Программа коллективизации была ключевой частью политэкономии СССР в 1930-е годы. С этой программой были жестко связаны и индустриализация, и наука, и оборона и др. Реализация программы коллективизации была, вероятно, самой сложной после 1917 г. Видимо, поэтому и в советский период, и постсоветский история этой программ была опрощена. Многие ошибки и даже провалы наше образование их обходило, но сейчас для нас они важны. Очень мало говорилось о наследии проблем российского сельского хозяйства на период НЭПа и коллективизации. Об этом сделаем короткий обзор.
Мы раньше говорили о «секторном разрыве» между промышленностью и сельским хозяйством. С.В. Онищук писал: «Избыточное рабочее население деревни увеличилось (без учета вытеснения труда машинами) с 23 млн. в 1900 г. до 32 млн. человек в 1913 г. В 1911 г. разразился голод, охвативший до 30 млн. крестьян» [78]. В результате русские крестьяне не могли перейти от трехпольной системы к более интенсивной и продуктивной травопольной — у них для этого было слишком мало скота, чтобы удобрять поля.
Более того, это положение в конце XIX века стало быстро ухудшаться, так как из-за роста населения приходилось распахивать пастбища. Оптимальным для трехполья считается соотношение пастбища и пашни 1:2, а в центральной России оно уже в середине XIX века снизилось до 1:5. За полвека количество крупного рогатого скота на душу населения и единицу площади сократилось в 2,5-3 раза и опустилось до уровня в 3-4 раза ниже, чем в странах Западной Европы.
Полноценная травопольная система требовала около 10 т навоза или 6 голов крупного рогатого скота на 1 га пашни. А в России на десятину пара было 1,2-1,3 головы скота. Нормально для его прокорма надо было иметь 1 десятину луга на голову, а в России с десятины луга кормили 2-3 головы. При отсутствии минеральных удобрений это не позволяло повысить урожайность, что заставляло еще больше распахивать пастбища. Замкнулся порочный круг.
А в странах Западной Европы длительных периодов аграрного перенаселения вообще не было, при этом сокращение сельского населения сопровождалось ростом производства в расчете на одного занятого вследствие перехода к интенсивной травопольной системе (см. о факторе эмиграции европейцев в колонии).
Сама по себе идея товариществ по совместной обработке земли не была, конечно, советским изобретением. Идею коллективизации предлагали не большевики, проблема обсуждала еще в полвека раньше. О ней уже в XIX веке писал в Письме десятом (3 декабря 1880) А.Н. Энгельгардт: «Если бы крестьянские земли и обрабатывались, и удобрялись сообща, не нивками, а сплошь всеми хозяевами вместе, как обрабатываются помещичьи земли, с дележом уже самого продукта, то урожаи хлебов у крестьян были бы не ниже, чем у помещиков. С этим согласны и сами крестьяне. Узкие нивки, обрабатываемые каждым хозяином отдельно, препятствуют и хорошей обработке, и правильному распределению навоза. При обработке земли сообща эти недостатки уничтожились бы и урожаи были бы еще лучше» [88, с. 369-370].
В советской политэкономии период НЭПа обеспечил восстановление минимум промышленности, торговли и возможность выйти из чрезвычайных мобилизиционных условий военного коммунизма. Развитие экономики НЭП двинуть не мог.
К 1928 г. абсолютный прирост сельского населения составил по сравнению с 1913 г. 11 млн. человек (9,3%), а общая посевная площадь выросла всего на 5%, причем посевы зерновых совсем не увеличились. Таким образом, посевы зерновых на душу населения сократились на 9% и составили в 1928 г. всего 0,75 га. За счет некоторого роста урожайности производство зерна на душу сельского населения выросло всего до 570 кг. При этом заметно возросло поголовье скота — до 60 голов крупного рогатого скота на 100 га пашни в 1928 г. против 55 в 1913 г. Больше стало и птицы. На их прокорм в 1928 г. расходовалось почти 32% зерна. Питание крестьян заметно улучшилось, но товарное производство зерна сократилось более чем вдвое и составило 48,4% от уровня 1913 г. В результате началось сокращение доли рабочей силы, занятой в промышленности и торговле — процесс, несовместимый с индустриализацией. Доля занятых в промышленности к 1928 г. снизилась до 8% (в 1913 г. 9%), занятых в торговле до 3% (в 1913 г. 6%). Напротив, доля занятых в сельском хозяйстве возросла за это время с 75 до 80%. Шла, как говорили, «натурализация и аграризация народного хозяйства».
Отдельно надо учесть, что состояние отношений власти с крестьянством в такой стране, как Россия, было едва ли не главным вопросом государства. Изменение политической обстановки способствовало и социальному расслоению. В 1927 г. 3% хозяйств, относимых к категории кулацких, имели 14-20% всех средств производства и примерно треть всех сельхозмашин на селе. Расширились сдача земли в аренду, теневой найм батраков, ссуды семян и инвентаря за отработки. По данным Наркомфина СССР в 1929/30 г. в стране было 708,1 тыс. кулацких хозяйств. Из них около 200-250 тыс. «самораскулачились» и около 400 тыс. хозяйств вошли в колхозы в ходе коллективизации [252]. Получение достоверного «социального портрета» села стало важной государственной задачей.
Порочный круг «секторного разрыва» между промышленностью и сельским хозяйством смог быть разомкнут, а секторный разрыв преодолен, – только при советском строе в результате единого процесса коллективизации-индустриализации. Как ни труден был этот процесс, он воссоединил промышленность и сельское хозяйство в единое народное хозяйство СССР, ликвидировал угрозу голода, поднял сельский труд на совершенно новый технологический уровень и предоставил уходящим из деревни молодым людям рабочее место в современном производстве.
Поначалу образование колхозов шло успешно, крестьяне воспринимали колхоз как артель, известный вид производственной кооперации, не разрушающий крестьянский двор — основную ячейку всего уклада русской деревни. Более того, идея совместной обработки земли, производственной кооперации, существовала в общинном крестьянстве давно, задолго до коллективизации и даже до революции. Коллективизация виделась как возрождение и усиление общины.
И это — исторический факт.

– Проект коллективизации (1)
После XV съезда ВКП(б) была образована Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам коллективизации под руководством А.Я. Яковлева (Эпштейна), которая должна была рекомендовать модель колхоза. Над ней работало несколько групп ученых-аграрников, органы статистики, группы ЦКК-РКИ, изучавшие хлебофуражный баланс, а также специальная комиссия СНК СССР под руководством А.И. Рыкова. «Аграрники-марксисты» (например, бывший «максималист» Л.Н. Крицман, возглавивший в 1928 г. Аграрный институт) делили крестьянство на три упрощенные категории: кулаки, середняки, бедняки. (А.В. Чаянов и его школа, исходя из теории трудового крестьянского хозяйства, различали шесть социальных типов и выделяли в категорию кулацких лишь то хозяйство, «центр тяжести доходов которого лежит в торговых оборотах, ростовщическом кредите, в том числе сдаче в аренду инвентаря на кабальных условиях».)
7 декабря 1929 г. постановлением ЦИК СССР был образован Наркомат земледелия СССР (вопреки Конституции, которая не предполагала союзного наркомата в этой отрасли). На него было возложено проведение коллективизации и функции перспективного и оперативного руководства сельским и лесным хозяйством. Наркомом был назначен А.Я. Яковлев. В ведение Наркомзема перешла и Академия сельскохозяйственных наук с сетью ее институтов.
Поначалу образование колхозов шло успешно, крестьяне воспринимали колхоз как артель, известный вид производственной кооперации, не разрушающий крестьянский двор — основную ячейку всего уклада русской деревни. Более того, как было сказано, идея совместной обработки земли, производственной кооперации, существовала в общинном крестьянстве давно, задолго до коллективизации и даже до революции.
Коллективизация виделась как возрождение и усиление общины. Вскоре, однако, оказалось, что обобществление заходит так далеко (в колхоз забирался рабочий и молочный скот, инвентарь), что основная структура крестьянского двора рушится. Возникло сопротивление, административный нажим, а потом и репрессии.

– Провал первого этапа программы и коррекция (2)
Вероятно, в создании новых форм жизнеустройства самой тяжелой была неудача первого этапа в коллективизации как крупнейшей программе по модернизации страны.
Те частные причины, которые обычно называют (слишком высокие темпы коллективизации, низкая квалификация проводивших ее работников, разгоревшиеся на селе конфликты, злодейский умысел Сталина) недостаточны, чтобы объяснить катастрофу такого масштаба. Между тем причина провала была фундаментальной: несоответствие социально-инженерного проекта социально-культурным характеристикам российских крестьян. Разработка модели кооператива для советской деревни была, видимо, одним из немногих имитационных проектов.
Историки коллективизации до последнего времени не ответили на самый естественный и простой вопрос: откуда и как в Комиссии Политбюро по вопросам коллективизации, а потом в Наркомземе СССР, появилась модель колхоза, положенная в основу государственной политики? Насколько известно из воспоминаний В.М. Молотова, сам И.В. Сталин, посетив вместе с ним несколько возникших еще ранее колхозов (до 1929 г. они охватывали 6-7% крестьянских хозяйств), был воодушевлен увиденным. Но в тех «старых» колхозах не обобществлялся домашний скот, а каждой семье был оставлен большой приусадебный участок. Модель новых колхозов был совсем другая.
Из зарубежных источников (особенно в США) следует такая история программы. Опыт разных типов сельскохозяйственных кооперативов, которые возникали во многих странах начиная с конца XIX века, в 20-е годы был обобщен в нескольких крупных трудах (прежде всего, изданных в Германии). Самым удачным проектом (некоторые авторы называют его «гениальным») оказался киббуц – модель кооператива, разработанная в начале века во Всемирной сионистской организации. Эта разработка была начата учеными-аграрниками в Германии, затем продолжена сионистами (трудовиками и социалистами) в России. Главным идеологом проекта был ученый из Германии видный сионист А. Руппин. Он руководил всей программой создания киббуцев в Палестине, для которых закупались участки земли. Он описал эту программу в книге, вышедшей в Лондоне в 1926 г. Сейчас можно прочитать об этом в Интернете.
[Руппин заслужил звание «отца еврейской социологии». Он участвовал в создании первого кибуца в Эрец-Исраэль (Дгания, 1910), где и был впоследствии похоронен. При его содействии в 1909 г. была основана Палестинская землеустроительная компания, организован Аграрный банк и другие учреждения, заложившие основы организационной структуры сельского хозяйства страны. За деятельность по созданию новых форм коллективной жизни он был прозван «отцом трудовых поселений» (см. [253])].
Эта схема возникла под влиянием pазpаботанной в 1897-1914 гг. в Миpовой сионистской оpганизации, сначала в Геpмании, а после 1909 г. сионистами-тpудовиками в Восточной Евpопе, модели сельхозкоопеpатива для колонизации Палестины. И сейчас эта модель эффективно действует в Изpаиле (только называется не колхоз, а киббуц), и обобществление там было доведено до того, что члены коопеpатива даже обедали только в общей столовой. Это вполне соответствует миссионеpскому духу сионистских общин из людей, воспитанных в гоpодской культуpе, но совеpшенно пpотивоpечило жизненному укладу кpестьянина, для котоpого лошадь это не пpосто сpедство пpоизводства, но и дpуг, почти член семьи.
Проект Руппина был разработан для колонистов-горожан и вполне соответствовал их культурным стереотипам. Они и не собирались ни создавать крестьянское подворье, ни заводить скота – обобществление в киббуцах было доведено до высшей степени. Строительство киббуцев сильно расширилось после Первой мировой войны. Они показали себя как очень эффективный производственный уклад (и остаются таковым вплоть до нынешнего времени), но для крестьянской деревни он оказался разрушительным. Видимо, и руководство Наркомзема, и Аграрного института было под большим впечатлением от экономических показателей этого типа кооперативов и без особых сомнений использовало готовую модель. Вопрос о ее соответствии культурным особенностям русской деревни и не вставал.
Здесь надо дать отступление: механистический детерминизм был заложен в основание истмата уже самим Марксом и усилен Энгельсом. Это предопределялось самой господствующей тогда научной картиной мира, основанной на ньютоновской модели мироздания. «Выпрыгнуть» за рамки современного им взгляда на мир классики марксизма, разумеется, не могли – и поэтому они отвергали парадигму становления. А у Ленина и Сталина помогала «диалектическая интуиция». Они после быстрого анализа принимали верные решения – вопреки давлению догматизированного «партийного» истмата.
Однако во времена Сталина последствием механистического мышления стал тяжелейший ошибочный выбор модели сельскохозяйственного кооператива в программе коллективизации. Эта модель была скопирована с модели киббуца, использованной сионистами при устройстве поселений колонистов в Палестине. Истмат абстрагировался от культурного своеобразия, и деятели Наркомзема СССР не подумали о том, что еврей-колонист из Германии или Польши – и рязанский крестьянин, принадлежат к разным культурным мирам.
Грамши в «Тюремных тетрадях», критикуя истмат Бухарина, писал важное для нас суждение (притом, и сейчас): «Можно наблюдать, как детерминистский, фаталистический механистический элемент становится непосредственно идеологическим “ароматом” философии, практически своего рода религией и возбуждающим средством (наподобие наркотиков), ставшими необходимыми и исторически оправданными “подчиненным” характером определенных общественных слоев. ... Но когда “подчиненный” становится руководителем и берет на себя ответственность за массовую экономическую деятельность, то этот механизм становится в определенном смысле громадной опасностью, происходит пересмотр всего образа мышления, ибо в общественном бытие произошло определенное изменение» [119, с. 54-55].
(Грамши писал: «Угасание “фатализма” и соответствующего “механицизма” является показателем великого исторического поворота» [119, с. 60]. Но он выдавал желаемое за действительное, это «угасание» было лишь временным, вызванным необходимостью мобилизации интеллектуальных и творческих сил в форсированной программе развития СССР.)
Провал первого этапа в коллективизации как крупнейшей программе советского государства по модернизации страны был столь тяжелым, что на его исследование и гласное обсуждение было, по сути, наложено табу. Это помешало извлечь важный урок. Те частные причины, которые обычно называют (слишком высокие темпы коллективизации, низкая квалификация проводивших ее работников, разгоревшиеся на селе страсти и конфликты, злодейский умысел Сталина и т.д.) недостаточны, чтобы объяснить катастрофу такого масштаба.
Между тем причина провала была фундаментальной: тот тип колхоза, в который пытались втиснуть крестьян, был несовместим с представлениями крестьян о хорошей и даже приемлемой жизни. Не имея возможности и желания сопротивляться активно, основная масса крестьян ответила пассивным сопротивлением: уходом из села, сокращением пахоты, убоем скота. В ряде мест были и вооруженные восстания (с января до середины марта 1930 г. на территории СССР без Украины было зарегистрировано 1678 восстаний), росло число убийств в конфликтах между сторонниками и противниками колхозов.
Огромный провал на первом этапе в 1931-32 гг. принял катастрофический характер. Процесс недовольства и сопротивления против коллективизации (он был усугублен снижением из-за недорода сборов зерна в 1932 г. до 68,4 млн. т против 83,5 в 1930 г., спадом поголовья коров и лошадей вдвое, овец втрое). Этот кризис завершился страшным голодом зимы 1932-1933 г. с гибелью большого числа людей (в основном на Украине). Судя по статистике рождений и смертей, на Украине от голода умерло около 640 тыс. человек. Считается, однако, что был большой недоучет смертей. Ряд зарубежных исследователей считают, что всего от голода умерло 3-4 млн. человек.
В годы перестройки широко распространялось мнение, будто голод был вызван резким увеличением экспорта зерна для покупки западного промышленного оборудования. Это неверно. В 1932 г. экспорт был резко сокращен – всего 1,8 млн. т против 4,8 в 1930 и 5,2 млн. т в 1931 г., а в конце 1934 г. вообще прекращен. Не были чрезмерными и государственные заготовки — они составляли менее трети урожая.
Наверняка, что первая модель и неверные оценки реального в чрезвычайных условиях возникли не по злому умыслу наркома Яковлева, и тем более Сталина, это были фундаментальные ошибки с трагическими последствиями. Большевики не имели теоретического знания о России, а марксистские шоры помешали и проявлению неявного и интуитивного знания. Катастрофа была следствием состояния многих подсистем новой, еще не сложившейся государственной машины. В марте 1933 г. состоялся судебный процесс против ряда работников Наркомзема СССР как виновных в возникновении голода (это было и официальным признанием наличия голода в стране).
Провал и кризис создал инерцию, которую погасить было трудно. Уже в марте-апреле 1930 г. ЦК ВКП(б) принял ряд важных решений, чтобы выправить дело, но масса запущенной машины сопротивления была очень велика, созданный в селе конфликт разгорался. Начатое зимой «раскулачивание» было продолжено. 2 марта 1930 г. в «Правде» была напечатана статья Сталина с критикой «перегибов» – «Головокружение от успехов». Нажим на крестьян был ослаблен, начался отток из колхозов, степень коллективизации, которая к тому моменту достигла 57% всех дворов, в апреле упала до 38, а в июне до 25%. Затем она до января 1931 г. стабилизировалась на уровне 22-24%, а потом стала расти вплоть до 93% к лету 1937 г.
Лишь весной 1932 г. местным властям было запрещено обобществлять скот и даже было предписано помочь колхозникам в обзаведении скотом. С 1932 г. уже не проводилось и широких кампаний по раскулачиванию. К осени 1932 г. было объявлено, что сплошная коллективизация в основном завершена. К 1933 г. в колхозах было сосредоточено 61% крестьянских хозяйств, 76% всех посевов. Было создано почти 2,5 тысячи МТС с 150 тысячами тракторов. В конце 2-й пятилетки – в колхозах 93% крестьян и 99% посевных площадей. Несмотря на множество разумных постановлений, устраняющих перегибы, положение выправилось лишь в 1935 г. Начали расти сборы зерна, поголовье скота, оплата труда колхозников. С 1 января 1935 г. в городах были отменены карточки на хлеб. В 1937 г. валовой сбор зерна составил уже 97,5 млн. т.
Новый устав артели гарантировал существование личного подворья колхозника. Вступили в действие крупные тракторные заводы, начала быстро создаваться сеть МТС, которая в 1937 г. обслуживала уже 90% колхозов. Произошел переход к крупному и среднему механизированному сельскому хозяйству, стали быстро расти объемы производства и производительность труда. Советское крестьянство «переварило» чуждую модель и приспособило колхозы к местным культурным типам (приспосабливаясь и само).

https://sg-karamurza.livejournal.com/309666.html