Молчание жертв прошлого накладывает на настоящее обязательство по восстановлению их голосов

Если прежде были какие-то иллюзии относительно того, насколько шокирующе откровенной может быть современная китайская проза, "Красного Гаоляна" хватило, чтобы развеять. Книга Мо Яня сослужила в плане адаптации добрую службу, хотя вполне подготовить к тому, с чем встретилась у Кена Лю не мог бы никакой нобелевский лауреат. Ощущение слегка напоминает пережитое с климовским "Иди и смотри", хотя тот фильм скорее отбил желание вспоминать. Правильная работа с прошлым требует квалификации уровня нейрохирурга, методы рубщика мяса из гастронома номер восемь не годятся.

Кен Лю хирург, это не отменяет боли, которую испытываешь от чтения некоторых его рассказов, но не позволяет сомневаться в необходимости вмешательства - запущенная необработанная рана чревата гангреной. Я вовсе не хочу напугать вас, на самом деле он очень разный. "Бумажный зверинец" не только названием отсылает к "Стеклянному зверинцу" Теннеси Уильямса, но горькой виноватой нежностью созвучен пьесе более любого другого известного мне произведения. Титульный рассказ, кстати, увенчан лаврами трех самых престижных в мировой фантастике премий.

Автор и в других видах творчества не обойден вниманием коллег, критики и мировой общественности. За перевод на английский "Задачи трех тел" и "Вечной жизни смерти" из трилогии Лю Цыстиня о Темном лесе удостоен двух Хьюго (к русскоязычному читателю, сколько помню, последний роман пришел в виде перевода с английского варианта Кена Лю - сомнительный уровень этичности издательской политики не отменяет того, что свою часть работы он сделал хорошо).

Он разный. С "Симулякром" и "Зверинцем" это философская фантастика в традиции Тэда Чана. "Регулярный клиент" и "Доброй охоты" - классический гибсонов киберпанк в этническом антураже. Безнадежная грустная нежность "Измененного состояния" напомнит об элегантности Питера Бигля. Не говорю о вторичности, невозможно творить, не подвергаясь влиянию предшественников, сегодняшний мир стоит на плечах гигантов. Но и от ощущения, что это уже было, хотя сделано мастерски, просто отмахнуться не получается, когда ты достаточно избалованный и привередливый читатель.

Что сначала взламывает снобизм, а после в корне меняет отношение, так это "Литероман", "Судебных дел мастер и Царь Обезьян": тебе слегка неуютно-откровенно неприятно- тягостно. Но с финальной новеллой "Человек, положивший конец истории", это взрывается серией вспышек боли, фейерверком. И не то, чтобы совсем ничего не слышала прежде об Азиатском Освенциме, что-то на периферии сознания и про Подразделение 731 - но как-то смутно.

После этой книги смутного не останется. Он повесит мешочек с пеплом Клааса тебе на шею и заставит стучать в твое сердце. И ты больше не спросишь, по ком звонит колокол. К чему, когда и так ясно.