Выход в свет важнейшей из книг Мартина Хайдеггера – само по себе важнейшее явление современной интеллектуальной – и не только – жизни России. Наряду с набросками к тому, что сам "князь философов" называл "Бытийно-историческим мышлением", мы находим в этой книге также размышления о ХХ веке, эсхатологические прозрения в рамках чаяния "нового начала" философии.

"Черные тетради" Мартина Хайдеггера (1889–1976) – клеенчатые тетради черного цвета с заметками и размышлениями, которые он вел с 1931 года. Всего их тридцать четыре. Согласно воле автора, франкфуртское издательство Витторио Клостерманна приступило к их публикации после всех книг и курсов лекций. 94 й том Собрания сочинений М. Хайдеггера, русский перевод, содержит записи, относящиеся к 1931–1938 годам ("Размышления II–VI"; самая первая тетрадь утрачена). Издатель "Черных тетрадей" Петер Травны характеризовал размышления Хайдеггера как "мастерскую": многие из заметок разрастутся в статьи, доклады, главы книг... Многие, напротив, станут предметом знаменитого "молчания Хайдеггера".

Это "молчание" принято считать ответом философа на послевоенные события, на глобалистскую оккупацию Германии (Западной), на американскую "денацификацию", на призывы "покаяться" в "сотрудничестве" с национал-социализмом (весьма спорном со всех точек зрения для самого же Хайдеггера). Но не говорят о главном. Само "молчание" – основа его мысли, она в нем рождается, и иначе быть не может. История самого "молчания" начинается сразу же после "неудачи" (если можно, конечно, это так назвать, по крайней мере так считал сам Хайдеггер) книги "Бытие и Время" (Sein und Zeit, 1927), принцип "молчания" Хайдеггер утверждает для себя именно в "Черных тетрадях", к нацизму или антинацизму он отношения не имеет, его меряют в свою меру.

Перед нами, если угодно, "тютчевское" молчание, Silentium: "К чему поэты в скудные времена"?


Действующее осуществление умалчивания и затихания как открытие и перемена местами сущего и бытийствующего Бытия.

Но это требует сущностного отказа от разговоров об умалчивании и, например, говорения о сущности языка как молчания – если только это не умолчано.

Новая "логика" есть логика умалчивания. Но по своей сущности и цели она совершенно отличается от "логики видимости".

Высшее, что необходимо сказать, должно стать предельным умалчиванием.
Умалчивание собственно как вы-малчивание.

А ранее:

И все же "говори" себе ежедневно в своей молчаливости: молчи о вымалчивании.

Это – 1931 год, еще даже до нацизма и начала "карьеры" философа, его ректорства… Что изменилось для Хайдеггера пятидесятых и шестидесятых? В этом смысле – совершено ничего.

* * *

Мы обратили внимание на "молчание" именно потому, что современное "российское хайдеггероведение" менее всего готово его понять, "погрузиться в молчание". И в этом смысле только что вышедший перевод (Хайдеггер Мартин. Размышления II–VI (Черные тетради 1931–1938) [Текст] / Пер. с нем. А.Б. Григорьева; науч. ред. перевода М. Маяцкий. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. – 584 с.) и все, что оказалось вокруг него, от духа "благого молчания" чрезвычайно далек. Хотя сам перевод, безусловно, лучше "бибихинских фантазий", по крайней мере более или менее строг. При всем том в нем так же, как и в подавляющем большинстве, не хватает главного. Хайдеггеровская мысль настолько связана с языком, что гораздо важнее бывает подробное разъяснение и истолкование (вплоть до герменевтического) терминологии и грамматических форм высказывания философа (сегодня так делает только профессор А.Г. Дугин в своей трилогии о Хайдеггере ("Мартин Хайдеггер: философия другого Начала". — М.: , 2010."Мартин Хайдеггер: возможность русской философии". — М.: 2011. "Мартин Хайдеггер. Последний бог". — М.: 2014). На фоне дугинского толкования перевод Григорьева "средний", но кое в чем (безпретенциозность) приемлем. Но дело не в переводе.

Кратко. Подробности – у самого Хайдеггера и(ли) в дугинской трилогии. Дело в том, что Мартин Хайдеггер как "последний философ Запада" в великой линии "собеседников" от Гераклита до Ницше, по сути, заверил смерть западной философии (от "забвения Бытия") своей росписью, но он же сказал и о грядущем "новом начале". Сегодня философия Хайдеггера является одним из основных источников Четвертой политической теории (4ПТ) – не либерализма, не коммунизма и не нацизма (фашизма), но преодолевающей Модерн и призванной преодолеть и постмодерн теории будущего (если оно наступит). Субъектом 4ПТ является не индивидуум, не класс, не нация и не государство, но хайдеггерова категория Dasein (явленная еще в "Бытии и времени") и переводимая как "Вот-Бытие". Проф. Дугин подробно разбирает вопрос о "Дазайне-Правителе" как основе 4ПТ. "Четвертая теория", в отличие от "первых трех" является открытой системой, что делает ее, по сути, неуязвимой.

Именно в силу этого в последнее время прилагаются все усилия, чтобы "выхолостить" Хайдеггера, лишить его значения "мыслителя мыслителей", превратить в открывателя неких "малых истин". Молодой исследователь истории философии Сергей Бородай указывает на "популярную в хайдеггероведении идею о том, что есть "философия" Хайдеггера, которая является несомненным достижением, а есть "философско-исторические, социологические и политические взгляды" Хайдеггера, которые являются слишком радикальными и потому ошибочными (http://sergey-borod.livejournal.com/49182.html).

Ну, и, разумеется, то, что невозможно одолеть, можно попытаться возглавить.

Этой осенью группа преподавателей НИУ-ВШЭ и других подчиненных "экономическому блоку" Правительства вузов (хотя, казалось бы, сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь пирожник), провела в … ЦПКиО им. Горького (!) особую публичную "хайдеггеровскую встречу" (https://park-iskusstv-muzeon.timepad.ru/event/365603). При этом выступавшие, как и вообще все, кто говорит и пишет о Хайдеггере из "либерального стана", постоянно ссылаются на некое "конвенциональное сообщество".

"Бытийно-историческое" и есть то, что, по мнению "конвенционального сообщества", включающего и ВШЭ, и не-ВШЭ не должно существовать.

Алексей Глухов, преподаватель НИУ-ВШЭ, делает краткий экскурс в историю публикаций произведений Хайдеггера, отмечая тот факт, что философ сам указал, в какой последовательности должны публиковаться его работы, причем "Черные тетради" указаны в этом списке последними; таким образом, сам Хайдеггер будто бы хотел, чтобы это произведение стало завершающим. "Хайдеггер возомнил себя фюрером". При этом Глухов убеждает всех, чтобы никто не пробовал защищать Хайдеггера в том, что его философия не была политической, зачитывая моменты из его тетрадей, где сам философ говорит о Бытии как Бытии политическом. Далее он касается вопроса "антисемитизма".

Виталий Куренной во многом соглашается с Глуховым, однако единственный момент, в котором он не согласен – это то, что хайдеггеровская критика евреев может быть названа нацистской. Он считает, что все фразы, которыми он описывает евреев, сводятся к критике не столько евреев как расы или нации, но как к критике современного ему общества модерна.

Вообще отождествление еврейства с "обществом модерна" является, на наш взгляд, ошибкой, в которую впадают, как фило- так и антисемиты. Наиболее глубокие еврейские мыслители, такие как Виленский Гаон Элиягу (1720–1797), еще в восемнадцатом столетии называли зарождавшийся Модерн Великим Смешением и противопоставляют его собственно июдейству. При этом гаон не скрывал, что само "смешение" – плод именно еврейского (а не "народов") отступничества. Но, стимулируя или провоцируя модерн, еврейство (религиозное) жестко отделяет его от самого себя. "Еврей-модернист" – это "еврей второго сорта" для самих евреев, хотя часто и навязываемый вовне "объект поклонения" (как, например, Эйнштейн или Бродский) для обывателя-"гоя". Хайдеггер, долгие годы пребывая в близких отношениях с Ханной Арендт, одной из выдающихся и умнейших евреек своего времени, не мог об этом не знать.

Михаил Маяцкий, профессор из Лозанны, поддержал развитие темы о критике модерна Хайдеггером и упомянул кроме критики еврейства критику счета и прагматизма. Также он сказал, что Хайдеггер много рассуждал о метаполитике, то, что он не хотел иметь дело с партиями, парламентом, с избирательным правом, его интересует политика готовности к большим решениям и готовности народа делегировать вождю полномочия принятия больших решений.

Заметим, что в той части "Тетрадей", которая переведена и издана, "об евреях" ничего нет вообще. Возможно, участники собрания "опережают события" в связи с продолжением… О "вожде" тоже упоминается где-то два или три раза, причем без всякого "придыхания", как о реально существующем политическом факте. Правда, о "больших решениях" – да, есть, и много.

Дело в том, что примерно к 1931 году, то есть еще до приведения национал-социализма к политической власти, Хайдеггер начинает пересматривать многие положения Sein und Zeit.

Эта книга на самом деле – первая и последняя, еще приемлемая для "современного мира". Это, пожалуй, главное. Поэтому "современный мир" – да, заканчивающийся, да, быть может, уже и закончившийся, всегда – на ея стороне – против "среднего" и "позднего" Хайдеггера. Причем "средний" как закладывающий основы оказывается опаснее, а потому и клеймен "нацистским" и "антисемитским" как синонимами "всего плохого против всего хорошего".

Отсюда "превентивный удар" по "Черным тетрадям". "Да мы даже переведем, и постараемся пристойно, не так, как православные фрики из восьмидесятых, и издадим, и правильно поставим на полку. Разумеется, вслед, скажем за Мамардашвили или Пятигорским…Ну, и за Фуко, разумеется…"

Примерно вот так.

"Поворот" Хайдеггера к Бытию в "фундаменталь-онтологическом" (его собственное выражение) и поворот его страны на иной бытийно-исторический путь (оказавшийся маревом и приведший к катастрофе) на самом деле совпадают неслучайно. Но никакие "евреи" здесь ни при чем. Сейсмически толчки перемены мировоззрения всегда идут сверху и снизу, но далеко не всегда они синхронны. Чаще всего как раз не синхронны, и тогда – обвал.

Уже в 1932 году философ пишет – в "Черных тетрадях":

Если понимание бытия как таковое – за пределами начала, вообще обоснования понимания бытия – становится проблемой, то расширяется и углубляется вопрос о бытии как таковом (не только о сущем как таковом).
Если же понимание бытия оказывается таким образом проблематичным, то это говорит о том, что под вопрос ставится экзистенция как таковая, а тем самым и человек. Но не в привычном "экзистентном смысле".
Но это вопрошающее превращение <происходит> в вопросе о бытии и через него.
Только так происходит исторически возврат в экзистенцию.

Cущее (Seinde) теперь невозможно выводить из Бытия (Sein) как "Сущего сущего", как "сущность", на чем стоит вся европейская философия, к тому же уже со времен Сократа и Платона подменившая уже и Сущее – идеями. Это различение Сущего и Бытия как отглагольного "Бытия Бытия" (а точнее Бытия Небытия), для которого Хайдеггер использует старинное германское Seyn, которое не только Бытие, но и Небытие. "Бытия нет, Небытие есть". Он указывает на следы Seyn у Гераклита (а вот у Парменида уже только Sein, "Бытие есть, Небытия нет"), начиная с Платона "забвение Бытия становится всеобщим", – и так через схоластику, Декарта, Ницше, "констатирующего" смерть Бога как Сущего.

Все это предварительно рассматривается Хайдеггером в "Черных тетрадях", а затем выносится в лекции и семинары (книг он в это время почти не пишет, точнее, они выстраиваются из лекционного материала).

В это же время приходит НС, и Хайдеггер рассматривает его приход как "поворот к Бытию". Надо признать прямо: гносеологически это было неизбежно. Точно так же, как параллельно в России (чуть ранее) к революционной стихии повернулись Клюев, Есенин и даже о. Павел Флоренский (все трое, кстати, в 1916 году уповали только на Царя, но Царя убили…). Кстати, на параллели с НС Хайдеггера мало кто обращает внимание, а ведь Клюев уже в тридцатые годы пишет большую "национал-большевистскую" поэму "Кремль" (причем в ней уже не "динамика" революции, а "статика" сталинизма), с которой "посол от медведя" и уйдет в лесную "хору" Сибири.

"Германское небо" и "Русская земля"? – уже по Хайдеггеру сороковых?

Но вернемся к "Тетрадям". В них, в частности, философ скрупулезно, почти день за днем пересказывает историю своего ректорства, на которое он был назначен после вступления в НСДАП. Признаться, нам сейчас это менее интересно, чем остальное. Это могло быть (и было), этого могло и не быть. Суть дела от этого не меняется. Тем более что уход с поста был неизбежен – и последующее "бегство в горы" – да, при этом без разрыва с партией.

"Националистическое" "мышление" превращает то, что является условием и творческой силой, в предмет и подлинную цель.
Там, где народ полагает себя самоцелью, эгоизм разрастается до гигантских размеров, но ничего не выигрывает в сфере влияния и истине – слепота Бытия находит прибежище в пустом и грубом "биологизме", который поощряет словесное бахвальство своей силой.
Все это в корне не немецкое.
Что делать мыслителям в такую бурную эпоху?

И еще:

Великие времена созидания никогда не проводили "культурной политики", не делали они и "мировоззрения" из осмысления "наследственности" и тем более расовых основ. Все это есть не что иное, как доведенный до массовости "субъективизм", последний отпрыск cogito, ergo sum, плохое прикрытие творческого бессилия, а прежде всего – и это является единственное важным, поскольку затрагивает будущее – сдерживание и подрыв всякой возможности великих решений: можем ли мы еще понять истину в сущности, может ли для нас отношение к Бытию еще стать нуждой?

Здесь главное в отношениях мыслителя к германскому НС, и – обратное: Гитлер и его окружение перестали интересоваться Хайдеггером. Да, они не вели себя в отношении великих Германцев так, как большевики – в отношении великих Русских, но разве по существу, во веки веков это имеет значение?

"Молчание Хайдеггера" – не эпизод. Это главное.

"Вы-малчивание". Чего? Точнее, Кого?

Последнего Бога – как много писал он в "Черных тетрадях". Для него не вполне ясного – или это нам только так кажется… наоборот, вполне.

В любом случае мы, Русские, вправе и обязаны понимать это в соответствии с нашей верой.

Впрочем, это отдельная тема, которой коснуться мы здесь можем лишь вскользь. Сам Хайдеггер, рожденный в католической (а не лютеранской, что очень важно) семье, в конце концов ушел от Христианства. Не будем уподобляться советским преподавателям марксизма-ленинизма и сетовать на то, что он "не знал о Православии", "не знал греческих Отцов". По правде говоря, думаю, знал. Но уход был. И он имел под собою глубокие гносеологические основы. Можно говорить, что это путь философии Запада. Да, так. Но в богословии Восточной Церкви – от Дионисия Ареопагита до преп. Максима Исповедника – мы обнаруживаем в точности ту же структуру Бытия-Небытия, Бытия и Сущего, что у германского "князя философов" ХХ века. Автор этих строк обнаружил это сравнительно недавно, и мне самому это не до конца еще и не вполне ясно. Путь "от Дионисия до Максима" мы вполне можем рассматривать не только как деятельно-аскетический (даже преп. Симеон Новый Богослов и св. Григорий Палама – это более аскетика), но именно как философский, причем как бы "встроенный", "впаянный" также и в философию Запада (Дионисий принадлежит и Западу, и Востоку, а преп. Максим тоже был как бы мостом). Это было "опямотованием в забвении". Прерванным.

Пока что только как постановка вопроса.

И – здесь – последнее.

Сегодня много говорят и пишут о истории как таковой и ея "искажениях" (правда, в основном это касается истории ХХ века). У Хайдеггера мы находим неожиданный ответ на многие вопрошания. Он проводит (по аналогии с различением Бытия и Сущего) также различение истории и историографии.

Всякая история создает себе свою историографию или допускает это. Можно ли сказать: чем историчнее история, тем она неисториографичнее, чем неисторичнее – тем историографичнее?
Короче: чем меньше история, опускаясь, достает до основания Бытия и <проникает> в изначальное формирование человека посреди сущего, тем больше и шумнее, и обширнее будет историография. Но преувеличение <роли> историографического равносильно самовозвещению и восхвалению современности, которая может быть обусловлена тем, что вообще все еще направлено лишь на своего рода опредмечивание, а не на основание Бытия…

Обретение Большой Истории и есть, как сказал бы Хайдеггер, "подготовка к встрече Последнего Бога" – для нас – по-нашему, как Спаса-во-Славе. А все, что "вокруг", останется на периферии, "по границам", как бы ни хотели иного "окружники".

Какие еще "нацисты", какие "евреи"…

Владимир Карпец

http://matveychev-oleg.livejournal.com/4651487.html