Писатель и публицист Захар Прилепин похож на мясника.

Конечно, он еще похож на актера Гошу Куценко. Но Гоша Куценко не похож на мясника, а Захар Прилепин – вылитый, причем старорежимного образца. Не столько внешностью, сколько повадками и навыками.

В далекое нынче советское время я проходил трудовую практику в продуктовом магазине в Астраханском переулке, и уважаемый во всем районе мясник Рашид обучал меня секретам ремесла. Учил аккуратно срезать синие печати с полутуш – для повышения их сортности. Показывал на лотке заветренный кусок каких-то нарубленных жил, на которые лишь бездомная собака позарится, затем хватал его и ловкими движениями крутил им перед моими глазами. Кусок волшебным образом превращался в сочную свежую вырезку. «Запомни, малец, - покровительственно говорил Рашид. – Так и в жизни все. Главное – как подать!»

Мудрость мясника из гастронома по-настоящему я оценил лишь несколько лет спустя, когда прочитал на филфаке уйму книг и заметил, что важен не столь материал, сколь его, этого материала, подача.

Некоторые секреты Рашид держал при себе, но когда я выносил лотки с азу и фаршем в торговый зал, мне удавалось разглядеть, как мой учитель взвешивал товар. Смешливый, но уверенный и авторитетный, он так завораживал покупателя, что тот не замечал ни отточенного до совершенства броска продукта на чашу весов, ни толстого волосатого пальца Рашида возле этой самой чаши.

Рашид мог продать любую гниль и несъедобщину. Хоть копыта и хвост от самого черта. Настоящий был мастер и талант.

Захар Прилепин не менее талантливый человек. И прежде всего в маркетинге. Захар умеет представлять и продавать (в хорошем, современном и капиталистическом смысле слова) буквально всё – свою опозиционность, свою внешность, свою биографию, свою начитанность, свои тексты, свои мысли, идеи... Нет такого товара, который Прилепин не сумел бы плюхнуть на весы и не подставить куда надо палец, для убедительной весомости. Ругать его или осуждать за эти способности язык не поворачивается. Ну умеет и умеет. Молодец ведь.

Всё бы было хорошо, кабы Прилепин не впаривал нам порой несусветную, несъедобную и опасную для здоровья дрянь. Впрочем, и дрянь бы можно было простить, как прощали домохозяйки мяснику Рашиду втюханную им третьесортицу. Уж больно обаятелен был Рашид.

Прилепин тоже обаятельный человек с мощной харизмой. Но вот дрянь всегда всучивает со зверино-серьезным видом, и пальцем жмет на чашу весов, неотрывно глядя клиенту в глаза.

Не знаю, как вас, а меня это всегда огорчает. Я люблю, чтобы мне если уж врали, то весело. Прилепин же врет всегда с торжественно-каменным выражением лица.

Хочется ему, например, назначить Пушкина командиром своего литературного «Взвода» - он его легко и назначит. Переврет, где надо, ухватит кусок фактов биографии поэта да покрутит перед вашим носом: смотрите, мол, каков молодец! Ай да Пушкин, ай да...

Нет, я Пушкина люблю, уважаю и даже готов подписаться, что Наше Всё – действительно молодец. Взять ту же его поездку в 1829 году на войну, на Кавказ. Одна дорога чего стоила – поездов-то не было. Сутками трястись в коляске да верхом скакать, а кое-где и пешком пробираться, по колено в грязи, под ледяным дождем – это не каждый выдюжит. К тому же и шмальнуть могли из-за любого камня на горных склонах - такой уж там озорной народ, что раньше жил, что и сейчас местами проживает. Плюс разразившаяся в то время чума. Кстати, Пушкин не побоялся и чумной лагерь посетил из любопытства. Да и в военном лагере ему по душе пришлось.

Прилепинская книга «Взвод» мне очень нравится. Её на любом месте можно открыть и с интересом читать.

Да вот хотя бы:

«Лошадь Чаадаева пронеслась мимо. Пика стояла горизонтально, как дерево, готовое распуститься».

Многие Прилепина хулят за горизонтальное стояние, а я всегда защищаю: надо понимать важность тропов приапического свойства в творчестве автора. Горизонтальное дерево, готовое распуститься – это тоже, кстати, из этой же серии. Про распущенных девиц наверняка.

И вот в этой замечательной книге про русских литераторов-офицеров и ополченцев Захару Прилепину понадобилось слепить из Александра Сергеича (а из кого же еще?!) настоящего боевого взводного. А как, если Пушкина в армию не брали и воинских званий он не имел?

И вот литератор и публицист принимается придавливать пальцем чашу:

«Тем не менее, при первой же возможности Пушкин, хоть и оставаясь гражданским человеком, переоделся в военную форму и с настоящим упоением поучаствовал в нескольких делах летом 1829-го на одном из фронтов русско-турецкой. О чём с гордостью, на всех основаниях, написал:

‘Был и я среди донцов, Гнал и я османов шайку, В память биты и шатров Я привез домой нагайку’.

...Получается, что и в этом – военном – смысле фигура его оказывается всеохватывающей, неотменяемой, определяющей».

Действительно, Пушкин написал ряд превосходных «военных произведений». Уже одних «Полтавы» с «Войной» хватило бы с лихвой для места в пантеоне писателей-патриотов.

Где же обман? А, как всегда, в деталях.

«Переоделся в военную форму».

Ну, конечно. Наверняка и мундир подобрал с погонами по вкусу. Приносит денщик генерала Раевского, а то и самого графа Паскевича ворох мундиров в шатер, и кланяется: «Выбирайте, Ляксандр Сергеич. Вот тут у нас, значица, казачьего хорунжия мундирчик, а то вот и штабс-капитанский имееца, с вензелечками, не извольте сумлеваца...»

Разумеется, ни в какую военную форму Пушкин не переодевался. Это Захар любит в военную форму переодеваться, выезжая «в поля». А раньше с этим было всё несколько строже. Поэтому разъезжал Пушкин по лагерю в изысканном своем сюртюке или добротном фраке, а на плечи наброшена была бурка. На голове – смешная круглая шляпа, маленький цилиндр. Солдаты принимали поэта за «батюшку», а пленные турки – за лекаря.

«С настоящим упоением поучаствовал».

Тут частичная правда. Пребывание среди военных Пушкина однозначно радовало. «Лагерная жизнь мне очень нравилась. Пушка подымала нас на заре. Сон в палатке удивительно здоров. За обедом запивали мы азиатский шашлык английским пивом и шампанским, застывшим в снегах таврийских».

Вот в один из дней, во время послеобеденного отдыха войска (что важно для понимания случившегося казуса), турки и атаковали передовую цепь казаков. Упоенный (в прямом смысле слова – английским пивом и охлажденным в снегах шампанским) Пушкин, давно мечтавший сразиться с басурманами, сначала прыгает и бьет в ладоши, потом выбегает из шатра, вскакивает на лошадь, хватает (по одним свидетельствам – саблю, по другим – казацкую пику) и мчит куда-то «в бой». Приставленный генералом Раевским приглядывать за солнцем русской поэзии несчастный капитан Н.Н.Сенчев теряет дар речи, несется за ним вслед, едва успевает схватить лошадь Пушкина под узды и увести его восвояси. Повезло еще и в том, что Юзефович с уланами успел уже турок оттеснить подальше.

Многое время спустя Хармс, сочиняя рассказы про Пушкина, уверял читателей, что Пушкин любил бросаться камнями, вместо ног приделал себе колёса и вообще был идиотом. Это, конечно, художественная вольность и преувеличение, но если и были в жизни Пушкина идиотские поступки, то вот этот «бой с турками» - один из ярчайших.

«Поучаствовал в нескольких делах».

Тут врет не столько Прилепин, сколько некий С. Дмитриев в журнале «Наш современник», в номере 11 за 2014 год, откуда Прилепин, очевидно, и начерпался «информации». Дмитриев же расстарался не на шутку, по дням расписал пушкинское «участие в боевых действиях»: такого-то числа «участвовал в перестрелке с турецкой кавалерией», такого-то – «в преследовании отступавшего противника», а еще в «походе к крепости Гассан-кале» и «в самом взятии Арзрума». Ну прямо готовый сценарий «Универсальный солдат. Начало». В цилиндре и фраке, с казацкой пикой наперевес. Из которой он и стрелял, очевидно, по туркам-кавалеристам. Хотя пику в руках Пушкин вполне мог и подержать – даже есть его собственноручный шутливый рисунок, где он изобразил себя на коне и с пикой. Что он мог ей сделать, учитывая, что казаки с младых лет учились владению этим на первый лишь взгляд простым оружием, - сам Пушкин благоразумно умалчивает (как и о своей «пьяной атаке» - этот подвиг, понятное дело, не вошел в его очерк о путешестии на Кавказ, как и все выдуманные некими исследователями его биографии перестрелки с кавалериями и взятия городов).

Впрочем, еще в одном «военном деле» Пушкину принять участие довелось, и об этом он, как раз не таясь, рассказал. Полковник Анреп ошибочно предположил наличие на одной из гор турецкого отряда в 3000 человек и с эскадроном Уланского полка поскакал туда. Раевский послал подкрепление, за которым увязался Пушкин (потому что он «почитал себя прикомандированным к Нижегородскому полку»). «Проехав верст 20, въехали мы в деревню и увидели несколько отставших уланов, которые, спешась, с обнаженными саблями преследовали нескольких кур». Один из селян растолковал, что полковика Анрепа они всего лишь просили вернуть им 3000 волов, угнанных турками несколько дней назад...

На этом военные подвиги А.С. Пушкина на той Кавказской войне были закончены. Что за «гордость» и что за «все основания», на которых, по мнению Прилепина, поэт написал про преследование им османов и привезенную нагайку – не очень понятно. Хотя, конечно, тот же граф Паскевич подарил ему на память турецкую саблю и Пушкин ее хранил «памятником моего странствования вослед блестящего героя по завоеванным пустыням Армении». То есть сам Пушкин в очерке о поездке довольно правдиво и скромно насчёт своих «трофеев» говорит. Ну а стихи и их лирический-героический герой – это уже совсем, совсем другое дело.

Казалось бы, при чем тут писатель Дёгтев, о котором сейчас пойдет речь?

И кто это вообще такой?

Напомню читателям. В недавний свой визит в славный город Воронеж писатель и публицист Захар Прилепин в присущей ему характерной манере рубанул с плеча: один ваш земляк, дорогие воронежцы, никто и звать его никак, к народу и культуре народной никакого отношения не имеет и через десяток лет о нем никто и не вспомнит. Это он о воронежском самородке Юрии Клинских (Хое). А вот другой ваш земляк, писатель земли русской и русский же офицер – достоин места в русской культуре и мемориальной доски на стене дома. Это про некоего Вячеслава Дёгтева, мастера заунывной провинциальной прозы, почившего в 2005 году и никому, разумеется, неизвестного.

Между прочим, совершенно зря неизвестного. И если писатель это был откровенно хреновый, в чем каждый может убедиться, полистав его беспомощные тексты (а два-три более-менее удавшихся рассказа – это, извините, маловато для места в пантеоне русской культуры), то вот человеком Дёгтев был весьма примечательным. Прилепин его называет «замечательным и удивительным», но тут уж кому как.

Понимая, что проза Дёгтева «не фонтан» и подобна подгнившим мясным отходам, мясник-Прилепин пытается завернуть ее в газетку патриотической направленности и всучить задорого:

«Значимость Дегтева в мире идеальных весов конечно выше, потому что в мире блядства и продажи всего он оставался русским офицером, повторявшим и тогда «это вам за пацанов» и «работайте братья». У Дегтева будет своя строчка в истории русский литературы. И это до фига. Потому что ничего более важного нет у нас.»

Ну что ж, подумал я. Ну раз так. Ну раз такой стойкий офицер. Ну раз «за пацанов» и «работайте братья»...

Я люблю героических людей. Люблю изучать их биографии. Тот же Пушкин для меня – безусловный герой, несмотря на его идиотские пьяные скачки. В конце концов, важен дух – а уж этого у Пушкина было вдоволь. Да, Пушкин не служил, но – рвался в армию, писал прошения. Просился в гусары, дважды на войну собирался. В итоге в обход царского соизволения поехал самовольно, душа звала – и брата навестить, и войну посмотреть.

Поэтому я с интересом принялся изучать биографию русского офицера Вячеслава Дёгтева, по совместительству с офицерством – еще и писателя.

Я узнал названия хуторков и деревень, где прошло его детство. Узнал профессию его отца (кузнец) и чем любил он сам в детстве заниматься (ловить рыбу). Узнал о его непростой личной жизни и проблемах с алиментами, узнал имя сына, узнал об убранстве его квартиры и о состоянии его библиотеки (скудная, одна полочка с собственными книгами и случайным набором из нескольких других). Узнал, где его отпевали и как хоронили. Узнал о его скверном характере, узнал о его отношении к земляку Бунину (Бунин, по Дёгтеву, «нудная бездарность»). Узнал список его всяких междусобойных премий. Одного не смог узнать – славного военно-офицерского прошлого этого писателя. Не считать же за такое учебу в ДОСААФе – это единственный известный «военный» факт биографии Дёгтева (со временем переросший в титул «лётчик-истребитель», но где летал, куда летал, когда летал – полная неизвестность). Известно и то, что служить после ДОСААФа Дёгтев не пожелал.

Пушкин писал прошения в гусары. Дёгтев, служа в пожарной охране (сутки-трое) тоже писал прошения о присвоении ему офицерского звания. По свидетельству его товарища по службе:

«Помню, как он настойчиво добивался должности и офицерского звания: упорно писал письма во все инстанции, в т.ч.министру внутренних дел СССР (пожарные тогда входили в структуру МВД). В конце концов, дописался до того, что с его проблемой в Воронеж приехал разбираться замминистра (правда, не имея специального образования, своей цели Вячеслав так и не достиг)»

Интересный получается «русский офицер» и «летчик-истребитель». Чем-то больше напоминает героя Баширова в фильме «Асса». Помните того майора-самозванца (что примечательно, тоже «летчика») и его блистательный монолог? Цитирую по памяти:

«Ну хорошо. Пусть я наврал! Пусть я не майор... Но я хотел.. Сколько раз я летал!.. Во сне, и осуществлял стыковки... и расстыковки... Юра! Один! Но Титов – красив, тонок, умен... Когда я смотрел на себя в зеркало – все одинаково! Рост, вес. Кроме одного - анкетных данных. Маленьких буковок! Маленьких, вшивеньких буковок! Разве дело в буковках?! Скажите, ну скажите!»

Из всех «военных фотографий» писателя Дёгтева в доступности только две. Одна в русском полюшке-поле, с шашкой на плече, и вторая - в форме участника Куликовской битвы.

А что с войной? - спросите вы. Пушкин просился на войну и даже съездил на неё самочинно. А русский офицер Дёгтев? Который, по Прилепину, в трудное и тяжелое для страны время «повторял «это вам за пацанов» и «работайте братья»?

У писателя Дёгтева подход к поездке на войну совершенно иной. Вспоминает его товарищ:

«Когда его спрашивали, как же можно жить без новостей, Дёгтев с шуткой отвечал: «А какие мне нужны новости? Начнут стрелять – я услышу. Война начнётся – повестку пришлют!». Впрочем, на войну Дёгтев не спешил. Помню, когда я собрался в свою вторую командировку в воюющую Чечню, я позвонил Дёгтеву. Он ответил очень быстро: «Без командировки не поеду. А если меня в ногу ранит... Кто мне пенсию по инвалидности платить будет?»

И снова писатель Дёгтев до боли напоминает какого-то героя художественного произведения...

«А вдруг война с империалистическими хищниками?

– Я воевать не пойду никуда! – вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.

Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:

– Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский учёт необходимо взяться.

– На учёт возьмусь, а воевать – шиш с маслом, – неприязненно ответил Шариков, поправляя бант.

Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо переглянулся с Борменталем: «Не угодно ли – мораль».

Еще раз напомню – вот именно такому человеку Захар Прилепин прочит «строчку в русской литературе». И вовсе не потому, что Дёгтев один из представителей богатой на таланты воронежской земли. Нет. А потому что это «русский офицер». Потому что именно русское офицерство, по Прилепину, и придает Дёгтеву «значимость в мире идеальных весов».

Да. «Это вам за пацанов. Работайте, братья. Но без меня. А то вдруг меня в ногу ранят».

Что тут сказать – весы нечистоплотному продавцу на то и даны, чтобы ими манипулировать на свое усмотрение. Уже и не пальцем давит Прилепин, а локтями наваливается на нужную ему чашу: «русскому писателю-офицеру» Дёгтеву – память, славу и место в русской культуре! И мемориальную доску!

Конечно, может получиться и так, что все сомнения насчет славного офицерства писателя Дёгтева беспочвенны и он действительно был засекреченным русским офицером, летчиком-истребителем, служившим под прикрытием в СВПЧ-2 при управлении пожарной охраны.

Правда, на просьбу прояснить биографию героя Захар Прилепин отреагировал странно: посоветовал «покопать» под Есенина, Маяковского и Блока. Мол, тоже не служили и от фронта откосили. Обязательно, думаю, покопали бы и под них, вздумай кто выставить их боевыми или еще какими офицерами. Пушкина вон от излишних боевых прикрас очистили. Правда, Пушкин и сам по себе хорош, в прикрасах не нуждается.

Но того же Маяковского офицером никто и не выставлял никогда. В том числе и он сам себя им не объявлял. Обращения к офицерам – да, писал. «Красный офицер, помни: ты офицером не навсегда...»

Дёгтев – другое дело. Тот офицером страстно хотел быть. Навсегда. Не получилось выбить должность и звание у замминстра – не беда. Какая разница, в конце концов, каким офицером себя воображать и чьи регалии носить.

Напомню снова, потому что это чертовски важно: был в биографии писателя Дёгтева такой любопытный факт, как щеголяние перстнем СС, который ему подарили приятели – чёрные копатели.

Russischer Schriftsteller und Offizier Obersturmf"uhrer Degteff, простите мне мой немецкий.

И вот этот самый перстень мы имеем право положить на противоположную чашу весов. И вот этот самый перстень (в оригинале всего-то в несколько граммов) перевесит все прилепинские камлания про дёгтевское «русское офицерство», если вдруг оно и было каким-то образом.

Это, знаете ли, не «трофейная» пушкинская нагайка и не подарочная турецкая сабля. И даже не нагрудный жетон полевой жандармерии вермахта. Этим перстнем награждались (лично Гиммлером) «отличники боевой и политической подготовки» весьма специфической структуры, замаравшей себя по самое некуда.

И этим перстнем щеголял плохой воронежский писатель Вячеслав Дёгтев.

Памятную доску которому писатель и публицист Захар Прилепин собирается установить за свой счет на родине этого писателя в Воронеже.

Мы все знаем про Невский пятачок при обороне Ленинграда. Так вот в Воронеже был свой такой – Чижовский плацдарм, который солдаты прозвали «долиной смерти». На Чижовке полегли тысячи наших бойцов. Точное их количество неизвестно, до сих пор находят останки солдат. В братской могиле на этом плацдарме – 15 000 павших. Из них фамилии известны лишь трёх с половиной тысяч. Всего в сражениях на воронежской земле сложили головы около 400 000 советских воинов. 180 братских могил – и это только в окрестностях города. Воронеж – это Город-Фронт. Сталинград-на-Дону. По потерям мирного населения – второе место после Ленинграда. Вдумайтесь в это.

И тут спустя нескольк десятилетий – вдруг объявляется в Воронеже «русский офицер» Дёгтев с эсэсовским перстнем на пальце. Щеголяет им. Перед кем, интересно? Да перед своими же друзьями-патриотами из провинциальных газет и журналов. Творческий человек, мастер эпатажа. Никто ему даже в рыло за это не съездил. Что определеным образом характеризует и всю эту тусовку с их премиями «России верные сыны». Дёгтев – лауреат этой вот премии, кстати.

России верный сын, erhalten Sie einen Totenkopfring als Geschenk. Простите меня снова за мой немецкий.

Нет уж, герр Дёгтев. Тут почти как в анекдоте про трусы и крестик. Только в нашем случае - советская фуражка и перстенёк с черепушкой.

Да за такое щеголяние тот же Пушкин (живи он в одно время с Дёгтевым) свою казацкую пику, с которой он «гонял османов», этому Дёгтеву вогнал бы кое-куда по самое не балуйся. И оставил бы её стоять горизонтально, подобно готовому распуститься дереву...

Захар Прилепин попытки дознаться правды и получить объяснения некоторым поступкам любимого им писателя Дёгтева называет «манипуляторскими и стыдными».

Ну надо же.

Писать плохую прозу Дёгтеву было не стыдно.

Притворяться офицером Дёгтеву было не стыдно.

Носить эсэсовский почётный знак Дёгтеву было не стыдно.

Да и самому Прилепину за такого вот представителя «русской литературы и офицерства» - похоже, тоже не сильно стыдно.

А должно быть.

Потому что перед тем, как народу указывать, кого ему в свою культурную сокровищницу помещать – неплохо бы предмет изучить.

Прилепин – человек невероятно широкой и столь же невероятно поверхностной эрудиции. А глубину своим поверхностным знаниям он придает старым проверенным способом – надавливая на нужную чашу весов и гипнотизируя взглядом.

Берите, мол, берите – я много лет за прилавком русской культуры и литературы, мне виднее, кого вам любить.

Книги самого Прилепина я люблю читать и многие его тексты мне нравятся. Да, он порой косноязычен, но у него прекрасные редакторы. Да, он конъюктурен, но это часть его таланта маркетолога. Да, он здорово начитан и обладает превосходным талантом компилятора. В конце концов, он и собственным талантом литератора щедро одарен.

Как человек и как личность он имеет право на разные убеждения, поступки или высказывания. В том числе и на такие диковинные, в какие он пустился в Воронеже.

А вот его протеже герру Дёгтеву залезать в русскую культуру в образе бравого русского офицера - совершенно нечего. Даже если ему посмертно пожалуют чин полковника, а злосчастный перстень попытаются выдать за подделку и пародию, соврав, что на внутренней стороне была лично выгравированная Дёгтевым надпись «Смерть фашистским оккупантам!».

Конечно, доска этому писателю в Воронеже будет – Захар упорный и пробивной мужик. И сдать назад ему уже никак, это тоже понятно – самолюбие не позволит.

Но и у нас есть право знать, какие нынче герои и кем назначаются.

Будете в Воронеже проходить мимо этой доски – проходите мимо, не задерживайтесь.

В Воронеже полно других, намного более достойных нашей памяти мест.

https://vadim-chekunov.livejournal.com/6654.html