В ночь, когда ветер шуршит занавеской,
падают звезды и бьются за рамой,
станешь ты ведьмой-прекрасной и дерзкой,
самою сильной, свободною самой.
Дрогнет земля и замрет в восхищеньи,
в предвосхищеньи полета над бездной,
а в церкви разрушенной юный священник
будет молиться всю ночь бесполезно.
Но в самую темную ночь полнолунья-
ночь безрассудства, греха и возмездий,
вновь полетит молодая колдунья
мимо луны и холодных созвездий
в мир, где не стынет горячая кровь,
в мир, где живут лишь она да любовь...

Черное небо и зло бродит сплошь,
до сумасшествия ведьмины пляски!
Как ты на бога сегодня похож,
ангел мой грустный, пришедший из сказки.
Ветер бесстыдный зовет меня в высь,
плечи ласкает и руки целует.
О, посмотри на меня оглянись,
плюнь на огонь, прошепчи:"Алелуя!"
И не брани меня, я влюблена
в эти влекущие запахи силы.
Да, я безумна! Да, я пьяна!
Да, я сегодня скажу, что любила!
Да, я признаюсь, что это был ты-
каменный идол, холодный, безмолвный,
сплетенный из горечи и темноты,
с глазами, горящими сотнею молний.
Но это мой бал! Нынче я госпожа,
мне поклоняются сосны и ивы,
и сердце мое, что острее ножа,
будет сегодня впервые счастливым!
Да, я колдунья и мне суждено
пламенем адским пылать после смерти,
но я безрассудна и мне все равно
в сердце моем иль вокруг будут черти!
Злись и ревнуй, я сегодня любима
всема сердцами до гроба, на век!
Грустный мой демон с душой серафима,
я и забыла, что ты человек.

Нам ли, ведьмам, бояться ночи?
Наши слезы - как жемчуг ясный.
Больно очень, пусть больно очень,
Но в страдании мы прекрасны.

Эту рану зашью иголкой
Самой тонкой и самой колкой.
Этот узел стяну покрепче...
Станет легче, немного легче.

Он ночью приплывет на черных парусах,
Серебряный корабль с пурпурною каймою,
Но люди не поймут, что он пришел за мною,
И скажут: "Вот луна играет на волнах!"

Как черный серафим три парные крыла,
Он вскинет паруса над звездной тишиною,
Но люди не поймут, что он уплыл со мною,
И скажут: "Вот она сегодня умерла"...

Забвенье - сознанье - забвенье..
А сердце, кровавый скупец,
Всё копит земные мгновенья
В огромный свинцовый ларец.

В ночи ли проснусь я, усталый,
На жарком одре бредовом -
Оно, надрываясь, в подвалы
Ссыпает мешок за мешком.

А если глухое биенье
Замедлит порою слегка -
Отчетливей слышно паденье
Червонца на дно сундука.

И много тяжелых цехинов,
И много поддельных гиней
Толпа теневых исполинов
Разграбит в час смерти моей.

Умирая, не скажу: была.
И не жаль, и не ищу виновных.
Есть на свете поважней дела
Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты - крылом стучавший в эту грудь,
Молодой виновник вдохновенья -
Я тебе повелеваю: - будь!
Я - не выйду из повиновенья.

Так ждать, чтоб даже память вымерла,
Чтоб стал непроходимым день,
Чтоб умирать при милом имени
И догонять чужую тень,
Чтоб не довериться и зеркалу,
Чтоб от подушки утаить,
Чтоб свет своей любви и верности
Зарыть, запрятать, затемнить,
Чтоб пальцы невзначай не хрустнули,
Чтоб вздох и тот зажать в руке.
Так ждать, чтоб, мертвый, он почувствовал
Горячий ветер на щеке.

Попирая мороз и сырость,
Прямо в липком тумане вырос
Город-мученик, город-призрак,
Искажающий мир, как призма,
Преломляющий дух и кости,
Запускающий мягко когти...
Отдаешься ему, сгорая,
А в награду - земля сырая,
Век, промчавшийся, как и не был.
Дом, приплюснутый низким небом,
Блеклый дождь барабанит в кровлю,
Пока ты истекаешь кровью.

Стояла ночь, царила тьма,
Бежали тучи в небесах,
Молились демоны луне,
Закутавшейся в легкий дым,
Искрилась бледная зима,
И стрелки на больших часах
Друг к другу жались в тишине
Над мертвым городом ночным.
Метель и выла, и мела,
Снежинки прыгали в ночи,
И ветер взвинченный из них
Плел дым, висящий пеленой,
И не несли в себе тепла
Почти прозрачные лучи
Звезды далекой, как твоих
Печальных глаз огонь ночной.
Деревья гнулись до земли,
И воздух сковывал мороз,
И, устремляя взор во мрак,
Я вспоминал, как в жизни той
Совсем беспомощно цвели
Бутоны разноцветных роз,
Собой являя вечный знак,
Пронзенный гордой пустотой.
Я устремлялся в те края,
На бег срываясь иногда,
Но груз, венчающий чело,
Переместиться не давал,
И песнь унылая моя,
Летя сквозь долгие года,
Несла последнее тепло
В снежинок буйный карнавал.
И я взмолился: "Я устал,
Пошли мне, Господи, покой!"
И на вершине всей земли
Остановился белый конь,
И бледный всадник хохотал
И снег разбрасывал рукой,
И льдинки мрамором легли
На побелевшую ладонь.

Тишина всегда появляется в черном,
Неважно, заглядывает ли к обреченным
Или к цветущим. Из-под берета -
Длинный нос и тонкая сигарета.
Несмотря на облик, она стерильна,
Хотя и любит, чтоб было пыльно,
Книги на полках, на окнах шторы
И опустевшие коридоры.
Она селится в комнатах, где кровати
Скрипом пружин умоляют "Хватит!"
Присевших на краешек к изголовью
Тех, что могли бы заняться любовью.