У человека много поверхностей, надо брать в расчет все. Многовато складок.

Из лондонского Музея естествознания похищен кракен, прямо в своей гигантской емкости с формалином. Само по себе неприятно, но еще хуже, что это происшествие имеет смысл рассматривать как преддверие Армагеддона. То есть, буквально все приметы указывают на то. Билли Херроу, сотрудник музея, обладающий особой сноровкой в таксидермировании головоногих вообще и украденного экспоната в частности, оказывается вовлечен в связанную с этим круговерть.

А закрутится все не по-детски. Пропавшая тварь, была предметом культа и служила символом веры для кракенопоклонников, на которых падает главное подозрение в то время как они, в свою очередь, считают Билли замешанным в покраже священной реликвии и прикомандировывают к нему одного из своих ересиархов Дейна.

Одновременно с этим в Лондоне появляется пара персонажей, восходящих к Бегемоту с Коровьевым, хотя с этими симпатичными злодеями у них куда меньше сходства, чем с Крупом и Вандермаром из гейманова "Никогде" или Гогом и Магогом из "Агафонкина" Радзинского. Двое отъявленных мерзавцев Госс и Сабби, сеют вокруг смерть и наслаждаются чужим страданием.

Будут еще лондонманты буквально гадатели по лондонским внутренностям, умеющие напрямую общаться со сложносочиненным психофизическим конгломератом, который представляет собой ноосфера английской столицы. Кроме умозрительных: "вопрос-ответ" функций, они умеют в прикладное: перекраивать пространство, создавать проходы или сплошные стены где необходимо; добывать из ткани города любые материальные вещи, Впрочем, лондонманты с давних времен держат нейтралитет.

С темой изменения пространств и физических объектов близко соприкасается здешний сорт телепортации с упрятыванием чего-то очень большого во что-то очень маленькое, как автомобиль, уместившийся в шкатулку для драгоценностей или два человека в стандартный посылочный ящик - ну, вы поняли - не по принципу сорокинской жидкой матери.

Марксист Мьевиль не упускает возможности разагитировать читателя, здесь выразителем идеи "мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем" становится Вати, мятежный дух древнеегипетской погребальной статуэтки, который возглавит сопротивление. Ах да, еще фамильяры. Знаете кто такие? Помощников ведьм и колдунов из числа животных, наделенных интеллектом и способностью самостоятельно действовать.

Список оглашен, казалось бы, осталось насладиться историей тут-то и начинаются проблемы. Роскошный паноптикум не хочет собираться воедино. Мьевиль вообще-то не самый комфортный рассказчик, за единством времени, места и образа действия не к нему, события обычно разворачиваются в диковинных декорациях, персонажи странны, а в принципах их взаимодействия не так-то просто разобраться.

Отталкивающе гранжевая эстетика "Крысиного короля", босхоподобное смешение всего и вся в Нью-Кробюзоне, необходимость смотреть-не-видя "Города и Города" и низведение (возвышение?) людей до функции частей речи в "Посольском городе". Отдельные персонажи редко играют у него сколько-нибудь значимую роль, марксистские взгляды обусловливают большее тяготение к коллективизму и согласованным массовым действиям. Но все же бывают невероятно яркими, чего стоит Попурри из "Вокзала..."

А главное, самая диковинная изначально россыпь элементов складывается в стройное единство истории. С "Кракеном" не то. Бестолковые мотыляния героев остаются разрозненными эпизодами, вызывая умозрительный интерес: гляди-ка что еще придумал - но не рождая эмоционального отклика. Билли аморфен и довольствуется ролью ведомого, яркая констебль Коллингсвуд все время чуть не дотягивает и получается, что единственный герой, чьего появления более-менее ждешь - тот самый Вати, египетская погребальная статуэтка. Как по мне, маловато будет.

И все же Мьевиль, даже не в самых удачных своих вещах, на голову выше большинства коллег, а перевод Сергея Карпова источник отдельного (дополнительного?) удовольствия