Вышла книга "Нестандартно о стандарте". Объяснялка про ФГОС средней школы |
Федеральный государственный образовательный стандарт – обязательный. С 2016 года по нему будут учиться и пятые, и шестые классы, затем пятые, шестые, седьмые и так далее. А с 2019 года на новый стандарт перейдет вся основная школа.
Книга "Нестандартно о стандарте" – для тех, кто испытывает раздражение, скуку, а порой и гнев, как только сталкивается с какими-либо ведомственными документами.
Наверное, когда-то ведомственный язык станет проще и понятнее. Но пока это счастливое время не настало, можно попробовать изложить традиционно "дубовый" текст более понятным языком.
Надеемся, что книга поможет родителям, школьникам и учителям лучше разобраться в своих правах и обязанностях, а разные уважаемые начальники научатся как-то понятнее и проще объяснять, что они предлагают и делают.
Посмотреть фрагменты из книги, узнать стоимость и скачать талон можно по ссылке
http://www.eurekanet.ru/ewww/info/book.html
|
|
Вышла книга "Нестандартно о стандарте". Объяснялка про ФГОС средней школы |
Федеральный государственный образовательный стандарт – обязательный. С 2016 года по нему будут учиться и пятые, и шестые классы, затем пятые, шестые, седьмые и так далее. А с 2019 года на новый стандарт перейдет вся основная школа.
Книга "Нестандартно о стандарте" – для тех, кто испытывает раздражение, скуку, а порой и гнев, как только сталкивается с какими-либо ведомственными документами.
Наверное, когда-то ведомственный язык станет проще и понятнее. Но пока это счастливое время не настало, можно попробовать изложить традиционно "дубовый" текст более понятным языком.
Надеемся, что книга поможет родителям, школьникам и учителям лучше разобраться в своих правах и обязанностях, а разные уважаемые начальники научатся как-то понятнее и проще объяснять, что они предлагают и делают.
Посмотреть фрагменты из книги, узнать стоимость и скачать талон можно по ссылке
http://www.eurekanet.ru/ewww/info/book.html
|
|
Школа как музей |
Собственно, сегодняшний номер "Вестей образования" – про музейную педагогику.
Про то, как музеи становятся образовательной реальностью.
А вот моя колонка – "с точностью до наоборот": про то, как наша современная школа становилась и стала архаичной, как она сама превратилась в музей. В музей образовательных образцов.
Часть из этих образцов по-прежнему работает – как, например, работают паровые утюги и кузницы, плуги на конной тяге.
К таким образцам можно отнести: урок, экзамен, учебный предмет с линейным расположением тем и параграфом учебника, фронтальный способ изложения материала.
Часть из них вполне можно отнести к разделу "пережитки": раздельное обучение мальчиков и девочек, наказание розгами или стояние на коленях на горохе, карцер, религиозное миссионерство, второгодничество, политизация школы, воспитание классовой, расовой или любой другой нетерпимости и разжигание ненависти.
В нашей школе-музее особая роль отводится происхождению школьного пространства.
В экспозиции, посвященной генезису школьного образовательного пространства, я бы разместил: действующие макеты тюрьмы, казармы, монастыря и обычной школы, с детства знакомой каждому из нас.
В роли экскурсовода – знаменитый современный интеллектуал Мишель Фуко. Сквозная идея его социокультурного комментария: все эти институты схожи своим пространством "принудительной нормализации индивидов". И еще: в организации таких институтов, как образование, наказание и лечение (особенно в психиатрических лечебницах), торжествуют одинаковые принципы: огораживание и отгораживание.
Собственно, добавлю я от себя, в этих принципиальных особенностях и кроется архаика "традиционной" школы: принудительность и отгораживание. Солдаты, заключенные, пациенты и учащиеся принудительно объединяются в группы, отгораживаются от внешнего мира и… нормализуются. Т.е. приводятся в соответствие с требованиями уставов, регламентов, стандартов и прочих институциональных норм.
Школа отгорожена от внешнего мира, и внутри нее ребенок принудительно отгорожен от безграничного мира знаний, в котором ему, с точки зрения взрослых, легко потеряться или найти "не то, что нужно". В качестве перегородок выступают программы, предметы, учебники – их освоение и считается образованием.
И надо сказать, что пока объем этих формализованных знаний был доступен гениям-одиночкам (Аристотель–Коменский) или группам ученых (Болонская школа свободных искусств – основа первого европейского университета), пока знания накапливались и менялись медленно, в течение нескольких поколений, да и другие перемены происходили не быстро – такая школа была вполне успешной!
А поскольку разделение труда в XVII–XX веках также строилось на тех же принципах, то школьное образование отлично вписывалось в этот тип отношений, и чем жестче в обществе и государстве доминировали такие отношения, чем выше была роль принуждения и чем сильнее отчуждение людей друг от друга и идей от людей, тем эффективнее была эта модель!
Именно поэтому советская школа и была лучшей в мире! Реально, без всяких кавычек и скрытой иронии! Потому что общественно-производственная модель идеально совпала с тюремно-казарменно-монастырско-фабричным способом учения и воспитания. И религия не нужна была – свои божки имелись, своя вера, свои еретики и отступники.
Любое диктаторское или самодержавное устройство общества принуждает школу быть авангардом государственного влияния на народ.
Во всем мире любят приводить крылатую фразу о том, что "Битву при Садовой выиграл прусский школьный учитель", приписываемую Бисмарку.
И сама эта формула не совсем верна, и по сути роль учителя и школы в военных победах с нашей точки зрения – такой же анахронизм, как и фабричное-тюремное устройство ее архитектуры.
Известно, что канцлер Отто фон Бисмарк этого не говорил, в 1866 году, в журнале Ausland, его редактор, профессор географии Оскар Пешель, написал: "...Народное образование играет решающую роль в войне... когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем".
Но дело даже не в авторстве, хотя это, конечно, важно, а в том, что австрийцам было предопределено поражение по объективным причинам. И главная причина, кроме военной удачи, конечно, по многим источникам – у пруссаков на вооружении были игольчатые (казеннозарядные) винтовки, а у австрийцев – дульнозарядные штуцеры. В итоге потери австрийцев при Садовой были в 9 (!) раз больше, чем у пруссаков.
Так что, я думаю, роль инженеров была все-таки важнее, чем роль учителей.
Но как бы то ни было, а соблазн использовать школу, учителя, программы, учебники и прочую фабричность образования не для блага и счастья воспитываемого юношества, а в целях политики, в целях государства, в военных целях при определенных исторических обстоятельствах оказывается поистине непреодолимым!
Мы вроде бы уверены, что эпоха исключительно монастырско-мануфактурного производства закончилась. В том числе и образовательного. Давайте воспользуемся в шутку единственной формулой частного бизнеса, разрешенного в СССР, – "кустарь-одиночка без мотора" – и представим сотни тысяч таких современных "кустарей" с компьютерами и в сети: они могут не только прибыль приносить, товар создавать, услуги оказывать, но и влиять на жизнь других людей и стран. И им не нужны ни стены, ни станки, ни сотни наемных работников. И знания можно добыть без школьных стен и парт. Я не хочу сказать, что вся экономика, производство или образование так устроено или так должно быть устроено! Но это – возможно.
Образование атомизируется – я уверен, что мы движемся к формуле "ученик-институт", и хотя школьная система еще долго сохранится, надо признать, что это уже сейчас – архаичная форма образования.
Можно сказать – музейная.
В музее тоже можно учиться, почему нет?
Но никто же из нас в трезвом уме и твердой памяти не думает, что музейные образцы могут заменить ребенку многообразный и непредсказуемый мир перемен, которыми насыщена наша жизнь?
|
|
Школа как музей |
Собственно, сегодняшний номер "Вестей образования" – про музейную педагогику.
Про то, как музеи становятся образовательной реальностью.
А вот моя колонка – "с точностью до наоборот": про то, как наша современная школа становилась и стала архаичной, как она сама превратилась в музей. В музей образовательных образцов.
Часть из этих образцов по-прежнему работает – как, например, работают паровые утюги и кузницы, плуги на конной тяге.
К таким образцам можно отнести: урок, экзамен, учебный предмет с линейным расположением тем и параграфом учебника, фронтальный способ изложения материала.
Часть из них вполне можно отнести к разделу "пережитки": раздельное обучение мальчиков и девочек, наказание розгами или стояние на коленях на горохе, карцер, религиозное миссионерство, второгодничество, политизация школы, воспитание классовой, расовой или любой другой нетерпимости и разжигание ненависти.
В нашей школе-музее особая роль отводится происхождению школьного пространства.
В экспозиции, посвященной генезису школьного образовательного пространства, я бы разместил: действующие макеты тюрьмы, казармы, монастыря и обычной школы, с детства знакомой каждому из нас.
В роли экскурсовода – знаменитый современный интеллектуал Мишель Фуко. Сквозная идея его социокультурного комментария: все эти институты схожи своим пространством "принудительной нормализации индивидов". И еще: в организации таких институтов, как образование, наказание и лечение (особенно в психиатрических лечебницах), торжествуют одинаковые принципы: огораживание и отгораживание.
Собственно, добавлю я от себя, в этих принципиальных особенностях и кроется архаика "традиционной" школы: принудительность и отгораживание. Солдаты, заключенные, пациенты и учащиеся принудительно объединяются в группы, отгораживаются от внешнего мира и… нормализуются. Т.е. приводятся в соответствие с требованиями уставов, регламентов, стандартов и прочих институциональных норм.
Школа отгорожена от внешнего мира, и внутри нее ребенок принудительно отгорожен от безграничного мира знаний, в котором ему, с точки зрения взрослых, легко потеряться или найти "не то, что нужно". В качестве перегородок выступают программы, предметы, учебники – их освоение и считается образованием.
И надо сказать, что пока объем этих формализованных знаний был доступен гениям-одиночкам (Аристотель–Коменский) или группам ученых (Болонская школа свободных искусств – основа первого европейского университета), пока знания накапливались и менялись медленно, в течение нескольких поколений, да и другие перемены происходили не быстро – такая школа была вполне успешной!
А поскольку разделение труда в XVII–XX веках также строилось на тех же принципах, то школьное образование отлично вписывалось в этот тип отношений, и чем жестче в обществе и государстве доминировали такие отношения, чем выше была роль принуждения и чем сильнее отчуждение людей друг от друга и идей от людей, тем эффективнее была эта модель!
Именно поэтому советская школа и была лучшей в мире! Реально, без всяких кавычек и скрытой иронии! Потому что общественно-производственная модель идеально совпала с тюремно-казарменно-монастырско-фабричным способом учения и воспитания. И религия не нужна была – свои божки имелись, своя вера, свои еретики и отступники.
Любое диктаторское или самодержавное устройство общества принуждает школу быть авангардом государственного влияния на народ.
Во всем мире любят приводить крылатую фразу о том, что "Битву при Садовой выиграл прусский школьный учитель", приписываемую Бисмарку.
И сама эта формула не совсем верна, и по сути роль учителя и школы в военных победах с нашей точки зрения – такой же анахронизм, как и фабричное-тюремное устройство ее архитектуры.
Известно, что канцлер Отто фон Бисмарк этого не говорил, в 1866 году, в журнале Ausland, его редактор, профессор географии Оскар Пешель, написал: "...Народное образование играет решающую роль в войне... когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем".
Но дело даже не в авторстве, хотя это, конечно, важно, а в том, что австрийцам было предопределено поражение по объективным причинам. И главная причина, кроме военной удачи, конечно, по многим источникам – у пруссаков на вооружении были игольчатые (казеннозарядные) винтовки, а у австрийцев – дульнозарядные штуцеры. В итоге потери австрийцев при Садовой были в 9 (!) раз больше, чем у пруссаков.
Так что, я думаю, роль инженеров была все-таки важнее, чем роль учителей.
Но как бы то ни было, а соблазн использовать школу, учителя, программы, учебники и прочую фабричность образования не для блага и счастья воспитываемого юношества, а в целях политики, в целях государства, в военных целях при определенных исторических обстоятельствах оказывается поистине непреодолимым!
Мы вроде бы уверены, что эпоха исключительно монастырско-мануфактурного производства закончилась. В том числе и образовательного. Давайте воспользуемся в шутку единственной формулой частного бизнеса, разрешенного в СССР, – "кустарь-одиночка без мотора" – и представим сотни тысяч таких современных "кустарей" с компьютерами и в сети: они могут не только прибыль приносить, товар создавать, услуги оказывать, но и влиять на жизнь других людей и стран. И им не нужны ни стены, ни станки, ни сотни наемных работников. И знания можно добыть без школьных стен и парт. Я не хочу сказать, что вся экономика, производство или образование так устроено или так должно быть устроено! Но это – возможно.
Образование атомизируется – я уверен, что мы движемся к формуле "ученик-институт", и хотя школьная система еще долго сохранится, надо признать, что это уже сейчас – архаичная форма образования.
Можно сказать – музейная.
В музее тоже можно учиться, почему нет?
Но никто же из нас в трезвом уме и твердой памяти не думает, что музейные образцы могут заменить ребенку многообразный и непредсказуемый мир перемен, которыми насыщена наша жизнь?
|
|
«Чуковский был здесь совсем недавно» |
"Эпоха Чуковского" закончилась пятьдесят лет назад, а дети по-прежнему продолжают приходить в его дом. Чтобы попасть на школьную экскурсию в Дом-музей Корнея Чуковского, нужно "отстоять" в очереди не меньше нескольких месяцев. Сегодня, в век мультимедиа и гаджетов, что привлекает детей в доме литератора, родившегося в позапрошлом столетии? Об этом мы беседуем с Павлом Крючковым, ведущим научным сотрудником Гослитмузея, заместителем главного редактора журнала "Новый мир".
– Павел, Вы работаете в музее Корнея Чуковского. Наверное, в нашей стране не найти такого человека, который в детстве не читал (или ему не читали) "Муха, муха, Цокотуха…" или "Ехали медведи на велосипеде"… Как Вы полагаете, стихи Чуковского по-прежнему остаются объединяющим и даже, простите за это слово, "скрепляющим" началом для всех, кто здесь родился и чей родной язык – русский?
– Во всяком случае, "объединяющим" – это точно. Я пока не встретил среди наших посетителей ни одного человека из говорящих с детства по-русски, кто не сумел бы ответить мне на вопрос, как зовут доктора, который лечил зверей. Или – кто не смог бы продолжить строку "а за ним комарики…" и дальше из "Тараканища". Причем наши гости говорят именно "на воздушном шарике", все твердят про шарик и никому не приходит в голову сказать "на смешном кораблике" или еще что-то эдакое.
Чуковская поэзия растворена в наших генах, и пока русский язык будет существовать, пока двухлетним людям будут читать стихи вслух, – это положение дел будет, я уверен, сохраняться. А поскольку Корней Иванович – еще и "самый первый поэт", потому что именно с него начинается в нашей биографии словесность как таковая, – то ему и быть на пьедестале. Что же до "скреп" – тут я не знаю. Во многих семьях, увы, с утра до ночи работает включенный телевизор, и маленькие дети, находясь при этом "ящике для дураков", как его зло называл Чуковский, часто вынуждены расти в присутствии совсем другого, "недетского" эфира.
– Мы все сейчас живем в эпоху мультимедиа. Чем может "зацепить" современного искушенного школьника, родившегося в XXI веке, дом-музей литератора, который родился в позапрошлом веке, жил и писал в прошлом?
– Главным образом – личным общением, личной энергией самого экскурсовода, то есть того человека, который "одушевляет", анимирует Главного героя и оживляет ту обстановку, внутри которой работал писатель. Здесь переплетаются очень разные линии: нужно быть как психологом, так и изобретателем, быть человеком современным и одновременно очень консервативным; нужно, не заигрывая с посетителями, увлекать их собственной искренностью и собственной любовью к тому, о ком говоришь.
У нас, в доме Корнея Ивановича, конечно, есть все нынешние приметы цивилизации, и мы ими пользуемся, но не в музейных комнатах. В мемориальное пространство мы современные мультимедиа пока не пустили. Например, голос Чуковского, разговаривающего с игрушечным львом, мы слушаем вместе с гостями – на стареньком кассетном магнитофончике, с аудиокассеты. А вот уже внизу, в так называемой "выставочной" комнате, мы можем вместе с ними посмотреть и видео, которое запускаем с DVD-диска.
Но бывает и так, что нынешний "мультимедийный" мир мы словно бы приглашаем к диалогу с миром давно ушедшим – например, когда демонстрируем пишущую машинку и рассказываем, как Чуковский правил какой-нибудь машинописный текст (всякий раз внося правку в перепечатываемый для него экземпляр)… И тут же проводим аналогии с современными компьютерами, когда при работе с текстовыми файлами можно создавать резервные копии и сохранять внутри документа весь алгоритм правки. И такой диалог прошлого с настоящим тянет за собой весь "портрет ремесла"; неравнодушные школьники, конечно, удивляются трудолюбию и терпению писателей прошлого. Этот диалог может быть и шутливым, когда мы показываем, например, современные картинки к сказкам Корнея Ивановича, – например, к "Телефону". Некоторые наши художники то ли инстинктивно, то ли нарочно раздают персонажам этой сказки на своих картинках мобильники, а ведь Чуковский и представить не смог бы, что у телефона может не оказаться провода и подключения к сети.
В то же время мне, например, всегда хочется говорить, что Корней Иванович был человеком и современным, и что он был здесь совсем недавно. На его рабочем столе – немало предметов, привезенных ему в подарок из-за границы: фломастеры, степлер – в СССР 1960-х эти канцелярские штучки были редкостью, а Чуковского они забавляли.
Можно вообще обойтись без примет цивилизации. Достаточно взглянуть на некоторые фотографии в его кабинете и сообщить, что вот эти и эти дорогие ему люди благополучно живы-здоровы сегодня, – как, например, Катя Андреева из Англии, Маша Слоним из России или Эрик Росс из Америки (я называю наугад).
– Существует такое мнение, что век "литературоцентричности" кончился, чтение перестало занимать в жизни ребенка то место, которое оно занимало на протяжении многих поколений. Ваш опыт экскурсовода это подтверждает? С какими трудностями вы и ваши коллеги сталкиваются, когда сегодня говорят с детьми о литературе и событиях прошлого?
– Сегодня, я думаю, все зависит от того, как это дело с чтением поставлено в семье, в каждой конкретной семье. И в школе.
Вы правы, гуманитарная жизнь довольно последовательно "вымывается" из общества, и каких бы "годов литературы" ни назначали – "культура гаджетов", все эти ЕГЭ и тому подобное не способствуют, на мой взгляд, погруженности в словесность и историю. И тем не менее главная проблема осталась такой, какой и была всегда: удастся вам влюбить ребенка в книгу – или не удастся. То есть результат опять зависит лично от нас, и если мы захотим и сумеем соединить его с печатной или электронной страницей, любые трудности будут преодолены. Но в наши дни просвещать стало куда труднее, согласен.
– Музей Чуковского – совершенно особенный, со своей удивительной и драматичной судьбой. Он возник стихийно и неподконтрольно, как ответ на культурный запрос общества, интеллигенции. Сегодня он входит в структуры Гослитмузея. Как это обстоятельство трансформирует жизнь Дома Чуковского? Как он сегодня живет и как ему удается выживать?
– Государственный литературный музей относится к нам с тем же вниманием и опекой, с каким относится ко всем своим отделам. В том числе и к тем, которые вошли в его структуру издавна, еще в советские годы. Наши сотрудники и я не только получаем зарплаты и премии за свой переделкинский труд, мы участвуем в общей жизни ГЛМ – выступаем на конференциях, публикуем свои статьи в общемузейном вестнике "Звено", выезжаем в командировки, о которых раньше и помыслить было нельзя, – например, устраиваем совместные проекты с некрасовским музеем-заповедником "Карабиха". Мы, конечно, сердечно дружим и взаимодействуем с переделкинским Домом-музеем Бориса Пастернака, который, как и мы, является отделом ГЛМ.
Примечательно, что нынешний директор Государственного литературного музея – Дмитрий Бак – профессиональный филолог и опытный педагог. Ученый из нынешнего, нового времени, он – человек невероятно организованный и точный. Директор часто приезжает в Переделкино по тем или иным поводам, и его всегда, как я заметил, как-то особенно и отдельно от прочих забот волнует именно эта проблема: жизнь музея в новых исторических условиях. Причем, я замечу, музея, за который он – волею обстоятельств своей нынешней судьбы – отвечает перед государством и народом. И мы, в свою очередь, стараемся не подводить Дмитрия Петровича, который кропотливо создает внутри нашего сообщества обстановку трудолюбия и равноправного товарищества.
Отдельно я скажу и о том, что благодаря вхождению Дома-музея Чуковского в ГЛМ мы обрели новое качество экспозиционно-выставочной работы. Ведь теперь нам открыты богатейшие фонды Государственного литературного музея, московские коллеги откликаются на любые наши запросы и благодаря этому новому взаимодействию внутримузейные "околочуковские" выставки (на каком бы небольшом пространстве они ни проходили) невероятно обогатились. Свежий пример: маленькая выставка, посвященная юбилею Новеллы Матвеевой. Мы выставили ее книгу, надписанную Чуковскому и хранящуюся в переделкинском музее, а фондовики нашли и прислали фотографию, на которой Корней Иванович сидит у дома на скамеечке рядом с Новеллой Николаевной…
"Выживаемость" небольшого мемориального музея и его сотрудников – это всегда тема для трудного разговора. Мы же с вами хорошо знаем, что из федерального бюджета на культуру уходят отнюдь не самые ударные средства. Так было всегда, и так, думаю, будет еще долго. Поэтому для нас важны и те традиции, которые зародились в Доме Чуковского еще в "неофициальные" его времена, то есть целодневная работа "за совесть". Когда я слышу, что кто-то называет музейщиков "подвижниками", то всегда думаю: а вот к нам, "чуковцам", применимо ли ныне это лестное определение? Все ли мы делаем для того, чтобы Корнею, Лидии и Елене Чуковским было не стыдно за нас, там, на их, неведомых нам, небесах? И всегда – во всяком случае, по отношению к себе – отвечаю: нет, не все. Несмотря на то что мы уцелели в рыночное время, несмотря на то что мы находимся под опекой государства, несмотря на длинную очередь из школьных экскурсий, нам всегда есть куда расти.
– Все-таки "чуковская" эпоха закончилась почти пятьдесят лет назад. А дети продолжают приходить в его дом. Что их привлекает? Ведь каждое следующее поколение все дальше от того времени и должно бы все меньше его понимать. Что непонятно и что интересно детям сегодня?
– Я уже упомянул о записях на экскурсии. Чтобы привести к нам автобус школьников (это тридцать человек), той или иной школе или организации, обеспечивающей этот приезд, несколько месяцев приходится "стоять" в напряженной очереди.
Откуда эта популярность, этот интерес, о котором вы спрашиваете? У этого дома-музея есть своя легенда, и она живет не только в учительском и детском народе. Эта легенда обеспечивается, думаю, тремя вещами: во-первых, удивительной личностью и биографией самого Чуковского, писателя-многостаночника, феноменального свидетеля "времени сего" и отчаянного просветителя. Во-вторых, легендой его переделкинского дома, удивительными именами, связанными с хозяином – Некрасов, Уитмен, Блок, Пастернак, Солженицын, Анна Ахматова, Зощенко… Конечно же, Лидия Корнеевна.
Дом переполнен литературными ремеслами, эпохами и людьми, достаточно посмотреть на картины, фотографии и книги. И потом, это же "музей без экспозиции", "музей последнего дня", это "остановленное время".
Наконец, как я уже говорил, это – сегодняшние люди. Наши чудесные экскурсоводы и сотрудники, среди которых – свои легенды, вот как наш заведующий – Сергей Васильевич Агапов (работающий в музее с конца 1970-х годов), или как замечательная Наташа Продольнова, которая пришла в этот дом еще в прошлом веке, когда была студенткой педагогического колледжа.
– Павел, ваши экскурсии не только "литературны", они построены на игровом начале, в них есть своя драматургия, свои сценические ходы и т.д. Например, вы показываете детям "волшебные" предметы в доме – волшебное зеркало, говорящую чашку, пружину, которая начинает сама прыгать по лестнице, если произнести волшебное слово "пожалуйста"… Это продолжает работать сегодня, дети удивляются, восторгаются или их сейчас трудно чем-то удивить?
– Сердечным, добрым, неказенным отношением наших детей удивить можно всегда. Глядя на ту же пружинку, весело шагающую по лестнице, современные школьники со всеми своими смартфонами и заряженными в них играми – реагируют так же непосредственно, как когда-то их мамы и папы. Снова повторю: многое зависит от таланта экскурсовода, от его человеческих качеств, в том числе – и доброго чувства юмора, которым сполна наделены, например, наши мужчины – Кирилл Юрьевич Иоутсен и Владимир Эдуардович Спектор. Школьники их просто обожают.
– Сотрудники музея много делают для того, чтобы заинтересовать детей литературой, вовлечь их в жизнь музея – вы выступаете в школах, существует Чуковский фестиваль, проводятся знаменитые чуковские костры дважды в год… Эта традиция началась еще при жизни К.И., она все в том же виде и продолжается или приобрела какие-то другие формы?
– Вы сами же и ответили. В Переделкине все продолжается, но есть и новое – наших сотрудников действительно нередко приглашают и в школы, и на радиостанции, и в телепрограммы. И каждый из нас, уезжая куда-то выступать, вывозит в своем сердце и сознании образ дома и его легендарного хозяина.
– Часто жизнь "самодеятельных" музеев держится на любви и энтузиазме тех, кто их создавал и поддерживал. Дому Чуковского очень повезло, у него много лет была надежная опора и защита – сначала в лице Лидии Корнеевны, а потом Елены Цезаревны Чуковских. Что происходит в жизни музея после ухода его хранительниц? Продолжают ли сохраняться традиции, когда приходят новые люди, поддерживается ли живая "чуковская" жизнь в доме?
– Надеюсь, что все вышесказанное подтверждает: живая "чуковская" жизнь в доме Корнея Ивановича – продолжается. Мы обязаны максимально бережно сохранить все созданное Лидией Корнеевной и Еленой Цезаревной, передать их опыт, их отношение к делу – следующим поколениям музейных служителей, тем, которые придут после нас. Здесь я имею в виду не только нашу благодарную память, но, повторюсь, и неустанный, ежедневный труд, без которого в доме Чуковского просто нечего делать. Кстати, труд не только физический, но и интеллектуальный, ведь Корней Иванович был разносторонним ученым, и мы обязаны вослед за ним все время учиться – очень много читать, анализировать, сопоставлять прошлое и настоящее.
И не забывать, что Дом – это почти живое существо, требующее человеческого тепла.
Знаете, мы очень благодарны наследнику Елены Цезаревны – Дмитрию Дмитриевичу Чуковскому и, конечно, его сестре, милой Марине Дмитриевне, – которые сегодня не только разделяют вместе с нами многие внутримузейные заботы, но и горячо болеют душой за те самые традиции, о которых мы говорим.
Я горюю лишь об одном: что никогда не увижу больше драгоценную Елену Цезаревну, которая вместе с Лидией Корнеевной – сейчас я могу это сказать – щедро и терпеливо участвовали в моем человеческом и профессиональном становлении. Без их доброты и внимания меня бы здесь "не стояло". Этот долг – неоплатный. Линии своей судьбы я без них не представляю, очень скучаю по ним обеим и всегда их помню.
Беседовала Ольга Канунникова
|
|
«Чуковский был здесь совсем недавно» |
"Эпоха Чуковского" закончилась пятьдесят лет назад, а дети по-прежнему продолжают приходить в его дом. Чтобы попасть на школьную экскурсию в Дом-музей Корнея Чуковского, нужно "отстоять" в очереди не меньше нескольких месяцев. Сегодня, в век мультимедиа и гаджетов, что привлекает детей в доме литератора, родившегося в позапрошлом столетии? Об этом мы беседуем с Павлом Крючковым, ведущим научным сотрудником Гослитмузея, заместителем главного редактора журнала "Новый мир".
– Павел, Вы работаете в музее Корнея Чуковского. Наверное, в нашей стране не найти такого человека, который в детстве не читал (или ему не читали) "Муха, муха, Цокотуха…" или "Ехали медведи на велосипеде"… Как Вы полагаете, стихи Чуковского по-прежнему остаются объединяющим и даже, простите за это слово, "скрепляющим" началом для всех, кто здесь родился и чей родной язык – русский?
– Во всяком случае, "объединяющим" – это точно. Я пока не встретил среди наших посетителей ни одного человека из говорящих с детства по-русски, кто не сумел бы ответить мне на вопрос, как зовут доктора, который лечил зверей. Или – кто не смог бы продолжить строку "а за ним комарики…" и дальше из "Тараканища". Причем наши гости говорят именно "на воздушном шарике", все твердят про шарик и никому не приходит в голову сказать "на смешном кораблике" или еще что-то эдакое.
Чуковская поэзия растворена в наших генах, и пока русский язык будет существовать, пока двухлетним людям будут читать стихи вслух, – это положение дел будет, я уверен, сохраняться. А поскольку Корней Иванович – еще и "самый первый поэт", потому что именно с него начинается в нашей биографии словесность как таковая, – то ему и быть на пьедестале. Что же до "скреп" – тут я не знаю. Во многих семьях, увы, с утра до ночи работает включенный телевизор, и маленькие дети, находясь при этом "ящике для дураков", как его зло называл Чуковский, часто вынуждены расти в присутствии совсем другого, "недетского" эфира.
– Мы все сейчас живем в эпоху мультимедиа. Чем может "зацепить" современного искушенного школьника, родившегося в XXI веке, дом-музей литератора, который родился в позапрошлом веке, жил и писал в прошлом?
– Главным образом – личным общением, личной энергией самого экскурсовода, то есть того человека, который "одушевляет", анимирует Главного героя и оживляет ту обстановку, внутри которой работал писатель. Здесь переплетаются очень разные линии: нужно быть как психологом, так и изобретателем, быть человеком современным и одновременно очень консервативным; нужно, не заигрывая с посетителями, увлекать их собственной искренностью и собственной любовью к тому, о ком говоришь.
У нас, в доме Корнея Ивановича, конечно, есть все нынешние приметы цивилизации, и мы ими пользуемся, но не в музейных комнатах. В мемориальное пространство мы современные мультимедиа пока не пустили. Например, голос Чуковского, разговаривающего с игрушечным львом, мы слушаем вместе с гостями – на стареньком кассетном магнитофончике, с аудиокассеты. А вот уже внизу, в так называемой "выставочной" комнате, мы можем вместе с ними посмотреть и видео, которое запускаем с DVD-диска.
Но бывает и так, что нынешний "мультимедийный" мир мы словно бы приглашаем к диалогу с миром давно ушедшим – например, когда демонстрируем пишущую машинку и рассказываем, как Чуковский правил какой-нибудь машинописный текст (всякий раз внося правку в перепечатываемый для него экземпляр)… И тут же проводим аналогии с современными компьютерами, когда при работе с текстовыми файлами можно создавать резервные копии и сохранять внутри документа весь алгоритм правки. И такой диалог прошлого с настоящим тянет за собой весь "портрет ремесла"; неравнодушные школьники, конечно, удивляются трудолюбию и терпению писателей прошлого. Этот диалог может быть и шутливым, когда мы показываем, например, современные картинки к сказкам Корнея Ивановича, – например, к "Телефону". Некоторые наши художники то ли инстинктивно, то ли нарочно раздают персонажам этой сказки на своих картинках мобильники, а ведь Чуковский и представить не смог бы, что у телефона может не оказаться провода и подключения к сети.
В то же время мне, например, всегда хочется говорить, что Корней Иванович был человеком и современным, и что он был здесь совсем недавно. На его рабочем столе – немало предметов, привезенных ему в подарок из-за границы: фломастеры, степлер – в СССР 1960-х эти канцелярские штучки были редкостью, а Чуковского они забавляли.
Можно вообще обойтись без примет цивилизации. Достаточно взглянуть на некоторые фотографии в его кабинете и сообщить, что вот эти и эти дорогие ему люди благополучно живы-здоровы сегодня, – как, например, Катя Андреева из Англии, Маша Слоним из России или Эрик Росс из Америки (я называю наугад).
– Существует такое мнение, что век "литературоцентричности" кончился, чтение перестало занимать в жизни ребенка то место, которое оно занимало на протяжении многих поколений. Ваш опыт экскурсовода это подтверждает? С какими трудностями вы и ваши коллеги сталкиваются, когда сегодня говорят с детьми о литературе и событиях прошлого?
– Сегодня, я думаю, все зависит от того, как это дело с чтением поставлено в семье, в каждой конкретной семье. И в школе.
Вы правы, гуманитарная жизнь довольно последовательно "вымывается" из общества, и каких бы "годов литературы" ни назначали – "культура гаджетов", все эти ЕГЭ и тому подобное не способствуют, на мой взгляд, погруженности в словесность и историю. И тем не менее главная проблема осталась такой, какой и была всегда: удастся вам влюбить ребенка в книгу – или не удастся. То есть результат опять зависит лично от нас, и если мы захотим и сумеем соединить его с печатной или электронной страницей, любые трудности будут преодолены. Но в наши дни просвещать стало куда труднее, согласен.
– Музей Чуковского – совершенно особенный, со своей удивительной и драматичной судьбой. Он возник стихийно и неподконтрольно, как ответ на культурный запрос общества, интеллигенции. Сегодня он входит в структуры Гослитмузея. Как это обстоятельство трансформирует жизнь Дома Чуковского? Как он сегодня живет и как ему удается выживать?
– Государственный литературный музей относится к нам с тем же вниманием и опекой, с каким относится ко всем своим отделам. В том числе и к тем, которые вошли в его структуру издавна, еще в советские годы. Наши сотрудники и я не только получаем зарплаты и премии за свой переделкинский труд, мы участвуем в общей жизни ГЛМ – выступаем на конференциях, публикуем свои статьи в общемузейном вестнике "Звено", выезжаем в командировки, о которых раньше и помыслить было нельзя, – например, устраиваем совместные проекты с некрасовским музеем-заповедником "Карабиха". Мы, конечно, сердечно дружим и взаимодействуем с переделкинским Домом-музеем Бориса Пастернака, который, как и мы, является отделом ГЛМ.
Примечательно, что нынешний директор Государственного литературного музея – Дмитрий Бак – профессиональный филолог и опытный педагог. Ученый из нынешнего, нового времени, он – человек невероятно организованный и точный. Директор часто приезжает в Переделкино по тем или иным поводам, и его всегда, как я заметил, как-то особенно и отдельно от прочих забот волнует именно эта проблема: жизнь музея в новых исторических условиях. Причем, я замечу, музея, за который он – волею обстоятельств своей нынешней судьбы – отвечает перед государством и народом. И мы, в свою очередь, стараемся не подводить Дмитрия Петровича, который кропотливо создает внутри нашего сообщества обстановку трудолюбия и равноправного товарищества.
Отдельно я скажу и о том, что благодаря вхождению Дома-музея Чуковского в ГЛМ мы обрели новое качество экспозиционно-выставочной работы. Ведь теперь нам открыты богатейшие фонды Государственного литературного музея, московские коллеги откликаются на любые наши запросы и благодаря этому новому взаимодействию внутримузейные "околочуковские" выставки (на каком бы небольшом пространстве они ни проходили) невероятно обогатились. Свежий пример: маленькая выставка, посвященная юбилею Новеллы Матвеевой. Мы выставили ее книгу, надписанную Чуковскому и хранящуюся в переделкинском музее, а фондовики нашли и прислали фотографию, на которой Корней Иванович сидит у дома на скамеечке рядом с Новеллой Николаевной…
"Выживаемость" небольшого мемориального музея и его сотрудников – это всегда тема для трудного разговора. Мы же с вами хорошо знаем, что из федерального бюджета на культуру уходят отнюдь не самые ударные средства. Так было всегда, и так, думаю, будет еще долго. Поэтому для нас важны и те традиции, которые зародились в Доме Чуковского еще в "неофициальные" его времена, то есть целодневная работа "за совесть". Когда я слышу, что кто-то называет музейщиков "подвижниками", то всегда думаю: а вот к нам, "чуковцам", применимо ли ныне это лестное определение? Все ли мы делаем для того, чтобы Корнею, Лидии и Елене Чуковским было не стыдно за нас, там, на их, неведомых нам, небесах? И всегда – во всяком случае, по отношению к себе – отвечаю: нет, не все. Несмотря на то что мы уцелели в рыночное время, несмотря на то что мы находимся под опекой государства, несмотря на длинную очередь из школьных экскурсий, нам всегда есть куда расти.
– Все-таки "чуковская" эпоха закончилась почти пятьдесят лет назад. А дети продолжают приходить в его дом. Что их привлекает? Ведь каждое следующее поколение все дальше от того времени и должно бы все меньше его понимать. Что непонятно и что интересно детям сегодня?
– Я уже упомянул о записях на экскурсии. Чтобы привести к нам автобус школьников (это тридцать человек), той или иной школе или организации, обеспечивающей этот приезд, несколько месяцев приходится "стоять" в напряженной очереди.
Откуда эта популярность, этот интерес, о котором вы спрашиваете? У этого дома-музея есть своя легенда, и она живет не только в учительском и детском народе. Эта легенда обеспечивается, думаю, тремя вещами: во-первых, удивительной личностью и биографией самого Чуковского, писателя-многостаночника, феноменального свидетеля "времени сего" и отчаянного просветителя. Во-вторых, легендой его переделкинского дома, удивительными именами, связанными с хозяином – Некрасов, Уитмен, Блок, Пастернак, Солженицын, Анна Ахматова, Зощенко… Конечно же, Лидия Корнеевна.
Дом переполнен литературными ремеслами, эпохами и людьми, достаточно посмотреть на картины, фотографии и книги. И потом, это же "музей без экспозиции", "музей последнего дня", это "остановленное время".
Наконец, как я уже говорил, это – сегодняшние люди. Наши чудесные экскурсоводы и сотрудники, среди которых – свои легенды, вот как наш заведующий – Сергей Васильевич Агапов (работающий в музее с конца 1970-х годов), или как замечательная Наташа Продольнова, которая пришла в этот дом еще в прошлом веке, когда была студенткой педагогического колледжа.
– Павел, ваши экскурсии не только "литературны", они построены на игровом начале, в них есть своя драматургия, свои сценические ходы и т.д. Например, вы показываете детям "волшебные" предметы в доме – волшебное зеркало, говорящую чашку, пружину, которая начинает сама прыгать по лестнице, если произнести волшебное слово "пожалуйста"… Это продолжает работать сегодня, дети удивляются, восторгаются или их сейчас трудно чем-то удивить?
– Сердечным, добрым, неказенным отношением наших детей удивить можно всегда. Глядя на ту же пружинку, весело шагающую по лестнице, современные школьники со всеми своими смартфонами и заряженными в них играми – реагируют так же непосредственно, как когда-то их мамы и папы. Снова повторю: многое зависит от таланта экскурсовода, от его человеческих качеств, в том числе – и доброго чувства юмора, которым сполна наделены, например, наши мужчины – Кирилл Юрьевич Иоутсен и Владимир Эдуардович Спектор. Школьники их просто обожают.
– Сотрудники музея много делают для того, чтобы заинтересовать детей литературой, вовлечь их в жизнь музея – вы выступаете в школах, существует Чуковский фестиваль, проводятся знаменитые чуковские костры дважды в год… Эта традиция началась еще при жизни К.И., она все в том же виде и продолжается или приобрела какие-то другие формы?
– Вы сами же и ответили. В Переделкине все продолжается, но есть и новое – наших сотрудников действительно нередко приглашают и в школы, и на радиостанции, и в телепрограммы. И каждый из нас, уезжая куда-то выступать, вывозит в своем сердце и сознании образ дома и его легендарного хозяина.
– Часто жизнь "самодеятельных" музеев держится на любви и энтузиазме тех, кто их создавал и поддерживал. Дому Чуковского очень повезло, у него много лет была надежная опора и защита – сначала в лице Лидии Корнеевны, а потом Елены Цезаревны Чуковских. Что происходит в жизни музея после ухода его хранительниц? Продолжают ли сохраняться традиции, когда приходят новые люди, поддерживается ли живая "чуковская" жизнь в доме?
– Надеюсь, что все вышесказанное подтверждает: живая "чуковская" жизнь в доме Корнея Ивановича – продолжается. Мы обязаны максимально бережно сохранить все созданное Лидией Корнеевной и Еленой Цезаревной, передать их опыт, их отношение к делу – следующим поколениям музейных служителей, тем, которые придут после нас. Здесь я имею в виду не только нашу благодарную память, но, повторюсь, и неустанный, ежедневный труд, без которого в доме Чуковского просто нечего делать. Кстати, труд не только физический, но и интеллектуальный, ведь Корней Иванович был разносторонним ученым, и мы обязаны вослед за ним все время учиться – очень много читать, анализировать, сопоставлять прошлое и настоящее.
И не забывать, что Дом – это почти живое существо, требующее человеческого тепла.
Знаете, мы очень благодарны наследнику Елены Цезаревны – Дмитрию Дмитриевичу Чуковскому и, конечно, его сестре, милой Марине Дмитриевне, – которые сегодня не только разделяют вместе с нами многие внутримузейные заботы, но и горячо болеют душой за те самые традиции, о которых мы говорим.
Я горюю лишь об одном: что никогда не увижу больше драгоценную Елену Цезаревну, которая вместе с Лидией Корнеевной – сейчас я могу это сказать – щедро и терпеливо участвовали в моем человеческом и профессиональном становлении. Без их доброты и внимания меня бы здесь "не стояло". Этот долг – неоплатный. Линии своей судьбы я без них не представляю, очень скучаю по ним обеим и всегда их помню.
Беседовала Ольга Канунникова
|
|
Почему нельзя держать бабочку за крылья? |
Дети, сами влияющие на свое образование. Лекции и мастерские, порожденные детскими вопросами. Расписание, устроенное так, что юные студенты могут выбирать те занятия, которые их больше увлекают, и то время, которое им наиболее удобно… Согласитесь, больше похоже на утопию?
Нет, все это существует в нынешней образовательной реальности.
Наша сегодняшняя собеседница – Татьяна Рябухина, руководитель Университета детей.
– "Университет детей" – словосочетание, звучащее удивительно. Родители жалуются на перегрузки в школе, на все ускоряющийся ритм обучения, а тут еще Университет детей... Это что – дополнительная учебная нагрузка, "игра во взрослых" или что-то другое?
– В Европе есть такое понятие, как Children University – это довольно распространенный формат дополнительного детского образования. Существуют три основных формата детских университетов. Первый (скажем так, классический) представляет собой программу, которую "взрослый" университет запускает полностью на своей базе (используя исключительно свои ресурсы), для того чтобы подготовить будущих абитуриентов и повысить свой престиж – ведь университет становится более открытым и доступным для широкой публики. Другой формат – это польская система детских университетов, которые в Польше являются полноценным образовательным движением. Независимый некоммерческий фонд, созданный тремя дамами, сотрудничает со всеми научными институциями и университетами страны и базируется в четырех городах. Фонд преследует две основные цели: более широкую – развитие образования и более конкретную – распространение научного метода познания среди детей. Последний, английский, формат очень похож на наши продленки. Там существует централизованная сеть Детских университетов, которые так или иначе сотрудничают с различными школами. В английские Детские университеты могут ходить только те дети, которые учатся в школах-партнерах. При этом, как и в польской системе, дети выбирают занятия и влияют на то, как они будут проходить. Данный формат направлен на развитие дополнительных навыков и знаний, помощь в школе и т.д.
Мы (команда Университета детей) создаем свой университет, следуя польской модели, в тесном партнерстве с польскими коллегами. Почему же тогда мы называемся "Университет детей", а не "Детский университет"? Такое название точнее отображает цели проекта. Одна из задач нашей программы – дать детям возможность прочувствовать, испытать систему высшего образования, так как многие принципы, на которых оно основывается, внедрены в систему Университета детей. Но Университет детей – это не игра во что-то взрослое. Очевидно, что мы не можем и не хотим внедрять в наш проект все принципы настоящего университета. Нашим студентам 8–13 лет, и они не готовы к определенной лексике, к продолжительным по времени занятиям. Но есть какие-то основы высшего образования – самостоятельное обучение, собственные исследования, работа с учеными, современные научные достижения наравне с научными знаниями, аналитическое и критическое мышление, помогающее делать те или иные выводы, и многое другое, что в общеобразовательной школе редко можно встретить, – которые мы реализуем в Университете детей.
– Как возникла идея?
– В 2011 году передо мной стояла задача создать Детский лекторий в Политехническом музее. Это было мучительно и интересно одновременно. Тогда еще не было нынешнего разнообразия детских научных программ, и поиск ответа на вопрос, что такое научная лекция для детей, занимал у меня все рабочее и свободное время. Вопросы вызывало все: как назвать лекцию, кого пригласить, в каком виде говорить с детьми о науке, надо ли всегда играть или нет, что такое интерактив в этом случае? Ответов было явно меньше, чем вопросов.
В сентябре того же года в "Гараже" проходили гастроли польского Uniwersytet dziec. Сейчас я понимаю, что мне страшно повезло, потому что обычно взрослых не пускают на занятия, а мне удалось посетить, кажется, целых три. И сразу после этих занятий и 15-минутного выступления одного из директоров Uniwersytet dziec, Анны Грабчевски, у меня стали появляться ответы на мои вопросы. Например, названия можно придумывать вместе с детьми, и тогда все становится намного понятнее обеим сторонам и интереснее. Мы предложили провести вторые гастроли, но уже в Политехе, – тогда еще было открыто здание на Лубянке. И эти гастроли были невероятно успешными. Потом еще была первая и пока единственная совместная с польскими учеными конференция для детей, на которой мы и объявили, что откроемся через полгода. Дальше все было очень стремительно, уже 21 сентября 2012 года Университет детей открылся в Москве на базе Политехнического музея и в приятном партнерстве с НИУ ВШЭ.
– Как формируется программа обучения, ответом на какие детские запросы она выступает? Сейчас существует большая конкуренция программ дополнительного образования для детей, что отличает ваши занятия от остальных?
– В основе занятий лежит метод и четкая структура. Метод научного познания: проблема – гипотеза – эксперимент – вывод. Структура, которая четко соблюдается из занятия в занятие, включает в себя точку удивления, выверенную презентацию (визуальная часть), чередование деятельности детей во время занятия. В этом нет ничего сверхнового. Главное правило для разработчиков занятий – это четкое следование методу и структуре. Разработчики – это ученые и продюсеры. В диалоге они продумывают каждую минуту сценария лекции, мастерской (воркшопа) или развивающего занятия. Это те три формата занятий, которые мы используем. Лекция – больше о теории и о получении новых знаний и информации, воркшопы – более практические занятия в маленьких группах студентов, развивающие занятия направлены на формирование или совершенствование различных навыков, которые могут помочь нашим студентам как во время обучения, так и в жизни в целом.
Все, что я перечислила, и отличает занятия Университета детей от других. Может, еще и то, что это – целая система занятий, а не разовые занятия или посвященные определенному разделу науки или теме.
– Интересы детей, их активность играют роль в выборе обучения или дети "встраиваются" в уже существующие, придуманные взрослыми программы? Как происходит взаимодействие детей и взрослых на занятиях?
– Система занятий и модель разработаны командой Университета детей. Но дети влияют на свое образование. Практически все лекции и воркшопы основаны на детских вопросах (мы регулярно опрашиваем детей, чтобы понять их интересы в той или иной научной области). Кроме того, модель расписания так устроена, что можно самим выбирать наиболее увлекательные занятия в самое удобное время. Ребята всегда задают вопросы ученым во время занятия, когда оно подходит к концу, а если у некоторых студентов еще вопросы остались, то диалог продолжается в частном порядке после занятия. Вся команда, включая продюсеров, каждое воскресенье (Университет детей работает по воскресеньям) находится на площадках, поэтому общение команды и студентов, а также их родителей, происходит, формально и неформально, каждый учебный день в течение всего учебного года.
– Это занятия в классическом понимании – с оценками, экзаменами, тестами, или это больше похоже на партнерское взаимодействие старших и младших, когда они вместе работают над решением научной задачи?
– В Университете детей нет оценок и экзаменов. Условие поступления – это желание и интерес будущего студента к науке. Но есть также формальные правила – это определенный год рождения и наличие абонемента. Занятия у старшего направления, которое называется "Векторы", напоминают партнерские отношения. Студенты этого направления делают проекты совместно с тем или иным ученым (зависит от выбора вектора). У младших студентов занятия выстроены в формате диалога, но я не могу назвать это партнерством. Ученые в доступной и понятной форме рассказывают детям о том, как устроен мир, а те участвуют в этом рассказе, выполняя задания, задавая вопросы, получая ответы, высказывая свои мнения – ну да, наверное, это все же можно назвать партнерскими отношениями. Главная ценность в Университете – это уважительное отношение к детям, отсюда все остальное.
– С какого возраста можно записаться в Университет? Как удается проводить занятия при таком напряженном графике жизни и детей, и взрослых?
– С сентября 2015 года мы приглашаем детей 2002–2009 годов рождения. Занятия проходят по воскресеньям. И мы настойчиво рекомендуем посещать не более одного занятия в неделю. Однако в расписании есть возможность посещать и два занятия в одно воскресенье, но никак не более.
– Откуда "набираются" студенты и преподаватели? На каких площадках проходят занятия, кто помогает?
– Занятия проходят в университетах, научных институтах и различных компаниях, в которых работают наши ученые, а также в научных лабораториях Политеха. Были занятия в Московском зоопарке, в Институте "Стрелка", в компаниях Google и Яндекс, в Лаборатории антропологической реконструкции РАН и других местах. Основные наши университеты-партнеры – это НИИ "Высшая школа экономики", МПГУ и НИТУ МИСиС. Мечтаем провести занятия в троллейбусном или трамвайном парках, а также на какой-нибудь ферме.
Когда мы начинали, у Политехнического музея были уже хорошие связи с учеными и большая практика чтения лекций взрослым. Некоторые ученые успели принять участие в Детском лектории. Так все начиналось, а потом, как это обычно бывает, чем больше ты исследуешь ту или иную область, тем больше узнаешь и знакомишься с людьми. Нам, конечно, в поиске ведущих очень помогают университеты-партнеры. Но надо сказать, что способов поиска ученых много: это и встречи на различных научных событиях (научные бои, научные кафе, научные слэмы), и интернет-ресурсы, такие как "Постнаука", "Арзамас".
Студентом может стать любой ребенок, у которого есть интерес к тому, как устроен человек или мир в целом. Я уже говорила о двух формальных правилах поступления – год рождения и наличие абонемента.
Полгода назад мы запустили совместно с www.planeta.ru программу грантов для детей и родителей, которые не могут себе позволить купить абонемент. Все еще есть 10 грантов (список правил получения гранта есть на сайте Политехнического музея).
– Сколько уже было выпусков, сколько выпускников?
– Около двух тысяч студентов за два года обучались в Университете детей.
Мы вручаем сертификаты каждые полгода, а торжественных церемоний, которые проходят в мае или июне, у нас было только две.
– Представим себе, что сегодня – День открытых дверей. С какими словами вы обратились бы к школьникам, которые еще о вас не знают?
– Дорогие школьники!
Если вам интересно, почему нельзя держать бабочку за крылья или почему в космосе невесомость, а может быть, вы все еще не нашли ответ на вопрос, почему у розы растут колючки, – поступайте в Университет детей, где ученые с самыми разными знаниями и опытом расскажут вам об этом и о многом другом, ответят на некоторые ваши вопросы и подскажут, как самостоятельно найти ответы на другие.
|
|
Почему нельзя держать бабочку за крылья? |
Дети, сами влияющие на свое образование. Лекции и мастерские, порожденные детскими вопросами. Расписание, устроенное так, что юные студенты могут выбирать те занятия, которые их больше увлекают, и то время, которое им наиболее удобно… Согласитесь, больше похоже на утопию?
Нет, все это существует в нынешней образовательной реальности.
Наша сегодняшняя собеседница – Татьяна Рябухина, руководитель Университета детей.
– "Университет детей" – словосочетание, звучащее удивительно. Родители жалуются на перегрузки в школе, на все ускоряющийся ритм обучения, а тут еще Университет детей... Это что – дополнительная учебная нагрузка, "игра во взрослых" или что-то другое?
– В Европе есть такое понятие, как Children University – это довольно распространенный формат дополнительного детского образования. Существуют три основных формата детских университетов. Первый (скажем так, классический) представляет собой программу, которую "взрослый" университет запускает полностью на своей базе (используя исключительно свои ресурсы), для того чтобы подготовить будущих абитуриентов и повысить свой престиж – ведь университет становится более открытым и доступным для широкой публики. Другой формат – это польская система детских университетов, которые в Польше являются полноценным образовательным движением. Независимый некоммерческий фонд, созданный тремя дамами, сотрудничает со всеми научными институциями и университетами страны и базируется в четырех городах. Фонд преследует две основные цели: более широкую – развитие образования и более конкретную – распространение научного метода познания среди детей. Последний, английский, формат очень похож на наши продленки. Там существует централизованная сеть Детских университетов, которые так или иначе сотрудничают с различными школами. В английские Детские университеты могут ходить только те дети, которые учатся в школах-партнерах. При этом, как и в польской системе, дети выбирают занятия и влияют на то, как они будут проходить. Данный формат направлен на развитие дополнительных навыков и знаний, помощь в школе и т.д.
Мы (команда Университета детей) создаем свой университет, следуя польской модели, в тесном партнерстве с польскими коллегами. Почему же тогда мы называемся "Университет детей", а не "Детский университет"? Такое название точнее отображает цели проекта. Одна из задач нашей программы – дать детям возможность прочувствовать, испытать систему высшего образования, так как многие принципы, на которых оно основывается, внедрены в систему Университета детей. Но Университет детей – это не игра во что-то взрослое. Очевидно, что мы не можем и не хотим внедрять в наш проект все принципы настоящего университета. Нашим студентам 8–13 лет, и они не готовы к определенной лексике, к продолжительным по времени занятиям. Но есть какие-то основы высшего образования – самостоятельное обучение, собственные исследования, работа с учеными, современные научные достижения наравне с научными знаниями, аналитическое и критическое мышление, помогающее делать те или иные выводы, и многое другое, что в общеобразовательной школе редко можно встретить, – которые мы реализуем в Университете детей.
– Как возникла идея?
– В 2011 году передо мной стояла задача создать Детский лекторий в Политехническом музее. Это было мучительно и интересно одновременно. Тогда еще не было нынешнего разнообразия детских научных программ, и поиск ответа на вопрос, что такое научная лекция для детей, занимал у меня все рабочее и свободное время. Вопросы вызывало все: как назвать лекцию, кого пригласить, в каком виде говорить с детьми о науке, надо ли всегда играть или нет, что такое интерактив в этом случае? Ответов было явно меньше, чем вопросов.
В сентябре того же года в "Гараже" проходили гастроли польского Uniwersytet dziec. Сейчас я понимаю, что мне страшно повезло, потому что обычно взрослых не пускают на занятия, а мне удалось посетить, кажется, целых три. И сразу после этих занятий и 15-минутного выступления одного из директоров Uniwersytet dziec, Анны Грабчевски, у меня стали появляться ответы на мои вопросы. Например, названия можно придумывать вместе с детьми, и тогда все становится намного понятнее обеим сторонам и интереснее. Мы предложили провести вторые гастроли, но уже в Политехе, – тогда еще было открыто здание на Лубянке. И эти гастроли были невероятно успешными. Потом еще была первая и пока единственная совместная с польскими учеными конференция для детей, на которой мы и объявили, что откроемся через полгода. Дальше все было очень стремительно, уже 21 сентября 2012 года Университет детей открылся в Москве на базе Политехнического музея и в приятном партнерстве с НИУ ВШЭ.
– Как формируется программа обучения, ответом на какие детские запросы она выступает? Сейчас существует большая конкуренция программ дополнительного образования для детей, что отличает ваши занятия от остальных?
– В основе занятий лежит метод и четкая структура. Метод научного познания: проблема – гипотеза – эксперимент – вывод. Структура, которая четко соблюдается из занятия в занятие, включает в себя точку удивления, выверенную презентацию (визуальная часть), чередование деятельности детей во время занятия. В этом нет ничего сверхнового. Главное правило для разработчиков занятий – это четкое следование методу и структуре. Разработчики – это ученые и продюсеры. В диалоге они продумывают каждую минуту сценария лекции, мастерской (воркшопа) или развивающего занятия. Это те три формата занятий, которые мы используем. Лекция – больше о теории и о получении новых знаний и информации, воркшопы – более практические занятия в маленьких группах студентов, развивающие занятия направлены на формирование или совершенствование различных навыков, которые могут помочь нашим студентам как во время обучения, так и в жизни в целом.
Все, что я перечислила, и отличает занятия Университета детей от других. Может, еще и то, что это – целая система занятий, а не разовые занятия или посвященные определенному разделу науки или теме.
– Интересы детей, их активность играют роль в выборе обучения или дети "встраиваются" в уже существующие, придуманные взрослыми программы? Как происходит взаимодействие детей и взрослых на занятиях?
– Система занятий и модель разработаны командой Университета детей. Но дети влияют на свое образование. Практически все лекции и воркшопы основаны на детских вопросах (мы регулярно опрашиваем детей, чтобы понять их интересы в той или иной научной области). Кроме того, модель расписания так устроена, что можно самим выбирать наиболее увлекательные занятия в самое удобное время. Ребята всегда задают вопросы ученым во время занятия, когда оно подходит к концу, а если у некоторых студентов еще вопросы остались, то диалог продолжается в частном порядке после занятия. Вся команда, включая продюсеров, каждое воскресенье (Университет детей работает по воскресеньям) находится на площадках, поэтому общение команды и студентов, а также их родителей, происходит, формально и неформально, каждый учебный день в течение всего учебного года.
– Это занятия в классическом понимании – с оценками, экзаменами, тестами, или это больше похоже на партнерское взаимодействие старших и младших, когда они вместе работают над решением научной задачи?
– В Университете детей нет оценок и экзаменов. Условие поступления – это желание и интерес будущего студента к науке. Но есть также формальные правила – это определенный год рождения и наличие абонемента. Занятия у старшего направления, которое называется "Векторы", напоминают партнерские отношения. Студенты этого направления делают проекты совместно с тем или иным ученым (зависит от выбора вектора). У младших студентов занятия выстроены в формате диалога, но я не могу назвать это партнерством. Ученые в доступной и понятной форме рассказывают детям о том, как устроен мир, а те участвуют в этом рассказе, выполняя задания, задавая вопросы, получая ответы, высказывая свои мнения – ну да, наверное, это все же можно назвать партнерскими отношениями. Главная ценность в Университете – это уважительное отношение к детям, отсюда все остальное.
– С какого возраста можно записаться в Университет? Как удается проводить занятия при таком напряженном графике жизни и детей, и взрослых?
– С сентября 2015 года мы приглашаем детей 2002–2009 годов рождения. Занятия проходят по воскресеньям. И мы настойчиво рекомендуем посещать не более одного занятия в неделю. Однако в расписании есть возможность посещать и два занятия в одно воскресенье, но никак не более.
– Откуда "набираются" студенты и преподаватели? На каких площадках проходят занятия, кто помогает?
– Занятия проходят в университетах, научных институтах и различных компаниях, в которых работают наши ученые, а также в научных лабораториях Политеха. Были занятия в Московском зоопарке, в Институте "Стрелка", в компаниях Google и Яндекс, в Лаборатории антропологической реконструкции РАН и других местах. Основные наши университеты-партнеры – это НИИ "Высшая школа экономики", МПГУ и НИТУ МИСиС. Мечтаем провести занятия в троллейбусном или трамвайном парках, а также на какой-нибудь ферме.
Когда мы начинали, у Политехнического музея были уже хорошие связи с учеными и большая практика чтения лекций взрослым. Некоторые ученые успели принять участие в Детском лектории. Так все начиналось, а потом, как это обычно бывает, чем больше ты исследуешь ту или иную область, тем больше узнаешь и знакомишься с людьми. Нам, конечно, в поиске ведущих очень помогают университеты-партнеры. Но надо сказать, что способов поиска ученых много: это и встречи на различных научных событиях (научные бои, научные кафе, научные слэмы), и интернет-ресурсы, такие как "Постнаука", "Арзамас".
Студентом может стать любой ребенок, у которого есть интерес к тому, как устроен человек или мир в целом. Я уже говорила о двух формальных правилах поступления – год рождения и наличие абонемента.
Полгода назад мы запустили совместно с www.planeta.ru программу грантов для детей и родителей, которые не могут себе позволить купить абонемент. Все еще есть 10 грантов (список правил получения гранта есть на сайте Политехнического музея).
– Сколько уже было выпусков, сколько выпускников?
– Около двух тысяч студентов за два года обучались в Университете детей.
Мы вручаем сертификаты каждые полгода, а торжественных церемоний, которые проходят в мае или июне, у нас было только две.
– Представим себе, что сегодня – День открытых дверей. С какими словами вы обратились бы к школьникам, которые еще о вас не знают?
– Дорогие школьники!
Если вам интересно, почему нельзя держать бабочку за крылья или почему в космосе невесомость, а может быть, вы все еще не нашли ответ на вопрос, почему у розы растут колючки, – поступайте в Университет детей, где ученые с самыми разными знаниями и опытом расскажут вам об этом и о многом другом, ответят на некоторые ваши вопросы и подскажут, как самостоятельно найти ответы на другие.
|
|
«Не меньше, чем Эрмитаж для родителей» |
Почему важно, чтобы у школьников сформировалась привычка посещать музеи? Чем может привлечь традиционный музей современного ребенка? Каковы условия долгой и успешной жизни школьного музея?
О будущем и настоящем школьных музеев – наш разговор с Владимиром Юрьевичем Дукельским, ведущим научным сотрудником Лаборатории музейного проектирования.
– Владимир Юрьевич, мы с Вами живем в эпоху революции мультимедиа. Чем могут сегодня привлечь детей такие традиционные (и даже, может, в чем-то архаичные) культурные формы, как музеи школ?
– Да, такая проблема существует, но решение ее лежит отнюдь не в насыщении школьного музея мультимедийными средствами, как может показаться на первый взгляд. У большинства учащихся разного рода гаджетов хватает и дома, поэтому школьный музей скорее должен стать для них площадкой для реализации навыков и умений, приобретенных в другом месте. Сегодняшние подростки обычно опережают педагогов по степени владения компьютерными технологиями, они могут сами создавать сайты, фильмы и другие мультимедийные продукты. Было бы очень неплохо, если бы в школьном музее происходила своеобразная смена ролей, т.е. ученик и учитель оказывались в новой для себя, а, значит, и более выигрышной позиции.
Кроме того, как это ни странно, в детских коллективах до сих пор признаются две ценности. Первая из них – умение говорить, навыки рассказчика. Часто наибольшим авторитетом пользуется тот, кто умеет заворожить других удивительным рассказом, а не только тот, у кого мышцы больше. А вторая ценность, еще более неожиданная – это знание. Одно дело – отличник в рамках школьного курса, такого умника можно обозвать ботаном и не считаться с ним. Другое дело – что-то "цепляющее" всех остальных – мультимедийный фильм или интересная экскурсия. Завидно, что он знает гораздо больше нас всех, раз смог провести такую классную экскурсию. А дальше уже сами слушатели этой школьной экскурсии постараются узнать больше. И смогут в какой-то другой среде, начиная с собственной семьи, показать свою осведомленность, и где-то в другом месте сами окажутся "тем, кто знает больше других". К сожалению, именно этой широкой осведомленности катастрофически не хватает даже вполне благополучным детям.
В музее должна непрерывно вестись работа, притом самая разная – проектирование, научное описание, реставрация, исследования и так далее. Это основа – станочки и молоточки внутреннего механизма, которые в профессиональном музее стучат за стеной, создавая для посетителя ту саму видимую, экспозиционную часть. В школьном музее явная и скрытая части совмещены. Но это никоим образом не мешает вести такую же работу, пусть и в меньших объемах, непосредственно в стенах школьного музея. Да, при этом в какой-то момент музей может оказаться не готовым к приему внезапно приехавшей делегации из департамента образования. Некоторые начальники, во избежание подобных неурядиц и чтобы чего-нибудь не сломали и не испачкали, запирают школьный музей на ключ. И открывают только по большим праздникам или для больших людей. И тогда все, конечно, получается чистенько и гладенько –вековую пыль уборщица протерла заранее, все лампочки горят – ими же почти не пользуются. Но это мертвый музей. С таким же коэффициентом полезного действия он может существовать только на бумаге для улучшения отчетности, тогда даже помещение занимать не обязательно. В музее живом, в котором идет постоянная работа – всегда есть люди, а потому всегда беспорядок. Ну да, в нем может что-то ломаться, иногда даже быть шумно и не очень чисто. Потому что ребята постоянно приходят, что-то меняют, что-то переклеивают, что-то добавляют, а что-то, наоборот, убирают в небольшой запасник...
– Почему важно, чтобы у школьников сформировалась привычка посещать музеи?
– Школьные музеи формируют у ребят музейную привычку, благодаря которой посещение музея входит в набор культурных потребностей. И складывается она до определенного возраста, примерно до 10–11 лет. Если родители или классный руководитель не привели ребенка до 10 лет в музей, то по собственной инициативе, даже став взрослым, этот человек туда уже не пойдет. Таким образом, школьные музеи формируют потенциальную аудиторию всех музеев.
– Как обстоит дело с образовательными, исследовательскими программами в школьных музеях?
– На сегодняшний день сложилась прямо-таки парадоксальная ситуация. Из-за того, что в основании школьного музея нередко лежат приказ сверху и отчет о выполненном задании, школьные музеи недостаточно работают именно в образовательном режиме. Хотя он им просто на роду написан. Зато музеи большие, профессиональные готовят специальные образовательные программы. При этом иногда музейщики попадают пальцем в небо, так как их программы абсолютно не состыковываются со школьной программой, что, конечно, совсем не правильно. Но все-таки эти образовательные программы есть, их много и очень разного содержания: от истории живописи или освоения космоса до правил этикета. В ноябре прошлого года в Москве началась реализация совместного проекта Департамента образования и Департамента культуры – "Урок в музее". Музеи разработали сценарии уроков, соответствующие школьной образовательной программе. Для пилотного запуска было отобрано 16 уроков в 12 музеях, и список предметов достаточно широк: литература, история, биология, физика, геометрия, окружающий мир, английский язык, мировая художественная культура. Пока это скорее эксклюзив, но, возможно, со временем в течение одного дня в экспозиции будут проходить подряд несколько уроков, скажем, литература, история и МХК или физика, химия и геометрия.
Сложнее с уроками в самих школьных музеях. Хотя внутри музейного дела существует даже особая дисциплина – музейная педагогика, накопившая огромный опыт, именно ее потенциал слабо используется в школьных музеях. Они работают по старой, отжившей модели – экспозиция самоценна, а в ней в лучшем случае можно провести экскурсию. Ну а, например, показать музейный фильм? Ведь сейчас так просто за пять минут превратить зал школьного музея в мультимедийный кинотеатр.
Что касается исследовательской работы, то, как правило, ее начальные навыки приобретаются именно в школьном музее. Еще важнее, что при этом ребята учатся работать в команде, поскольку в одиночку провести опрос ветеранов или краеведческое обследование своего района попросту невозможно. Потом результаты коллективной работы, включающей и достижения выпускников прошлых лет, представляются на региональные и республиканские конкурсы. Однако ведущее место в школьном музее принадлежит всё же проектной деятельности. Проекты востребованы сегодня в реальной жизни, и лучше всего овладевать азами проектного мышления как раз в процессе создания экспозиции школьного музея и разработки программ его дальнейшего развития.
Чтобы музей жил, в нем необходимо постоянно вести инновационную, поисковую деятельность. Атмосфера поиска и открытий должна обязательно присутствовать в школьном музее. А иначе получается, что все уже найдено, на стенки повешено, приклеено, прибито, прикручено и больше ничего делать не надо. Ребята, естественно, делают вывод – нам здесь нет места. И возникает крайне нежелательный эффект взрослого музея, в котором посетителю тоже не совсем ясно, к чему себя приложить и что на самом деле там делать.
– А что может побудить школьников пойти в музей?
– Нынешние школьники гораздо реже ездят в музеи, особенно в мегаполисах с их немыслимыми расстояниями. Раньше педагог обязан был регулярно возить ребят на экскурсии – теперь такой обязанности нет, и только личная инициатива учителей и школьной администрации может привести класс на порог государственного музея. Порой возникают весьма забавные ситуации. Вот, к примеру, в Москве рядом друг с другом на одной улице Пречистенке находятся два музея: Пушкина и Толстого. Про музей поэта знают все, про музей писателя – почти никто. В один музей идет регулярный поток школьников, а в другом – посетитель большая редкость. И связано это во многом с тем, что Пушкина изучают в младших классах, и младших школьников возят в музей, а Толстого – в старших классах. А вот именно старшеклассников в музеи почти и не возят. У них программа насыщеннее, и не так просто выкроить время для экскурсии в музей. Да и возраст сложный – а ну как по дороге разбегутся, и так далее. Поэтому именно в мегаполисах на школьный музей ложится еще и задача компенсировать малодоступность больших музеев. Каким образом? В частности, с помощью современных музейных технологий. К примеру, есть достаточно часто используемая технология "виртуальный музей", а если точнее, то "виртуальный филиал" профессионального музея. Создание таких виртуальных филиалов как отдельного пространства внутри школьного музея расширяет и его собственные возможности. Эта технология позволяет "подтянуть" вещи из музея школьного к музею виртуальному, показать, как они перекликаются друг с другом. "Это у нас тут не просто черепок на полочке лежит или лукошко стоит, вы же сами видите – такие же экспонаты хранятся и в известных музеях". За счет виртуального филиала расширяется спектр возможной работы с экспозицией самого школьного музея. Виртуальный музей – всего лишь одна из множества существующих музейных технологий, не обязательно использовать именно эту, но искать пути для дистанционного взаимодействия школьных музеев с музеями профессиональными в любом случае необходимо.
В столице недавно приняты совместные программы департаментов культуры и образования – теперь московских школьников будут, как в былые времена, водить в музеи в обязательном порядке. Мало того, совсем недавно создана программа, которая позволит школьным педагогам проводить уроки непосредственно в больших музеях. Так что в Москве дети теперь будут, как крепостные, "приписаны к музеям". Не знаю, выйдет ли из этого толк, но для музеев столичных школ, возможно, откроются перспективы включения в общие программы и проекты с музеями профессиональными.
– Школьные музеи в Москве между собой как-то связаны? Можно ли говорить о музейном сообществе, взаимодействии музеев школ?
– Если взаимодействие с большими музеями более или менее налаживается, то контакты между самими школьными музеями развиты явно недостаточно, хотя их руководителей постоянно собирают на совместную учебу. Школьные музеи разобщены, замкнуты на своем учебном заведении и высоко конкуренты по отношению друг к другу. Партнерских проектов или попыток организоваться в единую сеть почти не наблюдается. Я не знаю примеров, когда бы школьники из одной школы пришли в другую посмотреть музей. Жесткий административно-запретительный подход доминирует: в нашу школу придут ребята из другой школы – наследят, что-нибудь разобьют, с нашими подерутся – нет, нам такого не нужно. А ведь можно очень легко себе представить, что на этой неделе в нашем музее гостит музей школы такой-то. И он гостит одной своей витриной, одним комплексом, одним уголком. А на следующей неделе – наш музей пойдет в гости к тому. Подобное взаимодействие может стать значимым фактором поддержания активной жизни. Потому что если руководители школьных музеев, а их только в Москве больше полутора тысяч, наконец объединятся – это сообщество сможет реально влиять на школьное музейное дело в целом. Расправиться с отдельным школьным музеем волюнтаристским путем, скажем, освобождая помещение под иные нужды, станет значительно сложнее, если все музейно-школьное сообщество выступит против.
– Какие существуют риски и угрозы для школьных музеев?
– Школьный музей, в отличие от государственного, находится под постоянной угрозой уничтожения. И первая из множества грозящих ему напастей – утрата интереса со стороны ребят. Дети выросли, старые формы работы их не устраивают – интерес падает. А школьный музей, в котором не бывает школьников – это уже и не музей вовсе. Вторая – уход талантливого педагога-инициатора, вокруг которого и силами которого музей создавался и поддерживался. Причина не имеет большого значения, сократили ли ставку, ушел ли преподаватель на пенсию, но больше нет такого педагога – больше нет и школьного музея.
Еще одна беда – хозяйственная. Наступило лето, а с ним и ремонт. Сверху сваливается распоряжение немедленно освободить все помещения, включая и музейные. Вот только понимание того, насколько серьезна разница между банальным выносом столов, стульев, шкафов, даже отсоединением электронной доски, и весьма сложной технологией разбора музейной экспозиции, встречается не часто. Если первое можно спокойно поручить такелажникам, то уже в целях сохранности электронной доски рядом с рабочими, по-хорошему, должен присутствовать преподаватель, чтобы не сломали чего. Тем более для разбора музейной экспозиции присутствие самих музейщиков абсолютно обязательно. Но, как правило, к моменту начала ремонта никого из них в школе уже нет – ребята разъехались на каникулы, учитель в отпуске. Даже если нет злого умысла, то после такого стихийного бедствия музей очень трудно восстанавливается или не восстанавливается вообще. Особенно если его экспонаты в прямом смысле слова были выброшены на помойку. "Ну что там может быть ценного в этом шкафчике?" Сложили в учительской то, что сами посчитали важным, а все остальное вообще никому не нужно. Но осознание того, что в шкафчике лежит не мусор, а результаты детского труда, к которым нужно относиться очень бережно и с уважением, иначе потом никогда не добиться уважения к труду собственному, приходит обычно с большим опозданием.
Очень многим руководителям школьных музеев не хватает именно музейных знаний и опыта. Они действуют интуитивно или, наоборот, пытаются слишком подражать музеям государственным. И то и другое – плохо, и то и другое ведет к засушиванию музейной работы. И тогда музей умирает сам по себе.
– Какая музейная проблематика может вызвать интерес сегодня, а какая уже принадлежит прошлому?
– Иногда, действительно, исчерпанной оказывается проблематика музея, она утрачивает свою актуальность. Например, что-то быстренько-быстренько создали к какому-нибудь юбилею N-ой роты, которая формировалась в этой школе. Но никого из бойцов этой роты уже нет в живых, после празднования юбилея никакой работы в музее не проводилось, и, если не последовал начальственный указ "Хранить память о N-ой роте в целях патриотического воспитания молодежи", то из музея очень быстро выходит воздух.
Смена поколений школьников тоже весьма часто становится причиной тяжелого кризиса. Если группа активистов, создавших музей, сама не передала его младшим товарищам, то, скорее всего, преемственность обеспечить не удастся, даже если сама экспозиция сохранится. К тому же старшие школьники могут очень ревниво относиться к тому, что кто-то другой придет "в их пространство", которое они за годы работы с педагогом привыкли считать своим. Хорошо если потом, уже уйдя из школы, они продолжают как-то участвовать в жизни музея, но это случается весьма редко. А следующая группа таких активистов может сложиться только через несколько лет. Проживет ли музей эти годы? Совершенно не обязательно.
Но вообще любой музей держится на странном сочетании стабильности и изменчивости. Человек, с одной стороны, хочет найти в музее нечто знакомое, с детства запавшее в душу, с другой – требует новизны, содержательной, интерпретационной, технологической. Школьные музеи очень редко обновляют свою проблематику – краеведческий так и остается краеведческим, музей "боевой славы" – музеем "боевой славы", геологический – геологическим. Иногда просто удивляешься: неужели за полвека, прошедшие со времени создания во французской спецшколе Музея эскадрильи "Нормандия–Неман", никому так и не пришло в голову, что русско-французские связи не сводятся к боевой дружбе?
Да, музей – штука консервативная по самой своей природе, поэтому обновления стоит ожидать не столько в области расширения тематической направленности, сколько в сфере новых форм организации работы. И здесь чрезвычайно велика роль интерактивной составляющей. Причем речь идет не о количестве компьютеров на квадратный метр экспозиционной площади и даже не о количестве интерактивных программ, в них заложенных. Школьный музей просто обязан быть пространством диалога и дискуссии – школьников с педагогом, учащихся между собой, старших с младшими и т.д. Тогда появится и возможность для новых интерпретаций, ведь школьный музей в силу своей проектной основы порой становится первым открытым высказыванием подрастающего поколения, выражением его позиции в отношении прошлого и будущего.
– Где сегодня школьному музею легче выжить – в большом городе или в провинции, в маленьком городке?
– Как ни странно, в сельской местности, в маленьких городках, где школьный музей часто выполняет функцию краеведческого за отсутствием такового, они сохраняются лучше и живут дольше. Ими гордятся, ребята с удовольствием размещают информацию о них в Интернете. Местное сообщество понимает, что это их история, их вещи – они же сами их отдавали. И общество само хранит свой музей. В тот момент, когда завхоз в запале ремонта начнет выбрасывать экспозицию на улицу, кто-то, проходя мимо, его обязательно остановит. В большом городе, в мегаполисе, где все связи разорваны, этого, скорее всего, не произойдет.
Именно в больших городах школьным музеям нужен институт попечительства. Созданный, к примеру, родительским комитетом, попечительский совет мог бы помогать музею и в его продвижении, и в решении каких-то ресурсных вопросов, вплоть до финансовых. И через такое кураторство гарантировал бы сохранность музея.
Необходима система поддержки школьных музеев и со стороны органов управления. К сожалению, позиция последних по отношению к школьным музеям все время меняется. То их спешно создают, то начинают сокращать, то собираются вводить специальные должности руководителей и хранителей школьных музеев, то отказываются от этой идеи. Между тем именно нестабильность смертельно опасна для школьных музеев, фактически ничем не защищенных.
Еще хуже, когда на смену методическим центрам, десятилетиями отлаживавшим контакты со школьными музеями, приходят новые структуры, игнорирующие индивидуальность и вполне закономерную "неправильность" таких музеев. В Москве руководителей школьных музеев до последнего времени собирали на специальную учебу, устраивали для них даже длительные курсы. Их обучали экспозиционной и фондовой работе, и это правильно, но никто не учил их маркетингу и пиару, а школьные музеи нуждаются в продвижении не меньше, чем музеи государственные.
– Не могу не спросить о будущем школьных музеев. За счет чего они могут развиваться, существует ли ресурс для их обновления?
– Для того чтобы музеи не умирали, их программа должна очень существенно обновляться. И то, что годилось для предыдущих поколений школьников, сегодня детей уже не заинтересует. Нужно точно знать, чем музей может зацепить ребят за живое, чем он может их привлечь и увлечь. Именно об этой привлекательности, о продвижении музея нужно думать сегодня. Но чаще всего силы невероятно малы – один человек, тот самый руководитель школьного музея, у которого болит за него душа. Да, в Москве есть исключения. Например, когда школьному музею выделяется штат, отдельное здание или пара этажей большого типового здания школы. Они в большей степени застрахованы от проблем, которые мы обозначили.
Сегодня школьные музеи в масштабах столицы стали настолько значимым явлением, что их невозможно не учитывать, скажем, в реестре музеев Москвы. Как минимум потому, что их количественно значительно больше. И отчасти я вижу будущее в том, что школьные музеи, по крайней мере, часть из них, откроют двери для широкой публики. А уж то, что местные жители, начиная с самого нежного возраста и кончая пенсионным, будут ходить в школьный музей, это я могу почти гарантировать. Государственные музеи, безусловно, лояльны к пенсионерам, но к маленьким детям совсем нет. В отличие от зарубежных музеев, где малыши сидят и ползают где угодно, раскладывают на полу листы бумаги и рисуют, где дети почти живут в музее, у нас музейная среда крайне недружелюбна к молодым мамам с маленькими детьми. Эта аудитория в музеи почти не ходит. И именно в школьный музей они придут гораздо скорее, нежели в профессиональный. И получат самый первый опыт. А школьный музей откроет для себя детсадовскую аудиторию, для которой он окажется доступным и будет как целый мир. Как двор для малыша – целый город или даже целая страна, так и школьный музей будет для него не меньше, чем Эрмитаж для его родителей.
|
|
«Не меньше, чем Эрмитаж для родителей» |
Почему важно, чтобы у школьников сформировалась привычка посещать музеи? Чем может привлечь традиционный музей современного ребенка? Каковы условия долгой и успешной жизни школьного музея?
О будущем и настоящем школьных музеев – наш разговор с Владимиром Юрьевичем Дукельским, ведущим научным сотрудником Лаборатории музейного проектирования.
– Владимир Юрьевич, мы с Вами живем в эпоху революции мультимедиа. Чем могут сегодня привлечь детей такие традиционные (и даже, может, в чем-то архаичные) культурные формы, как музеи школ?
– Да, такая проблема существует, но решение ее лежит отнюдь не в насыщении школьного музея мультимедийными средствами, как может показаться на первый взгляд. У большинства учащихся разного рода гаджетов хватает и дома, поэтому школьный музей скорее должен стать для них площадкой для реализации навыков и умений, приобретенных в другом месте. Сегодняшние подростки обычно опережают педагогов по степени владения компьютерными технологиями, они могут сами создавать сайты, фильмы и другие мультимедийные продукты. Было бы очень неплохо, если бы в школьном музее происходила своеобразная смена ролей, т.е. ученик и учитель оказывались в новой для себя, а, значит, и более выигрышной позиции.
Кроме того, как это ни странно, в детских коллективах до сих пор признаются две ценности. Первая из них – умение говорить, навыки рассказчика. Часто наибольшим авторитетом пользуется тот, кто умеет заворожить других удивительным рассказом, а не только тот, у кого мышцы больше. А вторая ценность, еще более неожиданная – это знание. Одно дело – отличник в рамках школьного курса, такого умника можно обозвать ботаном и не считаться с ним. Другое дело – что-то "цепляющее" всех остальных – мультимедийный фильм или интересная экскурсия. Завидно, что он знает гораздо больше нас всех, раз смог провести такую классную экскурсию. А дальше уже сами слушатели этой школьной экскурсии постараются узнать больше. И смогут в какой-то другой среде, начиная с собственной семьи, показать свою осведомленность, и где-то в другом месте сами окажутся "тем, кто знает больше других". К сожалению, именно этой широкой осведомленности катастрофически не хватает даже вполне благополучным детям.
В музее должна непрерывно вестись работа, притом самая разная – проектирование, научное описание, реставрация, исследования и так далее. Это основа – станочки и молоточки внутреннего механизма, которые в профессиональном музее стучат за стеной, создавая для посетителя ту саму видимую, экспозиционную часть. В школьном музее явная и скрытая части совмещены. Но это никоим образом не мешает вести такую же работу, пусть и в меньших объемах, непосредственно в стенах школьного музея. Да, при этом в какой-то момент музей может оказаться не готовым к приему внезапно приехавшей делегации из департамента образования. Некоторые начальники, во избежание подобных неурядиц и чтобы чего-нибудь не сломали и не испачкали, запирают школьный музей на ключ. И открывают только по большим праздникам или для больших людей. И тогда все, конечно, получается чистенько и гладенько –вековую пыль уборщица протерла заранее, все лампочки горят – ими же почти не пользуются. Но это мертвый музей. С таким же коэффициентом полезного действия он может существовать только на бумаге для улучшения отчетности, тогда даже помещение занимать не обязательно. В музее живом, в котором идет постоянная работа – всегда есть люди, а потому всегда беспорядок. Ну да, в нем может что-то ломаться, иногда даже быть шумно и не очень чисто. Потому что ребята постоянно приходят, что-то меняют, что-то переклеивают, что-то добавляют, а что-то, наоборот, убирают в небольшой запасник...
– Почему важно, чтобы у школьников сформировалась привычка посещать музеи?
– Школьные музеи формируют у ребят музейную привычку, благодаря которой посещение музея входит в набор культурных потребностей. И складывается она до определенного возраста, примерно до 10–11 лет. Если родители или классный руководитель не привели ребенка до 10 лет в музей, то по собственной инициативе, даже став взрослым, этот человек туда уже не пойдет. Таким образом, школьные музеи формируют потенциальную аудиторию всех музеев.
– Как обстоит дело с образовательными, исследовательскими программами в школьных музеях?
– На сегодняшний день сложилась прямо-таки парадоксальная ситуация. Из-за того, что в основании школьного музея нередко лежат приказ сверху и отчет о выполненном задании, школьные музеи недостаточно работают именно в образовательном режиме. Хотя он им просто на роду написан. Зато музеи большие, профессиональные готовят специальные образовательные программы. При этом иногда музейщики попадают пальцем в небо, так как их программы абсолютно не состыковываются со школьной программой, что, конечно, совсем не правильно. Но все-таки эти образовательные программы есть, их много и очень разного содержания: от истории живописи или освоения космоса до правил этикета. В ноябре прошлого года в Москве началась реализация совместного проекта Департамента образования и Департамента культуры – "Урок в музее". Музеи разработали сценарии уроков, соответствующие школьной образовательной программе. Для пилотного запуска было отобрано 16 уроков в 12 музеях, и список предметов достаточно широк: литература, история, биология, физика, геометрия, окружающий мир, английский язык, мировая художественная культура. Пока это скорее эксклюзив, но, возможно, со временем в течение одного дня в экспозиции будут проходить подряд несколько уроков, скажем, литература, история и МХК или физика, химия и геометрия.
Сложнее с уроками в самих школьных музеях. Хотя внутри музейного дела существует даже особая дисциплина – музейная педагогика, накопившая огромный опыт, именно ее потенциал слабо используется в школьных музеях. Они работают по старой, отжившей модели – экспозиция самоценна, а в ней в лучшем случае можно провести экскурсию. Ну а, например, показать музейный фильм? Ведь сейчас так просто за пять минут превратить зал школьного музея в мультимедийный кинотеатр.
Что касается исследовательской работы, то, как правило, ее начальные навыки приобретаются именно в школьном музее. Еще важнее, что при этом ребята учатся работать в команде, поскольку в одиночку провести опрос ветеранов или краеведческое обследование своего района попросту невозможно. Потом результаты коллективной работы, включающей и достижения выпускников прошлых лет, представляются на региональные и республиканские конкурсы. Однако ведущее место в школьном музее принадлежит всё же проектной деятельности. Проекты востребованы сегодня в реальной жизни, и лучше всего овладевать азами проектного мышления как раз в процессе создания экспозиции школьного музея и разработки программ его дальнейшего развития.
Чтобы музей жил, в нем необходимо постоянно вести инновационную, поисковую деятельность. Атмосфера поиска и открытий должна обязательно присутствовать в школьном музее. А иначе получается, что все уже найдено, на стенки повешено, приклеено, прибито, прикручено и больше ничего делать не надо. Ребята, естественно, делают вывод – нам здесь нет места. И возникает крайне нежелательный эффект взрослого музея, в котором посетителю тоже не совсем ясно, к чему себя приложить и что на самом деле там делать.
– А что может побудить школьников пойти в музей?
– Нынешние школьники гораздо реже ездят в музеи, особенно в мегаполисах с их немыслимыми расстояниями. Раньше педагог обязан был регулярно возить ребят на экскурсии – теперь такой обязанности нет, и только личная инициатива учителей и школьной администрации может привести класс на порог государственного музея. Порой возникают весьма забавные ситуации. Вот, к примеру, в Москве рядом друг с другом на одной улице Пречистенке находятся два музея: Пушкина и Толстого. Про музей поэта знают все, про музей писателя – почти никто. В один музей идет регулярный поток школьников, а в другом – посетитель большая редкость. И связано это во многом с тем, что Пушкина изучают в младших классах, и младших школьников возят в музей, а Толстого – в старших классах. А вот именно старшеклассников в музеи почти и не возят. У них программа насыщеннее, и не так просто выкроить время для экскурсии в музей. Да и возраст сложный – а ну как по дороге разбегутся, и так далее. Поэтому именно в мегаполисах на школьный музей ложится еще и задача компенсировать малодоступность больших музеев. Каким образом? В частности, с помощью современных музейных технологий. К примеру, есть достаточно часто используемая технология "виртуальный музей", а если точнее, то "виртуальный филиал" профессионального музея. Создание таких виртуальных филиалов как отдельного пространства внутри школьного музея расширяет и его собственные возможности. Эта технология позволяет "подтянуть" вещи из музея школьного к музею виртуальному, показать, как они перекликаются друг с другом. "Это у нас тут не просто черепок на полочке лежит или лукошко стоит, вы же сами видите – такие же экспонаты хранятся и в известных музеях". За счет виртуального филиала расширяется спектр возможной работы с экспозицией самого школьного музея. Виртуальный музей – всего лишь одна из множества существующих музейных технологий, не обязательно использовать именно эту, но искать пути для дистанционного взаимодействия школьных музеев с музеями профессиональными в любом случае необходимо.
В столице недавно приняты совместные программы департаментов культуры и образования – теперь московских школьников будут, как в былые времена, водить в музеи в обязательном порядке. Мало того, совсем недавно создана программа, которая позволит школьным педагогам проводить уроки непосредственно в больших музеях. Так что в Москве дети теперь будут, как крепостные, "приписаны к музеям". Не знаю, выйдет ли из этого толк, но для музеев столичных школ, возможно, откроются перспективы включения в общие программы и проекты с музеями профессиональными.
– Школьные музеи в Москве между собой как-то связаны? Можно ли говорить о музейном сообществе, взаимодействии музеев школ?
– Если взаимодействие с большими музеями более или менее налаживается, то контакты между самими школьными музеями развиты явно недостаточно, хотя их руководителей постоянно собирают на совместную учебу. Школьные музеи разобщены, замкнуты на своем учебном заведении и высоко конкуренты по отношению друг к другу. Партнерских проектов или попыток организоваться в единую сеть почти не наблюдается. Я не знаю примеров, когда бы школьники из одной школы пришли в другую посмотреть музей. Жесткий административно-запретительный подход доминирует: в нашу школу придут ребята из другой школы – наследят, что-нибудь разобьют, с нашими подерутся – нет, нам такого не нужно. А ведь можно очень легко себе представить, что на этой неделе в нашем музее гостит музей школы такой-то. И он гостит одной своей витриной, одним комплексом, одним уголком. А на следующей неделе – наш музей пойдет в гости к тому. Подобное взаимодействие может стать значимым фактором поддержания активной жизни. Потому что если руководители школьных музеев, а их только в Москве больше полутора тысяч, наконец объединятся – это сообщество сможет реально влиять на школьное музейное дело в целом. Расправиться с отдельным школьным музеем волюнтаристским путем, скажем, освобождая помещение под иные нужды, станет значительно сложнее, если все музейно-школьное сообщество выступит против.
– Какие существуют риски и угрозы для школьных музеев?
– Школьный музей, в отличие от государственного, находится под постоянной угрозой уничтожения. И первая из множества грозящих ему напастей – утрата интереса со стороны ребят. Дети выросли, старые формы работы их не устраивают – интерес падает. А школьный музей, в котором не бывает школьников – это уже и не музей вовсе. Вторая – уход талантливого педагога-инициатора, вокруг которого и силами которого музей создавался и поддерживался. Причина не имеет большого значения, сократили ли ставку, ушел ли преподаватель на пенсию, но больше нет такого педагога – больше нет и школьного музея.
Еще одна беда – хозяйственная. Наступило лето, а с ним и ремонт. Сверху сваливается распоряжение немедленно освободить все помещения, включая и музейные. Вот только понимание того, насколько серьезна разница между банальным выносом столов, стульев, шкафов, даже отсоединением электронной доски, и весьма сложной технологией разбора музейной экспозиции, встречается не часто. Если первое можно спокойно поручить такелажникам, то уже в целях сохранности электронной доски рядом с рабочими, по-хорошему, должен присутствовать преподаватель, чтобы не сломали чего. Тем более для разбора музейной экспозиции присутствие самих музейщиков абсолютно обязательно. Но, как правило, к моменту начала ремонта никого из них в школе уже нет – ребята разъехались на каникулы, учитель в отпуске. Даже если нет злого умысла, то после такого стихийного бедствия музей очень трудно восстанавливается или не восстанавливается вообще. Особенно если его экспонаты в прямом смысле слова были выброшены на помойку. "Ну что там может быть ценного в этом шкафчике?" Сложили в учительской то, что сами посчитали важным, а все остальное вообще никому не нужно. Но осознание того, что в шкафчике лежит не мусор, а результаты детского труда, к которым нужно относиться очень бережно и с уважением, иначе потом никогда не добиться уважения к труду собственному, приходит обычно с большим опозданием.
Очень многим руководителям школьных музеев не хватает именно музейных знаний и опыта. Они действуют интуитивно или, наоборот, пытаются слишком подражать музеям государственным. И то и другое – плохо, и то и другое ведет к засушиванию музейной работы. И тогда музей умирает сам по себе.
– Какая музейная проблематика может вызвать интерес сегодня, а какая уже принадлежит прошлому?
– Иногда, действительно, исчерпанной оказывается проблематика музея, она утрачивает свою актуальность. Например, что-то быстренько-быстренько создали к какому-нибудь юбилею N-ой роты, которая формировалась в этой школе. Но никого из бойцов этой роты уже нет в живых, после празднования юбилея никакой работы в музее не проводилось, и, если не последовал начальственный указ "Хранить память о N-ой роте в целях патриотического воспитания молодежи", то из музея очень быстро выходит воздух.
Смена поколений школьников тоже весьма часто становится причиной тяжелого кризиса. Если группа активистов, создавших музей, сама не передала его младшим товарищам, то, скорее всего, преемственность обеспечить не удастся, даже если сама экспозиция сохранится. К тому же старшие школьники могут очень ревниво относиться к тому, что кто-то другой придет "в их пространство", которое они за годы работы с педагогом привыкли считать своим. Хорошо если потом, уже уйдя из школы, они продолжают как-то участвовать в жизни музея, но это случается весьма редко. А следующая группа таких активистов может сложиться только через несколько лет. Проживет ли музей эти годы? Совершенно не обязательно.
Но вообще любой музей держится на странном сочетании стабильности и изменчивости. Человек, с одной стороны, хочет найти в музее нечто знакомое, с детства запавшее в душу, с другой – требует новизны, содержательной, интерпретационной, технологической. Школьные музеи очень редко обновляют свою проблематику – краеведческий так и остается краеведческим, музей "боевой славы" – музеем "боевой славы", геологический – геологическим. Иногда просто удивляешься: неужели за полвека, прошедшие со времени создания во французской спецшколе Музея эскадрильи "Нормандия–Неман", никому так и не пришло в голову, что русско-французские связи не сводятся к боевой дружбе?
Да, музей – штука консервативная по самой своей природе, поэтому обновления стоит ожидать не столько в области расширения тематической направленности, сколько в сфере новых форм организации работы. И здесь чрезвычайно велика роль интерактивной составляющей. Причем речь идет не о количестве компьютеров на квадратный метр экспозиционной площади и даже не о количестве интерактивных программ, в них заложенных. Школьный музей просто обязан быть пространством диалога и дискуссии – школьников с педагогом, учащихся между собой, старших с младшими и т.д. Тогда появится и возможность для новых интерпретаций, ведь школьный музей в силу своей проектной основы порой становится первым открытым высказыванием подрастающего поколения, выражением его позиции в отношении прошлого и будущего.
– Где сегодня школьному музею легче выжить – в большом городе или в провинции, в маленьком городке?
– Как ни странно, в сельской местности, в маленьких городках, где школьный музей часто выполняет функцию краеведческого за отсутствием такового, они сохраняются лучше и живут дольше. Ими гордятся, ребята с удовольствием размещают информацию о них в Интернете. Местное сообщество понимает, что это их история, их вещи – они же сами их отдавали. И общество само хранит свой музей. В тот момент, когда завхоз в запале ремонта начнет выбрасывать экспозицию на улицу, кто-то, проходя мимо, его обязательно остановит. В большом городе, в мегаполисе, где все связи разорваны, этого, скорее всего, не произойдет.
Именно в больших городах школьным музеям нужен институт попечительства. Созданный, к примеру, родительским комитетом, попечительский совет мог бы помогать музею и в его продвижении, и в решении каких-то ресурсных вопросов, вплоть до финансовых. И через такое кураторство гарантировал бы сохранность музея.
Необходима система поддержки школьных музеев и со стороны органов управления. К сожалению, позиция последних по отношению к школьным музеям все время меняется. То их спешно создают, то начинают сокращать, то собираются вводить специальные должности руководителей и хранителей школьных музеев, то отказываются от этой идеи. Между тем именно нестабильность смертельно опасна для школьных музеев, фактически ничем не защищенных.
Еще хуже, когда на смену методическим центрам, десятилетиями отлаживавшим контакты со школьными музеями, приходят новые структуры, игнорирующие индивидуальность и вполне закономерную "неправильность" таких музеев. В Москве руководителей школьных музеев до последнего времени собирали на специальную учебу, устраивали для них даже длительные курсы. Их обучали экспозиционной и фондовой работе, и это правильно, но никто не учил их маркетингу и пиару, а школьные музеи нуждаются в продвижении не меньше, чем музеи государственные.
– Не могу не спросить о будущем школьных музеев. За счет чего они могут развиваться, существует ли ресурс для их обновления?
– Для того чтобы музеи не умирали, их программа должна очень существенно обновляться. И то, что годилось для предыдущих поколений школьников, сегодня детей уже не заинтересует. Нужно точно знать, чем музей может зацепить ребят за живое, чем он может их привлечь и увлечь. Именно об этой привлекательности, о продвижении музея нужно думать сегодня. Но чаще всего силы невероятно малы – один человек, тот самый руководитель школьного музея, у которого болит за него душа. Да, в Москве есть исключения. Например, когда школьному музею выделяется штат, отдельное здание или пара этажей большого типового здания школы. Они в большей степени застрахованы от проблем, которые мы обозначили.
Сегодня школьные музеи в масштабах столицы стали настолько значимым явлением, что их невозможно не учитывать, скажем, в реестре музеев Москвы. Как минимум потому, что их количественно значительно больше. И отчасти я вижу будущее в том, что школьные музеи, по крайней мере, часть из них, откроют двери для широкой публики. А уж то, что местные жители, начиная с самого нежного возраста и кончая пенсионным, будут ходить в школьный музей, это я могу почти гарантировать. Государственные музеи, безусловно, лояльны к пенсионерам, но к маленьким детям совсем нет. В отличие от зарубежных музеев, где малыши сидят и ползают где угодно, раскладывают на полу листы бумаги и рисуют, где дети почти живут в музее, у нас музейная среда крайне недружелюбна к молодым мамам с маленькими детьми. Эта аудитория в музеи почти не ходит. И именно в школьный музей они придут гораздо скорее, нежели в профессиональный. И получат самый первый опыт. А школьный музей откроет для себя детсадовскую аудиторию, для которой он окажется доступным и будет как целый мир. Как двор для малыша – целый город или даже целая страна, так и школьный музей будет для него не меньше, чем Эрмитаж для его родителей.
|
|
«Пермь-36». Сохранить как?.. |
Эту подборку материалов мы посвятили "Перми-36" – единственному в нашей стране Музею истории политических репрессий, музею памяти о тоталитарном прошлом. В 1990-е годы, когда музей этот задумывался и создавался, казалось, что прошлое, подлежащее музеефикации, уже никогда не вернется, не станет ни нашим будущим, ни нашим настоящим. К сожалению, эти надежды не оправдались. В сегодняшней подборке из разрозненных сюжетов складывается история о том, как один из самых необходимых нашему обществу музеев оказался ненужным нашему государству.
"Пермь-36" – неофициальное название советской исправительно-трудовой колонии строгого режима для осужденных за "особо опасные государственные преступления" в поселке Кучино Чусовского района Пермской области, которая сейчас превращена в Мемориальный музей истории политических репрессий "Пермь-36".
Бывший лагерь "Пермь-36" – единственный лагерь-музей на всем пространстве ГУЛАГа, сохранившийся в состоянии, которое позволяло его восстановить и музеефицировать. Музей создавался как общественный, его создатели хорошо понимали необходимость широкой просветительской деятельности, направленной на осмысление исторического опыта ХХ века, связанного с памятью о трагических событиях в истории тоталитарных режимов. Музей истории политических репрессий был открыт в 1996 году, через восемь лет после закрытия исправительно-трудовой колонии.
В 2004 году Фонд мировых памятников включил "Пермь-36" в список 100 особо охраняемых памятников мировой культуры.
В 2013–2014 году общество фактически было отстранено от участия в работе музея. В "Перми-36" сменились руководство и концепция, и он был полностью огосударствлен.
О нынешней ситуации с музеем "Пермь-36":
https://ru.wikipedia.org
Видео Сергея Качкина
Видеосюжет о музее истории политических репрессий "Пермь-36" мы назвали так же, как называется книга советского политзаключенного Анатолия Марченко – "Живи как все".
Принято считать, что детям лучше не знать о темных сторонах прошлого, которые могут травмировать их неокрепшую психику. Но как тогда научить их отличать красивое от уродливого, хорошее от дурного, различать добро и зло? Если закрыть глаза на одну из сторон, трудно будет в нужный момент распознать и другую, а риск утратить нравственные ориентиры колоссально возрастет. И не стоит потом удивляться странным, порой крайне жестоким поступкам подростков.
Массовые репрессии и ГУЛАГ были воплощением зла, злом в его наиболее концентрированном виде, одинаково калечившим души тех, кто попадал в лагеря, и тех, кто оставался на свободе. И еще это была система, целиком построенная на лжи. Надуманный образ врага, ложные доносы и обвинения, фальсифицированные дела, лживые рапорта начальству. ГУЛАГ оставил после себя страшное наследство: привычку и нечувствительность ко лжи, равнодушие к чужой, а часто и собственной судьбе, неспособность отличить силу от насилия.
В школьных учебниках ряда европейских стран есть отдельный параграф, посвященный ГУЛАГу. Конечно, российским школьникам тоже лучше было бы знакомиться с историей репрессий на примере чужой страны. Но так уж вышло, что террор против собственного народа имел место не где-то далеко, а у них на Родине. Для того чтобы принять эту правду, требуется особое мужество, и здесь неоценима роль таких музеев, как "Пермь-36", неслучайно названных Музеями совести. Их экспозиции – горькое, но абсолютно необходимое живому организму лекарство. Да, с нами такое было, – говорят они, – но мы смогли это преодолеть, и теперь у нас есть прививка, гарантирующая, что больше у нас такого никогда не будет.
Публикуем два материала из Фейсбука. По этим записям хорошо видно, как ломается время. Первый написан в 2014 году, второй – совсем недавний (июль 2015-го).
А вы делайте выводы сами... И я публикую все новые и новые оттуда фотографии, когда все и так понятно.
Исправительно-трудовая колония № 6 была создана в начале 1940-х годов.
Изначально заключенные по политическим мотивам в ней составляли небольшую часть.
В начале 70-х годов снова усиливается борьба с инакомыслием. Через "Пермь-36" проходят сотни и сотни "особо опасных государственных преступников".
ШИЗО. Подъем на час раньше, еда через день, но еще меньше и хуже, чем обычно. После сна доска откидывается, и нужно весь день сидеть на "пеньках" (и здесь представлен не худший вариант, бывают – практически штыри). На полу сидеть тоже нельзя. По закону максимальный срок – 15 суток. На практике администрация разными уловками продляла его до 45 (после чего таки выпускала, слишком высокая смертность – проблема для отчетов). Но был и рекорд, сына Сергея Ковалева – Ивана – продержали там 316 дней.
Во времена сталинских репрессий заключенных возили на таких машинах с надписью "Хлеб", "Молоко" или "Мясо" – чтобы горожане не видели, насколько это было массово.
Участок особого режима, где была полная изоляция.
Человек жил 10 лет в одной камере. Работать его выводили в камеру напротив. Ни разу за весь срок он не встречал других заключенных из соседних камер. Прямо перед окном стоял глухой серый забор.
Прогулки, если и были, то в клетке 2х2.
А это радостная и комфортная по местным меркам комната свиданий (два раза в год, если очень повезет).
https://www.facebook.com/note.php?note_id=770489306324802
Светлана Шмелева
Три дня назад мы побывали в музее "Пермь-36". Уже на повороте к комплексу музея на совершенно пустой дороге стоял первый полицейский патруль, у самого музея кого-то ожидал еще один. Мы купили билеты у одной сотрудницы, процесс покупки из-за плеча контролировала другая сотрудница. Что очевидно бросалось в глаза: суета и осторожность. Нам сразу велели примкнуть к семье с двумя детьми. Кроме нас и этой семьи в музее никого не было. Экскурсия длилась максимум 30 минут, рассказывались только факты: за что сажали, сколько в лагере было периодов, причем заключенных третьего периода (брежневских политзаключенных) экскурсовод сначала назвала "рецидивистами". Было ощущение, что старалась соблюдать баланс, не вдаваясь особенно глубоко в исторический контекст, рассказывая очень спокойно про бытовые условия и тяжелую работу. И все время куда-то торопилась.
Но убили нас наповал, так, что сразу как-то захотелось поскорее убраться оттуда и больше никогда не возвращаться, следующие три эпизода.
С нами ходила семья, из местных, из Москвы мы за все время путешествия не встретили никого, старшему лет 18, младшему – восемь. Папа, отвечая на вопросы младшего, постоянно употреблял слово "преступники"; когда экскурсия закончилась, папа сфотографировал сына на фоне манекена заключенного в тюремной робе. "Я же не преступник", – возразил сын. Папа молча щелкнул. Преступники – другого слова у папы не нашлось. А когда суетливая сотрудница предложила нам сходить в "особую зону", на мой вопрос: "Зачем?" ответив: "Там интересно", все сразу встало на свои места. И семья эта относится к "Перми-36", как к аттракциону, потому что "интересно". Это больше не место памяти и скорби, как оно, видимо, изначально задумывалось. Это место интереса, развлечения. Интересно ведь посмотреть, как преступники сидят, чем занимаются. Глядя на карту лагерей Пермского края, Челябинской, Свердловской области, понимая, что многие из них до сих пор работают, и вспоминая до сих пор действующую женскую зону в черте большого и красивого города Кунгур, а также всего два месяца назад расформированную мужскую зону в историческом центре Кунгура, которая располагалась в здании монастыря XVIII века, начинаешь понимать, что зона с колючей проволокой над высоким забором для жителей современного Урала – такая же привычная и нормальная часть ежедневного быта, как магазин "Магнит", ухоженное отделение Сбербанка, памятник Ленину, плакат с изображением Сталина в честь Дня Победы.
|
|
Пространство действий, пространство созидания |
В последнее время заметно больше внимания, чем раньше, уделяется музеям. Постоянное упоминание в средствах массовой информации, специальные музейные акции, форумы, выставки. И это здорово! Все это актуализирует не только "музейные" темы, но и темы, связанные с образованием, воспитанием, социальными процессами в нашем обществе.
Становятся доброй привычкой регулярные путешествия по музеям целыми семьями и дружескими компаниями. Многие горожане, планируя выходные, выстраивают свои маршруты через музеи – причем не только государственные. Уже есть немало музеев, каждый из которых – это "дело всей жизни" коллекционеров, городских чудаков или же профессионально занимающихся конкретной темой специалистов.
По-новому раскрывающийся потенциал музеев дарит много возможностей для приобщения подрастающего поколения к культурной традиции и нравственным ценностям; к искусству и осознанию себя в современном обществе.
За последние несколько лет произошла революция в деятельности музеев и в их позиционировании. Музеи вышли за свои формальные рамки и за свои "закрепленные" территории. Они стали более открытыми, превратились в площадки для дел городских сообществ и для социально значимых проектов.
Многие педагоги считают, что музеи перенимают функции образовательных и досуговых учреждений, становясь их полноценными конкурентами. На особый уровень выходят музеи, тема которых взывает к нравственным ценностям. К ним относятся и так называемые "музеи памяти", которые призваны заставлять задуматься над событиями прошлого и помочь сформулировать свое отношение к той или иной противоречивой проблематике. В октябре 2015 года в Москве откроется новое здание Музея истории ГУЛАГа, представляющее из себя современный музей, который призван стать центром по работе со сложной, глубокой темой истории репрессий, Большого террора в СССР.
Это один из немногих музеев, здание которого построено под концепцию деятельности. В прошлые годы часто встречалась формула "сначала здание – потом концепция музея под здание", теперь же все чаще создание новых музеев или реконструкция старых соответствует формуле "сначала концепция всей работы музея, и только потом здание под эту концепцию".
А музей с такой сложной темой, как история ГУЛАГа, тем более должен был быть помещен в особое "пространство сопереживания".
Уже несколько лет в Москве существует совместный проект департамента культуры и департамента образования города Москвы под названием "Урок в музее". Подобные уроки все более востребованы со стороны школ, родителей, педагогов и, конечно, самих учащихся. Такие занятия позволяют неформально подойти к раскрытию проблемы, эмоционально и образно насытить её подлинными документами и артефактами.
На базе музеев можно активно работать с метапредметными образовательными результатами – выстраивая аналогии, систематизируя, прокладывая мостики и выходя на новое знание, рожденное в пространстве музейной экспозиции. Можно сделать на базе музея школу ораторского мастерства, но параллельно знакомить ребят с возможностями голоса в самом широком смысле. Что значит промолчать, когда надо отстаивать свою точку зрения? Как использовать голос, чтобы убедить человека в принятии важного решения? Что такое ответственность за произнесенное своим голосом? Вот из таких позиций формируются глубокие и нужные обществу образовательные программы.
Где дискуссионные площадки для подростков? Где содержательные экспедиции? Где совместные проекты по съемкам фильмов? Где волонтерские программы для ребят на базе музеев? Они, конечно, есть, но их мало. Пока подобные дела – не тенденция. А в условиях, когда неформальное образование уходит из большинства образовательных организаций, у музеев (да и вообще у учреждений культуры по месту жительства) появляется масса возможностей для реализации интереснейших и содержательных проектов.
Сотрудники Музея истории ГУЛАГа, понимая сложности в освоении старшеклассниками музейного пространства, делают тем не менее упор на сложные мировоззренческие, социально острые программы.
Именно с такими сюжетами подросткам интересно работать. И они очень хотят, чтобы их мнение было услышано. Но для этого нужны формы, которые музеи часто не могут осилить ввиду того, что по трудозатратам легче сделать что-то для младших школьников с родителями, нежели для свободной подростковой группы.
И тем не менее уверен: музеи – это очень перспективное место для работы с подростками, и в скором времени мы увидим масштабное явление – возникновение подростковых объединений на базе музеев.
Поэтому мы прорабатываем образовательные программы разноформатного характера. Возможность дать ребятам определенные компетенции через тему музея – задача серьезная. Через какое-то время в музее можно будет освоить принципы анимационной техники в рамках курса документальной анимации. При этом предметом изучения станет сам музейный материал: документы, письма, воспоминания, художественные произведения.
Этому будет способствовать и смена кадров в музейной среде. Обновление специалистов в музеях идет с большой скоростью. Надо надеяться, что современным организаторам музейной работы удастся сохранить и изучить опыт, накопленный ранее в музейной педагогике.
Музеи займут совершенно особую и новую позицию в социокультурном контексте. Они будут призывать не просто созерцать артефакты, а активно участвовать в сохранении культурного наследия, в реализации инициатив и проектов.
Музей – это пространство действий. Музей – это пространство созидания.
|
|
«Это необходимо для обеих сторон» |
"Было нетоплено, шел дождь, протекала крыша, мы взяли напрокат телевизор (в школе не было ни одного), чтоб посмотреть фильм Анджея Вайды, который только что вышел. Светлана Шебалтина и Олег Кудряшов играли чудесную музыку.
И мы начали действовать…"
Об Украинском обществе Януша Корчака и школьном музее Корчака в киевском Кловском лицее № 77 рассказывает Светлана Васильевна Петровская, президент Украинского Корчаковского общества:
– Начиналось все так.
В начале 90-х, когда распался Советский Союз и Украина стала независимой, все хотели действовать. Возникали первые независимые общественные организации, начался процесс демократизации.
Мы с учителями школы начали активную деятельность для выхода своей энергии и из желания сделать что-нибудь полезное. И в это время приехала из Москвы Ольга Медведева, полонист, которая только что создала Российское общество Корчака, с предложением поддержать идею создания общества на Украине. У нас были молодые силы и была основа – знание трудов Корчака в русских (и немногочисленных украинских) переводах. Уже проводили первые вечера его памяти, читали лекции, пытаясь донести его гуманистические идеи. Статьи Мирона Петровского о Корчаке, написанные в конце 70–80-х и опубликованные только в 1990-м в московских журналах и в украинской прессе, тоже были ей известны. Поэтому Ольга обратилась именно к нашей семье.
В конце 1993 года, глубокой осенью, мы собрали в зале киевскую интеллигенцию и создали Общество Януша Корчака. Оно объединяло людей разных профессий, национальностей, политической ориентации, которые ценили личность и идеи Корчака и готовы были работать для их распространения и воплощения в жизнь. Это была низовая инициатива, нас никто не понукал, не подгонял. Все шло из глубины души.
Корчака знали в Советском Союзе, у нас выходили его книги (правда, порезанные цензурой). Но в общественном сознании он существовал скорее как жертва фашизма, как человек, который погиб вместе с воспитанниками в Треблинке. Его педагогическая деятельность, его выдающиеся идеи еще не стали достоянием общественности.
Поэтому создаваемое Общество с первых своих шагов собиралось использовать корчаковское наследие для решения многочисленных проблем детства, для защиты прав детей, для перехода от тоталитарной школы к демократической.
Мы действовали в двух направлениях – просветительском и практическом.
Начали с детских больниц. Первыми была детская больница № 7, нефрологическое отделение, и детское гематологическое отделение областной больницы. В первой – дети с тяжелыми заболеваниями почек, находящиеся в больнице по многу месяцев, в другой – дети с заболеваниями крови из-за последствий в основном Чернобыльской катастрофы. Это было время, когда в больницах не было ничего, даже молока, сахара, не хватало продуктов, не говоря о лекарствах. Мы помогали находить продукты, покупать лекарства, наши ученики и учителя вместе с родителями привозили со своих участков фрукты и овощи, мы обращались за помощью к международным корчаковским обществам – и получали ее.
Но детям было нужно не только это. Они хотели учиться – школы не было. Мы организовали школу. Учителя Кловского лицея и школ Дарницы после уроков приходили заниматься с детьми в больницу. Приобщились к этой ежедневной школе и наши ученики. Мы организовывали концерты, новогодние праздники, к нам приезжали волонтеры из Германии.
Так возник проект "Мост", который включал в себя оказание психологической, социальной и педагогической помощи больным детям. Мы понимали, что наша программа "отвлекающей терапии" не могла их вылечить, но она помогала создавать психологические условия для этого. Мы рисовали и лепили, читали книги (создали библиотеку), давали концерты и спектакли, иногда и индивидуальные, для одного ребенка, приносили подарки. Мы уверены, что это было необходимо для обеих сторон.
Важно, чтобы ребенок знал, что он не один, чтоб он чувствовал поддержку взрослых: родителей, учителей, друзей. Мы хорошо помнили слова Корчака: "Страшно одиноким может быть ребенок в своем страдании". И делали все что могли, чтобы это было не так.
В больнице выступал кукольный театр и много самодеятельных коллективов, детских и взрослых. Мы даже привозили к детям цирк. Условия для концертов были немыслимые. Однажды в онкологической больнице ученики выступали с представлением прямо на ступеньках лестничного пролета, потому что к детям было нельзя войти – карантин, а им хотелось праздника.
Как-то поздно вечером мне позвонила сестра из онкологической больницы. Она просила достать лекарства для мальчика Романа из Киевской области, который ждал пересадки костного мозга, в Австрии согласились сделать ему операцию через две недели, а ему нужно было дожить до этого. А тут рецидив. Нужны дорогие лекарства, одна ампула – 178 гривен, нужно 5 ампул к 8 утра. Мама – крестьянка, денег у нее нет, у нас тоже. В больнице лекарств нет. Я прибежала в школу. Там было как раз родительское собрание. Я обратилась к родителям, немного собрали. Побежала к Дому учителя, там был концерт. После концерта обратилась к залу, и даже пенсионеры, извиняясь, что больше нету, бросали в шапку мелочь. Собрали 387 гривен. Куда бежать дальше? И кто-то подсказал нам, что недалеко, на Прорезной, есть казино. И можно попробовать пойти туда. И мы побежали. Прошли всю охрану и, наконец, оказались в зале. Я попробовала объяснить, кто мы, и попросить спасти жизнь мальчику Роману.
Мне побросали какие-то фишки и привели к кассе. И я получила… 23 гривны! Одно из самых сильных унижений в моей жизни, такого я не ожидала. Но вспомнила Корчака в гетто. Это дало силы действовать дальше. Утром деньги были. Мальчика удалось спасти.
Такими были 90-е, их начало. Когда в стране не было социальной службы, когда не было психологов ни в больницах, ни в школах, когда не было лекарств, продуктов, когда нужно было надеяться самим на лучшее и давать надежду другим…
Результат? Два года назад участница нашего движения Саша Синякова, тогда студентка музыкального училища по классу флейты, получила письмо по электронной почте:
"Дорогая Саша!
Я не знаю, попала ли я по адресу. Меня зовут Аня. Я из Красного Лимана, что на Донеччине. Когда я была маленькой, я очень болела и лежала в Киеве в больнице много месяцев. Ко мне приходила девочка, она часто играла на флейте. Я так радовалась! Сейчас я выросла, вышла замуж, у меня двое детей. Может быть, это твоя волшебная флейта меня спасла? Это была ты?"
Огромный опыт мы получили во время поездок в Корчаково, международный лагерь возле небольшого польского местечка Ошно.
Это было наше первое окно в Европу. Впервые мы приехали туда в 1995 году, по приглашению одного из ветеранов корчаковского движения в мире, талантливого польского педагога Ежи Згодзинского. Он был организатором лагеря, создал неповторимую корчаковскую атмосферу и поддерживал корчаковский дух в лагере всю свою жизнь. Много украинских детей провели свое детство и выросли в Корчаково. Творчество и уважение к каждому ребенку, помощь ему в нелегком процессе взросления – этому мы учились там. Неповторимые спектакли "Интерпретация мысли Корчака", "Концерты в кожонку (кожонок – ночной импровизированный концертный зал на берегу озера) и концерты на воде" – такого в мире нет больше нигде. И полное самообслуживание: уборка территории, строительство лодок и катеров своими руками, ночные дежурства (в лагере нет никаких заграждений), концерты классической музыки, ночи поэтов – невозможно все перечислить.
Он организовал ежегодные марши памяти Корчака в день его рождения в Варшаве и незабываемые встречи и ночной ход в Треблинке в годовщины гибели Корчака. На них съезжались люди со всего мира.
Мы были активными участниками обоих действ. Я сейчас говорю о Ежи Згодзинском, потому что считаю его членом и нашего украинского общества, без которого наше существование было бы намного беднее. Он был награжден в Польше высокой наградой – Орденом улыбки, на награждение которым подают дети
Вообще мы очень благодарны Польше и польским деятелям корчаковского движения за заботу об украинских детях и дружескую помощь, которую мы всегда получали там. Когда мы приезжали в Варшаву, они водили нас по местам, связанным с Корчаком, знакомили с Варшавским гетто, а потом организовывали нам ночлег в корчаковском Доме сирот или просто в офисе у Мечислава Вуйчика, где готовили нам колбаски и угощали вкусным чаем, а потом отдавали ключи и давали приют на ночь. А нас бывало и по 30 человек…
Огромный опыт мы получили, принимая участие в международных конференциях и семинарах. Мы стали частью европейского сообщества.
Среди значительных достижений Общества – создание библиотечного фонда Корчака в Государственной национальной библиотеке им. Василия Сухомлинского. Павла Ивановна Рогова была его организатором. С ней мы осуществили библиотечный проект: разослали книги Корчака во все областные библиотеки Украины.
Книга стала одним из главных проводников распространения идей Януша Корчака. Мы собирались сделать сочинения Корчака доступными украинскому читателю. Вместе с издательством "Дух и литера", с Леонидом Финбергом мы осуществили ряд проектов, отдельным изданием вышла книга "Наедине с Богом", содержательный том "Дитя Людське" ("Дитя человеческое"), второй том вышел под названием "Право на повагу" ("Право на уважение"), также отдельной книгой вышла биография Корчака Йоанны Ольчак-Роникер и "Пригоди короля Мацюся" ("Приключения короля Матиуша I"), изданная впервые без цензурных купюр.
Одним из важных событий для нас было открытие музея "Памяти учителя", созданного по инициативе группы учениц 11-го класса Кловского лицея.
Экспозиция создавалась из того, что когда-то нам подарили в Израильском обществе Корчака, – это передвижная выставка, переведенная на русский язык; туда вошли и корчаковские материалы, и школьная газета "Меридиан", которую мы сделали вслед за статьей Корчака о газете. Есть материалы, связанные со "Списком Шиндлера", фотографии в гетто и в варшавском Доме сирот.
Большую и важную помощь мы получили от живущего в Израиле Ицхака Белфера.Он воспитывался в Доме сирот, хорошо знал Корчака, у него есть воспоминания и много картин и скульптур. Он ездил с выставками по разным странам иеще построил памятник Корчаку в одном немецком городке, жители которого сами собирали деньги на проект (памятникбыл открыт лет семь-восемь назад). В музее есть несколько работБелфера.
Сейчас музей стал центром корчаковской жизни в Киеве, в нем размещена новая театральная экспозиция, связанная с постановкой корчаковских спектаклей.
Именно благодаря этому музею идеи Корчака становятся более популярными, на них вырастают ученики и педагоги, приобщаются к этим идеям родители, выросла группа экскурсоводов, которые действительно стали пропагандистами корчаковского наследия.
Музей проводит большую работу: семинары, факультативы, экскурсии, вечера, презентации книг. Нам представляется очень удачной "Неделя Корчака в Киеве", которую мы осуществили вместе с Польским институтом в Киеве и Посольством Польши в Украине. Десятки радио- и телепередач появились в эфирах и звучали по всей Украине.
Наконец, была открыта мемориальная доска на доме по ул. Владимирской, 47, где в 1917 году какое-то время работал Корчак.
Один из проектов музея – запуск воздушных змеев с мыслями Корчака, осуществленный в Киеве и Днепропетровске. Мы долго готовились, но вдруг пошел снег, и мы хотели отменить все это, но дети не позволили…
Имя Корчака, его идеи стали более известными на Украине, нежели в предыдущие годы. Его гуманистические педагогические идеи воплощаются в практику современной школы и социальной сферы, наследием Корчака интересуются научные работники и просто образованные люди, о нем пишутся диссертации, его книги пополнили многие государственные и семейные библиотеки, выходят новые книги и создаются фильмы.
Выросло целое поколение молодежи, которое прошло через корчаковские идеи и воплощает их в жизнь. Все наши ученики, которые росли в Корчаково, создавали музей, ходили дорогами Треблинки или были захвачены идеями Корчака, реализовали свои мечты и заняли гражданскую позицию в современной жизни, они очень активны, и большинство из них сейчас занимаются волонтерской работой в разных аспектах.
Для многих взрослых – педагогов и не только – корчаковские идеи и пример его жизни стали тем стержнем, который помог и помогает выстоять в разных экстремальных ситуациях и находить в себе силы, чтоб защищать других.
Мы приводим несколько отзывов школьников-экскурсоводов по музею Януша Корчака (из газеты Кловского лицея "Меридиан").
"С нашим школьным музеем Януша Корчака я знаком давно, но экскурсоводом стал совсем недавно. Во время своей первой экскурсии я усвоил для себя кое-что: если ты хорошо что-то выучил, на публике ты расскажешь это в три раза хуже, поэтому тебе нужно выучить это “что-то” в три раза лучше, нежели ты должен.
Я хорошо готовился, но когда начал рассказывать, забыл почти все. Людей в зале было много, поэтому я не имел права на ошибку. Наш музей уникальный, единственный в Украине, это придавало мне бодрости и сил во время экскурсии. Верьте в свои силы, это главное!"
Владислав Михайлов
"Я лишь начинающий экскурсовод. Во время моей первой экскурсии я очень волновался, но мне помогло чувство гордости за нашу школу. … Я был рад, что рассказываю об этом великом человеке, ведь Корчак отдал свою жизнь детям. Теперь, когда я иду в школу по своей улице, я вспоминаю, что Корчак жил на той же самой улице и, может быть, даже в том же самом доме, где живу я".
Юрий Юрченко
"Когда я получила тему “Корчак в гетто”, я сначала даже испугалась. Потом узнала, что моими слушателями будут дети и несколько взрослых. А детям нужно рассказывать так, чтобы им было понятно. Готовить текст выступления было легко, ведь я знала источники. А вот само выступление перед аудиторией – это самое сложное. Это ведь была моя первая экскурсия, и волнение брало свое. Вообще эта работа расширяет кругозор, память, помогает более глубокому осмыслению. И всегда интересно и приятно больше узнавать о Корчаке, необыкновенно талантливом человеке. У него были собственные мысли о ребенке, и он воплотил их в жизнь: ребенка нужно любить и уважать, каким бы он ни был".
Катя Ольховик, 9 "Б"
"Готовясь к своей первой экскурсии, больше всего я боялась не того, что вдруг забуду слова. Нет! Я боялась не донести до слушателей главную мысль своего выступления, остаться неуслышанной. Ведь знакомить других с педагогической и литературной деятельностью Януша Корчака, с его взглядами на жизнь – это для меня большая честь и ответственность. Вначале меня настораживала тишина во время моего рассказа. Я оглядывала слушателей в поисках самых внимательных, и их оказалось много, за что я им всем очень благодарна. Радуюсь, что благодаря мне кто-то больше узнал об этом выдающемся человеке – Януше Корчаке".
Анфиса Дорошенко, 9 "Б"
|
|
Квестомания |
Если ваш ребенок оказался летом в Санкт-Петербурге, то это не повод опускать руки.
Еще пять лет назад для нас, родителей, было три альтернативы: либо отдать любимое чадо в городской лагерь, где им займутся профессиональные "развлекатели", либо, взяв развлекательные функции на себя, самому водить его на экскурсии в раскаленные июльским солнцем музеи, либо – просто бросить во дворе: авось детская природа возьмет свое, ребенок займет себя сам и аниматоры не потребуются.
Но с недавнего времени появилась четвертая возможность, и называется она – квесты. Впрочем, за этим словом сегодня прячутся самые различные виды времяпрепровождения. Общее у них только одно – все они в той или иной степени представляют собой активные игры. Это не скучная экскурсия, на которую ребенка часто нужно тащить насильно (культурная программа на тридцатиградусной жаре зачастую превращается в пытку). Это не пионерский лагерь с жестким режимом. И это не дворовая вольница.
Пожалуй, наш квест можно сравнить с очень коротким и очень хорошим лагерем, от которого не устаешь, а лишь набираешься сил и эмоций. В отличие от городского лагеря, в который если уж отдал ребенка, так на всю смену, тут всегда можно остановиться и выбрать другую форму летнего отдыха.
Квестории ведут свою родословную от салонных игр. Наверняка вы играли в "Мафию" или, возможно, даже в "Живой квест" – несколько лет назад была популярна эта салонная детективная игра. Участники живого квеста оказываются в ситуации, в которой перед ними стоит общая цель – поиски убийцы, борьба за сокровища, раскрытие тайны, спасение от бедствия. Каждый из участников получает индивидуальную роль и свои индивидуальные цели, иногда даже идущие вразрез с общей – например, вернуть возлюбленного или узнать о предательстве, восстановить справедливость или, наоборот, замести следы преступления.
Но если раньше компании сами придумывали себе сюжеты, передавая блокноты с записями "характеров" персонажей, то с 2009 года именно в Петербурге подобные игры стали проводить публично профессиональные организаторы. Собственно, именно так стартовала компания "Квестория", которая ныне проводит подобные игры в 55 городах России, Украины, Беларуси, Казахстана и Кыргызстана.
Но для нас "Квестория" интересна прежде всего не тем, что она – первая среди равных, а тем, что у нее есть раздел детских игр, специально созданных или адаптированных для различных возрастов.
В отличие от большинства других квестов, требующих специально оборудованного помещения, квестории могут разыгрываться в любом месте – кафе, лофте, офисе. Квесторию "играет" не антураж помещения, а сами игроки, которые на время игры перевоплощаются в своих персонажей:
"Каждый игрок получает маленький буклет с описанием своего персонажа – например, капитана пиратского корабля, известного детектива или прекрасной индианки – и становится одним из героев сюжета.
У каждого персонажа есть свои цели: один хочет найти клад капитана Флинта, другой – раскрыть тайну волшебного лекарства индейцев, а третий – помешать всему этому случиться. Суть игры – достичь как можно больше целей.
В ходе игры участники как собираются вместе, обсуждая различные версии произошедшего, так и в стороне от посторонних ушей обмениваются догадками со своими союзниками.
Дети обожают всяческие "переодевания" и "перевоплощения", поэтому часто кажется, что авторы игр вообще изначально рассчитывали именно на детей. В том числе и на тех, кому уже много лет.
В Петербурге периодически проводится несколько специальных детских квесторий, нужно только "поймать в расписании" ту, которая понравится вашим детям.
Впрочем, тем, кому квестории могут показаться слишком традиционными, есть кое-что погорячее.
Это квест-румы – специально оборудованные помещения, превращенные в головоломки.
Как правило, задача участников – найти выход из замкнутого пространства, решить загадки, выиграть в соревновании у соперников.
Большинство петербургских квест-румов рассчитаны на взрослую публику, но некоторые можно разгадывать и с детьми от восьми лет.
Первый квест-рум, о котором стоит вспомнить, – "выхода.нет".
"Здесь все как в компьютерной игре, но вы по-настоящему попадаете в атмосферную комнату с выбранным сюжетом. У вас есть ровно 60 минут на то, чтобы найти способ выбраться. Если вы не успеваете решить все загадки и выйти из комнаты, то дверь через 60 минут все равно откроется и вас выпустят".
Авторы уверяют, что эти квесты будут интересны детям от восьми лет (в сопровождении родителей) либо с 12 лет, если без родителей. Интерьеры квеста напоминают старую петербургскую квартиру, впрочем, иногда она может быть наполнена кровавыми ужастиками, зомби и прочей нечистью, так что если ваш ребенок впечатлителен, то трижды подумайте, стоит ли участвовать в этой игре.
Огромным плюсом этого квеста является то, что он первым в Петербурге обеспечил возможность одновременного прохождения двумя командами, которые будут противостоять друг другу.
Соревнования – это всегда здорово. Еще более интересно, что игровых программ в этом квест-руме три, каждая – для двух-шести игроков.
Очень похожий проект – Lostroom.
В отличие от предыдущего, в котором квесты можно посещать в том числе и с детьми, тут есть специальная категория детских квест-румов. Правда, авторы деликатно не указывают, на какой минимальный возраст они рассчитаны, ограничиваясь меткой "Можно с детьми". Впрочем, видно, что некоторые квесты создавались с оглядкой на детей (об этом говорит их сюжетная направленность, но насколько они действительно интересны и доступны детям, мы можем судить только по восторженным отзывам родителей).
Если ваши дети играли в "танчики" либо интересуются историей советского прошлого, стоит порекомендовать квест-рум Quest-bunker. Формально туда разрешен доступ детей с трех лет, но по-настоящему интересным он будет лет с 12 (с родителями) либо с 14 (самостоятельно).
Главное отличие этого квеста от других – попытка создать правдоподобный антураж, имитирующий реальный советский бункер 40–50-х годов. Реалистичность получилась не стопроцентная, но это намного интереснее, чем фантазийная кровь на стенах и мутные глаза зомби.
Квест-румы компании CROX, пожалуй, больше всего похожи на своих прародителей – салонные детективные истории. Классика жанра: загадочная скоропостижная смерть ученого, кабинет детектива, который уже вроде бы собрал улики, но "но каждый ответ лишь порождает больше вопросов", и именно вам предстоит разгадать все загадки.
Игры приглашают детей с 10 лет (с родителями) или с 14 лет самостоятельно.
Для сторонников более традиционного отдыха можно порекомендовать квесты в музее, которые предлагает магазин квестов "Игра 812". В настоящий момент доступны два вида квестов – по Зоологическому музею и по Артиллерийскому музею.
И все же лето – это не то время, когда стоит запирать себя в четырех стенах, даже если это – квест-рум.
В Петербурге есть несколько очень интересных проектов городских игр, в которые можно поиграть с детьми прямо на улицах города.
Начнем с проекта "Ходилки-бродилки".
Это экскурсия с элементами квеста, в которую поведет вас… мобильный телефон. Запустив на нем специальную программу (она работает без установки, но требует подключения к интернету), вы получаете инструкцию, куда пойти и что делать. В каждой локации вы увидите рассказ об этом месте и контрольный вопрос. Насколько это похоже на квест – судить вам, но использование для игры мобильного телефона очень любопытно.
Игры "Ходилки-бродилки" не созданы специально для детей, но имеют несколько вариантов, среди которых можно, как правило, выбрать вариант для семьи с детьми. Безусловно, эти игры будут востребованы именно детьми, увлеченными своими мобильными телефонами.
|
|
Лучшие музеи для детей |
Детский музей в Индианаполисе
Общая площадь музея составляет 43 933 кв. м, что делает его самым большим детским музеем в мире.
Все выставки направлены на практическое изучение различных областей науки.
Например, любители динозавров могут посетить зал, в котором дети не просто смотрят на скелеты динозавров, но и отправляются на раскопки костей и даже могут потрогать кость тиранозавра Рекса. В музее более 120 тыс. экспонатов, и на то, чтобы обойти его полностью, требуется не один день.
Музей поездов в Балтиморе
Музей расположился в старом депо. Дети могут зайти внутрь каждого из входящих в обширную коллекцию поездов. Фанаты паровозика Томаса получат огромное удовольствие от поездки на детском поезде по крошечному городу из 12 миниатюрных зданий. А еще здесь можно покататься на тематической карусели!
Деревня Старый Старбридж
Посетители этого музея попадают в Новую Англию 1830 года. Здесь можно зайти в магазин, старое здание школы, типографию и другие отреставрированные исторические здания. Сопровождают гостей работники музея, изображающие жителей деревни и всегда готовые ответить на вопросы о жизни в начале XIX столетия.
Детский музей искусств
В обычных художественных музеях можно посмотреть на работы Ван Гога и Пикассо, а в детском музее искусств в Нью-Йорке главное – это возможность самим создать произведение искусства. Виды искусства на любой вкус – от рисования до пластилиновой анимации. Здесь можно поучаствовать в мастер-классах, а можно посмотреть на обширную коллекцию экспонатов, созданных руками детей.
Международный музей шпионов
В Международном музее шпионов в Вашингтоне вам предложат поработать под прикрытием, а также расскажут, почему для шпионов так важна правдоподобная легенда. Здесь дети смогут узнать о тайном мире шпионов, увидеть и потрогать жучки для прослушивания разговоров, фотокамеры, которые можно спрятать в пуговице, и другие шпионские приспособления
Калифорнийская академия наук
Под крышей Калифорнийской академии наук в Сан-Франциско расположились планетарий, океанариум и музей естествознания. Посетители могут прогуляться по джунглям, посмотреть на очковых пингвинов, потрогать морских звезд и других обитателей морей, и, конечно, прогуляться по залам, в которых представлены сотни интерактивных экспонатов.
Национальный музей авиации и космонавтики США
Музей находится в Вашингтоне и входит в музейный комплекс Смитсоновского института. В нем представлена самая большая коллекция летательных аппаратов в мире. Гости музея могут посидеть в кабине космического корабля, посмотреть на американские и советские ракеты, изучить историю высадки людей на Луну, а пройдясь по выставочным залам, изучить историю авиации и космонавтики с ее зарождения и до наших дней.
|
|
