Тихий скрип двери заставил Викторию резко открыть глаза, но сильнее всего ее насторожил не сам звук шагов, а то, что кто-то вообще собирается войти к ней, не постучав и явно замышляя недоброе. Интуиция прямо-таки кричала об этом, требовала подготовиться к нападению, собрать все силы и в решающий момент сделать бросок. А пока вампирша продолжала посматривать на порог из-под полуопущенных ресниц, не понимая, почему гость не заходит, а до сих пор стоит в коридоре. И это непонимание было еще более жутким.

Негромкий смешок заставил ее вздрогнуть и облегченно выдохнуть, отрывая голову от подушки: этот голос невозможно было спутать ни с чьим другим. Хозяин, это всего лишь хозяин. Но почему он не заходит, если пришел сюда именно к ней? Серас села, собираясь уже встать и, может быть, даже осмелиться и спросить Высшего о причинах его визита, но вдруг дверь резко распахнулась, будто носферату с силой толкнул ее ладонью, потому что ему просто надоело ждать.

- Лорд?.. - дрогнул девичий голос, сорвавшийся на сиплый шепот под безумным и голодным взглядом алых глаз.

Оскверненная церковь. Священник. Затянутая багровым туманом фигура, поднимающаяся с пола. И взгляд, скользнувший по телу и заставивший почти в предвкушении заныть низ живота. Боли почти не запомнилось, больше приходили на память сильные руки, которые прижимали новоиспеченную вампиршу к твердой прохладной груди, да еще почему-то горьковатый вкус его крови на губах. Но даже тогда, когда он по какому-то капризу решил подарить ей толику себя, он не смотрел на нее так нетерпеливо и словно ожидал чего-то. Приглашения войти?

- Ты меня звала.

- Хозяин, я… - вновь попыталась что-то сказать удивленно моргнувшая Виктория и почему-то, подталкиваемая страхом, кинула взгляд на тумбочку рядом с кроватью. Вернее даже не она, а какая-то часть внутри нее, которая до дрожи в коленях боялась замершего посреди комнаты вампира. Какая-то очень глупая и трусливая часть, надеющаяся на что-то, что лежало в ящичке. Серас ничуть не опасалась немертвого лорда, но скрип пружин под тяжестью присевшего на край кровати мужчины заставил ее вздрогнуть и нервным стыдливым жестом натянуть соскользнувшее одеяло почти до подбородка. Она готова была подчиняться любым приказам, отлично понимала, кто перед нею, но для девушки казалось невероятно постыдным то, каким нетерпеливым, едва ли не раздраженным взглядом секунд десять назад созерцал немертвый ее скрытую тонкой тканью ночной сорочки фигуру.

Вампирша смущенно опустила глаза, сжавшись под внимательным взглядом и ожидая приказа. Но приказа так и не прозвучало. Хозяин лишь негромко хмыкнул, будто ожидал совсем другого поведения, и склонился к ней. Пальцы мягко обхватили девичий подбородок, заставляя Викторию поднять голову. И наверное, в любое другое время она бы пугливо дернулась в сторону, закрывая уязвимую шею, которую дразняще щекотала ткань перчаток, но сейчас она могла лишь заворожено смотреть в приближающиеся алые глаза.

Виктория безумно боялась. Чего именно, она и сама не могла бы сказать, но каждый удар крови, отдававшийся в висках, гудел одним лишь словом. Чудовище, он Чудовище, а потому она не должна... Вот только все разумные мысли вместе с на удивление трезвым заявлением разума о том, что она сама не лучше, а потому ей бояться вроде как уже и не положено, исчезли моментально, стоило тонким кривящимся в усмешке губам дотронуться до ее. Удивленный выдох был заглушен глубоким властным поцелуем, а дрожащие тонкие пальцы разжались, выпуская край одеяла.

Умела ли Серас целоваться? До сего момента думала, что это неважно, что ничего особенного в этом и нет. Она не любила этого занятия, брезгливо морщилась и тайком стирала с губ чужую слюну, испытывая огромное желание сплюнуть в сторону или пойти и прополоскать рот. Сейчас же она, дрожа всем телом и скользя пальцами по лацканам плаща, понимала, что даже не сможет ни силой, ни мольбой остановить немертвого. Просто не захочет. Те несколько поцелуев, что у нее были до этого, не шли ни в какое сравнение с почти болезненными, грубыми прикосновениями губ Высшего. И она сама не заметила, как длинные пальцы зарылись в ее волосы, не давая отстраниться или произнести хоть одно слово протеста. Хотя как раз таки желания возмущаться не было, она сама же хотела узнать, каковы будут эти губы на вкус, и сама в глубине души ждала, что носферату будет напорист и, как и положено мужчине, будет настоящим хозяином положения. И под этими чуть потеплевшими сильными пальцами она расслабится, лишь смущенно пискнет что-то и покраснеет, когда ладонь скользнет по ее телу, собственнически оглаживая сквозь шелк высокую, не привыкшую к чужим прикосновениям грудь. И лишь на миг испугается, почувствовав лопатками упругость матраса, и упрется ладонями в грудь мужчине. Но тут же расслабится, доверяясь неспешным, успокаивающим прикосновениям тонких пальцев.

Косой взгляд в сторону окна был почти стыдливым, будто девушка запоздало пожалела, что именно сегодня не задернула шторы и что шокировано распахнувшийся глаз луны стал свидетелем такого неожиданного зрелища. А может, она подумала о ком-то другом, кто жил за пределами особняка или о том, кто может подсмотреть за нею. Но так или иначе, а холодный свет ночного солнца, заливавший комнату, рисовал зыбкие, вздрагивающие тени на стене, словно смущался четко отображать движения мужчины, который лишь тогда оторвался от припухших губ, когда сорочка была уже задрана до ключиц. И только отбросив зашелестевшую ткань в сторону, он склонился макушкой к тяжело вздымавшейся груди, с экстатическим выражением покрывая поцелуями или вылизывая покрытую бисеринками пота кожу и мимоходом касаясь языком напрягшихся сосков. А чуткие пальцы скользили по телу, поглаживая, успокаивая и раздразнивая, так что в какой-то момент Серас, облизнув пересохшие губы, поняла, что ей хочется много большего, чем просто прикосновений.

- Алукард… - Виктория и сама не знала, чего именно она хотела просить, она больше удивилась тому, как легко вырвалось у нее имя Высшего, будто она постоянно произносила его. А хотя так и должно было быть, она же сама хотела стать с ним равной и сама отчаянно просила неведомые силы, чтобы тот наконец-то стал воспринимать ее не просто как глупую неопытную питомицу, подобранную из прихоти. Но даже сейчас ей было немного неловко ощущать на себе ласки носферату и не знать, позволено ли ей что-нибудь сделать и для него. А совесть всё не унималась, требовала вцепиться в черные, щекотавшие грудь волосы, рывком отвести его голову от своего тела, влепить пощечину и приказать больше никогда не являться в комнату. Глупая совесть, которая особенно громко завопила, когда длиннопалые ладони огладили низ живота, сдвигая вниз простенькое спортивное белье, но тут же подавившись довольным выдохом от того, как теплые губы обхватили чувствительный сосок. И Виктория дернулась, единственный раз протестующе дернулась, когда пальцы скользнули ниже, в безмолвном приказе нажимая на внутреннюю сторону бедра. Но снова носферату откупился очередным, в этот раз на удивление нежным и трепетным поцелуем, и стыдливо сведенные длинные ноги неуверенно чуть раздвинулись, словно бурлившее в крови желание оказалось сильнее уже замолкнувшей совести.

В какой момент вампир оказался без одежды, стеснительно прикрывшая глаза девушка не заметила, отводя взгляд в сторону и боясь смотреть на белевшее в лунном свете сухощавое тело. И потому она не запомнила ни слова из успокаивающего шепота на ухо, лишь широко-широко распахнула глаза, всхлипнув и прикусив губу, когда нависший над ее телом мужчина сделал первое движение. Луна, отразившись в краснеющей радужке, будто подмигнула, расплывшись на миг от навернувшихся на глаза слез, а кровать протяжно скрипнула вновь.

Было больно? Телу - нет, а вот исполнение желаний всегда болезненно. Будто больше не о чем мечтать, не к чему стремиться. Но как бы ни была горька эта боль, она заглушалась эйфорией от торжества, смешанного с проснувшимся любопытством. Он снизошел до нее, сделал равной, и теперь ей хотелось узнать хозяина еще ближе, познать его всего и насытиться им до конца. Жажда, безумная жажда обладания проснулась в ней очень вовремя: прямо перед ее лицом оказалась беззащитно оголенная шея. Негромко постанывающая и морщившаяся от каждого проникновения Виктория и сама не заметила, как неаккуратно прокусила губу, заворожено прислушиваясь к биению пульса в сонной артерии. Слизнув с подбородка капли собственной крови, вампирша потянулась к шее. Но стоило совсем чуть-чуть удлинившимся клыкам царапнуть белоснежную кожу, как вздрогнувшая от очередного толчка вампирша резко отдернулась, почти с ужасом смотря на тонкую струйку, кажущуюся в нечетком свете ныряющей за тучи луны почти черной. Она не хотела и не хочет пить его кровь, она желает и дальше оставаться питомицей Высшего и быть с ним, пока ему не надоест! И тем более она не простит себе того, что получила свободу обманом.

Но совесть, проклятая предательница и лицемерка, как будто сошла с ума и, словно забыв уже о своих увещеваниях, взяла власть над возбужденным кровью телом вампирши, требуя впиться клыками в сознательно подставленную шею. В своей последней попытке сдержаться Серас попыталась заменить укус на робкий поцелуй, но стоило ей почувствовать на языке горьковатые капли, как, по-животному заурчав и поддаваясь темной стороне своей сущности, которая уже мало походила на то, что принято называть совестью, она впилась переставшими быть острыми и ставшими человеческими зубами в артерию, жадно глотая кровь зашипевшего от боли носферату. Алые капли горели, обжигали язык, будто оставляя клеймо на каждом сантиметре плоти, прожигая насквозь и впитываясь, становясь частью девушки. Виктория попробовала отстраниться, чтобы не захлебнуться густеющей с каждой минутой и напоминающей уже не столь любимый ею до сих пор томатный сок, а деготь кровью немертвого, но страсть, перемешанная с голодом, заставляла быть еще более жестокой. И она уже ничего не могла с собой сделать, подчиняясь приказу тела и будто мстя хозяину за каждое его болезненное движение очередным укусом. А темп все нарастал, и кровоточащие раны на шее немертвого уже почти не регенерировали. Но уже насытившаяся вампирша почти не обращала на алые капли внимания, лишь все крепче сжимая коленями бедра хозяина, подаваясь ему навстречу и страстно желая слиться с ним воедино и принадлежать только ему...


Пробуждение было неожиданным и особенно постыдным, стоило непонимающе озиравшейся вокруг себя Виктории понять, что оставивший пакет крови Уолтер уже успел тактично выйти. Наверняка, он догадался, какого рода сон снился молодой девушке, которая тяжело дышала, мутным сытым взглядом смотря сквозь ресницы на ведерко со льдом. Слегка подрагивающие и как будто до сих пор чувствующие гладкую кожу хозяина пальцы осторожно коснулись прокушенной губы. Отпихнув к изножью одеяло, зажатое большим комом между коленей, вампирша откинулась обратно на постель, прикрывая глаза и почти с болью вспоминая свой, как оказалось, всего лишь сон. По-детски зажмурившись, она попыталась восстановить картину своей фантазии, но та ускользала, словно кто-то был против, чтобы она тешила себя настолько смелыми и захватывающими мечтами. Как будто ей даже этого не позволено.

И только тоскливо вздохнув, вытащив из-под головы и отбросив в сторону искусанную и едва ли не сжеванную подушку, Серас, безразлично рассматривая голый каменный потолок, поняла, что вовсе не ей принадлежало горячее женское тело, терпко пахнувшее табаком и солоноватым потом, и что в ее подвале никогда не водилось ни бархатных темно-зеленых занавесей, ни тумбочек, ни даже окон, в которые могла заглянуть луна. И то, что она спит в пижаме, а не в ночной сорочке, ей как никому другому было отлично известно.