Сегодня узнала, что умерла Римма Казакова. Это одна из моих любимых поэтесс. Жаль, очень жаль , что уходят такие люди!

http://press-lj.livejournal.com/12835339.html

Но пожалуй, лучше о ней расскажут ее стихи

Постарею, побелею,
Как земля зимой.
Я тобой переболею,
Ненаглядный мой.

Я тобой перетоскую, —
Переворошу.
По тебе перетолкую,
Что в себе ношу.

До небес и бездн достану,
Время торопя.
И совсем твоею стану —
Только без тебя.

Мой товарищ стародавний,
Суд мой и судьба,
Я тобой перестрадаю,
Чтоб найти себя.

Я узнаю цену раю,
Ад вкусив в раю.
Я тобой переиграю
Молодость свою.

Переходы, перегрузки,
Долгий путь домой…
Вспоминай меня без грусти,
Ненаглядный мой.

***

Лето благостной боли,
постиженья
печального света...
Никогда уже больше
не будет такого же лета.

лето, где безрассудно
и построили, и поломали.
Лето с тягостной суммой
поумнения и пониманья.

Для чего отогрело
все, что с летним листом отгорело?
Но душа помудрела,
и она, помудревши, узрела

кратковременность лета,
краткость жизни, мгновенность искусства
и ничтожность предмета,
что вызвал высокие чувства.

     ОСЕНЬ
Все в природе строго.
Все в природе страстно.
Трогай иль не трогай -
То и это страшно.
Страшно быть несобранной,
Запутанной в траве,
Ягодой несорванной
На глухой тропе.
Страшно быть и грушею,
Августом надушенной,-
Грушею-игрушкою,
Брошенной, надкушенной...
Страсть моя и строгость,
Я у вас в плену.
Никому, чтоб трогать,
Рук не протяну.
Но ведь я - рябина,
Огненная сласть!
Капельки-рубины
Тронул - пролилась.
Но ведь я - как ярмарка:
Вся на виду.
Налитое яблоко:
Тронул - упаду!
Лес тихо охает
Остро пахнет луг.
Ах, как нам плохо
Без надежных рук!
Наломаю сучьев.
Разведу огонь...
И себя измучаю,
И тебя измучаю.
- Тронь!..
...Не тронь!...

     * * *
Сойди с холма и затеряйся разом
в траве, коль мал, и в чаще, коль велик.
Сойди с холма! - велят душа и разум
и сердце опустевшее велит.
Наполнит вдох цветенье диких вишен,
прильнет к ногам грибная полутьма...
Ты зря решил, что вознесен, возвышен
лишь тем, что озираешь даль с холма.
Сойди с холма - и станет небо шире,
и будет жизнь такой, - сойти с ума!
И ты поймешь, как много мира в мире.
Он звал тебя давно сойти с холма.
А этот холм, что пред тобой маячит,
где был как будто к звездам ближе ты,
он ровным счетом ничего не значит
для жизни в измеренье высоты.
Он не вершина, он лишь холм, не боле,
но будешь с ним в соседстве неплохом, -
ты обретешь свой лес, и дол, и поле,
и даже по-иному - этот холм.
И все как надо в сердце соберется,
и все тебе подскажет жизнь сама.
Пусть на холме останется березка -
твой постовой... А ты - сойди с холма.

     * * *
Ступлю туда, куда ступлю,
в грех превращая прегрешенье,
не спрашивая разрешенья
на то, что как хочу люблю.
Сама приду, сама уйду,
сама за все, про все отвечу,
за прелесть-глупость человечью,
за яблоки в чужом саду.
Пусть моя душенька болит,
она от боли только больше.
И было это так, что - боже! -
пусть мое яблочко кислит.
Хочу того, чего хочу,
и нет ни страха, ни запрета.
и что пропето - то пропето,
по сердцу, хоть не по плечу.
Люблю того, кого люблю,
и странным, ласковым смиреньем
и этим вот стихотвореньем
свое несбыточное длю...

     * * *
Я житейским бесчисленным радуюсь хлопотам.
Их так много, они - как дождинки весенние...
Пережитые беды становятся опытом.
Он не учит, а он создает настроение.
Поглядят и подумают: горя не знавшая!
Словно птичка на ветке, заметят, завидуя.
А в душе я еще столько боли донашиваю,
и еще доглотать не успела обиды я.
Но с бездушием рыбьим, со злобой крысиною
да и с собственной глупостью все же покончено.
Пережитые беды становятся силою,
и шагаю - как будто танцую - по кочкам я.
Наполняется мир неотведанной радостью.
Лампы в окнах домов - словно свечи во храмах.
Пережитые беды становятся храбостью -
жить, как будто и не было бед этих самых.

     * * *
Я не умела жить несмело.
Но смелость не всегда права.
И сколько раз она немела,
смирней травы, белее мела,
глотая слезы и слова.
Я больше не сгущаю краски,
как пульс мне не стучит в виски,
и не из-за опаски встряски
считаю: подлежат развязке
не все узлы и узелки.
Так трудно этот опыт нажит!
Да только прок-то в нем какой?
Ждать, что вдруг милость жизнь окажет
и узел  за узлом развяжет
когда-нибудь своей рукой?..

САМОАНАЛИЗ     * * * Говорю не с горечью, не с болью, но, презрев наивное вранье: самой безответною любовью любим мы отечество свое. То ли у него нас слишком много... И не стоит спрашивать так строго, требовать,                   грубить                                  и теребить? Может быть, не брошен, не несчастен каждый, кто к отечеству причастен долгом и достоинством – любить... И пускай оно не отвечает, нас не замечает, не венчает... Ну а мы в просторах долгих лет понимаем и с плеча не рубим. Просто любим. Безответно любим. Но сама любовь – и есть ответ.   * * * В юности мне ставили в вину что мои стихи – всегда печальные. Про любовь – как будто про войну, про ее несчастья изначальные. И гудел цех мамин меховой, мол, девчонке было все говорено: и отец с войны пришел живой, и своей копейкой трудовой мать такую дошку ей спроворила! Я хочу приблизить эту даль. Странно, неуютно, непонятно: отчего в стихах моих печаль, а на юном солнце – что за пятна? Вспоминаю: кончилась война, но меня лишь смутно грело это. Я была привычно голодна, зла, плаксива, кое-как одета. Нет в душе к тем ярким временам громкой благодарности плакатной. Да, отец вернулся. Но не к нам – а к своей возлюбленной блокадной. Нас он мимоходом навестил, чемодан закинул тряпок, снеди... И ушел. А мать слегла без сил и в слезах шептала: “Дети, дети!..”

Ликовал народ: повержен враг! А для нас был день совсем не сладок. После всё слепилось кое-как. Здравый смысл вернул в семью порядок. Так и жили. Нагрешили? Что ж... Выправили всё, что наломали. Если замутила душу ложь, то повинна в этом я сама ли? А потом пошло: погром врачей, смерть вождя, сомнения, загадки... Всё больней, печальней, горячей строки в ученической тетрадке. Сравниваю строчки и грехи времени послевоенной рубки. Вчитываюсь в грустные стихи девочки в каракулевой шубке. Там так мало детства у детей и так много горького в народе. Оттого в стихах с младых ногтей след печали, беспричинной вроде. Оттого способность: быть собой и не врать. И при любом раскладе просто так, а не чего-то ради – откликаться на любую боль.   * * * От макушечки до пят я пока еще живая. Но желанья не кипят... Жить без жажды, не желая, жить без страсти, все терпя, не ломая даром копья, не страдая, не любя, – будто примеряю гроб я? Нет! Пробей, последний гром! К берегам моим остывшим пригони, прибей паром с тем, с которым в лад задышим. Прогреми – до слез из глаз, пусть потом за всё доспится, но сейчас в последний раз дай прекрасно ошибиться!

Ты мепапапрор

 

Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.

Птицей парящей небо судьбы распластано.

Ты меня любишь. Болью моей испытана.

Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

 

Ночью дневною тихо придешь, разденешься.

Узнан не мною вечный сюжет роденовский.

Я подчиняюсь. Радость непобедимая

Жить в поцелуе, как существо единое.

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь..

 

Ты меня любишь и на коне и в рубище.

Так полюбил я, что меня просто любишь ты.

Я забываюсь, я говорю:" Прости, прощай!"

Но без тебя я вечною гордой мукой стал

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь..

олролня любишь, яростно, гордо, ласково.

Птицей парящей небо судьбы распластано.

Ты меня л

Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.

Птицей парящей небо судьбы распластано.

Ты меня любишь. Болью моей испытана.

Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

 

Ночью дневною тихо придешь, разденешься.

Узнан не мною вечный сюжет роденовский.

Я подчиняюсь. Радость непобедимая

Жить в поцелуе, как существо единое.

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь..

 

Ты меня любишь и на коне и в рубище.

Так полюбил я, что меня просто любишь ты.

Я забываюсь, я говорю:" Прости, прощай!"

Но без тебя я вечною гордой мукой стал

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь..

юбишь. Болью моей испытана.

Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

 

Ночью дневною тихо придешь, разденешься.

Узнан не мною вечный сюжет роденовский.

Я подчиняюсь. Радость непобедимая

Жить в поцелуе, как существо единое.

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь..

 

Ты меня любишь и на коне и в рубище.

Так полюбил я, что меня просто любишь ты.

Я забываюсь, я говорю:" Прости, прощай!"

Но без тебя я вечною гордой мукой стал

 

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь...

Ты меня любишь.

Лепишь, творишь, малюешь!

О, это чудо! Ты меня любишь..