечером я взяла тебя в руки и не смогла отпустить. Мы так и заснули, я на подушке, а ты рядом, под моей рукой. Несколько дней я не выпускала тебя из рук, а ты словно оживал потихоньку от моего тепла. Я помню, как заплакала одним утром, когда ты приветственно засвистел и встал на задние лапки. Через несколько дней ты уже играл и бегал по дивану, забавно прячась под одеялом.

С тех пор ты стал согревать меня своим теплом, согревать мои мысли, душу, словно возвращая взятое за время своего лечения.
Твоя жизнь столь коротка и насыщена страхом, что запоминание не имеет смысла, каждый день насыщен слишком многими событиями, несущие переживания, и поэтому каждый день твоей жизни – как единственный. Но ты отличаешь меня от всех других, приходишь ко мне на руки, довольно урчишь, вылизываешь руки и учишь, говоришь мне – как хорошо жить – ты есть, я есть, и нам хорошо вместе. Не думай о завтра, скажи спасибо за то, что есть сегодня.

И я слушаю тебя.
И улыбаюсь.

Ну, ладно, говорить вы не хотите, картинки смотрите вяло, потихоньку сребухаясь в собственных проблемах и несвежих страницах дневников.
Потому вы меня не услышите недели три теперь. Вот.
Надеюсь, по возвращении нам будет что сказать друг другу.

А пока, что б вы меня не забыли, выкладываю одну из последних моих записей, давнишнюю, еще из одухотворенного и спокойного прошлого. Ах, где это золотое время, когда я могла до восхода исписывать страницы, глядя в розовеющее небо, под нерешительные попискивания утренних птиц!

Будем надеяться, что все еще будет. Как только прокручу тот ком проблем, который издергал всем нам нервы, перекроил отношения, мысли, чувства, образ жизни, планы на будущее. Словом, когда я окончательно стану совершенно другой, дай бог не забыть себя прежнюю. Да. Это серьезно.

Тем, кто дочитал до конца исповеди : Неважные мелочи, создающие наш мир.