"Рецепт идеальной прогулки - пройтись наяву по тем местам, где не раз доводилось бывать во сне. Равнодушно удивиться переменам: смотри-ка, большой каштан, оказывается, растет возле дома с красной крышей, а вовсе не в центре двора. А на первом этаже этой пятиэтажки теперь, оказывается, парикмахерская, а не кафе. Пожать плечами, улыбнуться рассеянно, пнуть ногой камешек, проследить, как он превращается в лиловую лягушку, залезть в чужой палисадник через дырку в заборе, понюхать цветущую ветку утуутмы, улететь, проснуться." 

Макс Фрай "Семь настроений недели"

 

Звонит из школы.
-Мам, я уже всё. Еду домой.
Домой ехать тридцать минут. Проходит полтора часа. Звоню. 
-Алё!
На заднем фоне – шум, мат, крики.
-Ты где?
-Скоро буду, жди. 
И бросает трубку.
Перезваниваю. Абонент недоступен.

Мамы, сколько вам нужно времени, чтобы накрутить себя до такого состояния, когда ком в горле и из рук всё валится?
Мне – ровно десять секунд. Может, чуть больше.
Далее воображение начинает рисовать дикое – ввязался в драку. Напали. Ограбили. Случилось что-то ужасное. Что-то непоправимое.

Читать далее...

Маринка рассказывает.
У нас был знакомый парикмахер, Жорик. К нему весь город стричься ходил.
И вот как-то приходим в парикмахерскую, а у Жорика в кресле сидит очень некрасивая женщина. Беспощадно некрасивая – огромная голова на короткой толстой шее, изрытое оспинами лицо, три поперечные волосинки. И Жорик эти три волосинки старательно стрижёт.
-Ах как красиво,- периодически восклицала женщина, изучая свой отражение в зеркале.- Ах как красиво!
-Очень красиво,- соглашался Жорик,- очень!
Мы молча отводили глаза. 
Когда женщина ушла, Жорик обернулся к нам и развёл руками:
-А что я должен был говорить?

***

Читать далее...

Ба принципиально не доверяла отечественной лёгкой промышленности, а уж текстильной её отрасли особенно. Её раздражали монументальные псевдоатласные лифчики, возвышающиеся над прилавками живописными горными хребтами и навсегда убивающие у подрастающего поколения представление о женской сексуальности, коричневые безобразные хлопчатобумажные чулки, байковые халаты и торчащие колом пальто из зубодробительного драпа. Ба любила пройтись мимо вешалок с растянутыми свитерами и демонстративно возмутиться на весь магазин – товарищи, что творится, куда ни глянь - одна говновязка!!! 

Дядя Миша считал, что в Ба погибла великая актриса и иногда смешно передразнивал её, когда мы возвращались домой после очередного похода в наш убогий городской универмаг. Но порой Ба выкидывала такие фортели, что даже флегматичный дядя Миша выходил из себя.

Читать далее...

В ленте сразу несколько дорогих сердцу девочек решили сесть за руль. Записались в автошколы, вывешивают трогательные посты. Жалуются на въезд в гараж и прочие сцепления.
Хехе, девачьки, этот пост посвящается вам.
Про автошколу рассказывать не буду. Да и что там рассказывать, теория – это неинтересно. А вот практика! Как сейчас помню битую пятёрку, на которой я выезжала в город. Автоинструктор Виктор Петрович при знакомстве повёл себя странно – достал из внутреннего кармана пиджака бутылочку с валерьянкой, мощно отпил.
-Третья баба за день. Прут и прут. Садись!
Ну, села я. Ну, с десятой попытки завела мотор. Только обрадовалась, что он у меня завелся, несмотря на козни педали сцепления, оказалось, что надо ехать. А как хорошо всё начиналось!

Первые три выезда в город совсем не помню. Судя по чёрным дырам в памяти, творила несусветное. Может, заплывала за буйки, вышивала крестиком двойные сплошные или ещё чего непотребного вытворяла. Вполне могла.
Однажды обнаружил себя заглохшей поперёк трамвайных путей. С одной стороны надрывался один трамвай, с другой, соответственно, другой (извините тавтологию, пересохло в горле).
Рядом тихо закипал автоинструктор Виктор Петрович, бывший, между прочим, танкист.
-Заводи машину,- прошипел он.
-Незаводицца!- заскулила я.
-Значит, останемся тут. На веки вечные!
-Виктор Петрович, миленькыыыыыыый!
-Не смотри на меня такими глазами! Всё равно не куплюсь. Заводи говорят!
-Ыаааааа!- заголосила я. 

Читать далее...

 

С недавних пор 27 ноября объявлен всероссийским днем матери! Не могу не отметить это событие небольшим рассказом о воспитании, материнстве, детской психологии и многом другом. Всех с «прошедшим»!

Читать далее...

 

,,,Во время вышеупомянутой поездки на море человечек в какой-то момент, уже будучи купаной и сушеной, отправился в сторону набегающих волн. Я предупреждающе встала. Муся повернулась, махнула мне рукой и крикнула: "Сесть!" (она по жизни общается в основном инфинитивами и существительными в именительном падеже, так что невежливости в ее словах не было). Невежливости - не было, но непоколебимость - была. Я нерешительно села, готовая в любой момент бежать предотвращать. Море кипит, волны бушуют, ребёнок топает именно туда. Встаю снова. Оборачивается. Замечает мои маневры.

- Мама, нет! Мама, сесть!

Прибегает и начинает отталкивать меня ручками, пытаясь усадить на место. Надо будет ее научить команде "мама, место!", мелькнуло в моей ехидной голове. Тем временем клиент знаками, воплями и тычками усадил меня на полотенце и снова подался к воде. Решаю подождать развития событий: максимум, до моря недалеко, а у самого берега - мелко, так что добегу, если что. Сижу, как струна, не отводя глаз.

 Муся добредает до кромки волн и останавливается. Стоит минуту. Стоит две минуты. Не шевелится. Я гипнотизирую взглядом ее бело-розовую спину, пытаясь угадать момент, когда она шагнет за край допустимого. Но она стоит.

 Вдруг поворачивает голову и ищет меня глазами. Отвечаю взглядом на взгляд. Радостно показывает на волны рукой и смеётся! Смеётся! И снова отворачивается, и опять стоит. Простояла, неподвижная, несколько минут, повернулась и, горя восторгом, побежала ко мне. Не добежала, принялась прыгать по песку. Прыгала и кричала от полноты чувств. А до меня дошло: она просто хотела постоять одна и посмотреть на переполнявшее её чудо - морские волны, набегающие на берег. Не делить этот восторг ни с кем. Быть наедине с морем. А потом прыгать по песку, пылая счастьем от увиденного, потому что море просто так не вместить. Море надо сначала отсмотреть, а потом отпрыгать. После чего обязательно кинуться на маму обниматься, чтобы поделиться обретённой радостью.

 Море ушло в глубину дней, на него наслоились новые впечатления, на них наслоятся ещё. Уже сегодня была где-то на прогулке Большая Басака, да и вообще, жизнь полна приключений. А у меня из головы не идет видение очень маленькой девочки, которая стоит одна на морском берегу и смотрит на набегающие волны. Смотрит и смеётся.

 (c)neivid

 

Есть мужчины, с которыми хочется быть женщиной. Вопросительно-мягко наклонять голову, щуриться сквозь ресницы, качать головой с понимающим видом, выслушивать вдохновенные речи, светиться полуулыбкой стиля "мы с тобой одной крови". Хочется откровенности - но не на все темы, а только на те, на которые как раз и не принята откровенность, остальные темы с ними вообще не важны. Хочется протянутой руки, хочется припадать к плечу, и еще: знать, что вся эта чепуха из книг для подростков - все-таки не совсем чепуха. Ну не шептать "милый", конечно, и вообще без пошлости, но как-то так. Чтобы искры в зрачках и удивление в собеседнике, потому что красиво, потому что игра. Да, у меня конечно же забрать сумку. Да, меня безусловно проводить. Да, я однозначно никогда в жизни не сумею самостоятельно налить себе чаю. Я пролью, расплещу, перепутаю, обожгусь, растяну, упаду, сломаю, порежусь, заражусь и умру. Спасибо. Да, уберечь. Да, размешать. Да, протянуть. И пусть расправляют плечи и приосаниваются: им идёт. Не всем, только им. С остальными такое выглядит смешно и по-детски, неуместно и почти непристойно, да просто глупо, в конце концов. А с этими можно: хотя бы за то, что только у них одних есть эта нежная, слабая, невыносимая, мягкая, тёплая ямка у шеи чуть-чуть до плеча, в которую одну и можно уткнуться благодарным усталым носом.

Читать далее...

Вспомнилось…

Когда мне было двенадцать лет, я попросила отправить меня на лето в пионерлагерь. Мама поначалу волновалась: как же её тепличное домашнее растеньице (английская спецшкола, уроки музыки, русая коса почти до колен) два месяца будет жить в деревянном бараке где-то в карельских лесах за ХХХ километров от дома, есть казённую кашу на воде и мыться раз в десять дней? Но меня бытовые неудобства не останавливали, я мечтала об одном - вырваться из-под семейной опеки хоть ненадолго, и так отчаянно упрашивала родителей, что мне купили-таки путёвку.

Интересного происходило много: бурные романы, отчаянные диверсии, вызов мёртвых душ - всё то, что недоступно под неусыпным надзором родителей, но чему вполне можно предаться под не очень бдительным взглядом вожатых, за которыми, кстати, тоже нужен был глаз да глаз. А одним из главных событий смены стала военно-стратегическая игра «Зарница». Она длилась двое суток и проходила весьма масштабно (лагерь насчитывал, думаю, добрую тысячу человек), к ней даже какую-то расположенную поблизости воинскую часть привлекли. «Помните! – твердили нам взрослые, - Сейчас это игра, всё «условно» и «понарошку», но вы всегда должны быть готовы защищать Родину по-настоящему, а не только условно и понарошку!»

Накануне игры в каждом отряде распределяли специальности. Самой массовой была пехота. Туда по умолчанию включили всех, не блиставших особенными способностями. Девчонки также охотно просились в медсёстры: не надо топать двенадцать километров пешком, ориентируясь по кривому компасу, не надо копаться руками в земле, разминируя условные минные поля, не надо мочить ноги, переходя вброд холодную реку - сиди себе в госпитале да обсуждай «Рабыню Изауру».

Ну а нескольких избранных - не иначе, за недюжинный ум - включили в стратегическую группу. Это означало либо работу в штабе, либо разведку. Попала в их число и я. «Будешь выпускать боевой листок!» - радостно объявил вожатый. Однако правильное идеологическое воспитание подсказывало мне, что быть штабной крысой совсем не почётно, и, жаждая подвига, я принялась проситься в разведку. Вожатый окинул меня критическим взглядом - я была самой мелкой в отряде, в свои двенадцать лет выглядела на десять, - и сурово заключил: «Не потянет. Некрепкая. Возьмут в плен - я за неё не ручаюсь.»

Как я его возненавидела в эту минуту! Он за меня не ручается!!! Он что, хочет сказать, что я могу выдать?! Я?! Да я!.. Да меня!.. Ещё миг - и я бы расплакалась от гнева и обиды, но тут вторая вожатая нашлась: «Ты же иностранные языки учишь, да? Память хорошая? Володь, может, связистом её?»

Так моя судьба и решилась. «От связиста половина успеха зависит!» - педагогично увещевала меня вожатая, пытаясь исправить бестактность своего коллеги. Воображение услужливо нарисовало мне картину, как я, тяжело раненная, из последних сил сжимаю зубами разорванный телефонный провод… Отлично, я связист! То, что надо! Только при чём тут иностранные языки?

На самом деле задачу передо мной поставили такую: двигаться вместе с разведгруппой до некоего условного места на нейтральной территории, откуда они дальше идут одни; дождаться их возвращения, а потом передать полученные ими сведения в штаб при помощи азбуки Морзе.

Читать далее...

- Если хочешь сад - разбей...
Женщина наклонилась ниже и, ласково улыбаясь, потрепала по волосам маленького испуганного мальчика. Ореховые глаза расширились в немом удивлении, на обветренных детских губах заиграла неуверенная улыбка. Женщина выпрямилась, и на ее пушистых волосах вспыхнули ярко-алые блики закатного солнца.
- Если хочешь сад - разбей... - тихо и тепло повторила она, и в ее руке как будто из ниоткуда возник маленький стеклянный шарик, наполненный чем-то вроде солнечного света. Белая рука, на которой светились едва заметные веснушки, потянулась к перепачканной в земле руке мальчика, и шарик тяжело упал на середину детской ладошки.
Маленькие пальчики обхватили гладкую прохладную поверхность и слегка сжались, словно опасаясь выпустить неожиданный подарок в объятия высокой тонкой травы.
Шарик переливался на солнце и отбрасывал блики на на настороженное, сосредоточенное личико ребенка. Внутри прозрачного стекла виднелся маленький домик, окруженный такими же маленькими деревьями и уж совсем незаметными цветами.
- Нравится, Джейми?..

Читать далее...

Никогда в жизни не встречал он женщины, которая бы так влекла к себе. Где бы они не появлялись вместе, Сомс неизменно замечал, как все мужчины тянулись к Ирэн; взгляды, манеры, голос выдавали их; окруженная всем этим вниманием, она держалась безукоризненно. Мысль о том, что Ирэн была одной из тех женщин, не часто встречающихся в англо-саксонской расе, которые рождены любить и быть любимыми, для которых без любви нет жизни, - разумеется, ни разу не пришла ему в голову.</div>

У меня есть все, что я люблю: море, солнце, горячий песок ,музыка и еда...</div>

Как я писала роман
Для этого я выбрала первую неделю Великого поста. Время тихое, покаянное и, главное, свободное, так как, кроме четырех капустников у четырех актрис, ничего обязательного не предвиделось.
Мысль писать роман появилась у меня давно, лет пять тому назад. Да, собственно говоря, и не у меня, а у одной визитствующей дамы.
Она долго сидела у меня, долго говорила неприятные вещи на самые разнообразные темы и, когда иссякла, ушла и, уходя, спросила:
- Отчего вы не пишите романа?
Я ничего не ответила, но в тот же вечер села за работу и написала:
"Вера сидела у окна".
Лиха беда начало. Потом, с чувством исполненного долга, я разделась и легла спать.
С тех пор прошло пять лет, во время которых мне было некогда. И вот, наконец, теперь, на первой неделе Великого поста, я решила приняться за дело.

Читать далее...

И снится Вере Павловне пятый сон… Видится ей будущая жизнь на земле, яркая, шумная, непонятная… Множество механизмов различных, экипажи самодвижущиеся снуют по улицам, особняки высоты небывалой стоят в городах!
Захотелось узнать Вере Павловне, счастливы ли люди, населяющие будущее? Что в их сердцах и Душах творится? И нет ли на земле, какой угрозы для людей?
И очутилась Вера Павловна под землей, в какой-то больнице или лаборатории. Идет по широкому коридору, ей навстречу люди в халатах белых, бегают, суетятся… Но Веру Павловну не видят, ведь ей все это снится. Заглянула она в одну комнату, поглядеть, что там? Интересно же… И видит: стоят там банки прозрачные, а в них растут младенцы-недочеловеки, какому-то 6 месяцев, какому-то 9 месяцев, есть и постарше. Отшатнулась Вера Павловна, волной ужаса обдало ее, и вылетела она поскорее вон из той комнаты!
Бежит по коридору дальше и попадает в какой-то большой зал для занятий спортом. И видит двух людей: один в белом халате держит в руках какой-то приборчик небольшой, а другой по кругу бегает… Спортсмен, наверное? Смотрит Вера Павловна, как спортсмен тренируется и вдруг замечает, что ученый на своем приборчике какие-то кнопочки цветные нажимает: красную кнопочку – спортсмен остановится, белую дальше бежит…
И понимает вдруг Вера Павловна, что этот спортсмен – не человек вовсе, а тот искусственный младенец из банки, только выросший уже! И нет у него ни страха, ни эмоций, он - просто управляемая машина, хотя и выглядит, как человек. Он делает все неосознанно и даже не понимает, из-за чего он остановился или побежал быстрее. Опять волна ужаса охватила Веру Павловну и выбежала она стремительно из этого зала.
Все ниже и ниже спускается Вера Павловна по лестнице и попадает в какое-то полутемное помещение, вроде подвала. Постояла, отдышалась, глаза ее чуть к полумраку привыкли, и еще более страшная картина открылась взору ее: стоят в подвале рядочками 500 штук таких искусственных людей и ждут своего часа. Стоят неподвижно, безжизненно… Но придут ученые, и оживет механическая армия роботов-недочеловеков, готовых выполнить любой приказ!
Страшно стало Вере Павловне за людей, за их участь будущую… Ведь неизвестно, в чьих руках окажется пульт управления?! Благое дело не творят в условиях совершенной секретности под землей! Задумала кучка людей поработить всех на планете, чтобы самим зажить припеваючи, а роботов над людьми надсмотрщиками поставить. «А как же ученые, им-то это зачем?» - удивилась Вера Павловна. Но потом поняла, что кого-то на честолюбии поймали, кого-то на тщеславии, некоторые вообще не ведают, что творят… Не ведают, до тех пор, пока механический человек не втопчет в землю их собственных матерей, жен и детей! Тогда опомнятся ученые, но будет уже поздно…
Захотелось Вере Павловне как-то помочь людям будущего, чтобы не воплотилась в жизнь эта картина страшная. Упала она на колени, попросила Создателя, чтобы разрушил людей искусственных, избавил человечество от угрозы быть рабами у горстки нелюдей. И чудо свершилось! Увидела Вера Павловна, как все младенцы в банках в одночасье погибли, а взрослые упали, как подкошенные. Ученые сразу забегали, запаниковали, потому что не понятно и страшно им стало, отчего это все их роботы сломались неожиданно и одновременно?!
Обрадовалась Вера Павловна, что удалось ей помочь людям будущего, и понеслась она на крыльях сна в свой родной 19 век.
Да вот только не сказала, что же нам-то, людям будущего делать, если те ученые вновь начнут своих биороботов оживлять-ремонтировать? Веру Павловну звать из прошлого или может сами справимся?!

Ирина Бочарова

***
- нет, я могу любить только тебя и маму. Ты понимаешь, у меня маленькое сердце, больше туда никто не пролезет, никто. Ты что, плачешь? Ну хорошо, хорошо, только тебя.

Девочка покрепче обняла игрушечного зайца и заснула, улыбаясь.

***
- это не секс, а любовь.
- а это?
- тоже любовь.
- а вот это?
- это секс.
- слушай, как ты узнаешь? Способ есть какой, что ли?
- представляю их старушками и старичками. Без детей и внуков. Он приносит к чаю баранки, знаешь, такие большие, светло-коричневые. Это - любовь.
- хорошо, а секс?
- а они у меня в голове просто не старятся.
- странный какой-то способ. А у нас с тобой - что?
- давай еще поживем
а потом кого-нибудь спросим
старимся ли мы вместе
в одной голове

Читать далее...

Художественная литература о кошках
Карел Чапек
"С точки зрения кошки"

Вот - мой человек. Я его не боюсь. Он очень сильный, потому что очень много ест; он - Всеядный. Что ты жрешь? Дай мне!
Он некрасив, потому что без шерсти. У него мало слюней, и ему приходится умываться водой. Мяучит он грубо и слишком много. Иногда со сна мурлычет.
Открой мне дверь!
Не понимаю, отчего он стал Хозяином: может, сожрал что-нибудь необыкновенное.
Он содержит в чистоте мои комнаты.
Он берет в лапку острый черный коготь и царапает им по белым листам. Ни во что больше играть он не умеет. Спит ночью, а не днем; в темноте ничего не видит; не знает никаких удовольствий: не жаждет крови, не мечтает об охоте и драке, не поет, разнежившись.
Часто ночью, когда я слышу таинственные, волшебные голоса, когда вижу, как все оживает во тьме, он сидит за столом и, наклонив голову, царапает, царапает своим черным коготком по белым листам. Не воображай, будто я думаю о тебе; я только слушаю тихое шуршание твоего когтя. Иногда шуршание затихает: жалкий глупец не в силах придумать никакой другой игры, и мне становится жаль его, я - уж так и быть! - подойду к нему и тихонько мяукну в мучительно-сладкой истоме. Тут мой Человек поднимет меня и погрузит свое теплое лицо в мою шерсть. В такие минуты в нем на мгновение бывает заметен некоторый проблеск высшей жизни, и он, блаженно вздохнув, мурлычет что-то почти приятное.
Но не воображай, будто я думаю о тебе. Ты меня согрел, и я пойду опять слушать голоса ночи.

Перевод Д. Горбова и Б. Заходера

Была ранняя весна. В тот день шел дождь.

Глава первая. Пролог.
И моя шерсть, и Ее волосы промокли и отяжелели от влаги.
Окружающий воздух был наполнен чудесным ароматом дождя.
Земля тихо и бесшумно вращалась вокруг своей оси, а наши тела продолжали медленно терять тепло.

"Меня нет дома, пожалуйста, оставьте сообщение."

В тот день Она подобрала меня.
И теперь
Я - Ее кот.

Читать далее...

В стане моих родственников оживление — разводится чья-то там троюродная сестра. Или сноха. Или внучатая племянница. Короче, персонаж малозаметный. Заговорили о ней только потому, что причиной расторжения брака эта женщина назвала измену мужа. И вот уже от Одессы до Москвы, от Питера до Сан-Франциско несется удивленный ропот: "Нет, ну вы слыхали? Мужик налево сходил, а эта дурища семью рушит. Это же всего лишь измена!"

В основном возмущаются, конечно, дамы старшего поколения. Те самые терпеливые хранительницы домашних очагов, которые главной женской добродетелью считают способность закрывать глаза на пренебрежение, хамство и предательство. У них даже термин для такого мазохизма есть — "женская мудрость". Муж запил? А ты мудрее будь, мудрее. Ты ему ботиночки сними, спать уложи, рассольчику с утра предложи. Дал в челюсть? Ну включи же мудрость, дорогуша, ласковее с ним будь в следующий раз, хитрее, не лезь на рожон. Изменил? А ты медовые масочки попробуй, а на веки, слышишь, голубушка, чайные пакетики каждое утро на 15 минут. Да и вообще, милочка, прячь от него денежки, никогда не говори ему всей правды, манипулируй, ври, льсти, ищи подходящего момента для мести. Но только сохрани семью. Зачем? Ну, знаешь ли...

Они очень сильные, женщины старшего поколения. Все снесут ради того, чтобы однажды, во время юбилея завхоза Ивана Никифоровича, гордо представить коллегам своего спутника: "А это мой муж, знакомьтесь" и — о, сладкий миг торжества! — снисходительно бросить взгляд на разведенку Аллочку из бухгалтерии.

Есть притча о том, как крестьянин велел жене, после того как она ему изменила, каждый день ставить на стол во время обеда еще одну тарелку. Так и жили, с напоминанием о том, что случилось. Третий человек всегда незримо присутствовал рядом с их парой... По мнению девушки, которая сейчас разводится, — это невыносимо. По мнению женщин советской закалки — раз плюнуть. Иногда кажется, что они нормально себя чувствуют и за банкетным столом, сервированным на десятки отсутствующих гостей. "Всего лишь измена" — не повод для того, чтобы у них пропал аппетит.
Наталья Радулова

Расстались друзьями — это про них. То ли Игорь такой благородный, то ли Света теперь живет на безопасном расстоянии, в Испании, но как-то удается им поддерживать теплые отношения без намека на когда-то страстную, мучительную любовь. Переписываются регулярно — в основном о погоде, да о методах воспитания Светкиного сына рассуждают. Но иногда, видимо, после ссор c испанским мужем, в Москву летят жалобные сообщения. "Мне плохо", — зачитывает Игорь текст с телефона и растерянно смотрит на нас.

"Что, если она вернется к тебе?" — спрашиваем мы, подливая ему кофе, и Игорь тут же успокаивается: "Исключено". Во-первых, у него уже есть хорошая, проверенная временем девушка. Во-вторых, с какой стати ему воспитывать чужого ребенка? В-третьих, она не вернется. "Или даже во-первых — она не вернется. У нее семья, она любит этого парня, что я, не понимаю?"

Он понимает, она понимает, и даже мы, друзья, понимаем, что возобновить былое уже не получится. Это все равно что попытаться втиснуться в наряды, в которых они щеголяли на школьном выпускном. Но отказать себе в удовольствии поразмышлять на тему "А может, снова все начать" они не могут. ПоэтомСвета в приступе малодушия строчит смс: "Рядом с тобой я чувствовала себя защищенной, а этот болван даже за электричество в этом месяце не заплатил". А Игорь, получив это послание, подскакивает на стуле: "Йееееес! Я говорил! Я говорил, что за меня надо было выходить!"

Мы смеемся: "Какой ты злой", а он разводит руками: "Ничего не могу поделать, ликую, когда выясняется, что с ним ей плохо". Удивительные все же это люди, былые возлюбленные. Особенно те, кто теперь дружит. Их раздирают противоречия: вроде и добра хочется близкому человеку, но в то же время злорадство нет-нет да и накрывает.

"Это пройдет?" — спрашивает Игорь, как будто мы тут все — эксперты в постлюбовных отношениях. "Когда-нибудь я начну относиться к ней совсем спокойно? Стану реже прикидывать, что было б, если бы? Исчезнет этот навязчивый сон, в котором я приезжаю в Испанию и забираю ее?"

Мы суетимся. Пей кофе, Игорь. Ешь чернослив в шоколаде, друг. Слушай разум, а не сердце, как ты и делал все эти три года. Приступы малодушия пройдут когда-нибудь окончательно. Может быть.


Наталья Радулова