Из старых заметок о русской кинесике. «Записная книжка филолога» прямо, как у Клемперера. Ужас. Наткнулась у себя в записях – ужаснулась.

3 апреля 2018 г.

Кое-какие наблюдения удалось сделать по следам событий в Кемерово и других последних происшествий, за которыми следовала яркая реакция народа с выходом на улицы (Волоколамск, Екатеринбург), и касаются они жестов.
Во-первых, что происходит с жестами у свидетелей катастроф. У непосредственных свидетелей кинесические средства практически отсутствуют. У свидетелей второго порядка (или как они называются) присутствуют единицы кивнуть, качать головой, пожать плечами, развести руками, потрясать руками в очень узких, совершенно определённых реализациях. К примеру, кивок (сверхчастотная единица, которая, казалось бы, должна возникать часто и в самых разных развёртках) наблюдается только в значении «приплюсовывания» к собственной позиции в смысле правильности только что введённой информации (человек дополнительно укрепляется в том, что всё верно только что сказал и не перепутал, кивая сам себе), текст идёт типа: «У соседки моей трое погибло... (кивает) сын младший, Витя, (кивает) дочь сгорела, (кивает) Настя, и (кивает) ещё Лида, (кивает) сестра её». И вот в этом узком значении кивок функционирует. И у других кинем тоже используемые развёртки показывают, что говорящий ушёл в себя, он слушающего не особо видит и не особо учитывает, он как стеной отгорожен, там все реализации по позиции говорящего, всё «внутри себя» для человека происходит (хотя он на вопросы корреспондентов в этот момент отвечает).

Но значительно интереснее второе. Оказалось, что в экстремальных условиях начинают пробуждаться и возвращаться в центр языковой системы жесты, которые до сих пор представлялись нам устаревшими и отошедшими на периферию. Например, если мы станем искать в кинематографе единицу встать на колени, упасть на колени в современности, то вне шутовского контекста («Ну хочешь, встану перед тобой на колени?» – как Антон, герой Хабенского, в фильме «Домовой» перед своей девушкой юродствует) мы мало что найдём. Карандышев перед Ларисой падает на колени в старом фильме «Бесприданница» (1936). Прислужник Водяного Квак (Милляр) в «Марье-искуснице» упрашивает, до смерти перепугавшись, чтобы его отпустили... Полубезумный Пётр III там, которому что-то примерещилось, чудит. Деревенские больные перед доктором валятся на колени: у них помирает кто-то. В общем, герой безумный или дремучий и/или эпоха допотопная, ситуация в представлении исполнителя жеста угрожает его жизни или жизни человека, включённого в его личную сферу. Вот такие примеры будут: антураж старинный либо сказочный, происходит что-то радикальное. То же касается нередуцированного поклона в современном видеоряде. Это жуткая периферия, просто нереально это найти (за пределами шутливого и игрового контекста). В благополучном мире. И вдруг за три дня: и.о. губернатора Кемеровской области Сергей Цивилев встал на колени перед людьми, вышедшими 26 марта на митинг после пожара в «Зимней вишне», в Волоколамске – то же примерно, страсти кипят, кто-то становится на колени (надо пересмотреть трансляцию с митинга, но было там это), Евгений Ройзман, обращаясь к жителям Екатеринбурга, говорит: «Спасибо вам, екатеринбуржцы! Честное слово, вот хочется встать перед вами на колени, но я просто вам поклонюсь. Спасибо!» Поклон, ещё раз говорю, нередуцированный – это тоже такая единица несовременная, которую днём с огнём не сыщешь. И вдруг эти паданья на колени и поклоны начинают появляться активно, сползаться во вполне реальный современный диалог при условии сильного накала страстей. Дело тут в том, что у них довольно мощные семантические параметры, которые обычно, в мирной жизни, так сказать, оказываются невостребованными (ну, если только редуцированный поклон – кивок в стёршемся этикетном значении). «В Екатеринбурге обманутые дольщики в своём видеообращении к президенту встали на колени и умоляли вернуть им деньги, вложенные в долевое строительство». (Затем в другом уже городе на митинге оратор безуспешно призывала народ сделать то же самое).
Сл-но, когда происходят события катастрофические, вызывающие к жизни сильные эмоции (огромное число жертв => люди на улицах...), откат к более раннему состоянию совершается в считанные минуты, и эти «старинные» единицы выныривают как ни в чём не бывало, как будто они всегда были и никуда не девались, и ясно, что если ситуация будет накаляться, то концентрация этих «слишком сильных по смыслу» средств в диалоге тоже будет увеличиваться.
Речь, ест-но, про русские жесты и позы в составе русскоязычных высказываний.
Два важных момента: 1) я говорю не об упоминании в текстах именований кинесических средств – типа «Россия встала с колен» или «низкий им всем поклон» (при этом никто в действительности, физически не кланяется, и не пытается, и не собирался); нет, речь идёт об исполнении этих жестов, о реальном их употреблении, включении в диалог, монолог, в некую реплику. 2) Возрождение определённых коммуникативных средств интереснее, чем возрождение номинативных (жандармы, казаки, нагайки, царизм, долой царя, товарищи брошены в тюрьмы и т.п.), потому что они берутся из системы, используемой нами интуитивно, неосознанно, и они не привязаны к возвращению в обиход каких-то зримых, материальных объектов и т.п. Их появление связано лишь с возвращением в сознание определённого типа квалификации ситуации, с воспроизведением определённого соотношения позиции говорящего (зд.: исполнителя жеста), позиции адресата и осознаваемой и оцениваемой ими ситуации.

https://willie-wonka.livejournal.com/696244.html