Пусть расцветают сто цветов.
Мао Цзэдун

Вряд ли в китайской традиции дети так связаны с цветами, как в нашей, не говоря о том, что приходилось слышать и такой вариант заглавной фразы: "дети - это цветы на могиле родителей". Но уж очень заманчивым показалось соединить тему детства с лозунгом про сто цветов, которым Учитель Мао призывал к гласности и критике: вы указываете Партии на ее недостатки - мы исправляемся. Не факт, при этом. что наши представления об исправлении совпадут. Интеллигенция поначалу опасалась, потом поверила, подставилась. Тут-то ее и накрыло культурной революцией. Не совпали взгляды.

О культурной мы читали в "Красном гаоляне" нобелианта, "Лягушки" открывают следующую страницу новой истории Китая. Принятый в 1979 году закон "Одна семья - один ребенок" призван был ограничить рождаемость, традиционно высокую в аграрных обществах. Двадцатый век с техническим прогрессом, победой над голодом, успехами фармакологии резко снизил детскую смертность. Перенаселёность климатически благоприятных Юга и Юго-Востока Китая грозила ресурсной катастрофой. Характер демографической политики из рекомендательного стал запретительным.

То есть, в точности противоположным стимуляционному современной России, где платят материнский капитал за второго и солидное пособие до трех лет на третьего. В Китае, согласно закону, рождение второго грозило штрафом, сопоставимым с нашим маткапиталом. Там много было всего: пропаганда контрацепции, разные методы стерилизации, аборты. На самом деле, это сработало и количество детей в семье за полвека снизилось с шести в среднем до трех детей на каждые две семьи.

Да и не был закон так уж непреложно суров. В северных провинциях двух детей разрешалось иметь, а в случае, если хотя бы один из супругов принадлежал к национальному меньшинству - и трех. В сельской местности разрешение на второго ребенка давали, если первой рождалась девочка. Можно было поехать рожать на Север, в этом случае в идентификационной карте ребенка были ограничения на получение некоторых социальных благ на Юго-Востоке. Можно было в родить Гонконге, куда китайцам не требовалась виза, а новорожденному автоматическое присваивалось гонконгское гражданства. Наука умеет много гитик.

Об этих нюансах Мо Янь не считает нужным упомянуть Понятно, драма о том, как правительство учинило геноцид головастиков, изрядно утратит в убедительности, примись он рассказывать, что пути обхода существовали, но герои предпочли головами таранить Вликую стену государственных установлений. Итак, акушерке Ван Синь, равно преданной своему ремеслу и своей Партии приходится взять на себя дополнительные обязанности, прямо противоположные приведению в мир новых людей.

Легко ли это? А сами как думаете? В одночасье оказаться в конфикте с друзьями, соседями, родичами, односельчанами, с самой своей внутренней сутью. Да, в помощь тебе государственная машина давления и подавления, твоя убежденность в правоте Мао - а все же. Роман в псевдоэпистолярном жанре, как серия писем драматурга к литературному наставнику с последовательным хронологическим изложением событий своего детства, ранней юности, взросления, утраты любимой жены, новой женитьбы и позднего отцовства. Завершает повествование пьеса-эпилог.

Главное событие - смерть первой жены, которую вынуждают к аборту на седьмом месяце, буквально угрожая сравнять с землей дом родителей, у которых пряталась, и дома ближайших соседей. Это, жемчужина книги, наряду с шедевральным эпизодом поедания угля. Покажи, как сельские дети сначала принюхиваются к привезенной куче угля, потом пробуют на язык, раскалывают, жуют, а на следующий день у всего класса на уроках черные уголки рта и все непрерывно жуют - вкуснотища. Покажи такое, и не нужно объяснять, что жили голодно.

Мо Янь поразительно талантлив, и он рассказывает о малых мира сего, не имеющих голоса. чтобы говорить за себя. Такая последовательная гражданственная позиция заслуживает всякого уважения. Оставлю на совести автора неполное и неточное освещение вопроса, он на стороне сельской бедноты, на стороне женщин, и говорит от их лица. Однако вот эта лягушачья тема с претензией на глубокую метафоричность, она к чему?

К чему мильон терзаний с суррогатным материнством? Нас так подводят к выводу, что запреты порождают криминал и расшатывают мораль? Спасибо, понятно, хотя были законные и куда менее затратные способы обхода. Как коррелирует с романом история ресторана "Дон Кихот"? Намек, что борец за права униженных бывает принимаем за сумасшедшего, непонят и осмеян? Принято. А все же нет, это не "Красный гаолян"